Жди меня, я приду этой осенью, когда завянут все цветы

Чонгук вошёл в уютный офис доктора Ким Сокджина: просторный кабинет в пастельных тонах, большой письменный стол со стеклянной столешницей, бежевое кожаное кресло, чёрно-белые пейзажные фотографии в белых простеньких рамках. Высокий потолок создавал ощущение простора, воздуха. Ярко выделялись два лимонных кресла в стиле 60-х годов, придвинутые почти к самому окну, откуда открывался вид на парк, а за ним оживлённая улица, убегающая в горку к университету Соган. Между креслами — столик, на нём цветастая коробка с бумажными платками и огромная миска конфет M&M’s. В свой первый визит Чонгук посмотрел на конфеты и удивлённо вскинул брови; Сокджин тут же пояснил, что иногда лучше что-нибудь жевать, чем плакать. — Привет! — Ким поднялся из-за стола, оправляя белый халат, который очень ему шёл. — Как ваши дела сегодня? Поначалу Чонгука немного смущала его манера относиться ко всему с бесконечным позитивом, но постепенно он привык, даже слегка пристрастился. За несколько недель визиты к Сокджину стали его личной витаминкой с эндорфинами. — Хорошо, спасибо, — Чонгук плюхнулся на кресло со спинкой, похожей на ракушку. — Госпожа Пак сегодня не присоединится к нам? — Ким оглянулся на дверь, будто мама Чонгука могла где-то там спрятаться и только и ждала, когда её позовут. Чонгук понурился и надул губы. — Вы ведь пригласили её на наш разговор, Чонгук? — Да. — И? — протянул Сокджин, садясь напротив него. Чонгук вздохнул и натянул рукава фиолетовой толстовки до кончиков пальцев. — Она сказала, что ей это не нужно. Ему не хотелось вспоминать разговор, произошедший накануне, и тем более пересказывать его Сокджину. Чонгуку вовсе не хотелось звонить маме, потому что, на его взгляд, они прекрасно обходились перепиской в мессенджере, но доктор Ким отчего-то настаивал. Чон долго собирался с силами, прежде чем ей позвонить. Откладывал, придумывал поводы, чтобы не звонить, но всё же сдался. — Смотрите, кто вспомнил о том, что у него всё-таки есть мать? — вместо приветствия услышал он в трубке. — Мама, — со смирением обречённого отозвался Чонгук, — я всегда о тебе помню. Я тебе пишу. Разумеется, это было правдой, но оттого не меньшей трусостью — избегать конфликта, обмениваясь короткими фразами и смайликами в мессенджере. В переписке легче было игнорировать её рассказы о семейных делах, будто ни сводного брата, ни отчима вовсе не существует. Но пару недель назад мама вдруг резко перестала что-либо о них говорить. — Если ты звонишь извиниться, то прежде всего нужно было позвонить брату. Он мне всё рассказал и, разумеется, имеет право на тебя злиться, малыш. Но вы всё-таки братья… — Он на меня злится?! — не дослушав, возмутился Чонгук и переспросил. — Прости? Убин злится на меня?! — Малыш, — в голосе матери слышались нотки осуждения, — ты сам знаешь, что поступил очень некрасиво, но я думаю, что ещё можно всё исправить. — Что он тебе рассказал? — Он рассказал мне о том человеке, которого застукал у тебя в квартире. Убин показал мне его фото в интернете. Он подозревает, что у вас… связь, — она произнесла последнее слово таким голосом, будто это было какое-то ругательство. Чонгук невольно хихикнул, уж очень это напоминало сцену из дневной дорамы, которые его мама так любила. — Связь? — переспросил он. — Что ты имеешь в виду? Что сказал Убин? — Он твой хён, малыш, поэтому тебе стоит так его называть, — не упустила мама возможности поучить его манерам. Она продолжала говорить, будто сама с собой. — Тот человек приходил забрать собаку, я должна была ещё тогда понять. Ничего удивительного, что он был так груб. В конце концов, забрал не только собаку, но и сына. — Мам, Намджун не мог забрать меня, потому что я не вещь. Меня нельзя забрать, украсть, унести, увезти или купить. — Зачем ты шутишь, малыш? Ты ведь прекрасно понимаешь, что я хочу сказать. Что случилось? Что он сделал с тобой в этой вашей Англии? Ты всегда любил девочек… с самого детства, я же помню. — Мама, — сухо сказал Чонгук, — я никогда не любил девочек. Ты хотела так думать, а я просто не стал тебя переубеждать, потому… — он вздохнул, нужно было