«Приветствую, Тарус Макаревич. Да, это именно то, о чём ты подумал, и именно то, о чём я сейчас тебя попрошу. Зачитай это письмо вслух…»
Тарус усмехнулся. В душе пробился небольшой лучик радости старому знакомому, пусть и далеко не приятному. — А если я не прочту, а? — Спросил он, глядя в глаз на бумаге. — Тогда случится что-то ужасное? Небось, мир схлопнется. Перебьёшься. Сначала я прочту это про себя.»…чтобы всё удалось. Ни в коем случае не покидай базу «Маркус крик» и оставайся там до конца следующей недели. Если хочешь сохранить жизнь своей дочке, то лучше тебе меня послушать. Что-то ужасное приближается к нам, и оно проявит себя там, где сейчас спит Рия. Я не могу сказать точнее, ибо не сталкивался с таким. Желаю удачи, сын Сварога».
— Да, это однозначно ты. В мире существовало только пять человек, которые знали настоящее имя отца Таруса. Трое из них уже мертвы, остальные двое — Аврора и Хабир. Седовласый перечитал письмо вслух, а также координаты на обратной стороне, глядя в нарисованный на бумаге глаз — обязательное условие для прочтения посланий, написанных лично Хабиром — после чего сжёг его, не оставив даже пепла. Пожалуй, он выполнит условия этого старикана, но только те, которые посчитает нужным. Следующие несколько часов прошли спокойно, даже слишком. Впервые за долгое время Тарус почувствовал скуку. В конце этажа, в регистратуре медчасти, висела старая плазма, по которой медсёстры смотрели новости. Седовласый как раз попал на вечернюю сводку. Худоватая женщина в халате за стойкой сначала воровато посмотрела на пришедшего, когда тот её застал за просмотром зарубежного BBC, но не стала переключать, доверившись ему. Так уж вышло, что командование, равно как и австралийское правительство, не поощряло просмотр каких-либо зарубежных источников, действующих под контролем синтетиков, но не на законодательном уровне. С тех пор, как «Тесей» распространился по миру, между живыми и псевдолюдьми выросла громадная пропасть. Сложно приходить к соглашению с теми, кого и живыми-то назвать трудно, но эта пропасть оказалась не столь большой, чтобы из-за неё выжившие отрезали себя от остального мира. Многие до сих пор поддерживают связь с превращёнными друзьями или родственниками, в то время как все превращённые ещё помнят свою прошлую жизнь и не собираются так просто от неё отказываться, если в ней есть что-то, связанное с живыми людьми. Этот хрупкий баланс держится даже спустя шесть лет после начала эпидемии, хоть и на одних словах. Впрочем, есть и такие как Тарус, которые давно поняли, что этому балансу не быть вечно: рано или поздно одна из сторон поглотит или уничтожит другую. Нанитам без разницы, что заражать, равно как и живым без разницы, какую бездушную куклу сжечь. Тем не менее, он считал полезным смотреть зарубежные новости. Они очень часто дают важные сведения. Единственное, к чему надо привыкнуть, так это к лицам синтетиков. Из-за изменений в молекулярной структуре их тела стали похожи на одну большую вырезку из чёрно-белого кино: серая кожа, серо-чёрные волосы, даже серая кровь — всё было серым. Разве что глаза могли светиться разными цветами, как светодиодные лампы, что делало синтов схожими с роботами. Серые поля, серые растения с кислотно-яркими светящимися плодами, но, например, здания и изначально неживые предметы не подверглись изменениям, если были сделаны из неорганических материалов. Погода, экономика, культура… можно точно сказать, что жизнь там, за пределами живого мира тоже бурлила. Как вдруг одна новость заставила Таруса напрячься. «Сегодня на экстренном созыве представителей S12 была подписана резолюция о совместных морских учениях в нейтральных водах моря Фиджи, вблизи северных вод Новой Зеландии. Как сообщает пресс-секретарь объединения Уоррен Гаррисон, эти учения были запланированы ещё в прошлом году ввиду нестабильной геополитической обстановки на восточном полушарии, но из-за несогласия некоторых членов решение было отложено на неопределённый срок». На экране показался синтетик в деловом костюме, стоявший на фоне пресс-уолла с гербом S12 — солнцем, восходящим над серой Землёй, на месте тёмной стороны которой находится полушарие, не поражённое нанитами. «Заверяю наших восточных и не превращённых партнёров в том, что концентрация военно-морских сил нашего объединения не направлена на эскалацию какого-либо конфликта. Место для проведения учений было выбрано исключительно из соображений безопасности стран-участниц на время отсутствия боевых частей, участвующих в этих учениях». «Очередные пространные формулировки и эвфемизмы» — подумал про себя Тарус. — «А суть всё равно одна. Не нравится мне это…» Вместе с этой новостью показали репортаж, от которого седовласый тихо ухмыльнулся. На кадрах с заголовком «Загадочные пожары в штате Калифорния» кто-то запечатлел белопламенный пожар, от которого на месте серых лесов оставалась только расплавленная каша из наномашин. По словам репортёра, основной версией пожара считается внезапно открывшийся из земли источник эфира высокой мощности, либо активность призраков в этом районе, но это было