Жди меня, я приду этой осенью, когда завянут все цветы

Намджун вошёл в тот момент, когда Беверли уже скатывала коврик, а Чонгук устраивался в кресле. Он прижал колени к груди, а Чатни устроилась рядом на полу. — Доброе утро, Намджун, — улыбнулась доктор Энгл. — Вы как раз вовремя, мы только что закончили утреннюю медитацию. — Здравствуйте, доктор, — кивнул он, прошёл мимо Чонгука, легонько погладив по плечу. — Привет. Медитация, да? — Это один из аспектов терапии. Не пробовали? Сплошная польза. Глубокое дыхание помогает насытить организм кислородом и успокоиться. К тому же повышается осознанность, вас меньше захватывают эмоции. Уменьшают вероятность приступов паники. У вас напряжённая работа, так что было бы полезно. — Может быть, позже. Намджун облокотился спиной о подоконник, скрестив руки и ноги. Беверли развернула кресло так, чтобы видеть обоих — Чон справа, Ким слева, — и тоже села. Она посмотрела сначала на одного, потом на второго, но они молчали. Чонгук упорно разглядывал свои руки, а Намджун задумчиво, еле заметно кивал головой, глядя на него. — Итак, — решительно начала Беверли, — Намджун. — Да? — Пока вас не было, у Чонгука появились некоторые вопросы, которые он хотел бы обсудить. Чонгук? — Я… доктор, простите, я задал их вчера, когда хён только приехал. Не мог ждать… — Тут вовсе не за что извиняться, Чонгук, — мягко сказала Беверли. — Наоборот, это замечательно, что вы проявляете такую самостоятельность. Я очень рада, что вы делаете такие шаги. Чонгук смущённо улыбнулся, сильнее прижимая колени к груди, хотя казалось, что уже некуда. Намджун невольно тоже заулыбался, но тут же прикрыл рот ладонью. — Хён? — отметила она незнакомое слово. — Что это значит? Что-то хорошее? — Это просто обращение, — поспешил объяснить Намджун. — Док, я понимаю, что поступил неправильно, перепрыгивая через голову Чонгука. Думал, что сделаю лучше для него, но это глупость. Я должен был спросить. — Чонгук, — Беверли повернулась к нему, — ответы, они тебя удовлетворили? Ты выяснил всё, что хотел? Чонгук, наконец, поднял глаза на неё, в его взгляде была твёрдость, которой она раньше не замечала. — Я спросил не обо всём, о чём хотел, но… Прежде, чем я спрошу, хочу, чтобы хён узнал обо всём. — Ты уверен, что готов? Намджун вопросительно вскинул брови, но Беверли подняла руку, призывая его молчать. — Да. Эта история — часть моего прошлого, она никуда не денется. Вы сами сказали: травма не исчезнет, если просто делать вид, что её не было. Я наблюдал за собой, как вы и просили, доктор Энгл, и думаю, что… Хочу знать, что в мире есть человек, которому не безразлично, что со мной происходило и происходит. Хён, — Чонгук перевёл взгляд на него, — я не имею права взваливать на вас даже крупицу своих проблем… Поэтому просто спрошу, хорошо? Намджун напряжённо кивнул и потёр большой палец об указательный, курить хотелось до головокружения. — Чонгук, — мягко вмешалась Беверли, — я рада, что мы достигли такого уровня осознанности. Помни только, что всегда можешь отступить. — Я знаю, — он даже слегка улыбнулся. — Но он ведь вернулся, а это что-то да значит. Хён. Чонгук смотрел на старшего долгую минуту, заставляя нервничать. Сердце сжалось в тугой крохотный комок и билось о рёбра, словно теннисный мячик о туго натянутую сетку. Намджун молчал, едва сдерживая нетерпение. — Вы не против взвалить на себя часть моего эмоционального багажа? Ваш приезд сюда не просто прихоть, ведь так? Намджун помедлил, понимая, насколько важным будет то, что он скажет Чонгуку. Он