Жди меня, я приду этой осенью, когда завянут все цветы

Чимин недовольно хмурил брови, пока они шли к лифтам. Чимин кривил губы, пока они ехали вниз на подземную парковку. Чимин стал цокать языком, пока они шли к машине, и вздыхать, когда садился за руль. — Что? — не выдержал Тэхён, дёрнув ремень безопасности сильнее, чем требовалось, и он заблокировался. — Я уже понял, что ты недоволен, а теперь можно словами сказать, что тебя не устраивает? Чимин положил обе руки на руль, но заводить не торопился. Он ещё раз выразительно вздохнул, будто поднимая на плечи тяжесть всего мира. — Обязательно было так себя вести? — печально спросил он. — В смысле? Когда? — Да только что! Зачем этот спектакль? Ради Чонгука? Или ради Намджуна? — Не понимаю, о чём ты, — Тэхён намеренно разглядывал игрушку, повешанную на зеркало заднего вида, точно видел её впервые. — Ага, конечно. Ты кому своё равнодушие хотел показать? Что они тебе сделали? — Напомнить тебе, что из-за этого парня меня чуть не уволили? Забыл? — Не уволили же, — пожал плечами Чимин. — Чего ты заводишься, конфетка? — А кто ревновал меня к Чонгуку? Скажешь, не ты? — Ну, что было, то прошло. Они теперь сами по себе, а мы сами по себе, — ничуть не смутившись от его обвинения, ответил Пак. Настала очередь Тэхёна закатывать глаза. — Что мне нужно было сделать? Дёсны его поцеловать и танец радости исполнить, что он жив-здоров? — Достаточно было не вести себя как сволочь, — ехидно улыбнулся Чимин и послал ему воздушный поцелуй. — Послушай, — Тэхён отбросил, наконец, ремень безопасности и обернулся к Паку всем корпусом, — я не психопат, и, конечно, мне не всё равно, что Чонгук чуть не отъехал на кладбище раньше времени. Можно сказать, меня напрягает, что я мог быть причиной его болезни. Но ты сам говорил, что моей вины в этом нет. Я его не заставлял влюбляться и тем более болеть. — Какая же ты временами рептилия, Ким Тэхён, — с нежностью сказал Чимин и, перегнувшись через коробку передач, чмокнул его в нос. — Да ты видел лицо Намджуна? Он влюблён как последний дурак. Чонгук вытащил «золотой билет», за ним волочится сам президент СанСин Групп. По сравнению с ним мы с тобой просто нищие. — Нельзя же всё деньгами мерить, клубничка. — Да, только ты предпочитаешь ездить на Бентли Континенталь, а не на Киа Рио. — Это другое, — презрительно скривил губы Чимин, а потом рассмеялся собственной выходке. Тэхён не выдержал и потянул его на себя. Это было так весело, так глупо — целоваться на парковке, где вас в любой момент могут увидеть. Но если президенту можно звать любовника обедать в офис, то почему директору нельзя до звёзд в глазах целоваться со своим любимым? К тому же когда так надоело всегда быть взрослым и ответственным, а хочется побыть беззаботным, отчаянным и рисковым. — Люблю… люблю… — шептал он Чимину в губы в редкие перерывы между поцелуями, а Пак продолжал хихикать, цепляясь за него, словно хотел перетащить к себе на сиденье. Он наматывал на пальцы петли из чужих смоляных волос, ощущая от них лёгкий цветочный аромат шампуня. Тэхён держал его под локти, словно боялся, что неожиданная ласка прервётся прежде, чем успеет ей пресытиться. Но разве ему хоть раз было достаточно Чимина? Всю жизнь ему было мало поцелуев, мало шаловливых фраз на ушко и дурацких прозвищ, мало прикосновений. Где-то хлопнула дверь, кто-то завёл машину, Тэхён отстранился и огляделся по сторонам. — Тебе не надоело прятаться? — с досадой спросил Чимин. — А что ещё делать? Конечно, из компании меня не выгонят, но и так косо смотрят, шепчутся. Ты уедешь, а мне тут ещё жить. — Может… — Пак задумчиво покачал головой из стороны в сторону. — Хочешь, уедем? — Нет, — даже не раздумывая, ответил Тэхён. — Я не могу. — Почему, карамелька? Почему ты не хочешь бросить эту ханжескую