Рождённый под куполом

— Сенку подозревает меня, — бросает Ксено себе под нос угрюмо, нерасторопно зашторивая окошко. Ему нравится естественная тусклость вечера. Время, когда тесная комнатушка на двоих отдаёт тёмной синевой. — Нас? — голос Стэнли разрезает воздух своими металлическими нотками, однако сейчас звучит как будто бы с надеждой. Он подходит к мужу сзади, медленно тянет руку через его плечо и зажигает единственную имеющуюся у них восковую свечу, смягчая резкие оттенки в их укромных четырёх углах. — Пока только меня, — Ксено подносит холодные ладони к огоньку. Стэнли крепко сжимает стоящее спереди тело своими сильными руками. Кладёт голову на чужое плечо и тоже протягивает ладони к тающему белому воску, сначала перехватывая тонкие мужские пальцы, а затем постепенно накрывая своими ладонями другие — застывшие над огоньком — поменьше. Свет от свечи озаряет их переплетенные вместе пальцы. Тень от их примкнувших друг к другу тел, даруемая танцующим на фитиле обжигающим язычком, образует на голой стене единый огромный зловещий силуэт, доходящий аж до потолка — больше, чем они сами раза в три. Стэнли всегда нравилась эта игра тени с резкими переходами — от изгибов точеного элегантного силуэта Ксено. Он любил зажигать их с супругом одинокую свечу, чтобы её свет ярко падал на его маленького человека и отражал ту самую удлинённую, искажающуюся в параметрах фигуру, превосходящую в размерах его собственную. Огонь колыхнулся. Тень Ксено, некогда расползшаяся по полу бесформенной тёмной лужей, прыгнула на бледно освещенную стену и упала на удрученное лицо Снайдера. — Хотя… Я не думаю, что Сенку меня выгонит, — Хьюстон пытается улыбаться безмятежно. — Что ты такого сделал, чтобы тебя начали подозревать? — Я пересматривал «Муху», — слегка виновато произносит мужчина, вжав тонкую шею в плечи. — Снова?! — срывается на низкий рык Стэнли, — Ксено, в который раз ты его пересматриваешь?! — Всего лишь в семнадцатый, — он без лишних слов просовывает между плотно сомкнутых губ супруга зажженную у свечи сигарету. — Ещё раз меня так заткнёшь… — сердитый Стэнли с шумом затягивается, позволяя никотину окончательно прожечь лёгкие. Разворачивает чужое полуудивлённое лицо к себе и двумя пальцами властно одёргивает подбородок собеседника. Он пускает в него тонкую струйку дыма. — Думаю, ты и сам знаешь, что будет. — Едва ли в моей жизни что-то поменяется, — Уингфилд смешливо косит глаза на вечно мятые постели. В их дверь «стучат» 3 раза. Стэнли по привычке готовится держать оборону, но Ксено быстро перехватывает его тянущуюся к чемодану руку. — Кто такой умный, чтобы азбукой Морзе к нам стучаться? — хмуро задаёт вопрос бывший солдат, когда вслушивается в повторные поглаживания-постукивания по дереву, — «G»? — Открой Гену дверь, пожалуйста, — Ксено облегченно отпускает из хватки чужую сильную руку. Ген врывается внутрь пулей, оторопело захлопнув дверь за спиной. Его лицо бело подобно январскому снегу, серые глаза на нём бегают от угла к углу. Длинные тонкие конечности болтаются, словно вовсе не принадлежащие телу. — Фокусник, ты что, блевал? — с усмешкой вопрошает Стэнли, на что Ген лишь утирает потрескавшиеся губы рукавом. Бесцветные брови Ксено с любопытством взметаются вверх, морща его большой умный лоб. Он мельтешит к Асагири и обхватывает осунувшееся лицо ладонями, поворачивая его то вправо, то влево и рассматривая с разных ракурсов. — Ксено, Сенку тебя подозревает, — шепчет иллюзионист с угрозой, грубо отдирая чужие ледяные пальцы от своих щёк. — Меня? Что же, ладно. Сам-то я знаю, что не приложил и мизинчика к убийству, — быстро смиряется тот с подозрительным спокойствием. — А с тобой что? — Рефлекс на клетку… Не суть! — Ген трясёт мужчину за плечи в попытках воззвать к адекватности. — Очнись, а если он тебя погонит?! — Тогда передай ему, чтобы сначала оплатил мне уборку битых ламп в цирке. Я вам не уборщица, — качает головой доктор Ксено. — Я лампы не бил. Не умею такого, — добавляет он честно. Глаза Уингфилда, неожиданно ярко блеснув, плывут к непонятной эмоции лицу Снайдера. — Есть одна беда — Стэнли плохо переживёт наше расставание, — говорит он с неприятным чувством осознания, нервно теребя золотое кольцо на безымянном пальце, пока его дёрганую руку крепко не перехватывают. — Нам нужно срочно создать тебе алиби. — Ишигами застал меня за просмотром того научного ужаса. И я вообще не произвёл на него нормального впечатления во время диалога. Он меня не выгонит только при одном условии — если найдёт кого-то более подозрительного. — Кто может вызывать больше подозрений, чем ты?! — шипит в лицо мужчине фокусник, — я рассказал ему о существовании какого-то доктора из прошлого, об отшибе памяти! Да тут для полного пазла одного тебя не хватает! Я… Мне кажется, что я подставил тебя! Я не знал, что смогу спасти Сенку жизнь в тот день. Ксено заинтересованно подпирает щеки ладонями и, выпучив мутно-карие глаза, смотрит так, словно пытается разглядеть в Гене внутреннего демона. — А мне кажется, у тебя всё в голове перепуталось, — говорит он с улыбкой, — мне кажется, ты сам не знаешь, что творишь в последнее время. — Мне странно смотреть ему в глаза. И дело даже не в их схожести. И не в страхе, — сознаётся он, прижав ладони к отстукивающим быстрый пульс часам. — Я выгляжу безумцем, когда сначала лгу и несу неправдоподобную ересь, а потом нагружаю его пока ещё здоровую голову правдой. Зачем я вообще начал… Господи. — А я думал, ты и детектор лжи проведёшь. Что, вконец заврался? — Ксено с явным недовольством поджимает губы. — Если бы мне Стэнли столько врал, я бы ещё пять лет назад подал на развод. Стэнли в шоке смотрит на супруга, стиснув зажжённую сигарету между