не мог просто выпалить всё, что накопилось в душе. У него внутри так много всего смешалось, что Намджун и сам бы не смог найти концов этого клубка. Как оказался здесь в это время, в этом месте? Чонгуку нужен надёжный друг, а не какой-то мямлящий идиот. Намджун готов был затолкать свои чувства поглубже и стать той скалой, что защитит ото всех штормов. — Ты хочешь мне довериться, я понимаю, — аккуратно подбирая слова, начал он. — Мне уже давно не двадцать, и я многое о себе знаю. Знаю, что раньше никогда не хотел ничьих проблем. В университете психолог обвиняла меня в «эмоциональной недоступности». Но может… может, просто не было повода? Я собираюсь это исправить. Нет. Я исправлюсь. Ты можешь мне довериться. Чонгук кивнул и улыбнулся немного нервно. Они с Беверли за последние три недели, казалось, обсудили эту историю уже со всех сторон, но всё же было трудно снова открыть рот и произнести те самые слова: — Меня… — язык во рту казался неестественно большим, звуки запинались о зубы, — изнасиловал сводный брат. Намджун так шумно вдохнул через рот, словно хотел превратить комнату в безвоздушное пространство. — Убин? — Он мой единственный брат. Так что да, Убин. Это было давно, когда мне было четырнадцать. Я полагаю, что был достаточно взрослым, чтобы пережить это самостоятельно. — Самостоятельно? Как это возможно? Твоя мама…? Беверли молчала, давая им возможность поговорить без вмешательства. Чонгук должен был «встать на ноги» сам, а Намджун принять нового его или отвергнуть. — Она не знает. — Никто не может быть достаточно взрослым, чтобы просто перешагнуть через такое и двигаться дальше. Намджун прикусил щёку изнутри, не зная, как должен реагировать на подобное признание. Стоило ли ему попытаться обнять Чонгука или наоборот лучше лишний раз не распускать руки? Он зацепился ладонями за подоконник и послушался своего инстинкта бизнесмена — иногда лучше просто ждать. — Сейчас мне важно только одно, — Чонгук облизнул сухие губы и посмотрел на Беверли, она едва заметно кивнула. — Вы останетесь, хён? — Что за вопрос? — недоумённо поднял брови Намджун. Чонгук спустил ноги с кресла, поставив ступни очень близко друг к другу. Он упёрся руками в сиденье и не глядел на Кима, будто обращался к собаке. — Я хочу знать, не уйдёте ли вы теперь? — Почему я должен уйти? — Намджун, — снова вмешалась Беверли, её голос звучал всё так же спокойно, — не думаю, что сейчас время для этих сократовских игр. Мы здесь, чтобы говорить о том, что думаем и чувствуем. Я не могу вас заставить, лишь прошу проявить понимание. — Но я правда не знаю, почему должен захотеть уйти? Чонгук вскинул голову. Нижняя губа была отчаянно закушена. Намджуну почудилось, что он смотрит в две глубокие бездны, полные страхов и тревог, на дне которых всё ещё живёт надежда. — Какое мне дело до какого-то ублюдка из твоего прошлого? Прошлое — это прошлое, пусть останется там. Кто я такой, чтобы осуждать тебя или принимать? Ты — это ты. Не думаю, что тебе нужно моё принятие, если ты сам себя принимаешь. — Но мне хотелось бы получить вашу поддержку, хён. Намджун отцепился от подоконника, стремительно пересёк комнату и опустился на корточки рядом с Чонгуком. — Я сделаю всё, чтобы ты больше не был один. — Не уедете? — Нет. — Обещание? — Чонгук по-детски протянул ему оттопыренный мизинец, и Намджун с улыбкой подал ему свой. — Обещание. Я останусь с тобой до тех пор, пока не захочешь меня прогнать, — он вздохнул и вдруг перешёл на корейский. — Даже не думай, что чем-то обременяешь меня. Я