сказкой для простых обывателей. Этот пожар — дело его рук, и в особенности взрыва, который спровоцировал возгорание. Так уж вышло, что в последние месяцы тактическое гуманитарное оружие под кодовым именем «Минотавр» было задействовано для уничтожения ракетных баз, содержавших готовые к запуску ядерные боеголовки, не пострадавшие от нанитов. Австралия, увы, не обладает собственным ядерным щитом, и потому стремится избавить от него других. Единственное, что позволяет ей безнаказанно «разоружать» заражённые страны, так это то, что ни одна страна не берёт ответственность за эти атаки, равно как и не может доказать, что это сделал кто-то конкретный. В мире уже давно ходят слухи о неизвестном пирокинетике, «способном спалить целый город при желании», но пока что обходящемся лишь отдалёнными военными базами и складами. ООН вложила существенные деньги в кампанию по сокрытию личности Таруса, равно как и отведению от себя подозрений. Насмотревшись телевизора, Тарус вернулся к себе в палату, по пути снова проверив Рию. Всего лишь на секунду, но седовласому показалось, что за спиной сиделки проскочила хвостатая тень. Всё-таки стража, оставленная Асами, никуда не уходит даже при свете дня. Остаток дня прошёл уныло: Асами не возвращалась, а Саймон забегал только для того, чтобы спросить о состоянии здоровья мельком. Ещё и кондиционер сломался. Что-то стоящее внимания произошло только под вечер, когда в палату вошёл майор Донцевский. Тарус не знал его лично, но ещё перед тем, как прочитать нашивку с его фамилией, он по квадратному лицу, хмурому взгляду и гладко выбритой голове определил в нём человека русской национальности. Впрочем, собрата по этносу можно опознать и интуитивно, несмотря на то, что он выглядит как самый стереотипичный русский на свете. — Тарус Макаревич? — Обратился тот по-русски. — Так точно. Седовласый на секунду нахмурился, понимая, что неожиданно отозвался как рядовой. Внешность этого человека пробудила старые воспоминания о срочной службе. Майор, всё держа каменное лицо, быстро подошёл к Тарусу, протянув ему руку. — Добрый вечер. Я присяду? — Да… конечно. Несмотря на удивительно грозную наружность, голос Донцевского звучал абсолютно буднично и спокойно. — Я заменяю Хортона сегодня, так что решил познакомиться с вами лично, а заодно кое-что передать. Тарус хмыкнул. — Неужто я такая знаменитость? — Ну, — уголки рта майора совсем чуть-чуть приподнялись, — Хортон сказал, что вы заноза в его жопе. — Это дословно? — Да. Так и сказал. Вот я и пришёл, собственно, увидеть, чем вы так его впечатлили, что он на ругательства перешёл. Интересно трошки стало. Знакомое, но неуместное слово резануло слух, и Тарус с прищуром посмотрел на собеседника. — Вы где служили? Ну, до эпидемии. Донцевский прищурился в ответ. — В смоленской сто сорок четвёртой, Россия. А что? — А, ясно. Значит, не так далеко от нас. Я просто служил в Беларуси. Услышал знакомое слово, вот и… подумал: авось земляки. Майор покачал головой. — Нет, не земляки. Так вот, Макаревич, я хотел поинтересоваться: вы у нас, как я понял, лицо неофициальное, верно? Тарус нахмурился снова. Одним вопросом собеседник дал понять, что не знает всех деталей. Придётся объяснить так, чтобы ему не захотелось задавать вопросов, и при этом не раскрыть все детали. — Официально меня вообще не существует. Так что ко мне не обязательно обращаться на «вы». Не чужие ведь. — Вот как. Ну, тогда приятно познакомиться. Не встречал ни одного нашего месяцев так пять. — Зато как увидел — сразу признал, да? — Ухмыльнулся Тарус. — Ага, оно самое. Так вот, передать важное кое-что хотел. Хортон сказал, что это можно доверить тебе. Донцевский оглянулся на дверь, убедившись, что там никого нет, и заговорил тише. — Завтра объявляют о боевой готовности. Новости видел? — Серожопые могут атаковать нас? — Скорее всего. К тому же от нескольких стран по ту сторону поступило это… комунике, или как-то так. — Коммюнике. — Да, оно самое. Точный текст не знаю, но из-за него и начавшихся рядом учений теперь командование на измену подсело. — Кто бы сомневался… — Ты ведь у нас «гуманитарщик», верно? «Вот же, сука, догадливый». Тарус попытался улыбнуться. Неужели так заметно, что он не просто боец, а боевой маг? — Нет, конечно. Просто здесь отличная больница, и меня по блату, честно сказать, перекинули лечиться. — Гоните вы, Тарус Константинович. Попытка солгать не удалась, и седовласый быстро дал понять своим выражением лица, что теперь он серьёзен. Тем более… откуда он знает его отчество? — Если тебе до сих пор не сказали, то лучше не знать. — Расслабьтесь, это была проверка. Я в курсе, кто ты такой. Просто никогда не видел таких людей вживую. Говорят, вы все в зачарованных татушках ходите. — Брехня. Мне они не нужны. Вдохнув носом на мгновение, Тарус учуял странный запах — запах мокрой шерсти. Он был здесь и раньше, но как-то не зацепил внимание сразу. В эту же секунду взгляд попал на нос Донцевского — ноздри расширены. — Видимо, сказки рассказывают. — Констатировал тот, после чего встал с места и, прогладив лысину ладонью, протянул свободную