I'm begging of you please don't take my man
— В натуре?Please don't take him just because you can (Пожалуйста, не забирай его у меня, потому что ты это можешь) You could have your choice of men (Из всех мужчин ты мог выбрать любого) But I could never love again. (Но я никогда не смогу полюбить снова).
— Он сбрендил, — выносит вердикт тягач. — Зато им нравится, — кивает головой Кохаку в сторону танцующих воздушных гимнастов. — Но что сбрендил — это факт. Знаешь, чего сегодня учудил? Я уже не уверена, что фо… — она осознаёт, что Цукаса слушает её уже вполуха и без конца куда-то оглядывается. — Шишио? Кохаку теперь тоже чувствует чужой взгляд на своей спине. Хром, одетый в непривычный его образу богатый тёмно-серый костюм и время от времени беспокойно поправляющий красную бабочку на шее, делает несколько широких шагов по направлению к артистке. Он робко смотрит ей в затылок и застывает в ожидании, когда уже она одарит его своим секундным взором. Девушка, выгнув одну бровь, смотрит на парня через плечо. — Чего тебе? Хром, волнуясь, качается из раза в раз с носок острых ботинок на пятки с низкими каблуками. Канатоходец всячески нервно елозит, однако, завидев несколько боевой настрой Кохаку, он, переборов себя, всё же слегка нагинается и протягивает ей свою ладонь. — Кохаку. Позволишь мне пригласить тебя на танец? Цукаса не без ухмылки хлопает свою коллегу по плечу несколько раз и оставляет её наедине с кавалером. Она чувствует себя не совсем уютно. — Ишь, джентльмен нашёлся… — отшучивается девушка, — если я соглашусь, надеюсь, это не подразумевает какое-то, ну, логическое продолжение?.. — В каком смысле? — глупо улыбаясь, спрашивает Хром. Он аккуратно, будто бы спрашивая разрешение, с большим трепетом подносит женские пальчики к своим губам, когда её ладонь в конце концов оказывается в его собственной. — Ты же не ухаживаешь за мной или типа того? — она одёргивает ладонь и слегка пятится назад, пока не упирается спиной в стол. — Хром, я всё понимаю, но… Парень, тем временем, сокращает дистанцию. Карие глаза глядят в зелёные практически без сомнения — в них отражается лишь тень глубокой печали их хозяина. — Рури осталась в прошлом. Я благодарен судьбе, что ты осталась цела, Кохаку. — Ты не из таких людей, — говорит она медленно, словно процеживая каждое слово через ситечко, именуемою совестью, — ты не из тех, кто забывает… Бросает. Ты ведь редкостный однолюб, — она решает пресечь всё на корню таким образом. — В цирке многие потеряли или обрели кого-то, — уголки мужских губ драматично дёргаются вверх, — Цукаса нашёл возможность заработать денег и спасти младшую сестру. Сенку потерял отца и почти сразу обрёл… нас! Ген вообще давно потерял себя в этих стенах, но нашёл собственное утешение здесь же. Уж он-то отыграется за своё прошлое по-полной, — парень старается не уводить то и дело падающего в пол взгляда. — Я не прощу его, если он отречется от мечты так легко. Ген должен быть счастлив, и я верю, что он осчастливит всех нас. Кохаку понимает, к чему ведёт этот разговор. — А ты потерял любимого человека. И хочешь заполнить в миг опустевшую жизнь мной, — ей пришлось это сказать. Хрому не хочется дать слабину прямо перед ней — точной копией погибшей Рури. Он с трудом сглатывает вставший в горле горький ком, стеклянными глазами уставившись в до боли в груди родное женское лицо. Он старается не отвечать сразу же. «Лишь бы голос позорно не дрогнул». «Лишь бы не расплакался от жалости к себе». — Я всегда… — не успевает договорить он. Кохаку обнимает друга так крепко, как может, запрыгнув на него и тесно обвив руками шею. Если бы Хром не был канатоходцем, он бы точно свалился. Девушка прижимает удивлённого коллегу к себе со всей душой, носом вжавшись в серую ткань пиджака. — Я знаю, что мы с сестрой как две капли воды. Но я не она, — Кохаку знает, что Хром и сам прекрасно это осознаёт. — Она умерла не так давно. Я обязательно выслушаю тебя, когда её смерть окончательно перестанет тяготить тебя. Я не хочу быть её заменой, лишь бы тебе на некоторое время стало легче. — Я понимаю, — парень нехотя высвобождается из объятий артистки. Они смотрят на конец выступления Гена вместе. Длинные пальцы фокусника изящно перебирают струны. Цирк вообще впервые за долгое время заполнился одинокими звуками гитары. Обычно Ген играл только в поезде, сидя в одном из грузовых вагонов. Его музыка отражалась от металлических стен, играла в такт ритмичным стукам колёс для него одного, и в его мире не было места ни для кого. Он берёт финальный аккорд.I'm begging of you please don't take my man
