***
Это не понадобилось. Куда более эффективно было сказать правду, которую мы старались не замечать. Было множество причин, почему нам нельзя быть вместе, и только одна, почему мы их игнорировали. Не понимая, как жестоко поступает с ней человек, которому она доверяет, Белла произнесла вслух то, о чем мы молчали, и отрицать существование слона в комнате стало невозможно. Мы были марионетками в руках Элис, и я, как последний глупец, послушно станцевал под ее дудку. — Ты солгала. Ты не имела права! — Это ты не имел права! — закричала Элис. — С чего ты взял, что можешь решать за всех? Ты — не единственный, кто любил ее! Знаешь, каким было ваше будущее? Знаешь, сколько его вариантов я видела? И всегда, всегда она умирала слишком рано. Попадала под колеса машины, ударялась головой, тонула, задыхалась от аллергии. И даже если мы предотвращали все это, следя за ней каждую секунду, в конце ее забирал чертов рак! Я столько раз видела ее смерть и твое горе. И да, я нашла вариант, где у вас было будущее. — Какое будущее Элис? Это будущее? — Все не должно было быть так! Ты бы вернулся. Я видела это. Ты бы не выдержал, вернулся, поняв, что не можешь быть вдали от нее, и согласился бы на все, обратил ее. Ты бы понял, что это наилучший путь для вас. Я, — Элис вдруг поникла, весь огонь покинул ее. — Я не знаю, что я не учла, — выдохнула она. — Я видела тот твой звонок мне. Это был первый шаг, ты тогда еще даже не понял, что уже сдался, но ее уже не было. Я ошиблась. Это слово резануло слух. — Ошиблась, — прошипел я. — Ты так это называешь? Шея Элис была тонкой, как у ребенка, мои пальцы почти смыкались на ее позвоночнике. Сдавливая, я почувствовал, когда воздух перестал проходить через ее горло. Зонт упал на землю и отлетел в сторону, подхваченный ветром, по бледному лицу Элис заструились капли. Она не пыталась сопротивляться, безвольной куклой вися в моих руках. Перед ее глазами возникло лицо Джаспера, она прощалась с ним. Я понял, она пришла именно за этим, получить искупление, и одновременно с этим пришло и осознание того, что я делаю. Я был виноват не меньше, и искупления мы не заслуживали. — Нет, — почти ровно проговорил я. — Я не убью тебя. Ты проживешь долгую жизнь, помня, что ты сделала. Я отпустил ее, и она упала на колени, содрогаясь от бесслезных рыданий. Хладные не могут плакать, мы лишены этой человеческой привилегии. Наша печаль навсегда остается внутри. — Дом все еще стоит там, можешь пойти и насладиться результатами своей заботы. Я ушел, оставив ее под дождем. Испытываемое ей чувство вины и потери не вызывало во мне сочувствия, но в то же время и громкие всхлипы не приносили удовлетворения. Элис думала, что ей станет легче, если она сознается. Бросив ей последние слова, я ожидал, что почувствую что-то, причинив ей боль. Но мы оба ошиблись, это ничего не изменило. Все это просто не имело значения.***
Розали и Эмметт покидали дом. По официальной версии они были старшими в семье Калленов, и им предстояло уехать в колледж. Они собирались приезжать на каникулы и на праздники, но Эсми продолжала грустно вздыхать время от времени. Она говорила, что годы, когда они все могут жить вместе, всегда пролетают слишком быстро. Пользуясь редкой ясной погодой, Каллены устроили прощальный вечер на улице, рассевшись на бревнах вокруг большого костра. Конечно, было глупо ожидать от клана хладных вечеринку, как у обычных выпускников, или семейный ужин, особенно учитывая их диету, но лесной пожар как способ проститься с домом все же был странным выбором, а учитывая размер устроенного Эмметтом костра, именно этим все могло закончиться. Видимо, разделяя мои опасения, Джаспер сложил рядом с собой пару огнетушителей и лопату. Розали сидела, обнимая Эсми, положив голову ей на плечо. Эмметт устроился у ее ног, время от времени вставая, чтобы подбросить дров в свой костер. Элис что-то рисовала в блокноте. Некоторые тихо переговаривались, другие — просто смотрели на огонь или на звезды. У этих посиделок не было другой цели, кроме как побыть всем вместе, одной семьей, и странным образом я тоже чувствовала себя частью этого, а не приглашенной гостьей. Каллены часто повторяли, что я — часть семьи, и я знала, что это говорилось искренне. Мне было жаль прощаться с Эмметтом, за короткое время мы с ним подружились, хотя его шутки порой и бывали на грани приличий. — Не холодно? — спросил Эдвард, поправляя плед на моих плечах. Улыбнувшись, я покачала головой. Мне было хорошо. Запах костра смешивался