зубов. Ген игнорирует столь искусную шутку и опускает макушку вниз, обхватив руками голову, взъерошивая чёрно-белые прямые пряди на ней. Хьюстон осознаёт, что только что неосознанно нанёс финальный удар по лживой сущности фокусника. Ладно. Плевать. — Что будешь делать, если Ишигами начнёт подозревать всех без разбору? — вопрос звучит слишком ясно. Асагири думает, что так звучал бы тот самый отрезвляющий выстрел ему в висок от рук Сенку. Гену страшно, что он подвергает опасности всех. — Я не знаю. — Что будет, если он всё же двинется головой и сам же истребит свой цирк? — Не будет такого, — поднимает пасмурные глаза на говорящего иллюзионист, — только в твоих больных фантазиях. Ксено с трудом сдерживает Стэнли, хотящего затушить вторую сигарету о балабола. — «Каким смелым и самоуверенным становится тот…» — «Кто обретает убеждённость, что его любят», — со злостью перебивает умника Асагири, — ты решил мне Зигмунда Фрейда процитировать? Я пришёл выровнять твоё положение во имя и своих же целей, а не выслушивать твой пафос. — Ген. Тебе не стоит разговаривать со мной таким тоном, — он улыбается тонкими губами, оставив глаза по-прежнему убийственно серьёзными. — Мы имеем власть подставить тебя ровно так же, как ты подставил Ксено, — грозно подхватывает Стэнли. — Кстати, как поживают твои часики? Ты дал Сенку осмотреть себя, как мы договаривались? Ген делает два огромных шага назад. Он наискивает дверную ручку за спиной, смотря обреченными глазами на двоих, что плечом к плечу вышагивают навстречу к нему. Нога в ногу. — Дал-дал! — в спешке подтверждает иллюзионист, когда понимает, что окончательно прижат. Ген выгибается змеёй навстречу к напирающему женатому дуэту, оголяя розовые десна в широкой нахальной ухмылке. — Но нам в тот момент помешала Кохаку! Вот так незадача! Толком и не осмотрел механизм! — Асагири. Мы тебе не враги. Ген чувствует спиной чужие злые стуки по другую сторону двери. В их комнату рвётся кто-то четвёртый. — Ох, дошумелись, — Ксено звонко хлопает в ладони, наклонив голову набок. — Дорогой? Стуки, тем временем, увеличиваются в громкости. Стэнли берёт мешающего Гена за шкирку как котёнка и с раздражением отбрасывает в сторону, предварительно пригрозив сидеть тише воды. Снайдер легко проходится языком по нескольким пальцам и одним хватательным движением тушит свечу у окна. Сенку стоит у них на пороге, вглядываясь в непросветную темень, представшую ему после того, как Ксено так великодушно открыл ему дверь как швейцар. Он учтиво снимает отцовскую шляпу-цилиндр перед двумя господинами. — Прошу прощения. Помешал? — Совсем нет, — сообщает Ксено, искажая слова зевотой. — Разбудил? — Нет. Только освободились от хлопот — и на боковую, — после этой фразы мужчина сразу же тянет дверь на себя, но закрыть её ему мешает вовремя просунутый в дверной проём острый носок чужой лакированной туфли. — С вашего позволения, — Сенку без чувства всякого такта делает шаг внутрь и захлопывает дверь. Ишигами доволен, что ему так удачно подвернулась темнота. Даже делать ничего не придётся. Ишигами спокойно разрезает первый квадратный метр медлительными шагами. Ген сидит на полу, вжавшись спиной в угол, плотно закрыв ладонями рот, и во все поражённые глаза наблюдая за происходящим в темени мракобесием. Но не делая ничего. Он просто всей душой надеется, что всё обойдётся без жертв и без его участия. Он пытается не шуметь. Ксено, смешно щуря глаза как слепой крот, подносит повторно зажжённую свечу к образовавшейся не пойми с чего потасовке. — Чего?.. — спрашивает он в пустоту, болезненно хрипя от того, что Стэнли зачем-то вжал его в стену, расположившись всем немалым весом на его худом теле. Свет падает на выставленный вперёд револьвер Сенку, что хищно скалится на столь шуструю реакцию. На закрывающего тело Хьюстона, настроенного на внеплановое убийство хозяина цирка Стэнли, уже вовсю перехватывающего дуло свободной рукой в захвате. На, в первую очередь, самого зажмурившегося Ксено, который ни черта не понял в данной ситуации. Ещё бы несколько секунд, и этот бывалый вояка уложил бы меня на лопатки. «Это было опасно, учитывая, что я сам ничего не видел», — усмехается владелец цирка про себя, убирая оружие обратно. — Прошёл, — он тычет пальцем в Ксено, держащего свечу. — Не прошёл, — тычет в по-прежнему защищающего супруга Стэнли. Сенку бросает неопределённый взгляд через плечо. — Не прошёл, — еле слышно шепчет он на Гена, спокойно вложившего один рукав в другой, всё это время, с первой секунды появления Сенку в комнате, внимательно следящего за ним. Сенку хватило доли секунды света из коридора, чтобы узнать в забившейся в угол фигуре любимого фокусника. Сенку хватило лёгкого прикосновения взгляда Гена к своей коже, чтобы ощутить его в полной мере и продолжать чувствовать на себе по сию минуту. — Но, Сенку-чан, — улыбается Ген в зубы, совершая поползновения навстречу к хозяину цирка, — мы уже давно в темноте сидим. Глаза-то привыкли. — Откуда знаешь, что моя уловка заключается в этом? — спрашивает тот, насупив брови, наблюдая за приближающимся к ногам лжецом. — Любой дурак догадается, что это проверка на ночное зрение, — вколачивает лишние гвозди в собственный гроб иллюзионист. Сенку не хочет верить. — Я чувствовал запах совсем недавно горевшей свечи. Я слишком хорошо знаю этот запах из-за отца, любившего работать под их светом, — всё же отвечает на неудачное оправдание фокусника Ишигами, — и, мистер Ксено, можете перестать щуриться и затушить свечу. Я уже ухожу, — переведя дух, он бессовестно отдирает взгляд от смотрящего снизу вверх пустыми глазами Гена. — Не знаю, что он забыл в вашей комнате, но приятного времяпрепровождения, — Сенку покидает комнату.