Мелодия прекращается. Взгляд серых глаз на последних словах слишком очевидно замирает на застывшем мраморной статуей Сенку. Ген одним резким движением глухо стучит по струнам, чтобы прервать идущие от акустики едва ощутимые вибрации. — Ну и сопли развёл, — дразнит коллегу Кохаку. Хром уже вернулся на своё место за стол. — Но красиво, так и быть, — она поднимает большой палец вверх высоко над головой. Тайджу благодарно смотрит на уже ставящего на место гитару иллюзиониста. Сенку подбегает к манежу и зачарованно подаёт Асагири руку, чтобы спустился. — Не знал, что ты поёшь, — посмеиваясь, ещё под впечатлением произносит Ишигами, — и на гитаре играешь. — А чем ещё мне можно было заниматься в свободное время? Слушал музыку, что-то напевал, что-то наигрывал, — Ген внезапно соблазнительно поворачивает голову к собеседнику, хитро щуря серые глазки до смешных тонких полосочек. — Тебе понравилось? — острый уголок губ самодовольно ползёт вверх. — Очень, — честно отвечает Сенку, продолжая вести Гена за его обмотанную бинтами ладонь обратно за стол. Если даже сейчас он своими действиями пытается влюбить меня в себя ещё больше, то у него, даю сто тысяч процентов, получается. Могу ли я полностью перейти на его сторону? Асагири с явным недовольством окидывает фуршетный стол взглядом, стоит ему вернуться на место. Его придирчивый глаз цепляется за десерты. — Знаешь, Сенку, хотел бы с тобой посоветоваться кое о чем… — ни с того ни с сего вкрадчиво начинает Ген, и белобрысый парень рядом с ним настораживается. — В прошлый раз мы с труппой хотели отведать лакомый торт после выступления — каждый его желал… — Чего? — в непонятках моргает владелец цирка. — Не «чегокай», Сенку. Говорю, торт хотели, — иллюзионист отворачивается от собеседника и как-то прострационно хмурится в пустоту, ковыряя десертной вилкой пирожное. — Нечестно, если заплатит кто-то один, — после минуты молчания заканчивает мысль он. — Так зачем одному-то платить? Скиньтесь, раз все хотят, — разъясняет Ишигами, с подозрением кося глаза на работника. Ген нервно, словно орудуя ножом, одним резким движением втыкает маленький столовый прибор в пирожное. — Если хотите, я вам его сам куплю… А что за торт-то? — владелец цирка не понимает такой реакции. — Выглядел аппетитно, — ещё грозно раскурочивая острыми зубцами вилки сладкое, со всей серьёзностью выдаёт Ген. Сливочный крем выходит из слоев бисквита под давящим на них начищенным металлом и превращается в пюре, когда десерт уже со всей силы прессуют. — Не разбираюсь. Сенку в неком шоке оттягивает бабочку от шеи, наблюдая во все глаза за тем, как Ген отпихивает от себя тарелку со смазанным по её поверхности пирожным. «Что заставило его повести себя таким образом?» — размышляет хозяин цирка, — я сделал что-то не так?». Внезапно Асагири запрыгивает на стул, чем озадачивает собеседника ещё больше. Он берёт в руки бокал с колой и начинает звонко стучать по нему кончиком вилки, призывая всех обратить на него внимание. Лица его коллег встревоженно оборачиваются на источник звука. — Торт! — торжественно кричит он во всё горло, — в прошлый раз мы все-е-е скинулись! — Ты с ума сошёл?! — шикает на иллюзиониста перепуганный Хром, дёргая его за штанину, но перестаёт, когда ловит на себе холодный взгляд убийственных серых глаз. По краям от фуршетного стола начинается вводящее Сенку в ступор копошение. Полные волнения шепотки идут со всех сторон. — Фокусник, ты кукухой поехал?! — Кохаку злобно кидает в названного скомканной салфеткой, — какой, нахрен, торт?! Ты перепил?! Ген ловит летящий в него комок одной рукой и выкидывает. Тонкие губы поджаты. Пасмурные глаза убедительно смотрят вперёд. — Я абсолютно трезв, Кохаку, — твёрдым тоном произносит он. Укио, опершись обеими руками о стол, тяжело встаёт со своего стула и с громким стуком кладёт ложку рядом с тарелкой. — В этот раз я не скидываюсь. — И я, — грозно заявляет Цукаса. Подобно звукам падающего домино, ложки артистов звучно кладутся одна за другой на стол. Сенку мотает головой из стороны в сторону в попытках уследить за тем, что происходит. Его гложет ощущение, что