не тот человек, которого можно принудить или разжалобить. Я не из тех, кто рыдает над постелью каждого умирающего. Я здесь, потому что этого хочу и потому… потому, что ты так хочешь. — Спасибо, — тоже по-корейски отозвался Чонгук. — Ты в порядке? — Нет, — честно ответил он, — но у меня ещё есть время это пережить. А если нет, то мне ведь уже будет всё равно, так? Намджун открыл рот, чтобы что-то сказать, но так ничего и не произнёс. Осознание обрушилось на него, как шторм. Будущее, которое всегда представлялось ему туманным и полным бесконечных возможностей, открылось, будто кто-то протёр запотевшее стекло. Впереди были лишь попытки отсрочить неизбежное и их неминуемый крах. Намджун протянул дрожащую руку и едва-едва коснулся кончиками пальцев тыльной стороны руки Чонгука. — Вы чего, хён? — удивлённо спросил тот. — Ты умрёшь…? — Намджун чувствовал себя потерянным ребёнком, которому сказали, что мама с папой больше не придут, чтобы его забрать. Он и не понимал до этого момента, насколько стал нуждаться в присутствии Чонгука в его жизни. Он подходил его жизни, словно всегда так было. Словно для них было естественно проводить вместе каждую свободную минуту. — Сделаю всё, чтобы выжить. — Я думаю, — вмешалась Беверли, о которой все забыли, — на сегодня мы можем закончить. Чонгук, до завтра. А вас, Намджун, можно на пару слов? Плотно прикрыв дверь, Энгл поманила его за собой подальше от палаты Чонгука. Она остановилась только у окна в дальнем конце коридора, где располагались подсобка и уборная для персонала. Беверли несколько раз глубоко вдохнула и выдохнула, собираясь с мыслями. — Намджун, я не ваш психотерапевт, и не в моих правилах лезть кому-то в душу, если меня об этом не просят. Но вы напрямую задеваете Чонгука… Поэтому нам придётся об этом поговорить. — О чём? — вздёрнул брови Намджун. Он сунул руки в карманы брюк, будто готовился защищаться. Теплота и нежность остались за закрытой дверью палаты. Для Беверли у него не было ничего из этого. Он не был настроен враждебно, только максимально осторожен. — Когда мы с Чонгуком только начали наши сеансы, вы пришли ко мне с вопросом: что может ему помочь? Я сказала, что это может быть новое чувство. — И? Он произнёс это так, будто не понимал, о чём пойдёт речь. Беверли, несмотря на свой малый рост, посмотрела на него строго. Она упёрла кулаки в бока и процедила: — У меня есть глаза, Намджун, все эти ваши взгляды и жесты. Если вы играете в какую-то игру, то советую прекратить, это Чонгуку не поможет. Это не сказка, и я не буду врать, что излечит его только «настоящая любовь». Но вам не следует играть с чужими чувствами. Хотите дурить ему голову? Какие бы благие намерения у вас ни были, я не позволю! — Не позволите? — Именно. Чонгуку не нужно ваше притворство. — Почему вы думаете, что я притворяюсь? — Намджун снова дёрнул бровями, а она на несколько секунд опешила, но потом вновь ринулась в атаку. — Да вы сами признались, что не способны на глубокие чувства. Думаете, ваши игры помогут ему излечиться? Что, если вы сделаете только хуже? Мы ничего не можем предполагать наверняка. Ханахаки протекает слишком индивидуально. — Тогда почему мне нельзя даже попытаться, доктор? Что, если он выздоровеет из-за меня? Это будет крах вашего метода или что? — Я просто не хочу видеть, как вы причиняете ему ещё большую боль. — Я не собираюсь делать ему больно, поэтому отойдите в сторону и не мешайте. Не слишком ли быстро вы сделали вывод, что я прикидываюсь? Беверли гневно свела брови, намереваясь снова