***

08:00. День заключительного выступления. На удивление, полная разочарования ночь сменилась более-менее удачным утром: знакомые хозяину цирка лица, занявшие столы для дальнейшей трапезы, не устраивали ни потасовок, ни, тем более, драк; никто не ругался; никто никому не угрожал перерезать горло. Сенку хочется наконец начать дышать полной грудью, но он с досадой понимает, что не может. — Доброго утра, хозяин! Сенку поворачивает голову на звонкий женский голос, исходящий из-за одного из центральных столов. Кохаку задорно машет белобрысому парню одной рукой, другой параллельно ставя поднос с завтраком на скатерть. Рядом с ней, прямо «под крылышком», устроился совсем невыспавшийся Ген в полосатой пижаме, пассивно потирающий сонные глаза. Девушка рьяно расталкивает друга, даже умудряется крикнуть ему что-то в ухо, на что фокусник ворчит, что ему для полного счастья ещё оглохнуть не хватало. Сенку наблюдает за этим как завороженный, чувствуя, как в горле горько покалывает. Всё… хорошо? У нас может быть всё не по одному месту?.. — Ты же не против, если к нам твой господин сердца подсядет? — хитро сощурив зелёные глазки, тянет вопрос Кохаку. Она горячо треплет Гена за здоровую щеку, пока та не краснеет под натиском сильных пальцев. — Ген, подъём. Подъём! — Доброе утро, — говорит Сенку, приближаясь к столу двух друзей со своим подносом. — Мне даже неловко спрашивать… — А мне, в принципе, Ген всё рассказал! — вскрикивает артистка радостно, — и не надо ничего спрашивать! — И про что он там наплёл? Про наши с ним отношения? На слове «отношения» Асагири лениво разлепляет глаза. — Привет, Сенку. Сенку честно понятия не имеет, какое отношение у Кохаку и Гена к нему, поэтому решает просто занять место, положившись на судьбу. — Привет, Ген, — опустив макушку, он приступает к завтраку. — А вы чего такие разбитые? — непонимающе мотает головой из стороны в сторону Кохаку, одёргивая то одного парня, то второго, — ночь, что ли, бурная была? Ну с Геном ещё ясно… — Если у кого-то из нас и была бурная ночь, то по-любому у Гена, — Ишигами, тем временем, смотрит искоса на иллюзиониста. Не знаю, что я вообще должен к нему испытывать. — А ты чего такая бодрая? В чём секрет твоего весёлого настроя? — Если я буду грустным клоуном, то я буду Геном, получается, — с максимально серьёзной миной выдаёт девушка, и Сенку от неожиданности не сдерживает мощный порыв прыснуть со смеху. У подавившегося фокусника чай идёт носом. — Да вы вообще, что ли?.. — он беззлобно бьёт ладонью Сенку по плечу, попутно отпихивая от себя охрипшую от хохота, валящуюся на него всей тушей, Кохаку. — Ты знаешь, мой дорогой Сенку, какие душевные посиделки до рассвета мне пришлось высидеть вот с этой, чтобы она не считала тебя последним мудилой?! — Я предстал в таком дурном свете, что уж думал, мы с Кохаку враги навсегда. — Искренне считаю, что мужчина, сумевший довести Кохаку до слез, должен сделать себе харакири, — лыбящийся от уха до уха Хром ставит тяжеленный поднос рядом с друзьями. — Все-е-ем доброго утречка! — А вот и Хром! Доброго! Сенку наклоняется к уху Гена и шепчет: — Ну и на скольких людей, простите меня, распространился этот инцидент? — Я рассказал Кохаку, что было на самом деле в поезде, а она, видать, рассказала Хрому, — отвечает Асагири как можно тише, — и я не вру! — добавляет он параноически, потому что детали вчерашнего не дают ему покоя. — А Хром кому рассказал? — Никому, — грозно показывает кулак троим мальчишкам артистка. Сенку переключает почти всё своё внимание на завтрак, изредка поглядывая на наручные часы. Ключ от механического сердца исправно напоминает ему о себе, колышась на серебряной цепочке на шее от каждого движения своего нового хозяина. В конце концов, какая бы бесовщина у них с Геном ни происходила, он всегда будет помогать Гену встречать новый день. Потому что поклялся. Потому что до сих пор любит. Хоть где-то ему действительно доверились. — Сегодня прибыл старый оркестр, который должен был играть в тот раз. — Да ну? А новый что? — интересуется Асагири, как всегда быстро запихивая в себя кусок вишнёвого пирога. — Ничего, — вздыхает Сенку напряженно, — объяснил, что будем выступать с более привычным. Пойдём, скоро время заводить часы. Старый оркестр спросил у меня, почему мы отменили их приезд на прошлое выступление. Ген давно говорил, что поднял трубку от них посреди ночи. Ген самостоятельно отказался от них? Ген пригласил вместо них неопытный оркестр и соврал, что тот не может приехать? Это Ген порождал путаницу своими руками?