он пропустил нечто важное. — Не скидываюсь. — И я. — Аналогично. — Не скидываюсь. Ишигами бегает глазами от одного человека к другому. Он смотрит на каждого, кто произнёс своё «Не скидываюсь» и хочет, чтобы его тоже впихнули в повествование. Медленно но верно схожу с ума либо я, либо они. Цирк психов. Ген одаривает Кохаку побудительным взглядом. Слегка приподняв брови, он всем своим видом показывает, что и её мнение ему предельно важно. — Я тоже не буду скидываться, — в конце концов неуверенно говорит девушка. Напряжение в её теле копится подобно огромному кому. — Вот и славно, — Асагири как-то облегчённо опускает плечи. — Сенку, если ты желаешь отведать торта, я могу сделать заказ исключительно по твоим предпочтениям. — Спасибо, торт — в принципе не моё предпочтение, — всё внимание приковано к говорящему. Асагири в ответ бледно улыбается.***
— Ай! Черт! — шипит иллюзионист, стоит холодному металлу порхающих у его тонких запястий ножниц коснуться его кожи, — Ксено, не мумию бинтуешь, аккуратнее! — Начнёшь жаловаться, если пойдёт нагноение, — сосредоточенно произносит тот, и Гену не остаётся ничего кроме как молча терпеть. Сенку со злорадствующе важным видом скрещивает руки на груди. Но знает Ген — как бы Сенку тем, что легкомысленного его-фокусника наконец упекли и силком обходили, ни упивался, он ни на секунду не перестаёт беспокоиться. — Ещё и на гитаре в таком состоянии играл. Твои ладони и лицо видали некое дерьмо. — Однако, твоя игра была весьма элегантна, — проговаривает Ксено, как бы успокаивая. Его высокий лоб с зачесанными к макушке светлыми волосами буквально дышит Гену в грудь, когда он берётся осматривать по-прежнему ужасающие порезы на ладони. У Гена перемотано пол-лица. Он прекрасно знает, что более без грима на публику он не выйдет, но держится на удивление спокойно. «Он специально покрасовался своим боевым ранением перед труппой и передо мной и только потом согласился на обработку и наложение бинтов? — не даёт покоя мигнувшая в извилинах мысль Ишигами. — Его действиям и словам ведь должно быть какое-то объяснение. Либо… опять же. Это игра на выбывание: или я окончательно спятил и ловлю галлюцинации, либо Ген». Сенку мёртвым взглядом впивается в до предела натренированные процессом руки мужчины. Сенку пытается собрать себя по кусочкам в одну кучку. Манежу кранты. Ближайшее выступление придётся отменить и дать только третье — завершающее в этой точке. У меня будет время отдохнуть и собрать сведения. А ещё Ксено. Наконец-то я его встретил тет-а-тет. — Прошу прощения, — уверенно начинает хозяин цирка после того, как Гена с миром отпускают, и он насовсем удаляется, — это правда, что по вопросам по зрителям можно обратиться к Вам и Стэнли? Ксено смотрит на говорящего исподлобья. Белая перчатка оказывается вальяжно брошена на маленький медицинский столик. Не прерывая зрительного контакта, мужчина принимает максимально удобное положение в кресле, потому что понимает, что у молодого владельца цирка будет уйма вопросов. — Стэнли занимает должность временного билетера, если ты об этом. — Он запоминает людей, которые приходят в цирк? — Разве что примечает самых ярких, — уныло поводит плечами Ксено. — И да. Если хочешь поговорить о господине Нанами, то сегодня его на представлении не было. «Поразительно. И объяснять ничего не придётся», — поражается про себя владелец цирка. — Мне доложили, что Вы приводите людей на наши выступления. Для чего? Чтобы прикрыть наши палевные зоны в фокусах? — Асагири указывает на нужные места, я привожу друзей. Наши интересы, можно сказать, совпали. — Ваши прошлые коллеги? — Можно и так сказать, — ему не особо интересен разговор. На мгновение Сенку начинает казаться, что он недостаточно умен, чтобы вести с собеседником разговор на равных. «От этого чувства нужно избавляться», — знает он. — Вы были в хороших отношениях с моим отцом? Во взгляде Ксено чувствуется нездоровый блеск. — В нейтральных! — отчего-то довольно заявляет он. — Просто рабочие отношения? — Как ни прискорбно! Сенку не знает, чего и ожидать от собеседника. Он так давно жаждал этого разговора, у него нехреническая туча мыслей в голове и просто вагон вопросов к сидящей перед ним персоне. Но прямо сейчас он не может выдавить из себя и слова. Он потерял хронологию собственной цепочки вопросов. — Вы… — Ишигами боится, как