с ночной свежестью леса, действуя одновременно бодряще и умиротворяюще. Жар огня волнами достигал моего лица, отчего горели щеки. Прижавшись к Эдварду, я смотрела, как поднимаются к небу искры, угасая в темноте. Эдвард улыбался, уж не знаю, своим мыслям или тому, что слышал от других, время от времени целуя мои волосы. — Эмметт, не надо, — попросила Эсми, когда здоровяк снова потянулся за поленьями. — Посиди спокойно. — В чем смысл едва теплящегося огня? — Не спалить свою семью на прощание? — предположил Джаспер. — Боишься? — А ты боишься темноты? — Уверен, кое-кого я бы напугать мог, — ухмыльнулся он мне. — Поверю на слово. — А если серьезно, Белла, ты боишься чего-нибудь? Темноты или там пауков? Или пауков в темноте? — Если бы и боялась, Эмметт, ты был бы последним человеком на земле, кому я об этом сказала бы. Элис засмеялась, даже уголки губ Розали приподнялись. — Почему? Могла бы рассказать нам, что тебя напугало когда-то. По мне так обстановка самая располагающая. — Хочешь страшилку, Эмметт? — спросил Эдвард. — Я знаю, что тебя напугает. — Так, стоп. Телепаты не допускаются. — До чего не допускаются? — Устроим конкурс на самую страшную историю. Джаспер объявит победителя. Взяв у Элис блокнот, он вырвал листок, разорвав его на несколько частей. — Это зачем? — Определять очередность. Эмметт протянул карандаш Эсми, выжидательно смотря на ее доброе лицо. Ухмыльнувшись, она взяла протянутый лист и карандаш. Быстро что-то нацарапав, она сложила бумажку и бросила в подставленную кепку Эмметта. — Йе! — воскликнул он, словно это значило единогласное одобрение его затеи. — Роуз? Розали раздумывала некоторое время, прежде чем ответить. — Напиши за меня «Призрак невесты». Каллены переглянулись, но промолчали. — Уверена, детка? — Да, — я могла поклясться, что взгляд Розали остановился на мне, когда она ответила ему. Эмметт обошел всех по кругу и остановился возле нас с Эдвардом, предлагая карандаш мне. — Я не знаю страшных историй. — Ты не была скаутом? — Это я-то? — Согласен, глупость ляпнул, — засмеялся Эмметт. — Ну, тогда тебе тянуть. Выбирай первую историю. Взяв из бейсболки аккуратно сложенный листок, я развернула его. По диагонали убористым почерком было написано два слова: — «Бессмертные младенцы». — Это мое, — отозвался Карлайл. — Ох, ненавижу эту историю, — поежилась Розали, словно ей стало холодно. — Я подумал, она достаточно страшная, и Белле полезно будет послушать. — Почему? Мне ответил Эдвард: — Это реальная история, своего рода причина издания одного из основных законов хладных. — Оу. — Все наши истории реальные, — возразил Эмметт. — Кроме твоей, — улыбнулась Элис. — Снежный человек существует, ясно? Я сам видел. — Это был гризли, Эмметт. — Гризли так не пахнут. — Ты после охоты и не так пахнешь. — А ты поменьше меня нюхай, а то Джаспер заревнует, — парировал он, подергивая бровями. — Эмметт, сядь уже, — попросила Эсми. — Уже, — ответил он со своего места рядом с Розали. Карлайл немного помолчал, сцепив пальцы в замок, и начал свой рассказ, глядя на огонь. — Если кратко, закон запрещает превращать в хладных детей. Раньше было распространенным явлением наличие в кланах или у пар бессмертного ребенка, едва вышедшего из младенческого возраста. Хладные не взрослеют, и такие дети навсегда оставались очаровательными малышами на радость их создателям. Но за красивой картинкой таилась другая сторона. Сторона, которую не хотели замечать родители, пока все не вышло из-под контроля. Обратить ребенка очень сложно, у них мало крови, сердцебиение учащенное, находились и ценители вкуса детской крови, утверждающие, что младенец, питающийся молоком матери — удивительный деликатес, рядом с которым меркнет кровь взрослых. Все это в дополнение к очевидной уязвимости организма ребенка делало шансы малыша пережить обращение очень призрачными, и прежде чем создатель достигал желанного результата, он терпел множество неудач. С точки зрения гуманности, звучит чудовищно, но сотни мертвых младенцев Вольтури не интересовали. К запрету привели последствия успешных обращений. Как не стареет тело хладных, так и наш разум не подвержен взрослению, поэтому дети, обращенные столь рано, не успевшие усвоить, что не все их желания должны исполняться, не понимающие отказа и правил, не имеющие представления о морали и самоконтроле, становились неуправляемыми. Даже сытый хладный может чувствовать жажду, находясь рядом с человеком, бессмертные младенцы не способны были понять, почему нужно