***

Цирк, как и обычно, грозит лопнуть на красные и белые лоскуты от наплыва зрителей. Всем им весело, все они смеются, щуря блестящие глаза от широких улыбок, все они ждут шоу. — Но теперь-то всё обойдётся, — настраивает себя на нужный лад Ишигами, уже в сотый раз поправляя на собственной голове отцовский цилиндр. Он стоит в тёмном фраке, до предела выпрямив спину и не узнавая в отражении напротив самого себя — обыкновенного мальчишку-задрота, любящего энциклопедии, и совсем далёкого от мира лыбящихся клоунов, самодовольных фокусников и… Вечного предательства. Музыка, гремящая под шатром, напоминает ему по-издевательски карнавальную — как будто бы кто-то циклично проигрывает один и тот же цирковой фрагмент на гармони. Заедающе. Примитивно. Громко. Он отводит взгляд от своего серого облика в мутноватом зеркале. Все разноцветные блики возникают у него перед глазами смазано, плывут, будто бы разливаясь радугой в луже смешанной с бензином воды.

Right, right when I'm near, It's like you disappeared, Where'd you go? My dear, you're a freakshow! And it's all fun and games, 'til somebody falls in love, But you've already bought a ticket, And there's no turning back now.

Сенку уже не так сильно волнуется перед выходом. Он скорым шагом проведывает артистов в гримёрной; проверяет Кинро и Гинро с их, на этот раз, точно закрытыми вольерами; кратко убеждает Укио в том, что если тот почует что-то неладное, всё нормально — вместо него выйдут Ксено и Стэнли. Предательски замирает завороженным взглядом и сердцем на плывущем на манеж Гене в чёрных просторных одеяниях. — Хорошо выглядишь, — бросает он вслед уходящему — сухо, почти безэмоционально. — Это неправда, — Ген печально улыбается одними серыми глазами. Его лицо чрезмерно высветлено, что аж мертвенно бело из-за тонны грима на нём. Чёрная линия на щеке, залезающая на медицинские бинты, вторит его линии раны, всегда напоминающей Сенку ржущую над ним пасть. 13:00. Ген открывает выступление. 14:30. Антракт. 15:00. Укио удачно справляется со своим облегчённым номером. 15:40. Цукаса не смог протащить грузовик.

***

Чёрт, момент со львами вне вольеров я ещё мог понять. Ген и остальная труппа всегда говорили о Кинро как о самом организованном, так что проверять его подготовку никто всерьёз не собирался. Наш страховочный дуэт в тот день воспользовался их отсутствием во время антракта и отворил клетку. Во имя создания очередной путаницы. Я подмастил так подмастил им своими допросами, конечно. Сенку зачерпывает ладонями, сложенными лодочкой, как можно больше холодной воды, брызжет ею себе в лицо, после чего хлёстко хлопает себя по щекам. — Но в чём проблема Цукасы? — спрашивает он самого себя, устало смотря в зеркало. — Укио — человек амфибия — вообще тонул в тот раз. Да это же смешно даже на слух! Мощная струя из крана бьёт по поверхности раковины. Сенку подставляет под ледяную струйку рот, делает череду крупных жадных глотков и, выпрямившись, пытается привести себя в порядок. — Они слабеют, — произносит Ишигами вслух, возвращая потерянные глаза на отражение. Он небрежно вытирает мокрые, дергающиеся в нервную улыбку губы рукавом рубашки. — Эффект от экспериментов не вечен. Он… «выветривается» из испытуемых. Хозяин цирка уже давно замечал кое-какие несоответствия в досье своих цирковых. Его беспокоило, что Кохаку, будучи даже не самой сильной в труппе, может поднять, судя по делу, чёртов легковой автомобиль одной рукой, в то время как Цукаса, считающийся сильнейшим, во время прошлого номера с огромным усилием смог сдвинуть грузовик с места. Безусловно, тащить такую махину с бечевкой в зубах — та ещё морока, но существуют и реальные люди, способные провернуть подобное. И без участия в экспериментах. Кохаку примкнула к составу в числе последних, поэтому, скорее всего, её «эффект» ещё не успел начать выходить из организма. Возможно, из-за этого на ней и нет клейма. А может, эксперимент над ней ещё не завершён, и доктор его ей по этой причине не выжег — есть такое предчувствие. Кошмарно. В таком случае, она в опасности. Цукаса в труппе давно — над ним начали проводить опыты ещё много лет назад. Сенку вспоминает клеймо их тягача.

«att. 75»

Он догнал, что это от слова «попытка», но в каком смысле — ему никто не объяснил. — Попытка… Удачная. Были ещё 75 до этого, — он не приходит ни к какому точному выводу. Вариантов уйма, но какова вероятность, что именно тот, за который он уцепился — верен? Раз мутанты слабеют, почему доктор сидит без действия? Я мешаю продолжать творить науку во зло? Хочет моего одобрения, раз не убил? Или не знает, как продлить эффект? Сенку усиленно пытается не сойти с дорожки мыслей, на которую он с таким трудом забрался. Доктор зачем-то передумал? Может, проникся личной симпатией? У Сенку есть главный подозреваемый, подходящий по последнему критерию. И как же ему это не нравится. А доктор — точно часть труппы? Конечно же точно, чего это я… Бьякуя не стал бы обращаться к левому экспериментатору и сдавать свою труппу на измывания. Сенку, прикрыв красные глаза светлыми ресницами, вспоминает погибшего отца. Сенку погружается в глубокое детство.