бы его фраза не стала роковой, — врач?.. Ксено в ответ умилительно лыбится. — Эта профессия, конечно, элегантна, но врачом меня можно назвать с натяжечкой. — Но оказать первую медицинскую помощь в случае несчастного случая сможете? — Смогу. Тем не менее, я не врач. Не позиционирую себя так. Сенку понятливо кивает. — А ты? — вопрос застает молодого шоумена врасплох. — Извините? У Ксено настолько хаотичный поток мыслей, что он создаёт у Сенку впечатление безумного учёного. — Ну, врач? — он заинтересованно придвигает кресло к парню поближе. — У меня и образования-то нет, — поднимает ладони вверх Ишигами. — Вот все говорят, что врач — это призвание, что врач — это долг, профессия, к которой тебя не допускают без кипы официальных бумажек с печатями… — Разве это не правда? — А что поделать, если хобби? — Ксено приблизился так сильно, что Сенку начало казаться, что в его личное пространство беспардонно вторглись. — Тогда это не врач выходит, — проговаривает хозяин цирка, осторожно отодвигаясь, — если у тебя одни филькины грамоты на руках, как пациенты могут тебе доверять? — Тебя никогда не интересовала медицина? Её научные прорывы? Я сейчас говорю не о лечении людей. Сенку на мгновение призадумывается. — Вы говорите об экспериментах? — Как элегантно!.. — вслух восторгается Ксено. — Я… — хочет договорить парень, но ему в руки внезапно всучивают шприц. Рубиновые глаза, с пугающим любопытством блеснув, медленно ползут вниз. От ситуации становится тошно. Градуированная шкала. Тонкая острая игла. Шток. Некая жидкость. — Не бойся, — хрипло смеётся Ксено, прижимая ладони молодого человека теснее к цилиндру шприца, — в нём всего лишь анестезия. — О боже… — Ишигами думает, что со своим цирком стал параноиком. — Похоже, ты всё же заинтересован. Похвально. Давно не видел такого взгляда у молодёжи. — И всё же, Вы — доктор. — И всё же, я — цирковой. Сенку откладывает шприц в сторону от греха подальше. Ему начинает казаться, что допрашивать будут его, а не он. Ну какой он цирковой, Господи?! Похож, скорее, на шизика-фанатика исследований. Сенку с шумом вбирает носом воздух. Едва ощутимые примеси лекарственных препаратов, спирта и, кажется, фенола. Как больницах. Очень неприятный и знакомый запах. Сенку вспоминает, как его в детстве выворачивало от одних «ноток» этого навязчивого «аромата». Хотя для него это странно, ведь в больницы он попадал нечасто. Комнатка, в которой они сидят, давит на владельца цирка своими ничтожно маленькими размерами. Его глаза то и дело цепляются за невзрачные, грубого переплета, книжечки в ящиках, за барахлящий древний телевизор, издающий еле слышные звуки помех, и за замерший, просто омерзительный стоп кадр на экране. Старую кассету, судя по всему, зажевало. «Господин Ксено — фанат ужастиков?» — проносится в лохматой голове вопрос. Сенку параллельно пытается вспомнить название фильма. — «Bottom dealing» Вам знакомо? — Ишигами решает поставить на этот вопрос всё. Не даром же Ген так тактично ему намекнул на некое подполье. Они с мистером Хьюстоном наедине, а это значит, что если он скажет или сделает что-то лишнее, предполагаемому доктору ничего не помешает от него почти без лишнего шороху избавиться. Прямо здесь и сейчас. — Давно не слышал английской ре… — мужское лицо озаряет неестественно широкая улыбка, — о-о-о! "Пожалуйста, поймите, о чём я". — Ты про скрытую лабораторию, да?! Сенку всего откровенно передёрнуло. Сердце буквально стучит в его ушах от нагрянувшего липкого чувства страха. Ксено подле него довольно хлопает в ладони. — Я готов, показывай! — вскакивает с места названный доктор. — А мне… — от неожиданности Ишигами давится воздухом, — откуда… знать?!.. Ксено смотрит на него как на дебила. Эмоция воодушевления на ошрамированном лице сменяется тотальным разочарованием. — Хочешь, пойдём вместе искать намёки на неё? — пытается спасти собственный настрой мужчина, — если, конечно, ты знаешь, что она тут есть. — Сначала скажите, кто Вы, — твёрдо говорит Сенку. — Укио чувствует себя неважно после сегодняшнего инцидента, в сценарии пробел. Вам со Стэнли было бы хорошо дать выступление. Ксено не отвечает ничего. — Вы вообще можете его дать? Продемонстрируйте мне свои способности на репетиции завтра. — Боюсь, мы сожжём твой драгоценный цирк, — очевидно блефует он. Сенку понимает, что подозреваемых накопилось слишком много. А ещё, он понимает, что Ксено до его прихода смотрел фильм «Муха» 1986-го года. Хозяин цирка не исключает, что мужчина, скорее всего, безобидно фанатеет от научной фантастики и вещей, связанных с сомнительного рода экспериментами. Поэтому и вёл себя настолько странно на протяжении разговора. Но что делать, если увлечение действительно сподвигло того на опыты над коллегами? — В любом случае, ну что за жуткий тип, — Ишигами срочно нужно принять душ.***