страну и укатить со мной в Европу? Или в Америку. Хочешь в Америку? Тэхён только покачал головой. — Поехали обедать, а то время уходит, мне скоро нужно вернуться в офис. — Мы должны поговорить об этом, Тэхён. Ким посмотрел на него удивлённо. Имя прозвучало очень непривычно, когда его произнёс именно Чимин; он давно этого не делал, предпочитая всякие милые словечки. — Зачем? — осторожно спросил Тэхён, будто делая первый шаг на минное поле. И коль сделал его, то придётся пройти Долиной Смерти до самого конца, не оглядываясь, не отступая. — Потому что, — Чимин соединил руки и потёр ладонь о ладонь, переплёл пальцы. — Потому что становится сложновато переезжать из страны в страну раз в пару недель, мне уже не двадцать. Раньше путешествовать было весело, а теперь это просто рутина и тяжёлая работа. Мой блог больше не приносит… радости. Может, через год, два или три я точно захочу где-то остановиться. И сейчас я не думаю, что это будет Корея. — Ты… — Тэхён облизал внезапно пересохшие губы. — Ты можешь никогда не вернуться? А как же родители? — Чем мы дальше друг от друга, тем лучше общаемся. Мне нравится скучать по ним издалека. — А… я? — Ты самое ценное в моей жизни, чесночинка, поэтому я и зову тебя с собой. — Но почему ты просто не можешь остаться тут?! Со мной?! Я ведь здесь, в Корее! Вся моя жизнь здесь, а ты просишь её бросить! — Не сейчас! — Чимин умоляюще приложил руки к груди и замер, глядя на сменяющиеся секундные цифры на панели. Он очень старался не расплакаться, но это давалось ему с трудом. — Я не… не прошу. Я хочу дать тебе выбор. — Какой выбор, Чимин? Либо мы уезжаем, либо расстаёмся? Это не выбор! Это срань какая-то! — Тэхён прикрыл глаза и помассировал виски. Голова вдруг разболелась. Он был на грани того, чтобы выскочить из машины и убежать, куда ноги понесут. Они посидели в полной тишине, Чимин всё ещё разглядывал часы, как будто там могло появиться что-то неожиданное, а Тэхён смотрел на него, и на глаза невольно наворачивались слёзы. Нельзя же просто так прервать связь, которая длилась больше десяти лет. Люди так просто не расстаются. Не бывает так, чтобы любить кого-то, каждый раз ждать новой встречи и умирать, расставаясь, а разорвать отношения за один день, чтобы больше никогда друг друга не видеть. — Ты можешь жить где угодно, а моя жизнь здесь, — сказал Тэхён безэмоционально. — Ты не хочешь прийти к компромиссу, только продавить то, что уже для себя решил. Я что, вообще не имею никакого значения? — Конечно, имеешь! Ты для меня всё, горошинка! — Тогда останься… Чимин закрыл лицо руками. Если бы мог, он бы зажал голову между коленей, как стоит делать при аварии, потому что у него было стойкое ощущение, что они слетели с дороги и теперь падают на дно пропасти. — Чтобы всю жизнь прятаться? Всегда делать вид, что мы только друзья? — Да кому какое дело, с кем я живу?! — Ты не понимаешь, — покачал головой Чимин. — Я действительно не понимаю! Ты можешь мне объяснить, наконец! — Дело в моей гордости, понимаешь? Дело в том, чтобы не стесняться быть теми, кто мы есть. Я не хочу провести всю жизнь в «шкафу». Я хочу жить там, где никто не будет нас осуждать. Там, где на улице я могу взять тебя за руку. Там, где ты не постесняешься представить меня своим друзьям, своим партнёрам по работе. Там, где мы можем пожениться, в конце концов! — Так всё дело в свадьбе? — Нет, — Чимин поджал губы, сдерживая слёзы. Дурацкие слёзы и его вечная слезливость сейчас были совсем не к месту. — Нет. Дело в принципах. Дело в моей позиции. Дело в том, чтобы отстоять свои границы и свои права. — Но все остальные живут… Посмотри на Намджуна и Чонгука. На остальные пары. Не надо уезжать из страны, чтобы оставаться вместе. — А я не как остальные! — с отчаянием выкрикнул Чимин. — Мне даже