— Папа, ты снова в цирк? — спрашивает маленький белобрысый мальчик, выбегая из вагона поезда. Высокий господин в шляпе-цилиндре оборачивается на детский голос позади. Любопытного малыша Ишигами ловят заботливые отцовские руки. — Такова моя работа, — говорит Бьякуя нежно и, одёрнув накрахмаленные брючины, присаживается на корты рядом с сыном, восстанавливающим дыхание после бега. Он со всей лаской гладит его по голове. — Сенку, ты не хочешь посмотреть? — Тебе не нравится, когда я там сижу, — мудрые не по годам глаза замирают на щетинистом лице подле. — Не нравится ведь? — С чего ты взял? Смотреть — всегда пожалуйста! — Бьякуя улыбается как утреннее солнце. — Ты не похож на себя, когда ты на работе. И не смотришь на меня, когда я смотрю, как ты выступаешь. Даже когда я зову тебя во время антракта. Почему? — Так ты обиделся? — скрипуче посмеивается шоумен, — я уделяю внимание всем-всем зрителям одинаково. Нечестно, если один чрезмерно умный пацан будет поглощать моё внимание в одиночку. Сенку учтиво кивает. — Имея такую работу как у меня, — начинает Бьякуя задумчиво, — ты успеешь столкнуться с многими моментами: полными трудностей, усталости, радости и, конечно же, тех, в которых ты сыграешь великую роль и перевернёшь всю-ю-ю планету. — Разве ты это ещё не сделал? — мальчик прижимается щекой к шее папы. — Нет. Но я думаю, ты сможешь, — он делает глубокий вдох у родных светлых, почти белых волос. — Сенку. В цирке случается многое… Конечно, я всегда буду им править — это разумеется… Я никогда тебя не брошу, надеюсь, это понятно? — Ты будешь меня готовить к наследству? Ты к этому клонишь? — Мы будем королями вместе! Но я и оставлю тебе кое-какие вещи, которые будут тебе помогать. — Ты про револьвер? — Сенку находит это в какой-то мере забавным, потому что знает, что ещё мал для знания того, что ему с совершеннолетием вручат пушку. — А ты всезнайка! То, что ты получишь — реликвия, так что храни бережно, пользуйся с осторожностью, — на этих словах они с сыном кратко обнимаются. Бьякуя целует умника в макушку, тяжело привставая. Какие-то его украшения при этом издают еле слышный звенящий звук.

— А ты покажешь мне устройство цирка?

Сенку слышит странные шорохи сзади.

— Не стоит тебе лезть в это дело, сынок, — качает головой Бьякуя, — у меня, если честно, сейчас другая насущная головая боль — часы любимые поломались, — он очень широко улыбается, — Сенку, почини, пожалуйста!

— Это что за чертовщина?! — ему быстро затыкают его истерящий рот. Сенку неумело бьют по голове тупым предметом. Подошедший сзади человек едва ли напоминает ему своими действиями «страховщика», но мыслить здраво уже не получается — с изображения перед глазами слезают все краски. Звуки, уродливо искажаясь, исчезают постепенно — будто бы уносясь куда-то вдаль по туннелю. Сенку в страхе чертыхается, царапая воздух руками, но вскоре валится на пол подобно пойманному в капкан зверю. На голову надет мешок. Руки надёжно стянуты толстыми жгутами. Чувствуется, как из-за этой махинации кровь не может более свободно гулять по организму. Пальцы медленно немеют — их кончики будто бы отмирают один за другим. Длинные ноги Ишигами бесполезно бьют невпопад. Он извивается всем телом, пытается кричать, срывая и без того надорванные связки. Собственный истерический голос неузнаваем в его ушах — он не знал, что умеет издавать такие ужасные звуки. Удар в живот. Ещё живое тело хозяина цирка нервно, но будто бы с иссякшими силами, волокут по полу словно труп. С редкими остановками, со сбившимся тяжёлым дыханием сквозь стиснутые зубы. У Сенку в глазах темно, но не из-за мешка. То ли теряю сознание, то ли помираю. Голова парня время от времени больно стукается об углы, потому что тому, кто его тащит, наплевать на способности его мозга. Страшно. Холодно. Мокро. Его вытащили на улицу. Сенку чувствует, как неумело связанные руки за спиной царапает асфальт, оставляя содранные дорожки на его нежной коже. Белая ткань рубашки сереет в слякоти, затем с каждой минутой гадко, едва заметно краснеет из-за выступившей на теле крови. Задирается, оголяя выпирающие рёбра её хозяина, о которые гулко стучит пока ещё горячее сердце. Ключ на цепочке противно звенит где-то в области носа. Вся бесцельно прожитая жизнь пролетает перед его стеклянно замершими перед тканью мешка глазами. Сенку теряет сознание. Сенку просыпается. Сенку теряется в этой временной петле, в которой его бесконечно куда-то оттаскивают, чтобы убить вдали от труппы. Убить же? Как же всё перемешано в его голове. Суйка в поезде пела песню из той сюжетно ужасной книги о том, что не видит ничего кроме размытых огней. Ген пел ей о том, что будет её проводником в слепом мире. Тайджу на днях сделал предложение Юдзурихе. Они пригласили меня на свадьбу другом жениха. Кохаку и Хром часто проводят вместе. Стэнли и Ксено скромно танцевали далеко в углу, когда Ген играл на гитаре. Ген, когда мы спали в обнимку, сказал, что вспомнил, что у доктора были, кажется, светлые зализанные назад волосы. Слепая Суйка рисовала во время сегодняшнего антракта красками. Рисовала… Почему-то мозг Сенку ни в какую на протяжении дня не желает отцепляться от этой мысли. Повышенная тактильная и слуховая память. Девчонка чувствует всё настолько чутко, что как будто бы видит. Запоминает каждый штрих на рисунке, умудряется поправлять линии карандаша ластиком. Использовала все краски кроме красной — говорит, что боится, потому что, говорят, она похожа на кровь. Я попробовал писать ею. Её подтёки багровели ровно как надпись на аквариуме Укио. Суйка была в состоянии стереть надпись. Потому что помнила её местоположение в идеале. Потому что она её и написала по приказу другого человека. Я… я понял! Я ПОНЯЛ! Сенку в полубреднях тонет в пучине бессознательности. Цирк. Выступления. Укио. Рури. Хром. Цукаса. Ген. Как же сильно он хочет последнего увидеть. «Ты — мой каждый день, Сенку». И снова погружение в глубокий сон. И снова пробуждение. Небо. Сенку не верит, что видит сгущающееся тёмное небо над головой. Беззвучные хаотичные кадры, в которых мелькают бледные лица. Он чувствует чужие ледяные руки, блуждающие по его мокрым скулам. Звуки окончательно возвращаются в его жизнь вместе с шумом бьющего по сырому грунту шипящего ливня. Он слышит раздраженный мужской голос — ему обезумевше кричат в лицо. Проверяют пульс. Подносят к носу нашатырь. Со злостью заезжают по и без того настрадавшейся щеке. Сенку не ожидал увидеть этого человека в качестве своего спасителя, но у него нет выбора. От облегчения хочется зарыдать этому странному мужчине в рубашку. Ксено. Ксено в до нитки взмокшей рубашке трясёт лежащее без движения тело Сенку и бесполезно пытается перекричать шум ветра с бьющей по лицу смеси снега с дождём. Стэнли, громко шлёпая по лужам босыми ногами, подбегает к супругу с зонтом. Они недолго о чём-то перешёптываются. — Неси его обратно под шатёр! Быстро! — кричит Хьюстон в неверии происходящего. Его обычно зализанная челка назойливо падает ему на лоб, а худые конечности мелко дрожат от холода. Тонкая ткань одежды противно липнет к сотрясающемуся телу. Выбежал в чём был. — Сенку, живи, родной! Ты мне ещё интересен! Стэнли послушно взваливает парня на плечо, продолжая придерживать зонтик над головой мужа. — Его опять пытались убить? Я думал, этот уже никому не нужен, — он безразлично кивает головой на свисающее с него избитое тело. — Да тихо ты. Пусть сначала оклемается, — говорит Ксено, озябше стуча зубами по зубам, а затем и вовсе заходясь в череде негромких чихов. — Ну и погода для убийства… Никакой элегантности.