02:00. Сенку решает навестить цирковой поезд. Находясь под полной луной, он даже поверить не может, что над его головой нет купола цирка. Перед глазами не мельтешит красно-белый полосатый узор. Под ногами не манеж, а самая обычная живая земля. Труппа, на удивление, всегда отдавала предпочтение ночевать прямо в огромной палатке или в поезде, нежели снимать номер в отеле, что щедрый Ишигами мог им всем позволить. Из-за просто смертельной усталости, артисты решили остаться в цирке. Это их хозяину даже на руку. Сказать, что в поезде специфический запах — ничего не сказать. Закрыв нос пальцами, парень исследует все вагоны без исключения. От отсека, предназначенного для животных, вообще разит за милю, но Сенку пытается не обращать внимания на посторонние факторы. Невольно вспоминается первый день пребывания в этом месте. — Я совершенно точно видел тогда кучу людей. Быть того не может, чтобы это был глюк или паранормальщина, — всё не сдаётся владелец цирка. — Я найду улики, указывающие на постороннее присутствие. Он в лёгкой пробежке минует один вагон за другим. Поезд напоминает ему один длинный металлический тоннель без света в конце. Бледные руки раскрывают двери в купе, красно-карие глаза внимательно блуждают по периметру, но пока ничего не находят. — Зараза. Когда не надо, вылизывают всё до блеска. Даже какой-нибудь жалкий бантик, оставленный маленькой девочкой на койке, поможет ему убедиться в своей правоте и раз и навсегда разобраться в адекватности происходящего. Ишигами на данный момент не даёт покоя один единственный вагон — с летающими по нему от лёгкого сквозняка перьями подушки, с усыпанным битым стеклом полом, с одиноко стоящей двуспальной кроватью ровно посередине. Целый вагон. Для этого хаоса. Сенку обычно в такое не верит, но от этого места действительно исходит негативная аура. По коже парня ползут мертвенные мурашки — ему не хочется туда заходить. «Это место выглядит так, словно в нём жил псих, — думает он, делая первый шаг внутрь, — осколки на полу, на самом деле, от зеркала. От множества зеркал. Кто-то понавесил столько, чтобы любоваться собой, а потом разбил?». Владелец цирка замечает на полу, рядом с дверью, перевернутую табличку.«Асагири Ген»
Сенку замирает на месте. Сенку готов поклясться, что слышит в совершенно пустом поезде чужие голоса. Покинув вагон Гена, он понимает, что по мере продвижения вперёд по коридору, их громкость только увеличивается. Детский голос. Кто-то поёт. Ишигами будет настойчиво идти на звук. Он проникает в кромешную тьму.Je n'y vois que du feu En quelques pas seulement Je peux me perdre au loin Si loin dans ma rue Et même que je n'ose plus Regarder le soleil N'y regarder le ciel Droit dans les yeux Je n'y vois que du feu
Сенку чувствует пальцами вибрации от металлической двери, стоит ему коснуться её ручки. Детский голос звенит в купе, разносится хрустальным ручейком по длинному коридору. Он нашёл нужное купе. Рука отчего-то крупно дрожит не в силах дёрнуть дверь, за которой поют. Парень прикрывает глаза, вслушиваясь. Помимо детского, слышен и мужской голос.Je vous guiderai A l'extérieur de votre tête Je serai votre paire de lunette Vous seriez mon allumette.
Ишигами уверен, что он знает слова и их перевод. Ишигами не знает, откуда он может знать это. — Какого черта, — Сенку не выдерживает и отворяет дверь, — Суйка. Ген. Слепая девочка и фокусник расположились на нижней койке, утопая в полной темноте. Ген гладит её по светлым волосам, всматриваясь в возникший в проёме мужской силуэт. — Что ты здесь делаешь? — спрашивает он с нотками удивления в голосе. Суйка неотрывно смотрит в потолок, лёжа на коленях иллюзиониста. — Это мой вопрос, — нахально усмехается хозяин цирка. Он заходит в купе и располагается рядом с певчим дуэтом. — Почему здесь? — Суйке тяжело спать где-то помимо поезда. Я стараюсь помочь ей заснуть. Суйка