быть храбрым, нужно было не бояться её обидеть. — Потому что тебе всё равно наплевать, что я скажу. И потому что я не могу тебе доверять. — Не можешь мне доверять? — мама вложила вопрос в каждое произнесённое слово. — Ты единственная, кому было известно о моём возвращении в Корею, и Убин появился на моём пороге меньше чем через двенадцать часов после нашего приземления. Одна смс-ка, мама, только тебе… — А что такого? Убин с малышкой были у нас в гостях, вот я и порадовала их новостями о твоём возвращении. Мы семья, Чонгук-и! Мы таким делимся. Чонгук потёр лоб ладонью. Он сидел на балконе в квартире Намджуна (правильнее теперь было говорить: в их квартире), и солнце нещадно зажаривало его на медленном огне прямо на деревянном шезлонге. Ворот футболки и спина уже были совсем мокрыми. Чон вошёл в спальню, спрятавшись за отражающими ультрафиолет стёклами. Тут было темно и прохладно, кондиционер разгонял душный влажный воздух. — Что я написал тебе, ма? — А что? Что ты мне написал? Чонгук вздохнул — как ловко она прикидывалась глупой рассеянной старушкой, когда это было выгодно. Но на самом деле она никогда и ничего не забывала и не упускала из внимания, в то же время закрывая глаза на всё, что могло разрушить её идеальную картину мира. — «Никому не говори» — вот что я написал. Буквально. Никому. Не. Говори. — Ну что за глупости, Чонгук-и? Я никому и не говорила. — Ты меня не слышишь… — сказал он, опускаясь на самый краешек кровати. — Послушай, — маме надоело оправдываться, и она вновь пошла в наступление. — Ничего страшного в этом нет, наоборот, хорошо, что Убин к тебе поехал, а то мы… Мы бы никогда не узнали… ну об этом. О том, что ты такой. Теперь мы сможем тебе помочь, профессор Пак найдёт какого-нибудь специалиста по таким расстройствам. — Тебе это… неприятно? — уже ни на что не надеясь, спросил Чонгук. Внутри всё сжималось от боли, но он не плакал. Всё было давно выплакано за годы в одиночестве, на всех сеансах с доктором Энгл и доктором Ким Сокджином. Эти чужие люди слушали его, понимали его, сочувствовали ему и пытались помочь. Перед ними было не стыдно плакать, но не перед ней. — Да, — просто ответила она. — Особенно с таким, как он. — Так дело в Намджуне? Или во мне? — Я не хочу видеть этого человека в своём доме после того, что он сделал. Уверена, Убину не нужны от него извинения, но он с радостью примет их от тебя. И мы справимся со всем как семья, малыш. Я от тебя не отрекаюсь, лишь прошу согласиться на лечение. Убин сказал, что у тебя и правда ханахаки, но оно пропадёт, как только ты избавишься от своих… пристрастий, — вероятно, ей казалось, что она подбирает очень правильные слова, очень корректные. Но Чонгука будто пронзали ледяные иглы. Он привык быть чужим в кругу семьи, но теперь становился настоящим изгоем. — Лечения? Пристрастия? — пролепетал он, будто не мог понять смысла этих слов. — Извинения? За что? — Я не виню тебя в том, что сделал тот человек. Только прошу всё исправить. — Что сделал Намджун? Она помолчала, словно ждала, что он сам догадается, но Чонгук тоже ничего не говорил. — Этот Ким Намджун, — сказала мама с ядом в голосе, — уж не знаю как, но испортил жизнь твоему брату. Кое-кто в SBM намекнул, что выше младшего продюсера одной из передач ему никогда не подняться. Понимаешь? Этот мерзкий директор кому-то что-то сказал! Он спровоцировал всякие гадкие слухи, и теперь Убин не сможет продвинуться выше! Никогда! Ты понимаешь?! Никогда! — Он не директор, — отстранённо поправил Чонгук, всё ещё пытаясь осознать услышанное. — Намджун — президент СанСин Групп. Это холдинг, мама. Канал, газета, журнал, всё такое. — Так он не соврал? Правда президент? — Правда, — автоматически подтвердил он. Вот что имел в виду Намджун, говоря, что можно разными способами испортить человеку жизнь. Например, заблокировать его карьеру навсегда. Никаких перспектив, никаких надежд. Чонгук прислушался к себе и понял, что ему совсем не жаль. Ни радостно, ни досадно, ему просто всё равно. Он хотел только выкинуть Убина из своей жизни, и если это тот поводок, который будет его удерживать, то так тому и быть. — Он так испугался, что