на него надавить, но остановилась. Она внимательно вгляделась в лицо Намджуна, будто у него на лбу могли быть написаны ответы на все незаданные вопросы. — Но вы же не… — она не веря покачала головой. — Я не хочу об этом говорить… Я не готов об этом говорить. Она поджала губы, но руки уже бессильно опустились вдоль тела, а плечи поникли. Беверли потёрла ладонью лоб, Намджун терпеливо ждал. Он чуть расслабился, казалось, его тяжёлая тень больше не падала на Энгл. — Будьте аккуратны, — наконец сказала Беверли и ушла, больше ничего не добавив. На экране ноутбука девушка с огромными светлыми глазами лежала в объятиях брутального красавца и рассказывала ему обо всех своих тайнах. Она была смешной, откровенной и непосредственной, а он принимал её такой, какая есть. С самого начала, с первых двух минут фильма было ясно, что этим двоим суждено быть вместе. Подобные фильмы не предназначены для глубоких размышлений. Парень не окажется гнусным предателем, а девушка стервой. Никакой интриги, никакого двойного дна, лишь простая сказка. — Хён, — позвал Чонгук, когда герои слились в страстном, но вполне пристойном финальном поцелуе, — что хотела доктор Энгл? — М? — Намджун, сидевший в кресле, перестал печатать и оторвался от экрана планшета. — Ничего такого, боялась, что на самом деле я больше шокирован твоим признанием, чем это показываю. — Правда? А шокированы? Намджун отложил планшет и снял очки, защитные стёкла блеснули фиолетовым в свете белой лампы. Чонгук повернулся к нему, опёршись на подушку и подперев щёку кулаком, будто собирался услышать занятную сказку. Разве Намджун всегда был таким красивым? Казалось, недавний визит в Корею что-то в нём изменил. Чонгуку чудилось нечто новое в движении головой и в том, как небрежно порой он бросает свои очки на тумбу и вдруг смотрит внимательно, как будто собирается что-то сказать. Он перевёл взгляд на запястья, выглядывавшие из рукавов белой водолазки, на переплетение голубых венок — дорожек, ведущих прямо к сердцу. Горячему сильному сердцу, которое однажды кого-то полюбит и будет биться уже для двоих. — Нет, — ответил Намджун, возвращая Чона к реальности. — Я удивился… разозлился, но не был шокирован. — Разозлился? — Да, — просто и прямо ответил Намджун. — Мне горько и грустно за того ребёнка, который вынужден был переживать нечто такое в одиночестве. И я злюсь, что рядом не было взрослого, которому ты был бы настолько не безразличен, чтобы он заметил происходящее. Тебя нужно было защищать. Чонгук отвернулся и попытался незаметно смахнуть некстати выступавшие слёзы. Прямолинейность Намджуна била в самое нутро, будто стрела в центр мишени. Слишком честно, слишком глубоко. — Тут нечего стыдиться, Чонгук. Пусть остальные сгорят со стыда, но только не ты. Не смей никогда думать, что ты в чём-то виноват, что ты чем-то это заслужил или провинился. Виноват кто угодно, но не четырнадцатилетний мальчик, которого насиловал брат. Никогда не позволяй остальным говорить, что тут есть хоть капля твоей вины. — Вас там не было, хён, — запрокинув голову, промямлил Чонгук. Он закрыл широким рукавом толстовки лицо, ткань почти сразу намокла, стала липнуть к коже. — Мне и не нужно — я ведь знаю тебя. Не плачь, — хриплым от еле сдерживаемой нежности произнёс Намджун и отвёл его руки от лица, ласково стёр солёные жгучие слёзы со щёк. — Никто, кроме тебя, даже не подозревает, насколько тяжело тебе было. Но ты пережил это тогда, ты выживешь сейчас, мой отважный, сильный мальчик. Чонгук от смущения зажмурился, но