руку Тарусу. — В общем, Хортон также передаёт, чтобы в случае атаки ты ничего не предпринимал и уходил в убежище. Справимся сами. Я приду ещё к вам, если будет необходимость. Майор ушёл, оставив о себе… противоречивое впечатление. Без охраны, да без спросу, ещё и эта непривычная улыбка на столь крепком лице — всё это заставляло поёжиться от колкого ощущения, что тут что-то не так. Ещё и пришёл только ради того, чтобы сказать и без того очевидную вещь. К тому же какой нормальный человек станет гладить блестящую лысину? Если только… «Что, боишься волосы отрастить?» — Подумал седовласый, вставая с койки. Если Хортон действительно сейчас не на базе, то вместо него Донцевский и Хариссон. Нужно будет у второго спросить, с каких пор сюда пускают волколаков. Таруса пропустили не сразу. Сначала пришлось «пробиться» мимо медсестёр, прежде чем выйти на улицу и попасть в штаб. Он понадеялся на защиту Яноханы, пока метнётся туда и обратно, чтобы предупредить или спросить с командования, что происходит. По удачному стечению обстоятельств у кабинета Харрисона никого не было, и Тарус легко вошёл, тут же встретившись взглядом с молодым на вид офицером в коричнево-жёлтой форме и двумя серебряными листами на погонах. Они знали друг друга уже какое-то время, и для офицера не стал сюрпризом беспардонный визит седовласого. Тот смог дать ответ на происходящее. Полковник Донцевский и вправду волколак, даже не учитывая тот факт, что мифотидам второй категории (то есть идентичным человеку, но имеющим возможность принимать иную форму) вообще в этом мире никто бы не доверил такое высокое офицерское звание. Другое дело, что служит он не в армии Австралии, а в World Defense Squad — международной организации, собранной из добровольцев выживших отрядов спецназа со всего света, плюс новобранцев со сверхъествественными способностями. Финансируемые пожертвованиями частных организаций и некоторых государств, они одновременно служат всем и никому, занимаясь контртеррористическими операциями, охраной границ и частных объектов, а также диверсиями. Прославились они в особенности последним, за что их в шутку называют World Diversionary Squad. Тем не менее, Донцевский оказался здесь не просто так. Поступила информация, что на материк прибыл специальный агент «Глаза Аллаха», предположительно аргуль, и его след привёл Донцевского сюда, на базу Маркус Крик. Форма и погоны же… просто маскировка, чтобы не спугнуть цель. Тут-то до Таруса и дошло, что происходит. Два и два сложились, и теперь оставалось только делать вид, что он заинтересованно слушает. Выходит, они изначально ставили целью проникнуть сюда только для того, чтобы передать письмо. Но разве у Хабира не было других агентов здесь, на материке? Видимо, выполнить задачу мог только кто-то конкретный. Всё-таки эта база охраняется посильнее прочих. К тому же Харрисон сказал, что агентом был аргуль… так вот откуда тот запах гнили. Но как мертвец мог так легко проникнуть сюда, да ещё и стащив форму? «Аврора рассказывала, что не все оборотни превращаются в волков… это бы многое объяснило». Тарусу бы впору доложить о том, что произошло, но если он расскажет, то его будут допрашивать, а это значит, что он тут будет киснуть ещё дольше. Этого нельзя допустить, к тому же если доставка письма была единственной целью агента, то больше они о нём не услышат. После разговора с полковником-лейтенантом Тарус вышел из штаба, пообещав, что этот секрет останется между ними. Всё-таки больше ему лезть не стоит, и он это понимал. Уже стемнело, как вдруг раздался взрыв. Он был относительно далеко, и Тарус припал к земле. Ночное небо покрыло заревом пожара топливного хранилища на взлётно-посадочной полосе. Тарус хотел было ринуться помочь, что бы там ни случилось, но как только он направился в ту сторону, он краем глаза увидел, как рядом с госпиталем проскочило что-то очень большое, явно не человеческое. Выбирать не пришлось: уж лучше проверить, а заодно обезопасить Рию, чем идти и выполнять работу военных вместо них. Госпиталь стоял рядом с краем территории, где был забор. Добежав до него вслед за неизвестной фигурой, Тарус в темноте заметил, как она бежала на четвереньках, вздыбливая пыль и куски земли своими когтями. Причём она гналась за кем-то ещё, явно поменьше размерами, но тоже не слишком похожим на человека. За ними было не угнаться, и Тарус использовал левитацию, чтобы нагнать их. Однако вскоре они остановились: убегавший понял, что ему не уйти от огромного бурого оборотня, настигавшего его с пугающей быстротой. Впрочем, оборотень тоже остановился. — Ну что, мразь гнилоротая, набегалась? — Прорычал он. — Может, расскажешь напоследок, что ты тут забыл? Кривозубый мертвец с синей бугристой плотью и горбом что-то выговорил не то на английском, не то на каком-то незнакомом языке, но даже не подумал сдаваться, становясь на четвереньки. — Не хочешь? А придётся. И оба сорвались. Мертвец оказался на удивление проворен и успел прыгнуть раньше оборотня, упав ему прямо на спину и вцепившись в неё зубами. Зверь отреагировал быстро, перевернувшись на ходу, чтобы сбросить