дышать здесь тяжело! — Это всё какая-то глупость, — в голосе Тэхёна явно проступило раздражение. — Что-то из разряда девочек, которые вообразили себя лесбиянками и теперь «отстаивают права ЛГБТК+» в тик ток. С чего ты вдруг ущемился, Чимин? Какой страус тебя в твоих путешествиях в жопу клюнул? Чего ты вдруг квир-сообщество решил защищать? Жизнь стала слишком скучной? — Да пошёл ты, — процедил сквозь зубы Пак. Тэхён посмотрел на него долгим пронзительным взглядом, словно не узнавая, и молча вышел. Он даже не оглянулся, пока шёл к лифтам. А Чимин так и не завёл машину. Он обнял руль, плечи тряслись от тихих рыданий. Чонгук начал нервничать ещё в тот момент, когда машина только тронулась. Не успели они отъехать от дома, как он уже весь изъёрзался на скрипучем кожаном сиденье, то и дело подёргивая рукава рубашки или сдувая с пиджака невидимую соринку. Намджун, положив руку на подлокотник, некоторое время с любопытством следил за ним. — Ну чего ты весь как на иголках? — наконец, спросил он. — А ты как думаешь? — с лёгким раздражением отозвался Чонгук. — Нервничаю. — Не стоит. Это же не экзамен. — Для тебя, может, и нет, а для меня — самый настоящий. Тебя-то никто не выгонит, а я… — Тебя тоже, — Намджун тепло улыбнулся и погладил его по колену. Чонгук сделал большие глаза и кивнул в сторону коротко стриженного затылка господина Нама, который спокойно вёл машину. Ким фыркнул и нажал на кнопку — перегородка между водителем и задними сиденьями поползла вверх. — Очень даже могут, ты их сын, а я… — Чонгук вцепился в ладонь Намджуна, как в якорь, и тихо закончил фразу: — просто какой-то парень. Парень, понимаешь? — Мои родители без предрассудков, к тому же я их о тебе предупредил, так что никто не будет падать в обморок от неожиданности. — Будь я хотя бы из семьи тебе по статусу, может, им было бы легче смириться. Был бы я из семьи чеболей… — вздохнул Чонгук, пристраивая голову на плече Намджуна. — Глупости, — ответил тот, кладя голову сверху. — Прежде всего, это моё дело, с кем я живу. Мы едем к ним только потому, что мама никак от меня не отстанет — хочет с тобой познакомиться. Видите ли, никто раньше не мог оторвать меня от работы. — Правда? — расплылся в самодовольной улыбке Чонгук. А Намджун ответил очень серьёзно: — Правда, душа моя, — и погладил Чона по щеке. От этой лёгкой нежности по телу Чонгука расползлась волна теплоты. Он отстегнул ремень безопасности и, поддавшись порыву, как маленький, полез Намджуну на колени. — Ну чего ты? — Ничего, — пробормотал Чонгук, обнимая, и потёрся лбом об его шею. — Боюсь. — Они не кусаются. Мои родители не обижают тех, кто мне дорог. Конечно, у них на всё своё мнение, но они не будут на тебя набрасываться. Подумай, они бы не стали приглашать нас к себе только для того, чтобы выкинуть вон. — Бу-бу-бу, — ответил Чонгук, потому что аргументы у него закончились, но признавать правоту Намджуна не хотелось. Разумом он понимал, что, скорее всего, их не ждёт сцена из дорамы, когда родители жениха-чеболя обливают бедную невесту чаем или швыряют в неё деньгами, только бы она быстрее исчезла из жизни главного героя. Но сердце всё равно подтачивал червячок сомнений. Чонгук очень опасался, что придётся не ко двору. Даже если исключить половой аспект, то он ведь явно не пара наследнику медиа-империи. Что, если мама Намджуна из тех, кто всегда носит ханбок? Что, если отец будет смотреть таким взглядом, какой бывает у самого Намджуна, когда на планёрке никто не может ответить на прямой вопрос? Чонгук передёрнул плечами. — Твои родители, какие они? Консервативные? Строгие? — Не знаю, — пожал плечами Намджун. — Ко мне они никогда не были слишком строги, но, возможно, это потому, что этого и не требовалось. Мне нравилось учиться, нравилось быть лучшим в классе, а