***

— Что тут происходит?.. — в страхе спрашивает Юдзуриха, вцепившись пальцами в жилет Тайджу. — Я тут главный! Я! Я! Никто больше! Понятно всем?! — кричит в полнейшей истерии Ген во всё горло. Его слова уже совсем беззвучно сипят, съедаясь к концу предложения. — Так сложно не трогать человека, ведь я вас так предупреждал?! Так сложно включить мозг и тупо вдуматься, идиоты?! — Хэй, фокусник… Тебе бы в отпуск… — неловко посмеивается Хром, — тебя аж трясёт всего, чувак! — Мол… Молчать… — цедит сквозь зубы сухими губами Асагири, тыча дрожащим костлявым пальцем в лицо говорившему. — Я вас всех… Вы у меня… — он мучительно медленно сжимает ладонь в кулак. Ногти впиваются в его кожу до предела, образуя на ней кровавые выемки в виде полумесяцев. — Ген, правда, тебе не стоит… — Мой план летит в тартарары! Ну конечно! — всё не унимается он и сносит одним резким движением руки со стола все свои карты, трость, магические сундуки. Всё вокруг грохочет, стены от создающегося разгрома трясутся. Нервная система Гена терпит крах. — Убить вне плана с нифига?! Ха… Давайте! Давайте вынесем жертву на улицу, изобьем — даже не убьём — и оставим! Боже, какая тупость! Правда, почему бы и нет, идиоты?! — он заходится в нездоровом нервном смехе, продолжая сносить всё на своём пути. — Я ваш уполномоченный хозяин. Я. Моё слово, моё желание — ваш неписаный закон. Листы бумаг плавно летают по воздуху, медленно опускаясь на пол, когда гремящий хаос в лице одного человека затихает. Асагири шумно вдыхает и выдыхает воздух ноздрями, то хватаясь за механическое сердце рукой в приступе, то продолжая обессилено крушить, шатаясь из стороны в сторону. — Что он вообще… — Кохаку пораженно опускает удивленные глаза в пол. — А что я? — Ген, услышав недовольство, подходит к подруге вплотную, — что я, Кохаку? Разве я сказал что-то не то? Где-то я не прав? — Если Сенку услышит, он тебя не так поймёт. Успокойся, — объясняет она, вновь подняв глаза на лицо родного товарища. — Если Сенку засечёт тебя за такой речью, он может подумать, что убил ты. Причём, в одиночку. — И что? — широко раскрыв глаза, севшим голосом спрашивает Ген. — И выкинет тебя, — она вновь опускает макушку. Лицо Гена откровенно перекашивает. Дёргающийся глаз фокусника сощурен. Он максимально кривит левую сторону губ, приподнимая один их уголок неестественно высоко, аж обнажая кривоватые клычки. Широко улыбаясь, он закрывает взмокший лоб ладонью. — Исключено, Кохаку… — Он даже спал с хозяином, чтобы тот закрывал глаза на такие песнопения! — громко, чтобы Ген услышал, обращается к Кохаку Хром, — гляди — хозяйская шлюха возомнила себя наследником! — однако, чувствуя давление, парень так же быстро затыкается и тоже опускает голову вниз. — А ну, повтори. Что-то ты осмелел в последнее время, — язвит Ген остро, — не нравишься ты мне. — И что сделаешь? Скажешь своему нелюбимому любовнику, чтоб выпер? — Цукаса решает заступиться за коллегу и делает несколько шагов вперёд к иллюзионисту. Ген чувствует, как снизу вверх у него по горлу поднимается поток ругательств — подобно пороху, что вот-вот выстрелит. — Цукаса. Нет. Вы все. Вы все у меня в долгу, — парень снова приближается к Хрому. — И, Хром, дружочек мой ненаглядный, как у такого хорошего мальчика как ты может быть такой ужасный лексикон? — миловидно оттягивает лыбу Асагири, прильнув к налившемуся краской уху канатоходца. Сделав голос глубже, он низко продолжает, — я тебе не «хозяйская шлюха», паршивец. Хром звонко «ойкает», когда его грубо оттаскивают за ухо. — Вспомни, кто тебе помог. Вспомни, кто я на самом деле, — Ген медлительно разъединяет с побелевшими от напряжения костяшками пальцы и отпускает наглого парня обратно вбежать в выстроенных в линеечку цирковых. — Надеюсь, всем понятно, что к Сенку и пальцем касаться без моего разрешения нельзя?! Юдзуриха, дорогая, не думай, что я забыл твою, совсем ни к месту, выходку, — как бы ни старался, Ген не может унять собственного словесного потока. Он задыхается в раскалённом воздухе, жадно пожирая коллег своими до паутины ярко-красных капилляров распахнутыми обезвоженными глазами, игнорируя колящую боль в сжатых лёгких, пытаясь охватить безумным взглядом больше в этой кошмарно тесной комнате, анализируя, ломаясь, безостановочно мысля и беззвучно глотая обветренными губами остатки сухого воздуха. Эмоции берут вверх над его обычно спокойным разумом. — Он! Нужен! Мне! Живой! Звенящая тишина. Голос Гена долго расходится эхом, отражаясь от давящих на мозги стен. Он злобно продолжает вбирать воздух сквозь плотно сомкнутые зубы, его грудь в ужасном темпе вздымается и