Убин расскажет всем о его поганой сущности, да? Так он обязательно расскажет! Брось его, Чонгук-и! Оставь его барахтаться в собственной грязи! Пусть все узнают, какой он на самом деле ублюдок. — Кто? — опешил Чонгук, её слова выдернули его из мыслей. — Намджун? — А кто ещё, малыш? Не позволяй ему измарать имя пасынка профессора Пака вместе со своим. Когда его начнёт полоскать пресса, тебя не должно быть рядом, Чонгук-и. Приезжай домой, мы спрячем тебя в клинику, никто и не узнает о твоём… нахождении рядом с ним. — Упрячешь меня в клинику? — кажется, весь разговор он только и делал, что переспрашивал. — Спрячем, малыш. Только уговори его сначала помочь карьере Убина. Он же совсем не виноват, что увидел вас. Именно из-за таких, как этот президент, и разлагается наше общество. Сам залез наверх с помощью папаши, а теперь мешает всем остальным честно строить карьеру. Ты знал? Уверена, что ты тут ни при чём, малыш, поэтому извинения будет достаточно. Убин — твой брат, он же знает, что ты просто оступился. Чонгук сжал руки в кулаки, ощущая, как последние оставшиеся лепестки клокочут у него в груди, желая вырваться наружу. Он отвёл трубку от себя и зашёлся в приступе кашля. Один, другой, третий — лепестки упали ему на ладонь. Такие красивые, такие невинные, винно-красные с белой каймой. Последние. — Он изнасиловал меня. Убин меня изнасиловал. — Что за глупости ты говоришь? — Он изнасиловал меня, мама, понимаешь? Насиловал, пока я был подростком! — с отчаянием выкрикнул Чонгук в трубку. — Ты понимаешь? Она помолчала, он терпеливо ждал, через расстояние ощущая, как сначала остановились, а затем медленно стали раскручиваться шестерёнки у неё в мозгу. — Это неправда, — наконец, выдавила мама. — Зачем ты говоришь такие отвратительные вещи? Зачем наговариваешь на брата? — Наговариваю? Ты думаешь, я стал бы такое выдумывать? Мама, мне не шесть лет, мне двадцать шесть! Я знаю, что говорю! — Я растила тебя честным мальчиком, Чонгук-и, — тихо выговорила она. — Меня оскорбляет твоя ложь, и я больше не желаю говорить об этом. — Мама! — Прости, малыш, я больше не хочу с тобой говорить, — очень официальным тоном заявила она. — Я буду рада услышать твои извинения перед Убином в кругу всей семьи. Такими обвинениями нельзя так просто разбрасываться. — Мама, я хочу, чтобы ты… — Нет, — мама даже не стала дослушивать просьбу. — Не проси ни о чём. Ничего не хочу слышать. Это отвратительно. Это грязь. Я догадываюсь, кто тебя надоумил, и не желаю больше никогда видеть этого человека и даже слышать его имя в своём доме. Когда одумаешься, приходи один и умоляй о прощении. — Мама! — выкрикнул Чонгук, будто мог разбудить её этим криком, но она оставалась всё так же холодна. — На этом всё, — в трубке послышались два коротких гудка. Чон только сейчас заметил, что встал, и упал обратно на кровать, раскинув руки. Телефон выскользнул из ладони и упал на пушистый пастельно-зелёный ковёр, который появился в квартире не больше недели назад. Он очень подходил к тёмно-зелёным стенам. Чонгук так радовался, когда переделывал спальню, но теперь она словно потускнела. — Понятно, — спокойно сказал Сокджин, выслушав рассказ. — И вы больше друг с другом не связывались? — Я написал несколько сообщений, она прочитала, но не ответила. — Понятно, — повторил доктор. У него был приятный голос: успокаивающий и внушительный. — Я не ждал, что это будет легко. Её сознание сопротивляется информации, которая не вписывается в привычную картину мира. Это нормально. Стоит дать ей время. Главное, что семя уже упало в почву, нужно лишь ждать, когда оно проклюнется. — Вы уверены? — разглядывая свои руки, спросил Чонгук. — Что, если нет? Что, если она так никогда мне и не поверит? — Мама очень важна для вас, Чонгук, я понимаю, но мы не имеем власти заставить кого-то поверить. Нельзя просто насадить кому-то свою мысль без насилия, — Сокджин покачал головой. — Я знаю, что ваша травма не просто мысль, это факт. Но для неё пока что это просто слова. Если позволите, я сам постараюсь связаться с госпожой Пак. — Хорошо, — кивнул Чонгук, а доктор пододвинул к нему миску с конфетами. Чон кинул в рот несколько