соперника. Тот явно осторожничал и действительно спрыгнул. Тарус уже догадался, что Донцевский нашёл свою цель, и пусть седовласый не желал смерти мертвецу-посланцу, он не мог позволить ему выдать информацию. С другой стороны… если не будет необходимости убивать гуля, потому что он одолеет оборотня? Выбор был невелик, и Тарус решил не вмешиваться в бой до тех пор, пока не станет понятно, кто победит. В конце концов, при необходимости седовласый не оставит от обоих даже пепла. Гуль отступил, и оборотень воспользовался этим, наскочив на противника. Тот упал на спину, но смог, невзирая на разницу в массе и размере, отбросить Донцевского. До оборотня наконец дошло, что всё не так просто: мертвец удивительно силён, а укус на спине почему-то не залечивается. — Погань рваная. Он припал к земле и на четвереньках разогнался в гуля, будто атакуя снова всем весом, но вместо этого только оцарапал его лапой, да так, что гнилые мышцы и связки на левом предплечье обнажились, а рука провисла. Бедолага взрычал, на что оборотень только оскалился. — Самый сильный, да?! А я тогда самый быстрый! Гуль снова что-то ответил на непонятном гортанном языке, после чего дёрнул рукой, и провисшая конечность упала, уступив новой, которая росла с пугающей скоростью. — Ну ничего, мне больше достанется. Оборотень снова разогнался, стремясь повторить атаку, но мертвец уже был готов и сделал шаг в сторону и навстречу сопернику, ударив его в грудь с такой силой, что Донцевский заскулил, упав на спину. Инициатива перешла к мертвецу, и тот сел ему на живот, схватив за морду. Здесь-то и показалась настоящая разница в силе, которую не учёл зарвавшийся зверь. Оборотень не мог сбросить врага с себя, удерживая одной рукой приближавшуюся к шее пасть, а другой отбиваясь от стремительных ударов, разрывавших толстую шерстяную кожу. В отчаянии Донцевский вонзил когти в череп гуля, и тот вдруг замер, закатив свои синие мертвецкие глаза. Руки упали, перестав полосовать зверя. Оборотень тяжело дышал, ещё не понимая, что происходит. Он убрал руку с его шеи, чтобы смахнуть с лица кровь, но вдруг глаза гуля снова ожили и тот молниеносно сомкнул гнилозубую пасть на лице Донцевского. Он даже пикнуть не успел, когда его нижняя челюсть вместе с языком содралась, как переспевшая ягода с косточки. Гуль отшвырнул мясо и чуть наклонился, чтобы прокусить шею жертвы, но тут внутренности его прогнившей головы разлетелись с запахом горелого мяса. Адреналиновый угар Донцевского позволил ему не потерять сознание и увидеть, как маленькая белая вспышка взорвала череп мертвеца, лишив его жизни в одно мгновение. С пару секунд оборотень смотрел на это зрелище в непонимании, после чего резко отполз, наконец-то ощутив всю полноту своей боли, от которой хотелось биться головой о землю и убить себя, лишь бы перестало болеть. Хотелось кричать, но от затёкшей в рот крови он только булькал точно утопающий. Чтобы как-то прочистить горло, Донцевский перевернулся на живот и закашлял, сплёвывая кровавые сгустки на песок. Тарус видел всё это и только хмыкнул. «Жить будет» Он медленно подошёл к превратившемуся солдату, заодно подпалив белым огнём тело гуля. Не стоит недооценивать живучесть этих духов, даже если у них нет головы. — Что, щеночек, плохо, когда по зубам дали? — Спросил Тарус с издёвкой. — Наука тебе на будущее будет… Оборотень заметно уменьшился в размерах, пока седовласый подходил, и вокруг него образовался круг из опавшей шерсти. Донцевский обратно становился человеком. К его несчастью, даже царапины не спешили затягиваться, не говоря уже о разорванной челюсти. Зрелище было тошнотворным, но отчего-то Тарус даже не поморщился. Он помог бедолаге встать и положил его руку себе на плечо, игнорируя громкие стоны боли. — Если кто спросит, ты сам позвал меня подстраховать тебя. Нашестеришь — как сигарету переломаю, понял? Тот исступлённо закивал, пока боль от свисающего мяса не напомнила о себе. Да, всё прошло идеально, пусть седовласый и не рассчитывал, что Донцевский сдуется так быстро и придётся его спасать таким неприятным способом. Что до гуля… Хабир сам виноват, что посылает легко выслеживаемых чудищ. Свою задачу он выполнил, и на том спасибо. Нет времени думать о том, поступил Тарус правильно или нет. Он мог не спасать Донцевского и дать гулю закончить начатое, но кто знает, сколько ещё в округе WDS-ников, которые могли бы поймать мертвеца. Только сейчас седовласый заметил, что на базе стихла тревога. Стало быть, народ разобрался с проблемой. А дальше только госпиталь, снова палата Рии и толпа удивлённых медиков, которым подкинули истерзанного бледного Донцевского с отросшей светлой шевелюрой. Пожалуй, поспать сегодня Тарус не сможет. Впрочем, это время тоже не оказалось бесполезным. Через час после тушения пожара по базе уже пошла молва, что на месте взрыва остались следы какой-то взрывчатки и дистанционного взрывателя. Началась проверка всего личного состава. И только Донцевский точно знал, кто виноват, но, увы, в ближайшие дни он не то что говорить, даже есть не сможет.***