слёзы никак не останавливались, текли и текли по щекам, а Намджун всё утирал их большими пальцами. Он дрожал и боялся пошевелиться, будто ожидал, что Ким вдруг очнётся и отпрянет, оставит его в одиночестве. Но Намджун, наоборот, оказался уже на кровати совсем рядом и прижал к груди, баюкая исхудавшее тело и гладя по голове. Чонгук вцепился в его водолазку и впервые за долгое время разрыдался, не сдерживаясь, не глотая слёзы. — Ты такой хороший… такой умный… такой смелый… — шептал Намджун, а Чонгук почти не разбирал слов. Ему просто хотелось и дальше слушать этот негромкий уверенный голос, раствориться в нём, утонуть. — Ты всё на свете сможешь… Ты не умрёшь… ни за что… ни за что не умрёшь… Постепенно рыдания стихли, Чонгука больше не била дрожь, но он не спешил выбираться из объятий Намджуна. Его сердце под ухом билось ровно и уверенно, будто готово было работать вечно. «Тук-тук, тук-тук», — отдавалось во всём теле Чона, будто его кровь смешалась с кровью Намджуна. Чонгук гадал, замечает ли старший, что всё ещё гладит его большим пальцем по щеке. Это было приятно… и немного… вернее, слишком интимно для дружеского прикосновения. — Хён, — позвал он, палец на щеке замер, но руки Намджун не убрал. — Без вас я бы сдался давно… ещё в Эллискинне. Наверное, я не стал бы цепляться за жизнь. Вы вытащили меня, когда я уже ни на что не надеялся. — Это не я, это всё ты сам. — Нет-нет, — горячо отозвался Чонгук и поднял голову. Лицо Намджуна оказалось неожиданно близко. Чёрные глаза смотрели слишком внимательно, будто Чонгук и правда что-то значил для мира и Намджуна в частности. А ещё у него оказалась родинка прямо под нижней губой и ещё две на правой щеке. Чонгук уже поднял руку, чтобы прикоснуться, но вовремя остановился — натянул на пальцы рукава. — Вы всю дорогу тащите меня за шкирку, а я только и делаю, что позволяю. Спасибо… Намджун неловко кашлянул и отвёл глаза, пробормотал: — Не за что… Чонгук хотел сказать что-нибудь ещё, он боялся, что Намджун сейчас опомнится, выскользнет из кровати и уйдёт на свою кушетку у дальней стены. Ничего в голову не шло. А мысли были только о том, как ему было одиноко и грустно прошлой ночью. Ему пришлось крепко обнимать Чатни, чтобы, наконец, уснуть. — Почему тебе это нравится? — спросил Намджун и кивнул на экран ноутбука, где начался уже новый фильм, такой же глупый и романтический, как и предыдущий. Снова была она, по-голливудски красивая, но все вокруг делали вид, что это не так, и он, в меру брутальный, в меру чувствительный. По сюжету они с детства знали друг друга, но никак не могли сойтись, потому что «мы ведь друзья». — Потому что там всегда будет счастливый конец. Какими бы сложными ни казались препятствия, они всё равно смогут их преодолеть. Нет никаких непоправимо неверных шагов. Он всё равно останется для неё мистером Судьба. — Но так в жизни не бывает. Нельзя просто встретить какого-то «своего» человека, который станет ответом на все проблемы. — За это я их и люблю. В детстве мне казалось, что однажды обязательно появится человек и спасёт меня, я больше не буду один. Я не мог сопротивляться брату, и казалось, что обязательно должен появиться человек, который сможет меня защитить. Лицо Намджуна будто застыло, а Чонгук инстинктивно сжался в комок и пробормотал: — Простите… не надо было об этом говорить. — Нет, — Намджун обнял его руками и ногами одновременно, словно укрывая от всего мира разом. — Это у тебя все должны просить прощения за то, что ты остался один на один с… с этим. — Жизнь