разноцветных штучек, приятно захрустевших на зубах. — Доктор Энгл с вами связывалась? — спросил Сокджин, закидывая ногу на ногу и устраивая планшет на колене. — Да, мы регулярно переписываемся. Мне нравится её намерение написать книгу о ханахаки. — Со мной она тоже связывалась. Так вы не против, если Беверли опишет ваш случай в книге? Институт Фрита — очень уважаемое учреждение в наших кругах, но если вы не хотите, если вам это некомфортно, то откажитесь. — Вовсе нет, если это кому-то поможет, то это здорово. Но я не уверен, что «влюбиться в кого-то другого» — это действительно рецепт, который можно прописать. К тому же мало кто может похвастаться таким парнем, как Намджун, — Чонгук смущённо улыбнулся. — Красивый, умный… — Богатый, — подсказал Сокджин, тоже расплываясь в улыбке. — Да, он идеальный. Он спас меня, — согласился Чон и тут же погрустнел. — А я не могу дать ему такую малость, как секс. — Чонгук, — Ким тут же стал очень серьёзным, наклонился вперёд, заглядывая пациенту в глаза. — Намджун прав: секс — это не просто фрикции, не набор возвратно-поступательных движений. Вы ведь хотите заняться любовью? Вот и занимайтесь любовью: целуйтесь, ласкайте друг друга, в конце концов, порадуйте партнёра орально. Секс не должен сводиться к банальному проникновению члена в вагину, а в вашем случае в анальное отверстие. И главное, не торопитесь, хорошо? Чонгук, закрыв пылающее лицо руками, кивнул. Сокджин отложил ручку, перегнулся через подлокотник кресла и потрепал его по плечу. — Ну что вы смущаетесь, секс — такая же часть жизни, как всё остальное. — Не могу привыкнуть вот так запросто всё обсуждать. Намджун такой раскрепощённый, он легко пойдёт на всё, чтобы мне было приятно и комфортно. А я… Это так неловко. Когда он заговаривает со мной, то кажется, умираю от стыда. — Давайте отнесёмся к этому как к навыку: чем больше практикуетесь, тем легче будет получаться. Вы ужинаете вместе? — Стараемся каждый вечер, если у Намджуна не слишком много работы. — Договоримся, что вы постараетесь немного говорить об этом, пока накрываете на стол или убираете, или моете посуду, хорошо? Действия руками отвлекут вас от того, чтоб мозг немедленно приказывал смущаться и замыкаться в себе. Не погружайтесь сразу с головой, попробуйте воду кончиками пальцев. Скажите ему о том, чего на самом деле хотите, и спросите, чего хотел бы он. Попробуете? — Хорошо, — кусая губы, прошелестел Чонгук. — Шаг за шагом, не надо никуда торопиться. И если Намджун захочет поучаствовать в наших беседах, то я буду рад проконсультировать вас обоих. Конечно, это никак не нарушит тайну наших с вами разговоров. — Я понимаю. Наверное, вы правы, и нам могут помочь совместные сеансы. Пусть ханахаки больше мне не угрожает, но жизнь не стала полностью безоблачной. — Как ваши занятия? — Оказалось, что спортзал есть на цокольном этаже в нашем доме, теперь хожу три-четыре раза в неделю. — Нравится? — Очень, — ответил Чонгук, краснея, будто признавался в чём-то постыдном. Он размышлял над советом Сокджина найти себе хобби, к тому же доктор Энгл убеждала его позаботиться о себе. Потом решил, что ему вовсе не нравится тот скелет, который смотрит на него из зеркала по утрам. А тело Намджуна было таким сильным, таким рельефным, хотелось бесконечно гладить выпирающие мышцы. Когда Ким, собираясь на работу, выходил из ванной покрытый капельками, скользящими по бронзовой коже, Чонгуку хотелось отобрать у него рубашку и затащить в кровать. Он хотел бы губами исследовать каждый миллиметр загорелого тела. Кончиками пальцев взбираться на холмы бицепсов и трицепсов. Языком прочертить каждый изгиб, впадину и бугорок. От этих мыслей в голове делалось пусто и темно, как в подвале, потому что вся кровь от неё отливала. Намджун пропадал в зале по утрам. И Чонгук не хотел до некоторого времени сталкиваться с ним там, поэтому ходил днём, тренируясь почти в полном одиночестве. Удивительно, но ему понравилось испытывать себя, наращивая веса и количество подходов. Из обязанности поход в спортзал превратился в развлечение. — Мне не нравится бегать, — произнёс Чонгук задумчиво, словно забыв, где находится, но