Рия сидела в отведённой для неё комнате, прижав к себе коленки и стараясь не издавать ни звука, чтобы никто лишний раз не заметил её присутствие. Она всегда так делала, когда родители наказывали её и отправляли к себе, попутно упрекая за слишком громкий плач. Привычка тихо хныкать выработалась до автоматизма, и из-за этого никто даже не услышал её. Так прошло ещё полчаса, пока Рия не перестала плакать. Теперь от душевной усталости ей хотелось просто лечь в кровать и поспать: вдруг она проснётся, и все забудут то, что она наговорила Гигиее. По крайней мере с мамой и папой так работало… Однако не успела Рия толком устроиться, как дверь резко открылась. Ручку держала Гигиея, сразу же спросив с порога: «Рия, ты здесь?» Девочка не отозвалась, сделав вид, что спит. Богине не составило труда заметить это, и она тихо выдохнула. — Ещё даже не вечер. Ты чего под одеялом? Девочка не ответила. Её сдавило горьким стыдом и страхом, что её снова будут ругать. Она надеялась, что Гигиея просто уйдёт. Врачевательница подошла и села у ног ребёнка. — У тебя всё в порядке? Я хотела… — Простите! — Сорвалось с Рии вместе с новыми слезами. — За что?.. — Я расстроила вас. Простите, пожалуйста… — Ох, нет, ты не расстроила! — В голосе Гигиеи читалась неловкость. — Просто я была не в настроении. Я сама извиниться пришла. Рия открыла глаза, попытавшись утереть слезу. — П-правда? — Конечно. Я зря на тебя накричала, хоть и слова были… неожиданными. Извини, ты всего лишь ребёнок, и помыслы твои были чисты. Хорошо, что хоть сейчас это поняла. Она аккуратно перевернула Рию на спину рукой, и та покорно легла. — Значит, тебе уже рассказали про мою сестру. Ребёнок кивнул. — Ясно. Ты была права, я слишком привязана к этому месту и ко всему, что с ним связано, в том числе и семье. Она отпустила Рию и положила руки себе на колени, вперив взгляд в пол. — Я жила тут сотни, нет, тысячи лет, и просто не представляю себе другого места, где могла бы быть. Я люблю эти чертоги и наш сад, наших змей и палаты, как и отца, как и мать, как и взбалмошных, но братьев и сестёр богов. Я и своё дело люблю до дрожи. Она хмыкнула, бросив короткий взгляд на Рию. — Честно сказать, я сильно волновалась за тебя, когда ты попала к нам. Ты выглядела так, будто умрёшь у нас на руках, и я суетилась до последнего, пока ты наконец не раскрыла глаза. Но только сейчас я поняла, что в глубине души была безумно рада снова кого-то спасать, хоть обычно этим занималась только Панацея. Я снова почувствовала себя нужной, снова богиней здоровья. Она замолчала. Её мыслям об откровениях, раскрытых себе же здесь и сейчас, вторил ветер за окном и тихий прибой. Рия не знала, что сказать, но знала, что нужно хоть как-то поддержать. — Вы очень хороший доктор, тётя Гигиея. — Правда? Хм, не могу поспорить. Всё-таки это то, что я олицетворяю. Она встала, оглянувшись через плечо. — Если хочешь поспать — поспи. Дневной сон полезен, особенно после обеда. Если захочешь посидеть со мной — я у себя в кабинете. Гигиея нежно улыбнулась и ушла. В этот раз она улыбалась не как добрый врач или хороший друг, но как… мать. «А что плохого в том, чтобы привязываться снова?» Она задумалась и снова оглянулась на дверь палаты, потирая сжатыми в кулак пальцами друг о друга. «Я — твой лечащий врач. Я никому тебя в обиду не дам, ни за что»***
Парочка газет, удобрения из личного садика в покоях, вода и кусок пластиковой трубы — получилась бомба на скорую руку. В её мастерской всегда был огромный набор всяческого хлама, в котором только она видела определённую пользу. И как же хорошо, что многие вещи из материального мира так легко попадают в Уникус. К тому же было бы грешно не обладать материалами для всего подряд, когда ты не только покровительница войн и знаний, но и ремёсел. Приоткрыв дверь, богиня заглянула внутрь с помощью отражения в зеркальце, одном из многих зеркал Афродиты, коими она пользовалась, пока сходила с ума от увядания. Глаза склизких отростков раскрылись, но губительного свечения не издали, как в первый раз, хоть и смотрели прямо на Минерву через отражение. — Значит, ты чувствуешь, когда тебя видят? Плохо. План внезапно стал сложнее, но Минерва не собиралась отступать. «Видел бы это Персей, он бы засмеялся…» Она подожгла трубку с газетами и бросила её в центр комнаты, после чего пошёл плотный дым. Через секунд двадцать богиня вошла и сама, предварительно запомнив положение ближайших к ней глаз и выставив вперёд всеоружие в облике медного щита, укреплённого по краям лезвиями. Медленно и тихо, чтобы не услышали, даже если у них нет ушей. Минерва резала кромкой щита всё, что могла, дабы пробиться к центральному глазу. Теория подтвердилась: если не смотреть на место для глаз, то они не раскроются. Правда, это не поможет добраться до второго этажа. Чёрная плоть щупалец внутри изливалась белой слизью, легко поддаваясь порезам Минервы. Чем дальше она продиралась, тем больше её преследовало навязчивое желание после всего этого уйти в душ и не выходить оттуда, пока её кожа не будет оттёрта до крови от мерзкой влажности вокруг. Что-то неуловимо знакомое показалось в запахе слизи, но Минерва не