потом — на курсе. Я всегда знал, что продолжу дело отца, я этого хотел. А вот мой брат никогда не интересовался бизнесом, и родители не заставляли. Когда он сказал, что хочет быть писателем, папа не был в восторге, но не выгнал его из дома. Сказал только: «Этим не заработаешь». А мама была довольна: она вообще любит всякие творческие профессии. Главное, что они нас с братом очень любят. Они полюбят и тебя, душа моя. — Почему ты так в этом уверен? — жалобно промяукал Чонгук. — Потому что я тебя люблю. Чонгук смущённо улыбнулся, Намджун приподнял его голову за подбородок и чмокнул в губы. — Не волнуйся. — Легко тебе говорить, — вздохнул Чон и снова завозился, устраиваясь у Намджуна на коленях. — Перестань так делать, пожалуйста, — сдавленно выдохнул тот. — Как? — Чонгук невинно похлопал ресницами, но рука его соскользнула с плеча Намджуна, и указательный палец прочертил линию через распахнутый ворот чёрной шёлковой рубашки ниже, между пуговиц, похожих на маленькие алмазы. Ким покачал головой и поймал его руку в свою. — Мы же в машине, — он по очереди поцеловал каждый палец. Чонгук рассмеялся, но это уже не был весёлый звенящий смех, это был смех дурного мальчишки, который готов похулиганить. — Ну и что? — Чонгук стремительно оседлал Намджуна, горячий влажный язык пробежал по краю ушной раковины. Ким запрокинул голову на спинку сиденья, позволив покрыть шею поцелуями. — Разве мы делаем что-то плохое? Ехать ещё долго, а у тебя в портфеле точно есть пара презервативов. Намджуну было очень сложно соображать и связывать слова в осмысленные предложения, пока Чонгук тёрся твёрдым бугорком об его пах и ловко расстёгивал пуговички на рубашке. Намджун поднял перегородку, но она не была полностью звуконепроницаемой. В любой момент их могли услышать, но от этого было только веселее. Чонгук чувствовал себя будто на гоночной трассе, когда разгоняешься за десять секунд от нуля до ста. Он обвил Намджуна руками, целуя, проникая в рот, играя с его языком. — Здесь очень… тесно… — в перерывах между атаками выдохнул Ким. — Мы… мы… Он не закончил мысль, все мысли словно сдуло горячим дыханием Чона над ухом. Его руки гладили узкую твёрдую спину Чонгука под пиджаком, подушечки пальцев пробежали по выпирающим позвонкам. Казалось, сам воздух стал жарким и влажным. Они торопились, точно боялись быть застигнутыми на «месте преступления». Оторвавшись от губ Намджуна, Чонгук принялся стягивать с себя штаны. Он путался в штанинах и негромко ругался сквозь зубы, а Ким посмеивался, роясь в портфеле. — Давай я, — Чонгук, который остался в одной рубашке и носках, отобрал у старшего фиолетовую упаковку. Стоя на коленях на соседнем сиденье, он расстегнул брюки Намджуну и замер. — Попади мы сейчас в аварию, пресса надорвала бы животики, описывая, в какой именно момент мы погибли. Намджун хмыкнул и закатил глаза, а Чонгук не удержался и пару раз провёл языком по члену. За недолгое время он столько раз это делал, что казалось, узнал бы этот член из тысячи. Чонгук определённо любил в Намджуне всё: от его узких стоп до кончиков тёмных волос. Но, глядя на этот тёмный, покрытый венками ствол, Чон ощущал, как внизу живота всё стягивается в тугой узел. Его цвет был терракотовым, как узнал Чонгук во время ремонта. Он даже подумывал: «А не выкрасить ли в такой цвет стены одной из комнат или потолок, чтобы всегда видеть напоминание?». Чонгук сдвинул крайнюю плоть и обвёл языком головку, гладкую, скользкую. Её цвет — коралловый — тоже ему очень нравился. Бёдра Намджуна ощутимо напряглись, складки брюк прочертили две линии прямо к паху, словно намекая на нетерпение их владельца. Чонгук, щёлкнув по члену пальцем, натянул на него презерватив. Намджун возмущённо охнул, но Чон уже наклонился, чтобы провести языком по его