Сокджина это не смутило. — Неудивительно, исследования показывают, что бег на беговой дорожке не способствует выработке эндорфинов, это как-то связано с движением глаз. Рекомендую попробовать бег в парке или по набережной, где движение зрачков будет более интенсивным. — Спасибо, учту, — Чонгук даже рассмеялся от неожиданности, так было странно слышать от доктора Кима советы по спорту. Они поговорили ещё некоторое время, и Чонгук стал собираться уходить — Намджун ждал его на обед. — Послушайте, — Сокджин остановил его, когда Чон уже взялся за ручку двери. — Может быть, вам поможет, если вы выберетесь из спальни? Никогда не думали заняться сексом спонтанно в каком-нибудь необычном месте: в парке или в примерочной? Я знаю, что это незаконно, да, но адреналин может помочь изгнать чувство страха. С самого детства вы застряли в непроработанном стрессе. Когда мы испытываем чувство страха, то это провоцирует всплеск гормонов, которые активируют систему «бей или беги», но если ни одна из этих команд не может быть выполнена, то мы застреваем в бесконечном цикле стресса, который не может получить разрядку. Поэтому вы замираете, когда оказываетесь, как вам кажется, в той самой ситуации. Выйдите за её пределы, измените обстоятельства, подстегните самого себя дозой адреналина. Это будет микростресс: страх быть застуканными или прерванными. — Я, — растерянно похлопал глазами Чонгук. — Я подумаю об этом. Он действительно не мог перестать думать о таком подходе. Сначала Чонгук решил переспать с этой мыслью одну ночь, потом следующую. Он думал, пока выбирал цвет стен для кухни. Думал, пока электрик ползал вверх и вниз по лестнице, подключая новую систему освещения в гостиной. Гонял по кругу мысли, пока распаковывал новые стулья и пока заказывал стеллажи для кабинета. Чонгук всё ещё ничего не мог решить и предавался размышлениям, пока такси направлялось в деловой центр города. Лето неумолимо наступало на улицы огненными лапами, раскаляя асфальт и крыши; стеклянные здания до боли в глазах сверкали, отражая лучи. На перекрёстках люди сбивались в кучки, прячась под навесами в маленьких теневых островках. Клерки потели в своих тёмных костюмах, белые воротнички нещадно до красноты натирали влажные шеи. То и дело в толпе мелькали гладкие стройные девичьи ножки, летали широкие подолы тонких цветастых летних платьев. Уличные кафе наполнялись посетителями, повсюду продавались напитки, по большей части состоящие изо льда. Такси остановилось напротив главного входа в здание. Машины сотрудников прятались на подземной парковке, но такси туда не пускали, и Чонгуку каждый раз приходилось пробегать через раскалённую площадь мимо огромного эллипсообразного фонтана, на дне которого золотом было выгравировано «СанСин», чтобы попасть в прохладный атриум. Чонгук в последний раз глубоко вдохнул охлаждённый кондиционером воздух и выбрался из машины, не забыв прихватить свёрток. Казалось, его окунули в ванну с кипятком. Время подходило к полудню, и путь до входа походил на дорогу через адские пустоши. А из синих безоблачных небес поджаривал город раскалённый солнечный диск. Охранник узнал Чонгука и не стал задерживать. Так странно было появляться в стенах компании не в костюме, а в джинсах и простой белой футболке. Он чувствовал себя почти еретиком. Ещё более неловко было подносить к панели лифта обновлённый пропуск, дававший возможность подниматься на самый верх — в святая святых, в кабинет Ким Намджуна. На этаже Чонгук прошёл по знакомым коридорам через стеклянные двери в приёмную Намджуна и поздоровался с секретарём, но тут его взгляд зацепился за человека, сидящего на диване. Белые волосы с несколькими тонкими розовыми прядями и белый же костюм: укороченный пиджак и брюки клёш. Дымчато-синие солнечные очки выглядывали из нагрудного кармана. Человек оторвался от экрана смартфона и посмотрел на Чонгука, замершего посреди приёмной. Несколько секунд в его взгляде был вопрос, а затем промелькнуло узнавание. — Вы Чон Чонгук? — спросил он, поднимаясь. — Да, — Чон невольно согнулся в поклоне, мужчина ответил тем же. Чонгук спрятал свёрток за спину. Ему вдруг стало стыдно за этот