придала этому значение, хоть нечто внутри неё и колыхнулось от одной только секундной нотки этого… тёплого и тягучего запаха. Что-то чрезвычайно знакомое, и при этом сокрытое глубоко в памяти, как нечто запретное. Не кровь, не слюна, не даже урина, а… «Твою мать. Что ты такое?!» Уже поднялась по лестнице, только краем глаза замечая мелкие сосуды вдоль книжных полок. Ох, как же она предвкушала мучения этой мерзости, когда она возьмётся за неё всерьёз. И наконец, щит уткнулся во что-то большое и мягкое, да и к тому моменту дым начал медленно рассеиваться, так что не было никаких сомнений: цель прямо перед ней. Из щита выросло длинное остриё, как у копья. Воткнув его в бок большущего глаза, Минерва сделала огромный порез прямо поперёк раскрывшегося глазного яблока, держа при этом щит так, чтобы не попасть под зрительный контакт. Из глазницы полилась та же самая жидкость, но сам глаз будто не реагировал, да и вообще не двигался, словно умер ещё до того, как Минерва нанесла ему удар. Это давило морально, по неизвестной причине. Столько жижи, похожей на семя, она не видела никогда, и всё происходящее вокруг будило в воспоминаниях нечто невыразимо ужасное и мерзкое, чего ни в коем случае нельзя вспоминать. От этого затряслись руки. Минерва глубоко задышала, пытаясь успокоиться, как вдруг что-то уткнулось в щит, а после упало прямо перед ней. Это было… тело. Богиня сразу отступила, совсем ненадолго опустив щит, чтобы взглянуть на нечто, и увиденное её совсем не радовало. Не зря она вспомнила Персея и то, как он убил Медузу Горгону. Её тело, полностью обнажённое и нетронутое проклятием Афины, вывалилось из глаза вместе с неразрезанной пуповиной, что тянулась внутрь. «Это… это невозможно!» Происходящее не поддавалось объяснению, и чем больше её разум бился в попытках понять, тем больше он терпел в этом поражение, уступая место иррациональным образам давнего прошлого. Не было ни единой предпосылки к тому, чтобы вспомнить именно это, но память предательски точно восстанавливала образы того дня, когда Посейдон вломился в её храм и обесчестил Медузу. Ни богиня, ни уж тем более её жрица не могли противостоять одному из трёх сильнейших мира сего, и ей оставалось только смотреть, смотреть и слушать, как к ней взывают о помощи, но помощь пришла слишком поздно, и слишком жестоким способом. Наделила её силой обращать в камень любого, кто посмотрит ей в глаза, чтобы защитить от подобного впредь, а все восприняли это как наказание, сочтя поступок Афины безжалостным. Ей было не до оправданий, и она просто хотела поскорее забыть об этом ужасе. Правда, не вышло, ведь потом пришёл Персей, и Афина помогла ему убить её, подарив медный щит, через отражение которого он видел Медузу, избегая её проклятия. Подарила ей избавление через смерть, но сколько ещё мучений она пережила до этого? А ведь если бы она была сильнее, она могла бы остановить это ещё тогда, в храме, но судьба слишком жестока, а рок, видимо, неподвластен даже Зевсу. Голову сжирали забытые образы и чувства, будто на холодном полу храма без одежд лежит не Медуза, а сама Минерва. Эти грубые руки, мерзкое дыхание, пропитанное морским бризом… В отчаянии богиня ударила свою ладонь щитом, раздробив пальцы в труху. Боль физическая была на равных с душевной и одолевала её. Теперь хотелось кричать от переломов, и в этом было спасение. В этот момент мир будто всколыхнулся. Дрожь воздуха, как от миража над раскалённым песком, прошлась по всему вокруг. Нет, даже для мира богов это слишком нереально. Кажется, всё это — ложь. «Я должна проснуться» Осознав это, Минерва почувствовала небывалый прилив концентрации, и в один момент мир вокруг стал ложью, которая тут же развеялась, когда богиня снова раскрыла глаза. Холодный пол библиотеки и боль в затылке быстро привели её в чувства. Минерва оглянулась по сторонам: снова этот дверной проём, снова нужный ей зал, но что-то левой руки как будто нет. Богиня повернула голову, снова обнаружив чёрные отростки, но уже на своей руке. Её вены будто пронизывало этими сосудами, пригвоздившими руку к полу. Тёмная жидкость текла прямо внутрь, миллиметр за миллиметром лишая конечность чувствительности. Это даже не было больно, а как-то… никак, словно эффект от паралитического яда. Однако тело не двигается при параличе, а поражённая часть руки ещё как шевелилась без воли Минервы. Она задвигалась ещё активнее, когда богиня проснулась, и это дало понять одну простую вещь: теперь ясно, как Марс превратился в одну из мерзостей. И тем не менее, она всё ещё была жива и всё ещё осознавала себя. Есть шанс уйти, есть шанс закончить начатое, особенно когда нужные книги так близко — всего-то на одной из полок прямо над головой. Неужели выбора нет? Минерва не чувствовала левой руки до самого локтя, и не вытянет её, даже если начнёт резать все эти мерзкие путы. — Боги, за что мне всё это… Разум блуждал в потёмках произошедшего, но решение богиня приняла без раздумий, словно в этом нет ничего страшного. Словно это не возымеет последствий в будущем и не останется на всю жизнь. Может, даже больно будет совсем недолго… Почему она так спокойно задумалась о том, чтобы отрезать себе руку? Говорит ли в ней трезвость её разума, или это как-то яд мерзостей действует? Она дотянулась до своего всеоружия, сделав его мечом, повернулась на бок и замахнулась.***