мошонке. Ему нравился этот терпкий мускусный аромат тела. — Ты… ты не готов, — Намджун туго соображал от возбуждения, там внизу всё будто обдали кипятком, но он не мог забыть о Чонгуке. — Давай… давай я… Но Чон уже оседлал его вновь и прошептал на ухо, чуть прихватывая губами мочку: — Мы делали это в душе с утра, всё будет нормально. — Кажется, я упустил момент, когда ты перестал быть моим невинным мальчиком и превратился в ненасытную бестию. И нам стоит хоть раз сделать это в кровати. — Мне ещё есть чему поучиться, сенсей. Хотя, возможно, ты что-то такое разбудил во мне… — промурлыкал Чонгук. Запрокинув голову, он опёрся на плечи Кима и постепенно насаживался на член. Чонгуку нравилось быть сверху, контролировать процесс, задавать темп, а больше всего — видеть лицо Намджуна, когда тот кончает. Он ощущал каждый миллиметр вхождения, как мышцы с неохотой расширяются под напором. Первое проникновение всегда было самым болезненным, но от этого же и самым волнующим, как будто каждый раз входишь в прохладное озеро и боишься сразу окунуться целиком. Намджун обхватил его ягодицы, понукая двигаться быстрее. Чонгук притиснулся ближе и потёрся членом о голый живот Кима, почти всхлипывая от удовольствия. Одной рукой Намджун крепко обхватил его член, а указательный и средний пальцы другой сунул Чону в рот. Губы сомкнулись, мокрый скользкий язык принялся выписывать вокруг них круги. Чонгук никогда не думал, что можно сразу столько всего чувствовать, словно Намджун был повсюду вокруг него: между ягодиц, на члене и во рту. Чонгуку хватило нескольких минут, чтобы кончить, пачкая Намджуна, которому, похоже, было на это плевать. Чон задвигался быстрее, глядя Киму прямо в лицо, чтобы не пропустить момент. Намджун зажмурился, закусив нижнюю губу. Мышцы у него на животе напряглись, а вены на руках проступили, вздулись, будто верёвки. Намджун издал звуки, и Чонгук поймал этот утробный рык губами, когда член несколько раз дёрнулся внутри него. Он провёл языком по чужим пухлым сухим губам, словно опалённым горячим дыханием. Последняя волна дрожи прокатилась по телу Намджуна, и он обмяк, притягивая разнеженного Чонгука к груди и чмокая в мокрый висок. — Лучше? — тихо спросил он через некоторое время. — Я вообще обо всём забыл, — отозвался Чон, поглаживая Кима по шее кончиками пальцев. — Думал, будет легче, но стало ещё сложнее. — Почему? — Хочу развернуть машину к дому и не выпускать тебя из спальни до завтрашнего утра. А лучше, все выходные. Будем прерываться только на еду и туалет. Нет, только на туалет, потребность в еде переоценена. Намджун хрипло засмеялся. — В доме родителей множество комнат, которые достаточно удалены от их спальни. Можем осквернить каждую. — Обещание? — он протянул Киму мизинец. — Ты монстр, — уже в голос захохотал тот, но скрепил клятву на мизинцах. Они успели привести себя в порядок прежде, чем автомобиль проехал через глухие металлические ворота, увенчанные шипами, оставив высокий кирпичный забор позади. Чонгук выглянул в окно, ожидая увидеть бездушные зелёные поля в европейском стиле с редкими вкраплениями деревьев и кустарников. Но он был приятно удивлён: по обе стороны от асфальтированной дорожки располагались чудесные сады с узкими тропками и дикорастущими цветами. И хотя дом, у которого они остановились был вовсе не похож на традиционный, было в его открытых галереях и террасах что-то от старой Кореи. — Хочешь посмотреть сад, пока я найду родителей? — спросил Намджун, будто уловив возобновившееся волнение Чонгука. — Конечно, — быстро закивал головой тот. — Иди туда, — Ким указал на дорожку, убегающую влево, — к пруду, я тебя там найду. Чонгук нервно растянул губы в улыбке и потрусил в указанную сторону, будто оленёнок, которого решили не убивать раньше времени. Постепенно