самодельный обед, который он принёс Намджуну. Несколько контейнеров было завёрнуто в бледно-розовую ткань — так в его далёком дошкольном детстве паковала еду мама. Папа ещё был жив, и иногда они устраивали обеды в парке. Наверное, по статусу президенту полагалось обедать в ресторане. — Мы никогда не были знакомы официально. Я Пак Чимин, я… — он, поджав пухлые коралловые губы, заколебался, не зная, как определить свой статус. — Знаю, — негромко ответил Чонгук, прерывая неловкую паузу. — Приятно познакомиться. — Взаимно, — мягко ответил Чимин и улыбнулся одними глазами. — Рад, что вы поправились. Чонгук не успел ничего ответить, как дверь в кабинет распахнулась, на пороге, о чём-то ещё беседуя, появились Намджун и Тэхён. Президент запнулся на половине фразы и расплылся в улыбке: — Уже пришёл? — спросил он так, будто не верил своему счастью, будто приход Чонгука — это чудесный неожиданный подарок судьбы. — Мы же договаривались. — Разумеется, — он повернулся к Тэхёну и коротко велел: — Уходи. Тот закатил глаза, но возражать не стал. Он был всё так же потрясающе, по-неземному красив, словно сошёл с постера компьютерной игры про эльфов или богов. Тёмные пряди всё так же небрежно завивались в крупные кольца, выглядевшие так естественно, точно не были результатом неимоверных усилий стилиста. И костюм цвета бордо сидел идеально, хоть сейчас на красную дорожку Каннского кинофестиваля. Он окинул Чонгука взглядом из-под полуопущенных ресниц и произнёс, будто одарил крестьянина дворянской милостью: — Рад, что вы в добром здравии, секретарь Чон. — Я больше не работаю, — сухо отозвался Чонгук и, прижав свёрток к груди, прошёл мимо него в кабинет. Он слышал тяжёлый вздох Чимина за спиной. Как только дверь закрылась, широко расправленные плечи Чонгука поникли. На них легли крупные ладони. — Прости. Это всё равно должно было рано или поздно случиться, — серьёзно сказал Намджун, притягивая его к своей груди. — Я собирался его уволить… — Это было бы ошибкой. Директор Ким приносит СанСин огромные деньги. — Да, его увольнение и переход к конкурентам плохо отразился бы на бизнесе. Меня долго не было, и сейчас не самый подходящий момент разбрасываться специалистами. Чонгук вдохнул, выдохнул и сказал спокойно: — Он меня не волнует. Мы не зря встретились, это здорово — узнать, что Ким Тэхён определённо остался в прошлом. Для меня теперь есть только один человек, — он обернулся и взглянул на Кима сияющими глазами, — только Ким Намджун. Единственный мой человек. Намджун покраснел и расплылся в глупой улыбке, но тут же спрятал её на плече у Чонгука. — Давай обедать? — спросил тот. Намджун кивнул и забрал у него свёрток. Он собирался открыть один из контейнеров, когда руки Чона погладили его плечи, поднялись выше и забрались за ворот рубашки. — Ты чего? Тонкие пальцы погладили ключицы и ямку между ними. Чонгук обвёл губами его линию челюсти и добрался до мочки уха. Мурашки посыпались Намджуну за шиворот. — Так нельзя, — выдавил Ким, сам уже прижимая к себе Чонгука. — Мы в офисе. Я президент… нельзя… — последнее слово прозвучало как стон. — А мы тихонько… Чонгук обвил его шею руками и прижался губами к горячей коже. В кабинете работал кондиционер, но всё равно ему казалось, что Намджун пылает под одеждой. Чон даже на секунду удивился, почему дорогой костюм ещё не упал на пол кружком пепла, оставив Намджуна полностью обнажённым. Чонгук от одной мысли об этом застонал и потёрся пахом о бедро Кима, посылая очень ясный сигнал. — Кто ты такой? И куда дел моего скромного невинного Чонгука? — удивлённо приподнял брови Намджун. Конечно, каждую ночь они засыпали в одной кровати, но после первой неудачной попытки обычно старались не заходить дальше поцелуев и редких ласк руками. Чонгук категорически отказывался быть сверху, но и Намджуну не позволял лишнего. Обычно вдоволь наобнимавшись под какой-нибудь глупый фильм из тех мелодрам, которые так нравились Чону, они засыпали каждый под своим одеялом, как старые супруги. — Ким Сокджин кое-что мне посоветовал, хочу попробовать, — хрипло отозвался Чонгук, вновь затыкая ему рот поцелуем. Намджун поддался, позволил себя