Несмотря на потенциальную опасность появления новых тварей, боги разбрелись по обители кто куда. Посейдон сидел на мысе у воды, чтобы быть готовым к нападению с моря, пока Аполлон сидел в саду. Зевс так и вовсе спал в кресле на одном из балконов. Чем-то конкретным занимались только Асклепий и Гигиея, вспомнив, что пора бы заняться осмотром Рии. — Горло без признаков раздражения, пятен больше нет. — Асклепий диктовал Гигиее, что писать в заведённую на ребёнка историю болезни. — Пациент чувствует себя удовлетворительно. Осталось сделать ещё кое-что. Открыв холодильник со стерильными принадлежностями, врачеватель достал оттуда желтоватые резиновые перчатки и распакованный шприц с иглой. — Надо взять кровь из вены на предмет возможного остаточного воздействия от контакта с мерзостями. Рия тут же съёжилась от вида шприца. Не только чужие, но и личные знания пришли в голову вместе с ощущением будущей боли. — Я не хочу. — Девочка покачала головой. — Почему? — Натурально удивился Асклепий. — Это же самая маленькая игла. Я её обработал кипятком и сайдексом, если тебе интересно, так что опасности от неё нет. — Нет, я не буду, не хочу. — Закачала головой Рия. — Она сама больно сделает. — Да не то чтобы больно… — Погоди, отец. — Гигиея встала, подойдя к ребёнку и положив руку ей на плечо. — Она ведь ребёнок, даже если знает, что такое дезинфицирующие растворы. Она присела перед Рией. Та только зажала ладони между коленок и посмотрела на женщину просящим взглядом. — Тебе раньше делали уколы? — Да, мама делала, когда я сильно болела. И пару раз просто так… — Просто так? — Она называла это прививками. — Поняла. Гигиея положила руку на колено Рии, посмотрев ей в глаза. — Больно колола куда? Рия показала на плечо и ягодицу. Врачевательница только улыбнулась. — Мышечные уколы часто бывают болезненными. — Ответила она по-доброму и успокаивающе. — Но этот пройдёт легко. Игла маленькая, а прокол будет совсем неглубоким. Я бы сравнила ощущения с сильным щипком. Хочешь покажу? Доверься мне. Гигиея сначала ущипнула себя, прикидывая по своим ощущениям боль от инъекции, а после щипнула Рию, в самом деле не приуменьшая боль. Вышло… не очень приятно, но этого было достаточно, чтобы убедить ребёнка в безболезненности укола. Дверь внезапно распахнулась, и за ней оказался встревоженный Аполлон. — Вы нужны, срочно. Там Минерва без руки пришла. Асклепий чуть не уронил шприц, бросившись вслед за Аполлоном из кабинета. — Гигиея, оставайся с Рией и возьми кровь, это важно. И тут же ушёл, не дождавшись от неё ответа. Услышанное потрясло богиню, и она сама была готова ринуться помогать отцу, но понимала, что должна оставаться с другим, не менее важным пациентом. — Что значит «без руки»? — С опаской спросила Рия. — Ничего такого, о чём бы нам стоило беспокоиться. — Ответила быстро Гигиея, погладив ребёнка по голове. — Мы боги-целители, так что с Минервой всё будет хорошо. Давай… фух, давай пока займёмся тобой. Я умею делать уколы не больно, так что дай сюда руку. В другой палате, где была подходящая койка, уже лежала Минерва с протезом из всеоружия, которому она придала форму паты — индийского меча-перчатки, идеально подходившего по форме отрубленной части руки, чтобы из неё не вытекала кровь слишком быстро. Это позволило ей не потерять сознание. Асклепий даже не сказал ничего, немедленно пережав жгутом руку Минервы и сняв всеоружие. Налившаяся внутрь кровь тут же выплеснулась на пол, запачкав плитку и ноги, но врачеватель даже не обратил внимание. Минерва сначала терпела, пытаясь хотя бы просто быть в сознании, но от потери крови и пережитой боли, оставшейся не просохшими на щеках слезами, она уже начинала вести себя неадекватно. — Я же… я же с-сейчас загнусь, да?! — Не смей унижать меня, Минерва. Молчи и не трать кислород, ты потеряла много крови. — Дак. да к-как так-то… я же богиня! — Боль от жгута вызвала у неё истерический смех. — Я не могу! Я не могу так! — Всё ты можешь. — Я не могу так просто сдохнуть! Не хочу! — В таком случае не мешай мне. Асклепий пусть и выглядел сосредоточенно, совершенно не был уверен в том, что делает. Да, Минерва продержится достаточно долго, чтобы ей оказали помощь, но средств на то, чтобы сделать всё правильно, было катастрофически мало. Хуже всего было осознавать, что подходящих обезболивающих у него нет, если только… — Гигиея! — Крикнул Асклепий что есть сил. Дочь пришла тут же, шокированно уставившись на истекающую кровью Минерву. — Неси героин. Будем зашивать. В этот момент что-то во взгляде Гигиеи изменилось, когда она посмотрела на обрубок руки. — Что там такое? — Он посмотрел на руку. — Твою мать. Под кожей чуть ниже жгута растекалась чёрная субстанция, чем-то похожая на ту, которой заразилась Рия. Кровь мерзостей распространялась по её телу даже после того, как она обрезала заражённую руку. У них нет от этого