уже вяло поддакивает и вытягивает свои маленькие ручки вперёд. Ген аккуратно её подхватывает, кладёт на застеленную койку, слегка покачивая. Сенку смотрит на них в страхе нарушить идиллию. Он помогает Асагири, накрывая девочку одеялом и, пожелав хороших сновидений, на цыпочках удаляется вслед за фокусником. Стоит двери за спиной Гена благополучно закрыться, как он включает яркий фонарик, чем ослепляет своего компаньона. Сенку закрывает глаза рукавом, противно морщится от ударившего в лицо света. Ген, идущий слева, не может не рассмеяться. — Давай переночуем здесь, — говорит Асагири, открывая дверь в случайное купе. — Да, конечно, — Ишигами слишком устал, чтобы сопротивляться. Раздаётся щелчок затвора. Владелец цирка обессиленно валится на одну из коек, лицом впечатавшись в мягкую подушку. Тонкие пальцы иллюзиониста подобно ножкам человечка трепетно пробегают по мужской, слегка взмокшей от пота худой спине. Он добирается до линии плеч и принимается их заботливо двумя руками оглаживать. — Вы с Суйкой так близки, — говорит Сенку, лениво поворачивая голову к Гену, — это заслуживает уважения, полагаю. — Правда так думаешь?.. Просто мы с ней давно привыкли друг к другу, — он ложится рядом. Они смотрят на низкий потолок, лёжа на узкой койке, в ожидании пришествия сна. Красные глаза моргают несколько раз, прежде чем надолго застыть на чужой, просвечивающей сквозь слой бинтов, ране на щеке, так зловеще напоминающей по очертаниям смеющуюся зубастую пасть. — Я знаю слова вашей с Суйкой песни, — произносит он задумчиво, — точнее, я знаю сам текст и перевод, но едва ли помню мотив. Ген рядом с ним как-то тревожно мнёт простыни пальцами. — Мне кажется, это потому что я видел её в печатном варианте, — заключает Ишигами. В голове сразу же всплывает образ покойной матери и ряд странных для него ассоциаций. Он вспоминает ту ужасную сумбурную ночь, «дуэт страховщиков», золотую клетку, старые выцветшие афиши, фотографию. «Фотографию». Ту самую, на которой он просил маму прочесть ему что-то. — Это был роман. С вашей песней, — произносит Сенку, сам не веря, что додумался хоть до чего-то. — Что за роман? — шепчет Ген, переворачиваясь на бок. — «Механическое сердце». Сенку переводит взгляд на по-странному улыбающегося иллюзиониста. У него появились догадки, которые он пока не хочет озвучивать. Боится быть правым. Сенку чувствует, что книга, что он вспомнил, служит началом нитки, потягивая за которую, он в скором времени распутает целый запутанный клубок. — Сегодня был воистину насыщенный день, — отвлекает от тяготящих мыслей хозяина цирка Ген, — ты пережил так много. Мы. Пережили так много. Ишигами принимает полусидячее положение, наблюдая за медленно встающим с койки иллюзионистом. Асагири упирается в постель коленями, стоит на них, слегка выгибаясь в спине. Пасмурные глаза томно глядят в рубиновые из-под полуприкрытых век. Рука парня вальяжно тянется к чужому воротнику и по-собственнически вцепляется в него. — Мой дорогой Сенку, — сбивчиво шепчет Ген, оставляя на мужской губе смазанный поцелуй, — ты же не по-прежнему подозреваешь меня? — Прости, я не могу иначе, — отвечает он честно. Ген нетерпеливо приподнимает полы привычных объёмных одеяний, а не того пафосного костюма, двумя руками. Он широко разводит свои стройные ноги и садится прямо на колени Сенку, придвигаясь с каждым движением чуть ближе к телу того. — Чёрт, — судорожно вздыхает Ишигами, когда холодная ладонь ныряет под хлопковую ткань его рубашки. Пальцы нежно блуждают по его груди, изредка впиваясь в бледную кожу ногтями. Сенку позволяет Гену вести. Сенку знает, что Ген опытнее. Сенку знает, что Ген не сделает плохо. Он ему доверяет. Он послушно действует так, как ему говорят, внимательно вслушивается в каждый сиплый вздох, трепетно подготавливая чужое тело. Владелец цирка от нагрянувшего чувства стыда отворачивается к стене, наблюдая за двумя силуэтами, сливающимися воедино. Асагири сначала не раздевался до конца, потому что стеснялся очевидного «уродства». Но жар, заполняющий комнату, заставил его избавиться хотя бы от верхних слоев одежды. Светлая шелковая ткань струится вниз по телу, скользит, скидываясь с острых плеч. У глубоких ключиц образуется треугольный от спавшего кимоно вырез. Выжженное на тонкой коже цирковое клеймо будто бы светится среди беспросветной темени.«Att 1».