он расслабился, таким тихим и спокойным оказался тенистый сад. Над тропинкой нависали раскидистые кроны ив. Всё вокруг было обманчиво диким и спонтанным, словно ни к чему не прикасалась рука человека, хотя Чонгук понимал, скольких усилий стоит уход за такой территорией. Он слышал где-то за деревьями весёлый плеск ручейка по камням, а впереди виднелась тёмно-зелёная гладь пруда. Чонгук остановился у начала мыса, вдающегося в пруд, там впереди была небольшая беседка под красно-коричневой крышей. Чон двинулся вдоль берега, любуясь белыми лотосами и развлекаясь тем, что отыскивал каменных зверей, притаившихся среди зелени. Он успел увидеть кота и черепаху, когда цветы на одной из каменных горок зашевелились и среди зелени сначала возникла широкая соломенная шляпа. — Здравствуйте! — весело сказала шляпа, вернее, женщина, которая поднялась среди цветов. На ней были простые светлые брюки и лавандовая рубашка с закатанными рукавами. Она сжимала в руке трёхзубую тяпку, поэтому Чонгук, успевший испугаться, тут же решил, что это просто одна из помощниц по саду, и успокоился. — Здравствуйте, — он вежливо поклонился. — Очень красивый сад. Женщина огляделась вокруг, словно проверяя его слова, а потом, улыбаясь, подтвердила: — Да, красивый. Чонгук потоптался на месте и подумал, что не лишним будет пояснить, как он тут оказался. — А я… друг Намджуна. Он сказал, что можно погулять по саду. Я не хотел мешать, только шёл по тропинке… — Нет-нет, вы вовсе не помешали. Вы, должно быть, Чонгук? — женщина пробралась через заросли и оказалась рядом с ним на тропинке. Она сдёрнула с головы шляпу и принялась обмахиваться. — Мы вас ждали. Чон слегка удивился. Откуда помощница по саду может быть в курсе его приезда? И кто эти «мы»? Весь дом его ждал? Ему стало неловко. — Я — Ким Хеён, мама… Она не успела договорить, как Чонгук уже согнулся в поклоне. Его тело вдруг стало невероятно тяжёлым, неловким и неповоротливым. Казалось, стоит сделать шаг — и он свалится, как Шалтай-Болтай, со стены. — Простите, госпожа, я не… я не подумал, что могу увидеть вас в саду. Намджун сказал, что вы и уважаемый отец будете ждать нас в доме. — Глупости, — засмеялась она. — Это я должна извиниться, что встречаю вас в таком виде. Но эти малыши срочно требовали внимания. Женщина махнула шляпой в сторону цветов. Чонгук, наконец, поднял голову и был так бледен, что она даже забеспокоилась. — Всё хорошо? — Д-да, конечно, — Чонгук постарался улыбнуться, но вышла лишь тень его обычной улыбки. — Не нужно так переживать, — она взяла его под локоть и повела по дорожке. Его руки задеревенели. — Пойдёмте в дом, обед скоро подадут. У Чона внутри всё неприятно скукожилось: в последний раз обед «подавали» в доме отчима, когда мама устраивала ужин для всей семьи. И никаких хороших воспоминаний у Чонгука об этом не осталось. Тот дом обычно вызывал у него приступы удушливого страха, возвращаться туда было хуже всего на свете. Он сглотнул, госпожа Ким погладила его по руке и повторила: — Не волнуйтесь, отец Намджуна не такой суровый человек, каким кажется. Разумеется, как любой отец, он надеялся на… — она поискала слово, — продолжение рода, но… Послушайте. Ким Хеён остановилась и взяла в свои маленькие, но сильные ручки его узкие ладони. — Я скажу вам честно, Чонгук, мы с отцом Намджуна были очень обеспокоены его одиночеством. Можно быть сколько угодно сильным, умным и бесстрашным, но одному быть тяжело. Конечно, Намджун лучше всего ведёт бизнес, но я так переживала, что он никому и никогда не откроет своё сердце. Знаю, звучит очень высокопарно, — Чонгук вежливо покачал головой, а она улыбнулась ему с пониманием. — Но вы первый человек, с кем он действительно захотел нас познакомить. Вы первый, кто смог оторвать его от работы. Вы представить