научила ни на кого не надеяться. Никто не придёт, чтобы спасти меня из башни. Я мог только сам сбежать, поэтому уехал из дома, как только появилась возможность. На самом деле… — Чонгук чуть отстранился, упёрся лбом Намджуну в грудь и продолжил говорить куда-то вниз между ними. — На самом деле, совсем плохо было не так уж долго… года два, не больше. — Два года? — опешил Ким. — И это недолго? — Ну да… Потом Убин съехал, ему хотелось жить в городе, поэтому для него сняли квартиру. Пять дней в неделю я был свободен, пять дней в неделю я мог не ждать, что он может войти в комнату и… Иногда Убин не приезжал даже на выходные, и это было лучше всего. Намджун погладил его по затылку и так сжал зубы, что стало больно. Пальцы Чонгука перебирали ткань его водолазки. — Чем старше я становился, тем реже он меня «навещал». После окончания школы всего несколько раз в год… два или три. В школе Убин следил, чтобы у меня не появилось друзей, боялся, что однажды проболтаюсь. Приходилось избегать его, поэтому я только учился, ходил на допы и возвращался, как можно позже. Тогда и увлёкся этими фильмами, они тоже помогали сбежать. От рук Намджуна по телу разливалось тепло и спокойствие, Чонгук чувствовал себя как никогда защищённым. Ледяной комок в сердце залился кристальными слезами. Ладони вспотели, тонкие волоски на шее сзади встали дыбом. По позвоночнику поползла холодная влажная змея. Горло будто сжала чужая рука, Чонгук с трудом протолкнул глоток кислорода внутрь. Приступ кашля начался как всегда внезапно. Через горло проходило что-то большое и жёсткое, обдирая тонкую кожу, мешая воздуху проходить. Чонгук судорожно больно вцепился в Намджуна. Ворот водолазки врезался в шею, но тот не заметил. — Чонгук-и, — невольно вырвалось у него. — Что? Чем помочь? Врача? От боли на глазах у Чонгука выступили слёзы. Он широко открыл рот и жестом попросил заглянуть. Намджун крепко взял его сзади за шею, зафиксировал и посмотрел. — Там… там что-то есть, — голос дрожал, но Намджун не собирался отступать. — Я вытащу. Ничего не бойся и доверься мне. Хорошо? По вискам струились слёзы, Чонгук весь покраснел и тяжело, шумно дышал носом. Он замер, задрав голову, не решаясь ничего ни сказать, ни кивнуть. — Готов? Чонгук медленно согласно моргнул. Намджун запустил пальцы ему в рот, Чон инстинктивно дёрнул языком и замычал, но не отодвинулся. Ким нащупал что-то твёрдое, в мелких бугорках, и скользкое от слюны. Он не стал больше спрашивать и предупреждать, просто потянул вверх. Чонгук закричал и сжал плечи Намджуна, царапая кожу свозь ткань. Длинный стебель сантиметр за сантиметром выходил из трахеи. Он мог бы показаться тонким и мягким, но почки и листики цеплялись за глотку. Чонгуку казалось, что из него вынимают все внутренности, выворачивают наизнанку, как чулок. Он кричал изо всех сил, но не слышал себя. — Ещё немного… немного… Намджун увидел целое розовое соцветие на конце стебля. Прикосновение лепестков показалось Чонгуку почти ласковым. Один за другим цветы проскользили по языку, и Намджун отбросил их на пол. Чонгук упал ему на руки, хватая ртом воздух. Голова кружилась, всё тело скрутило. Он не смог подавить рвотный позыв, непереваренный ужин жидкой массой хлынул на кровать. Намджун отпрянул, хотя его брюки было уже не спасти. Чонгук судорожно всхлипнул и снова согнулся от спазма. — Тише… тише… — повторял Намджун, не переставая обнимать его плечи. От запаха и вида розовых лепестков вперемешку с едой Чонгука тошнило ещё сильнее. Он отвернулся, а Намджун быстро накрыл