опускается. Смирив всех строжайшим взглядом, фокусник с силой одёргивает полы одежды и в весь свой немалый рост выпрямляется. — Я действительно искренне надеюсь, что вы все усекли, что я… — Тут хозяин, верно? «Действительно не хочу лишиться Сенку.» У Сенку перебинтована голова. Тяжело опираясь одной рукой на трость, а другую закинув за шею Ксено, он ковыляет к труппе. — Бог ты мой… — Юдзуриха прикрывает лицо ладонями и утыкается им в грудь своему жениху. — Так тебя правда?.. — взмокший Хром хочет подбежать к плачевно выглядящему хозяину, но быстро переводит взгляд на Гена, у которого все краски сошли с лица. Словно нашкодивший ребёнок, он встаёт обратно на место, виновато сцепив пальцы за сгорбленной спиной. — У меня правда сотрясение, — сообщает Сенку как всегда нахально. Скорчив лицо от боли, он немедля прикладывает ладонь к рассечённой губе. — Мы не знаем, кто избил нашего элегантного друга, но факт есть факт — никому из нас оставаться здесь не безопасно, — Ксено помогает Сенку полностью опереться на длинную отцовскую трость. — Думаю, время вычислить убийцу. Раз и навсегда. Или убийц — без понятия. — Меня хотели убить. Но не успели, потому что Ксено и Стэнли вовремя пришли. Ген удивлённо таращится на троих, чувствуя, как желудок тошнотворно сводит морским узлом от напряжения. — Пусть я и не знаю целого дуэта, я точно знаю одного, кто всё это время меня запугивал, пытался убить и вечно… Вечно дезинформировал в целях запутать, — Сенку кажется, что дрожь в его голосе может услышать даже глухой. — Я нарыл достаточно. Но это ещё может быть опровержимо, — и он чувствует, как горечь без остатка проедает горло, — если ты можешь… Пожалуйста, оправдайся. — Ген, у тебя минута, — Ксено нажимает кнопку на карманном секундомере. Асагири тяжело верится в подлинность происходящего. — Что?.. — 50 секунд. — Сенку! Сенку, нет! — срывается с места иллюзионст, но дорогу к хозяину цирка ему преграждает Стэнли. — Что?! Отойди! — Тебе лучше дать несколько дельных аргументов, — напоминает Стэнли холодно, и Ген в растерянности пытается разглядеть спрятавшуюся за спиной мужчины хрупкую фигуру Сенку. — Сенку, я всегда тебя защищал! Неужели ты не видишь?! Я же вытолкнул тебя с манежа! — сокрушаясь, взывает к совести фокусник, — я просил в песне труппу не трогать тебя! Я… Я неоднократно умолял их оставить тебя в покое! — Ген протягивает дрожащие руки к стоящим впереди мужчинам, но в ответ получает лишь своё собственное позорное эхо, стучащее в барабанных перепонках. — И при этом сам же спланировал выстрел, — грозно подаёт голос Сенку, закипая, — всё было тщательно продумано тобой с самой первой секунды. Ты, Ген, сказал Суйке написать надпись на аквариуме. Она боится даже пользоваться ею, но ты ей почти как родитель, заверивший её в правильности поступка, — владелец цирка делает шумный вдох, потому что сил на такую речь катастрофически не хватает. — Ты самый первый начал мне врать про сверхъестественное. И запудрил Кинро мозги, чтобы он принёс мне эту сбивающую с толку ересь. А перед этим подставил, намекнув на доктора, чтобы он в моих глазах выглядел подозрительным чудиком. — Ты ошибаешься… Препараты, вмешивающиеся в память, говоришь? А что, если ты сам их и применил на коллеге?  — Ты той ночью кинул в меня дротик со снотворным. И не ты открыл мне дверь. — Ген, твоё время снова пошло, — осведомляет Ксено со всей строгостью. Пасмурные глаза раздраженно плывут к важничающему мужчине. — А ты, Уингфилд, чем вообще тут занимаешься?.. — шипит он с желчью, ненормально шатаясь и постепенно сокращая дистанцию, — кого ты играешь перед Сенку, ублюдок?! — Асагири судорожно тянет свою угловатую пятерню к цирковому медику, но Тайджу быстро оттаскивает его за локти назад. — Отпустите меня! Тайджу, не смей! Мужские руки продолжают крепко сжимать острые локти, сводя выступающие сквозь тонкую ткань лопатки парня вместе. — Твоя ловкость рук хороша не только в картах, — Сенку осторожно выглядывает из-за плеча Снайдера. У Гена в гримёрной буквально висела профессиональная мишень для дартса со всеми иглами в «яблочке». — И то, как ты придавил мой затылок ногой тогда, как еле заметно следовал по пятам вплоть до самой двери — сейчас я слишком хорошо знаю твою модель поведения, чтобы не распознать подобные мелочи. — Ген, не молчи! — выпаливает Кохаку громко, и друг, опустив тёмные ресницы вниз, заходится в непривлекательной улыбке: — Я не мог убить твоего отца, потому что был в золотой клетке во время его последнего выступления. Сенку показательно хмурится, кося глаза на серое лицо Кинро. — А вот Кинро во время антракта говорил, что Бьякуя