себе не можете… Он заметил в её глазах, так похожих на глаза Намджуна, хрустальные слёзы. Госпожа Ким быстро-быстро заморгала, и они так и не пролились. — Я очень вам рада, Чонгук. Мой мальчик больше не будет один, потому что вы смогли его разбудить. Я так его люблю, и ради него я буду любить вас. Вы его спасли. Спасибо. — Госпожа… — пролепетал растерянно Чонгук, она прижала его холодные пальцы к губам. — Ладно, — женщина тряхнула волосами и заговорила быстро и деловито. — Простите, если смутила вас. Не обращайте внимания, в конце концов, я лишь глупая сентиментальная тётка, которая слишком переживала за сына. Идёмте, а то пропустим обед. Госпожа Ким ввела его в дом через стеклянные двери, выходившие прямо в сад. Они не остались в просторном зале, где под потолком посверкивала хрусталём люстра, а за столом можно было усадить человек пятьдесят. Она провела его через дом до террасы, выходившей на теневую сторону, где белые колонны были увиты диким виноградом. На стеклянном столике был накрыт обед на четверых. Намджун и мужчина постарше уже попивали кофе, расположившись в ротанговых креслах. — Смотрите, кого я к вам привела. Чонгук снова согнулся в поклоне, а отец Намджуна встал, чтобы его поприветствовать. У него было такое же строгое лицо, как на фотографиях в журналах. Но теперь Чон видел знакомые черты Намджуна в нём: те же лоб, нос и губы — и было уже не так страшно. Намджун ободряюще улыбнулся за его спиной. — Так вы работали в моей компании, — скорее констатировал, чем спросил господин Ким. — Отец, не приставай к нему, — лениво сказал Намджун, закидывая руки за голову. — Не надо никого пугать своей суровостью, мы всё равно не поведёмся. — Помолчи, я лучше знаю, что мне делать, — проворчал отец, но улыбнулся и усадил Чонгука между собой и Намджуном. Подали обед в европейском стиле: рыбу и белое вино. Чон с трудом успевал отвечать на вопросы, то краснея, то бледнея. Намджун и его отец то и дело вступали в шутливые перепалки или подначивали друг друга. Госпожа Ким улыбалась и вставляла реплики, поддерживая то одного, то другого. Чонгуку казалось диким вот так запросто болтать с родителями, не боясь никого обидеть или задеть. Он привык, что за столом может говорить только отчим и тот, к кому он обращается. А мама вообще всегда предпочитала слышать только звон вилок и бокалов, пока со стола не убрали. — Вы ведь останетесь ночевать? — осведомилась госпожа Ким, переводя взгляд с Чонгука на Намджуна и обратно. — Ма-ам… — протянул Намджун, словно и правда собирался немедленно забрать Чона обратно в город. — Чонгук здесь ещё ничего не видел, а ты уже хочешь увезти его обратно. Чонгук, вы любите лошадей? У нас есть. Или, может, играете в гольф? Тут неподалёку есть клуб. Не какой-то там виртуальный гольф, а настоящие поля. Я просто в восторге от их маленьких машинок. Лупить по мячу — это удовольствие для моего мужа, а мне нравится мчаться по полю со скоростью 15 км/ч. — Эм… я… — растерялся Чон, не донеся вилку до рта. — Да, лошади — это отлично. — Вот! — она посмотрела на сына. — Ты можешь работать сколько угодно, а мы будем кататься. Госпожа Ким излучала такую жизнерадостность, словно ничего лучше, чем взять парня своего сына на конную прогулку, в мире не бывает. Она не стеснялась вмешиваться в разговор между сыном и мужем, то и дело вовлекая в беседу и Чонгука. Он медленно с трудом расслаблялся, ощущая, как отогреваются ледяные пальцы, как вилка перестаёт нервно звякать по тарелке. Намджун улыбался ему и гладил по колену под столом, пока никто не видел. Хотя Чон был уверен, что от глаз родителей это всё равно не укрылось. И всё проходило хорошо, пока обед не перешёл к десерту. Отец Намджуна, покатав бренди в пузатом бокале, поднял руку, призывая жену замолчать. Она недовольно