Сенку невесомо касается красной печати губами, ощущая следы шрамов под ними. Ген вцепляется в белобрысые пряди остервенело, в судорогах откинув голову назад, чтобы вобрать внутрь себя больше. Сенку валит родное тело на постель, навалившись всем весом. Изо рта Асагири короткими рывками выходят болезненные от неожиданно изменившейся позиции стоны. Голову хозяина цирка дурманит от внутреннего тепла фокусника. То, как Ген его время от времени сжимает, как обхватывает его талию ногами и как что-то бормочет в полубреду на разных языках — это он будет помнить всегда. Ишигами приостанавливает толчки, когда худое тело совсем размякает в его руках. Он оставляет на плече Гена смазанный поцелуй. Не хочет оставлять заметных отметин. — Знаешь, что сделал главный герой того французского романа в знак своей бесконечной любви? — ещё сотрясаясь в лёгких конвульсиях от нахлынувшей пульсации, спрашивает Ген, вплотную прижавшись к разгоряченному телу, — как и у меня, у него были часы с кукушкой вместо сердца, — он зажмуривает глаза. Последствия ещё слишком яркие. Ещё слишком чувствителен. — Он отдал своей возлюбленной ключ от механизма. — Он столь символично отдал ключ от своего сердца, — иллюзионист без лишних слов вталкивает внутрь горячей ладони Сенку золотой ключик, — без него я умру. Теперь ты — мой каждый день, Сенку. Ишигами понимает, что Ген не примет отказа, потому что искренне видит в этом собственное предназначение. Он принимает ключ и, продолжая смотреть в мутно-серые глаза, кладёт его в нагрудный карман рубашки. — Джеку-Механическому-Сердцу нельзя было любить в оригинале. Но мне можно. Ты — тому живое подтверждение. — Хорошо, — свыкается Сенку, глубоко дыша, — я тебе верю и чувствую то же самое. Владелец цирка тяжело скатывается с Гена. Асагири внезапно обречённо прикрывает грудь руками, когда он понимает, что только что сделал. Его лицо опущено вниз, дождливые глаза спрятаны под крашеной чёлкой. — Тебе не противно? — дрожащими губами выдаёт фокусник, чувствуя, что его самого сейчас стошнит, — я же само воплощение уродства… Ряд из найденного ранее прокручивается мелькающими кадрами перед глазами Сенку. Он вспоминает тот ужасный вагон — раздолбанный, как если бы у кого-то произошёл нервный срыв. Вспоминает битые зеркала. — Я недостоин тебя, — лаконично высказывается хозяин цирка. Лицо Гена искажено гримасой, кричащей: «Ты издеваешься надо мной?!», и Сенку молча, пока не поздно, прижимается к беспокойно вздымающейся груди артиста. Не слышно ни шороху — только тиканье. — Ты можешь мне не верить, если хочешь. Но я не вру. Никогда. Если бы Ген, как он и сказал, всю жизнь жил с этой мутацией, смог бы он просто в один прекрасный день сорваться и разбить все зеркала? Ген не из такого десятка. Кадры возникают в горящих от стресса мозгах сами. Ему возникшее не нравится. Ген — объект экспериментов. То было не простое исследование мутаций, как я думал ранее, или, тем более, разработка препаратов. Ген очнулся в своём вагоне с часами в груди вместо сердца. Сенку хочется умереть от своих догадок. А что, если все модификации тел такие? А что, если труппа ошибочно считает, что она родилась такой? Зачем Кинро сбивал меня с толку своими теориями про паранормальщину, ещё и Гена приплел? При чем тут вообще мистика? Люди в поезде? Выстрелы в вагу из пустого места? Ксено вообще имеет хотя бы косвенное отношение к делу или он просто сбрендивший цирковой медик? Сенку отвлекается от бесконечных вопросов и переключается на странное шуршание. Ген перед ним полностью оголился по пояс и ожидает либо дальнейших слов, либо действий. — Ты прекрасен, — сразу же выдаёт Ишигами. Ген на словосочетание лишь неудовлетворённо качает головой. Худая рука тянется к вороху одежды и выуживает из него целый арсенал инструментов. — Что это? — в ужасе косит глаза на этот свал металлолома Ишигами. — Я разрешаю тебе изучить механизм, посмотреть его устройство, — он даёт Сенку маленькую, уже обработанную спиртом отвёртку и фонарь, — но только один раз. Сенку слишком любопытен, чтобы отказаться. Он принимает из ладоней инструмент, хоть ему и страшно навредить парню. — Позволь мне взглянуть. Ген, содрогаясь, кивает и разводит руки в стороны. Механизм с кучей тарахтящих шестеренок и надёжно завинченных шурупов встречает хозяина цирка не так уж и приветливо. Сенку понятия не имеет, как можно жить с этой махиной в грудной клетке и как вообще можно умудриться додуматься до такого. Гений вдохновился французским произведением? В любом случае, Сенку восхищён. Утонченная работа. Как говорит Ксено, «элегантная». Механизм Гена невольно заставляет думать, что у его создателя нет личной жизни вообще — настолько всё слаженно работает. «Точно как в том романе», — думает про себя Ишигами, осторожно придерживая одной рукой крышку часов, второй копаясь в устройстве, а в зубах зажимая противно мигающий фонарь. — Мне уже давалось чинить