отказывать себе в удовольствии вонзить зубы в человека, если тот приятно пахнет. Один младенец мог за ночь перебить небольшой город, считая это игрой. Они не поддавались ни воспитанию, ни ограничениям, как любые дети, требуя свое плачем и криками, разрывая сердце своим бессмертным родителям, и те давали им то, что они хотели, однако скрыть следы такой резни не так уж просто, и людей объял страх. Когда проблему больше нельзя было игнорировать, Вольтури вмешались. Самый главный закон бессмертных — во что бы то ни стало сохранить существование нашего вида в тайне от людей. Каждый клан был оповещен о решении правящей семьи — бессмертные младенцы должны быть уничтожены. Некоторые согласились, превыше всего остального ценя свою жизнь или понимая, что не могут справиться с проблемой иначе, кланы отдавали своих детей карательному отряду, будучи неспособными совершить необходимое самостоятельно. Однако другие ослушались. Некоторые пустились в бега, другие — объединились, чтобы противостоять Вольтури. Им это не понравилось, и, помимо детей, было приказано уничтожить всех, кто станет защищать их или ослушается приказа. Аро много веков коллекционировал таланты в своем замке, и уже тогда его клан обладал многими средствами для исполнения его воли. Никто не мог спрятаться от них, и ни у кого не было шанса одержать победу в сражении. Потребовалось много времени, чтобы отследить каждое бессмертное дитя и их защитников, но приказ был исполнен. Эта охота унесла больше жизней хладных, чем все межклановые войны, известные истории, поэтому ее часто называют чумой нашего мира. Мы знаем, что основательница клана Денали тоже стала жертвой этой чумы. Другие члены семьи не знали, что она создала бессмертного младенца, вплоть до прихода Вольтури, именно это спасло их. Похоже, ей удавалось обуздывать жажду этого ребенка, иначе не знаю, как о его существовании могло быть неизвестно хладным, живущим столь близко, но закон не предусматривал исключений. С прибытием карательного отряда она сама вышла им навстречу, вынесла младенца и, получив заверения, что других ее детей не тронут, взошла на костер вместе с ним. Голос Карлайла затих, но никто не заговорил после него. Полено в середине костра треснуло, выпустив в воздух сноп горящих искр, и в них мне вдруг почудился силуэт ребенка. — Бу! — прозвучало у меня над ухом. Вскрикнув, я подскочила под смех остальных. — Эмметт! Господи! — Слово страхометру, — прогудел он. — Я бы сказал, семь из десяти, — смеясь ответил Джаспер. — Но твое «Бу» за историю не считается. — Это не ради победы, просто душа требовала. — Я не буду по тебе скучать, Эмметт, — объявила я, крепче прижимаясь к Эдварду. Театрально схватившись за сердце, Эмметт рухнул на землю. Эдвард не смеялся, его лицо застыло, он раздумывал о чем-то. Видимо, почувствовав, что я смотрю на него, он повернул голову, но не встретился со мной взглядом, вместо этого положив подбородок мне на макушку, потер ладонью мое плечо, согревая. — Зачем они это делали? — решилась спросить я — Обращали детей. — Кто знает? — ответил Карлайл — Может быть, сначала это была случайность или эксперимент. — А может быть, ими двигало отчаянье, — проговорила Розали, она говорила тихо, не отводя взгляда от огня, но в тишине ее голос звучал очень ясно. — Хладные не могут иметь детей. Единственная семья, которая у нас может быть — это клан, но немногим везет, как нам. Может быть, видя смертных матерей, они горевали об утраченном, и тоска о невозможном становилась столь сильной, что они решили отнять дитя у родной матери, чтобы любить этого ребенка как собственного. Поэтому они шли на смерть, защищая своих бессмертных младенцев. Я почувствовала, как напрягся Эдвард рядом со мной, и незаметно погладила его по спине. Коротко вздохнув, он коснулся губами моего лба. Я закрыла глаза, уткнувшись носом ему в шею. Жар костра спал, и ночная прохлада подбиралась все ближе к нам из леса, но мне было тепло. Странным образом рядом с Эдвардом я не мерзла. Каллены притихли, и самым громким звуком поблизости было потрескивание поленьев в костре. Да, история была страшная, но грусти в ней куда больше. И мурашки, бежавшие у меня по спине, возникли скорее не от самой истории, а от слов Розали. Это звучало, словно она оправдывала тех несчастных хладных. Я невольно задумалась, хотела ли она сама когда-либо создать такого ребенка. Украдкой бросив взгляд в ее сторону, я увидела, что Эмметт снова сидит рядом с ней, привалившись спиной к ее ногам.