всё одеялом и вытер его лицо чистым уголком простыни. Чонгук, отплёвываясь и кашляя, отполз в изножье кровати, во рту был сильный металлический привкус. Намджун взял его похолодевшие ладони в свои. Красные пятна расплылись по белой ткани водолазки. — Простите, — еле слышно выдавил Чонгук, когда шум в голове немного стих. Слова обдирали горло сильнее, чем цветы. Его мутило, нужно было пойти умыться, но он боялся спустить ноги с кровати. Она раскачивалась, будто они внезапно оказались в лодке посреди океана. — Прости… — Нет… — Намджун бережно обнял его. — Не извиняйся. Чонгук стыдился снова взглянуть на поалевшие рукава Намджуна. Кожа будто горела от стыда, боли и страха. Слёзы капали против воли, в горле саднило, каждый вдох отдавался болью. Чонгук закусил губу, чтобы не стонать. Через горло словно протащили не цветок, а целый шипастый букет. Боль расходилась от горла до груди и ко рту. — Больно? Чонгук еле заметно кивнул, прижав ладонь к пылающей шее. — Позову врача. Кровь идет? — Намджун за подбородок поднял его лицо. — Тебя нужно осмотреть, я ведь не врач. Боже, что за идиот… Чон закрыл глаза, только бы Намджун перестал так внимательно на него смотреть. Большая тёплая рука успокаивающе погладила его по волосам. — Не ты. Я идиот. Нужно было сразу позвать врача, а не заниматься самодеятельностью. Я ведь мог тебе навредить… Может, и правда навредил, — он содрогнулся, но Чонгук быстро замотал головой. — Посиди минутку, я только схожу до поста медсестры. Намджун вышел, а Чонгук откинулся на кровать, оказавшись головой в изножии. Чатни, о которой все забыли, испуганно заскулила и облизала его ладонь. Чон успокаивающе потрепал её по макушке. Возможно, он отключился на несколько минут, потому что, когда открыл глаза, доктор Кэлаган уже светил фонариком ему в лицо. За спиной врача виднелись взволнованные лица Намджуна и незнакомой медсестры. Чонгук покорно дал себя осмотреть. Медсестра быстро и без слов поменяла простыни, одеяло и подушку. Кэлаган долго светил фонариком ему в горло под разными углами, больше всего его беспокоила возможная кровь в лёгких. — Как себя чувствуешь? — Словно наелся колючей проволоки, — даже не улыбнувшись, пошутил Чонгук и тут же, сглотнув, поморщился. Кэлаган хмыкнул и покачал головой. — Похоже, испугался ты сильнее, чем пострадал физически, — наконец заключил врач. — Но завтра всё равно проведём дополнительный осмотр. Приготовься глотать камеру. А сегодня попшикаем обезболивающее в горло, и ложись спать. Чонгук кивнул, а Кэлаган обернулся к Намджуну. — Я так понимаю, вы снова останетесь здесь на ночь? Спите чутко? Позовите медсестру, если начнётся сильный кашель. Намджун выглядел бледнее больничных простыней, но кивнул твёрдо и уверенно. Когда Кэлаган и медсестра ушли, он приблизился к Чонгуку. Рука замерла в сантиметре от его волос, а Чон, как собака, сам ткнулся в ладонь. — Испугались, хён? Пальцы, перебиравшие длинные волосы, замерли, Намджун фыркнул. Он поднял за подбородок лицо Чонгука к свету. Белые лучи больничной лампы разрезали его лицо неровными углами. Намджун вздохнул, огромные тёмные глаза смотрели на него с надеждой и пониманием. — Не надо беспокоиться обо мне, это я тут для того, чтобы заботиться о тебе. Твоя работа — выздоравливать. Чонгук зацепился за шлёвки у него на брюках и упёрся подбородком в живот. — Хорошо, если вы так говорите, хён. — Да, вот такой я диктатор и велю тебе больше любить себя, — он мягко заправил прядку Чонгуку за ухо. — Ложись спать, а я буду охранять твой сон.