утянуть в поцелуй. Но когда они вынырнули, с досадой спросил: — Что же ты делаешь, садист? Мне ещё полдня работать, а ты оставишь меня со стояком и упорхнёшь. Чонгук, коварно улыбаясь, покачал головой. Он чуть наклонился и поцеловал Намджуна в шею, заставив запрокинуть голову. Кончик носа упёрся в кадык. — Никаких брошенных на полпути стояков, обещаю, — он стянул с Намджуна светло-серый пиджак и откинул в сторону. Страх, липкий и гадкий, как паутина, прятался где-то в тёмном уголке мозга. Чонгук понимал, что ещё рано по-настоящему пугаться, нет ничего общего с прошлым. Он медленно провёл ладонями по груди Намджуна, и пальцы ловко стали расстёгивать перламутровые пуговки на белоснежной сорочке. Намджун тесно притиснул Чонгука к себе, целуя, лаская широкой рукой затылок. Тёмные, всё такие же длинные волосы цеплялись за пальцы, будто гороховые усики за ограду. Чон вытянул ткань его рубашки из-под ремня, прижался к обнажённой разгорячённой коже. Наблюдая за реакцией Намджуна, он лизнул сосок, а потом втянул его в рот, легонько царапая зубами. Ким, прикрыв глаза, наслаждался его бесстыдными прикосновениями. Чонгук проделал то же самое со вторым и мягко подтолкнул Намджуна к длинному стеклянному столу для переговоров. Ким несколько опешил от его настойчивости, поэтому не сразу понял смысл шёпота, лившегося в самое ухо. Этот быстрый сбивчивый шёпот щекотал мочку и раковину. — Позволь… позволь мне сегодня вести, — умоляюще шептал Чонгук, быстро расстёгивая ремень, пуговицу и ширинку на брюках Намджуна. — Я… я буду главным… хорошо? — Душа моя, — он уселся на край стола и погладил Чона по щеке, — всё будет, как ты хочешь. Могу вовсе не шевелиться, если так тебе будет лучше. — Нет… — краснея и оттого тараторя ещё быстрее, ответил тот. — Ну… не сопротивляйся, ладно? — Даже не думал, — Ким приподнял руки, словно собирался сдаться в плен. Чонгук сдёрнул с него штаны вместе с бельём до колен и уставился на уже затвердевший член глазами, полными любопытства, смешанного с испугом. Намджун чувствовал себя немного по-дурацки, стоя посреди кабинета, где он всегда был таким важным и строгим, в спущенных штанах и расстёгнутой рубашке. — Ты ведь закрыл дверь? — Неа, — Чонгук тряхнул волосами и опустился на колени. Казалось, это была поза подчинения, поза признания чужой власти, и всё же Чон действительно сегодня был ведущим. — Нам нужно… — начал было Намджун, но Чонгук положил ему руки на бёдра, большие пальцы разгладили складки в паху, и коснулся губами члена, поцеловав. У Намджуна было много опыта, вагон и маленькая тележка самого разнообразного сексуального опыта, если уж быть честным с самим собой. Но неопытность Чонгука, его непосредственность, его пылающие, как маки, щёки и уши действовали на него словно виагра. Намджун вцепился руками в край стола. Член медленно погружался в тёплый рот, губы плотно обхватывали его. И вид, и ощущения заставляли Намджуна терять самообладание. Чонгук заглотил член как можно глубже, на глазах невольно выступили слёзы, и отодвинулся. Гладкая головка прочертила по нёбу и выскользнула. Чонгук сжал член в руке. — Всё правильно? — робко спросил он, губы блестели от слюны. — Да, сердце моё, всё… очень правильно, — выдавил Намджун, погладив его по голове. — Хорошо, — улыбнулся тот. — Я смотрел кое-что в интернете… и вот. Он, как в детской игре, накидывал на член колечки, сложенные из пальцев. Влажный розовый язык обводил головку по кругу, время от времени останавливаясь и самым кончиком щекоча отверстие. Намджуну только оставалось поджимать губы и лапать стол, оставляя отпечатки пальцев, чтобы не стонать слишком громко. Он был уже на грани, когда Чонгук остановился и поднялся. — Ложись, — велел он, снимая штаны. — Сюда? — поразился Намджун, уже размышляя о том, что на стеклянной поверхности останутся отпечатки не только рук. Чонгук подтолкнул его и забрался сверху. Рубашка сбилась до поясницы, и рукава не давали свободно двигать руками, а штаны сдерживали колени. Намджун чувствовал себя связанным. А Чонгука страх быть застигнутыми не сковывал, а наоборот, разжигал ещё сильнее. Он, зажмурившись, впился ногтями Киму под рёбра. Тот