погиб на твоих глазах. Ты протянул ему руку, был весь в крови, тебя вытащили… Кинро, должно быть, лжёт? — Я не знаю, зачем он так сказал, — беззвучно шепчет иллюзионист, потерянными глазами бегая от одного лица артиста к другому. — Ты совершаешь роковую ошибку, Сенку. Без меня тебя никто не будет защищать — ты окажешься в большей опасности. Я только и делал, что оберегал тебя!.. — Ты шастал и шастал по цирку в день выступления, — грубо перебивает парня Сенку, — нормально было заклинивать замки Укио? Наверняка догадался, что он слабеет в способностях. — Нет! Я был с Кохаку! — Что же, у тебя получилось выгнать всех с манежа, оставив меня одного унижаться перед зрителями, — он совсем не слушает чужой голос из-за обиды, застлавшей покрасневшие от выступающей соли глаза. — Что ты такое говоришь?! Я же буквально тебя спас в тот момент! Хром, печально улыбаясь одними карими глазами, легонько касается плеча Гена, призывая остановиться. Ксено утвердительно кивает, потому что время на оправдание истекло. — Достаточно, фокусник. Время спасти и нам жизни, не думаешь? — Ты всё время только и делаешь, что болтаешь, — поддерживает Хром. Он ещё никогда не был настолько серьёзен, — самое время твоим устам и помолчать. — С кем ты работал? Уйди достойно, назвав имя. Или назови конкретный противоаргумент. Стэнли, всё это время стоявший недвижимой скалой, внезапно выходит вперёд к обвиняемому с чемоданом и встаёт по левую руку. Сенку смотрит без удивления. Стэнли без лишних слов открывает на глазах у всех чемодан, демонстрируя разобранную снайперскую винтовку и глушитель рядом с ней. — Сдаюсь, — он поднимает руки вверх. Ксено непонимающе мотает головой в разные стороны с горящим вопросом в глазах. Ген смотрит на потерянную в ситуации труппу, что глядит на него с надеждой. Ген пытался подставить и Ксено, сказав, что у «доктора» светлые приглаженные к затылку волосы. Не знаю, подлинна ли личность доктора и является ли им Ген, но он явно причастен. И явно, что пугает, более чем втрое образованнее, чем другие артисты. — Я тот, кто выбил лампы, — со всей честностью говорит Стэнли и окидывает мстящим взглядом Гена, из раза в шепчущего: Что ты творишь?!». — Я работал с ним, — он уверенно указывает пальцем на фокусника. Ген замирает пасмурными глазами на родном лице владельца цирка, сначала протягивая побелевшие ладони к побитым щекам парня, но после самостоятельно их одёргивая. Он смотрит на труппу, что заменила ему семью. Смотрит на каждого по отдельности, выискивая поддержки, но натыкается на что-то другое — более сильное в их взорах. Он смотрит на Ксено, который, обнимая мужа и уткнувшись носом тому в шею, немигающе глядит на него с угрозой исподлобья. — Ген, тебе есть что сказать? — Сенку, в свою очередь, вглядывается в лживые, цвета слякоти, глаза напротив. — Один выстрел, — Асагири бледно улыбается, уводя дрожащий взгляд в холодный пол, — «один выстрел — да. Два выстрела — нет». Сенку, не проронив ни звука, тянется рукой через голову иллюзиониста и застывает ладонью на деревянной двери. — Спасибо, — он открывает дверь. Морозный поток ветра врывается с улицы в комнату с огромным порывом, снося бумаги и всё нетяжёлое снаряжение на своём пути. Ген стоит к пронизывающему холоду спиной, пока тот своевольно перебирает его тёмные и светлые волосы на голове, перемешивая их в разные стороны. Стеклянные запястья иллюзиониста совсем невесомо проводят по скулам хозяина цирка. Будто бы боясь окончательно сломать. — Есть тот, кто хочет тебя убить, — сообщает он негромко, — и это не я. Цукаса хмуро приставляет к коленям Гена чемодан, намекая на то, что пора идти. Стэнли прощается с супругом любяще, тихо. — Ты обрекаешь меня на скорую смерть, — вымученно давит горькую ухмылку Ген, — но я всегда буду рядом и буду защищать тебя. Во что бы то ни стало, — парень бегло выискивает из труппы подругу. — Кохаку! Оберегай его! — Тебе повезло, что ты работал не один — «контракт», если ты и о нём не наврал, не убьёт тебя, — поджимая скорченный от выступающих слёз подбородок, произносит Сенку. Тебе повезло, что я слишком люблю тебя, чтобы отпустить одного. — Ты выгоняешь не того… — обречённо шепчет Кохаку в пустоту, когда дверь на долгое время захлопывается. Сенку хочет уже позорно выплакаться кому-то, уйти к себе и не вылезать больше никогда, но не может. Он со вселенским страхом нащупывает на собственной шее не отданный Гену ключ от сердца. Нет… Сенку подрывается с места как ненормальный, скрываясь в морозе призрачного Лондона. Сенку не находит Гена. Ещё спустя некоторое время он понимает, что угрозы его жизни только продолжаются.