часы прежде. Не такие, конечно, но надеюсь, тебя это хоть немного успокоит, — говорит он с тревогой, чувствуя, как ненормально дёргается секундная стрелка. У Сенку со страху валятся из рук все инструменты, а фонарь немедля выпадает изо рта. Ген, истерично вжавшись голой спиной в стену, дрожит осиновым листом. Ладони закрывают его раскрасневшееся лицо. — Всего лишь… кукушка, — нервно сглатывая, произносит Ишигами, глупо кося глаза на выпрыгивающую из чёрного домика птичку. Они пережидают примерно минуту назойливого «Ку-ку!». — Я скоро с этой хренью сам «ку-ку», — отшучивается Асагири, всё ещё поддаваясь мелкой дрожи. Он протягивает Сенку медицинский наборчик, включающий антисептик для обработки упавших инструментов. В этот момент владелец цирка по-полной осознаёт, что его руки, хоть совсем немного, но в крови. Мелкие багровые пятнышки забрызгали его белоснежные манжеты, в воздухе витает запах окисления с нотками железа в крови. — Чёрт. Тот, кто придумал это, либо псих, либо гений. Я даже думать не хочу, как оно изначально работало. — Две крайности одного поля, — шипя от наступающей боли, комментирует фокусник. Сенку страшно от того, что с часами вместо сердца Ген вряд ли проживёт долго и без осложнений. — Откуда кровь? — как можно спокойнее спрашивает Ишигами. Он старается не позволять панике застлать его глаза мутной пелёной. — В твоём… домике ведь не должно быть ничего короче самого механизма, верно? — Припаянные к коже края временами кровят, если я беспокою положение часов в груди. — Мне кажется, так быть не должно. Откуда. Кровь. Ген, обречённо вздыхая, опускает лицо Сенку к наспех перебинтованной ране под часами. — Я порезался во время выступления. Самому дотянуться тяжело, а к Ксено обращаться не хочу, — он осторожно прикрывает открытые часы одной рукой, — я боюсь показывать моё сердце тем, кто хотя бы косвенно связан с врачами. — Тебе стоило сказать мне об этом раньше. Я помогу сменить бинты. — Я бы никогда не обратился к тебе с подобным, если бы не это… Прости меня, это всё просто ужасно. — Не чувствуй вину за это, Ген, — хочет вспылить Сенку, но еле сдерживает себя. Щелчок. Дверь в купе резко открывается, и двое парней в испуге вздрагивают. Связка ключей из женских рук со звоном падает на пол. — Кохаку? Девушка вбегает внутрь и наотмашь бьёт хозяина цирка по щеке. Сенку, схватившись по инерции за горящее, моментом покрасневшее место, оказывается грубо отброшен в сторону подобно тряпичной кукле. Кохаку садится на «мерзавца» сверху и заезжает кулаком по бледному лицу раз за разом. — Боже, нет… — рвано вздыхая, Ген скатывается по стеночке вниз на пол. Сенку чувствует привкус металла во рту, потому что губы разбиты. Он даже не успевает толком среагировать, потому что его берут за челку и лицом размазывают по полу вагона. Бровь хозяина цирка рассечена, из носа ручьями хлынула кровь. — Подонок, — с отвращением выплевывает она, сверху вниз сверкая на лежащее на полу избитое тело своими двумя изумрудами, — я изначально знала, что тебе нельзя доверять. Ген хватает Кохаку сзади в попытках заломить её руки за спину. — Перестань! Перестань немедленно! — вопит он в ужасе. Сенку, тем временем, медленно упираясь на руки и дрожа всем телом, пытается встать. — Кохаку, возвращайся обратно! Как она узнала о том, что мы здесь? Зачем она пришла? Девушка начинает морщиться от ударившей в нос органической смеси запахов. — Ублюдок. Какой же ублюдок. Её лицо выглядит так, словно её сейчас вывернет. Сенку поднимает свой обезображенный лик к девушке. И вновь его встречает дуло пистолета. — Кохаку, стой! — Это не поспешные выводы, Ген! — кричит она с нотками истерики, впиваясь зоркими глазами в открытые часы и рану под ними, — ему никогда нельзя было верить! Ты не видишь, насколько эта тварь умная?! Ген понимает, что это конец для всех. Побитая голова Сенку не соображает. Но ему кажется, что Кохаку приняла его за того самого экспериментатора. Что могло сподвигнуть её так думать? — Я не наврежу никому! — срывается на крик он, — что ещё мне нужно сделать, чтобы доказать, что я никакой не доктор?! — «Доктор»? — переспрашивает Кохаку, делая два шага назад и прикрывая собой Гена от «монстра» перед ними, — откуда ты знаешь? Сенку заторможенно опускает своё лицо обратно. Как же всё иронично получилось. Кохаку перезаряжает пистолет. — Я тебе лично отомщу за то, что полез своими сучьими руками в моего лучшего друга, — трясущееся дуло со злостью приставляется к мужскому виску. — Я отомщу тебе одна! Собственноручно! «Лучшего друга». Его даже здесь обманули. Сенку прикрывает глаза. Долгожданного выстрела не происходит. Оба лица одновременно в страхе оборачиваются на всё ниже сползающего, крепко сжимающего что-то в кулаке Гена. Ген сдавленно воет сквозь зубы, окончательно осев на пол. Он хотел как можно скорее сгладить конфликт и вырвал из собственного часового механизма секундную стрелку.