лекарства. Однако, в голову пришла отчаянная мысль, внушившая слабую, но надежду. — Ты взяла кровь у Рии? — Д-да! — Срочно сюда, можешь не менять иглу. Именно это Асклепий нашёл в крови Рии, пока та ещё спала в купальне. Её клетки не просто не поддавались заразе мерзостей, а поглощали их. Врачеватель понятия не имел, как это работает, ведь подобное нарушало целую кучу законов иммунологии. Кровяные клетки, тромбоциты, лейкоциты и прочие просто-напросто пожирали хищные клетки мерзости, таким образом самоочищаясь. Это не было похоже на обычный фагоцитоз: клетки мерзости соприкасались со здоровыми и просто исчезали, сливаясь с ними будто по своему желанию. Впрочем, в их нематериальном мире возможны любые чудеса. Теперь ставка была сделана на то, что клетки в свежей крови Рии смогут если не спасти Минерву, то выиграть ей время. Гигиея тем временем подготовила и обезболивающее, и свежую кровь. Асклепий не стал ждать, введя и то и другое. Первая реакция на героин у Минервы могла быть какой угодно, особенно на самопальный, который он изготовил сам, не имея на руках всех технологий, что есть у людей в реальном мире. — Держись, сейчас должно стать легче. За время лежания на койке Минерва успела несколько раз перейти из состояния тихого нытья в истерический припадок и обратно. Так и сейчас она захлёбывалась слезами. — Я… я… я с-совсем как-к ч-человек! Беспомощная калека, уф… и-и п-при смерти! Зачем, зачем я только отрубила её, боги, а-а-а! — Ты должна была это сделать. Ради нас, ради меня. — Ради тебя?! — Она снова засмеялась вперемешку с криками. — Что ты такое говоришь?! — Что угодно, лишь бы ты была в сознании. Мне нужно понимать, когда препарат подействует. Или ты хочешь, чтобы я зашивал рану, пока ты визжишь, как овца резаная? Она ему не ответила, продолжая стонать от адской боли. Она умоляла его закончить мучения, убить, пока никто не видит, но тот не отвечал, пока наконец Минерва не замолчала, уставившись в потолок. Да, наркотик подействовал, причём как надо. Кровь Рии тоже принесла свои результаты. Расползание чёрных нитей по венам Минервы остановилось, хоть и не исчезло сразу. Ждать было некогда, и Асклепий приступил к последнему этапу — зашиванию. Несмотря на то, что в их мире есть кровь и её тела, у богов никогда не было инфекций, и оттого можно было быть уверенным: рана Минервы не заражена, а значит можно закрывать её полностью. Повезло с тем, что хватило кожи на руке пациентки, и вскоре рана была полностью зашита. Критический момент прошёл, теперь… теперь оставалось только ждать. Асклепий велел никого не впускать в палату кроме Гигиеи. Сам же врачеватель остался на месте, не отходя ни на шаг. Остальные боги стояли под дверью, тут же осыпав вышедшую вопросами. Впрочем, ответов на них пока не было. «Жить будет, но как… не знаю» — всё, что смогла ответить Гигиея. Ей было не до ответов. Она вернулась к Рие, которая сама была на грани того, чтобы заплакать. Оно было и понятно, но кто теперь кроме Гигиеи сможет её успокоить? И это хуже всего. Да, они спасли Минерву, вырвали её из лап смерти, но так просто это из головы не выбросить и не успокоиться. А ведь сейчас Гигиея должна делать вид, что всё не так плохо, чтобы не сделать хуже другому пациенту, который не меньше нуждается во внимании. Это проклятие всех врачей: сейчас ты борешься за чужую жизнь, а уже через минуту должен вести себя так, будто ничего не произошло. Ещё и эта кровь, эти миллиарды микробов под ногами и на руках… От приступа мизофобии Гигиея побледнела и была готова потерять сознание прямо на глазах у девочки, но выстояла. Ценой последних усилий она улыбнулась ей, когда та спросила, всё ли в порядке. — Да, — одними губами произнесла Гигиея, — всё будет хорошо. Во всей этой суматохе никто и не вспомнил про нового гостя обители, который молча наблюдал за происходящим в тенях. Мунин умел скрываться, когда это было необходимо. Пока все стояли у палаты Минервы, ворон нашёл книги, которые та принесла с собой. «Библия, Коран и Тора… умно. Значит, ради Бивёрста вы пошли на такие жертвы. Да, вы достойны хранить его» На самом деле Мунин солгал богам. Бивёрст нельзя создать так просто. К тому же он не был уничтожен. Его съел Мунин по приказу хозяина, чтобы передать кому-нибудь, кто сможет правильно распорядиться столь серьёзным артефактом. Многие великие сооружения и вещи богов тоже увядают, но по-своему. Так, например, Бивёрст со временем становился всё меньше, обретая более материальные и даже скучные черты. Всё меньше он был похож на радужную тропу, и всё больше становился похож на настоящий мост, сначала железный, потом каменный, потом деревянный, а после превращения в дверь он обрёл форму маленького железного ключа, коими часто запирают старые замки в погребах и кладовых. Стоит взять его в руки и воткнуть в воображаемый замок, как он тут же создавал дверь в тот мир, который тебе необходим. Мунин срыгнул его и взял в лапки. Теперь эта ноша ляжет на их плечи, и пусть ворону не были присущи черты людей и богов, он испытывал свою собственную, воронью надежду, что последняя воля хозяина будет исполнена.