втянул воздух сквозь сжатые зубы, но смотрел только в лицо младшего. — Всё хорошо? — Удивительно, но да… Я… вроде всё хорошо, — он потёрся бёдрами о бёдра и вдруг спрятал алое лицо, уткнувшись носом Намджуну в шею. — Только… у меня нет презервативов… и смазки. И растягивать себя я не умею. — Душа моя, мы лежим почти голые посреди кабинета, а ты умудряешься стесняться? — он погладил Чонгука по плечу. — Однажды привыкну, — буркнул тот. — Так есть у тебя…? Всё? — Поищи в портфеле, он рядом с креслом. Чонгук неуклюже слез и прошлёпал босыми ногами по кабинету, на ходу стягивая футболку и отправляя её к пиджаку. — Откуда у тебя в рабочем портфеле презервативы? Намджун закинул руки за голову, наслаждаясь видом подтянутой белой задницы и стройных ног. Чонгук, будто специально, не присел рядом с портфелем, а наклонился. — Ну это не первый мой спонтанный секс. Презервативы всегда могут понадобиться, а если спишь с парнями, то и смазка не помешает. У меня в портфеле, как у любой тётушки, целый склад всякого барахла. — Нашёл! — Иди ко мне. Я буду говорить, а ты делать, хорошо? Чонгук кивнул и снова оседлал его бёдра. — Сначала смазка, и тебе нужно растянуть себя. Смажь пальцы и засовывай по одному. Чонгук опёрся на одну руку, нависая над Намджуном, а другую завёл между ног, нащупал сведённые мышцы, которые будто робели и смущались не меньше него самого. Он надавил кончиком пальца, и тот на одну фалангу проскользнул внутрь. Мурашки устремились вверх по позвоночнику. Чонгук закусил губу и всё же застонал, глядя прямо Намджуну в лицо. Было что-то невероятно возбуждающее в том, чтобы ласкать себя у него на глазах. — Не бойся, — спокойный голос Кима действовал успокаивающе. Его ладони гладили острые коленки Чонгука. Тот выдохнул и засунул ещё палец, развёл их. Он медленно привыкал к этому необычному чувству. Страшно не было, только неловко и любопытно. Намджун сомкнул ладонь на его члене и большим пальцем размазал каплю смазки по головке. — Я, — чуть дрожащим голосом отозвался Чонгук, — не боюсь. Я тебя хочу. Хочу почувствовать тебя внутри себя. Он раскатал презерватив довольно умело и снова уставился на член с опаской. — Мы можем остановиться в любой момент, — напомнил Намджун, но Чонгук покачал головой, подался вперёд, всё так же одной рукой опираясь на стол, а другой направил член Кима внутрь себя. На секунду всё внутри сжалось и запротестовало вторжению, но Чонгук сосредоточился на ощущениях в руке — твёрдый скользкий член. Головка проскользнула легко, Чон замер. — Всё хорошо? Чонгук кивнул и, чуть морщась, медленно стал опускаться. Ощущение отличалось от того, что он помнил. Мышцы медленно расходились, пропуская член внутрь. Чонгук дышал через рот, но не отступал. Намджун взволнованно разглядывал его лицо, а пальцы поглаживали член, словно успокаивали котёнка. Когда член скрылся между ягодиц уже на три четверти, Чонгук слегка приподнялся, опираясь руками на грудь Намджуна. Голос взволнованно подрагивал, но Чон улыбался: — Не смотри так, хён, будто он обязательно разорвёт меня пополам. Всё нормально. Он несколько раз ритмично неторопливо опустился и приподнялся, привыкая к размерам Намджуна. Постепенно амплитуда и скорость нарастали. Головка задевала какую-то чувствительную точку внутри Чонгука, от которой по телу будто бежали цепочкой шарики наслаждения, и он стремился насадиться всё глубже и глубже. Он стонал, и адреналиновый страх смешивался с возбуждением, как боль и наслаждение в его липком горячем тесном нутре. Колени саднило от соприкосновения с твёрдым стеклом, но Чонгук продолжал бешеную скачку, откинувшись назад и запрокинув голову. Собственные волосы щекотали его по спине. Он чувствовал движение сильного тела под собой, прикосновение бёдер к бёдрам. Чонгук кончил, забрызгав живот Намджуна спермой, но, казалось, это снизу спины всё взорвалось фейерверком и поплыло по позвоночнику огненной волной. Ким впился пальцами ему в бёдра, оставляя красные следы на бледной коже, и с силой удержал на месте. Член внутри дёрнулся, Чонгук сжал его мышцами, наслаждаясь пульсацией. Наслаждаясь осознанием, что это он заставил Намджуна кончить.