поджала губы, но замолчала. — Намджун, господин Чонгук, — он отставил бокал и сложил руки на животе. — У меня есть, что вам сказать. Прошу, не перебивайте. — Что ты затеял, папа? — Подожди вставать на дыбы, сын, сначала послушай. Наша семья, как ни взгляни, не совсем обычная. Но долгое время мне не приходилось беспокоиться по поводу всяческих охотниц за деньгами, особенно по поводу Намджуна. Его брат вёл себя более легкомысленно… — Папа! — Я хочу быть честным, Намджун-а, поэтому выкладываю все карты на стол. Господин Чонгук, я не собираюсь подсылать к вам людей с деньгами для проверки или пытаться отвадить вас от семьи. Я желаю сыну только самого лучшего и никогда не буду мешать его счастью. А вы, похоже, тот самый человек, который делает его счастливым. Но я ни за что не позволю вам его обмануть. Намджун фыркнул и демонстративно переставил свой стул ближе к Чонгуку. — Не беспокойся, я не собираюсь обижать твоего парня, сын. Это просто предупреждение, что мы — семья, поэтому не позволим никому тебя обманывать. Любовь, она туманит голову, даже самые умные глупеют и ведут себя как мальчишки. Уж поверь мне. — Я знаю, — кивнул Намджун. — Мама мне рассказала. — Хеён, — с мягким осуждением покачал головой отец. — Это не та история, которой я мог бы гордиться. — Не нужно дуть на воду, отец. Чонгук не такой. — И тем не менее позволь мне заботиться о тебе. Ничего не бойтесь, господин Чонгук, я не обижаю честных людей. Я не могу и не буду ничего вам запрещать, только не хочу, чтобы Намджун наступил на те же грабли, которые расшибли мне лоб сорок лет назад. Чонгук кивнул, говорить ничего не хотелось. Насколько бы он ни понимал чувства отца, который хочет защитить ребёнка, всё равно чувствовал себя оплёванным. Хотелось поскорее уйти, запереться в ванной и смыть с себя всё. — Я провожу вас до комнат, — негромко сказала госпожа Ким. Они оставили отца допивать бренди в одиночестве. — Ты знала, что он собирается сказать? — спросил Намджун, когда они уже поднимались на второй этаж по широкой каменной лестнице. — Твой отец не всегда говорит мне обо всём, что у него на уме. Но я догадывалась, что он может выкинуть что-то такое. Тот случай его очень задел. Чонгук тронул Намджуна за рукав и вопросительно вскинул брови, тот одними губами ответил: — Позже. — Чонгук, — она, заметив его пантомиму, подхватила под руки их обоих и тепло улыбнулась. — Простите нас, мы не хотели нагонять таинственность. Нет ничего интересного в той истории. У отца Намджуна был роман с одной нечестной женщиной. Он был молод, и это разбило ему сердце. Теперь он вечно ищет повсюду подвох, для бизнесмена это, может быть, и неплохое качество, но в жизни иногда создаёт трудности. Чонгук кивнул, показывая, что понимает и принимает это. Конечно, никто в семье не обязан бросаться к нему с распростёртыми объятьями. В глубине души он всё равно ожидал худшего. — А вот и пришли, — госпожа Ким распахнула монументальные двустворчатые двери. — Это же не… — начал Намджун. — Вот именно, в твоей комнате вы вдвоём не поместитесь, к тому же она похожа на кабинет больше, чем на спальню. Поэтому я попросила приготовить эту комнату. «Комната» скорее смахивала на гостиничный номер с разделёнными спальней и гостиной, отдельной ванной и гардеробной. Пока Чонгук ошарашенно разглядывал окружение, госпожа Ким попрощалась и ушла, сказав, что завтра обязательно возьмёт его с собой в конюшни. — Душа моя, — Намджун обнял Чонгука за талию и мягко притянул к себе, — всё прошло хорошо? Папины слова не слишком тебя напугали? — Нет, — Чон положил голову ему на плечо, и они закачались, словно в ленивом медленном танце. — Он имеет право опасаться. — А как же презумпция невиновности? — Не беспокойся, — Чонгук чмокнул его в уголок рта. — Переживём. Это мелочи.