***
Облака давно рассеялись, но воронка из туч так и не разошлась вокруг столба света. С тех пор, как Аврора передала сообщение, мощность этого луча выросла до такой степени, что она уже не могла замерять её никакими приборами. Оставалось только считать на калькуляторе и записывать показания примерно, по памяти, вспоминая формулы расчёта. Она сидела у открытого окна на веранде, чтобы хоть как-то сбавить летнюю духоту. Её чувство магии так и било тревогу, будто она лежит на рельсах, пока над её головой проезжает товарный поезд, и это при том, что вокруг была гробовая тишина, даже птиц не слышно. Внезапно, когда время перевалило за полдень, и Аврора записывала новые показания, она услышала, как со стороны колодца зазвучала… музыка? Этот до омерзения нежный женский голос на пару с кисловатым итальянским тенором она узнает с первых слов. Эту песню постоянно слушали родители Таруса по поводу и без, в целом обожая итальянскую музыку и культуру того времени, когда рыженькая Аврора и беловолосый Тарус ещё вместе под столом дрались за деревянный грузовичок с нарисованными зверями. Даже имена им дали из итальянских и латинских слов: ей — Aurora, что значит «Рассвет», а ему — Taurus, «Бык», «Телец». Правда, при заполнении свидетельства о рождении вышла опечатка, и решили оставить Тарус. И снова эта песня, так въевшаяся в подкорку. «Ci sarà… Una storia d'amore ed un mondo migliore…» — Какого хрена? Она выбежала на улицу, чтобы убедиться наверняка. Да, это однозначно та самая дурацкая песня. Из всех сотен тысяч возможных песен кто-то включил именно её там, в колодце, у самого Истока. «Ci sarà… Un azzurro più intenso in un cielo più immenso…» Только один дурак мог догадаться, что Аврора обратит на эту песню внимание, хочет она того или нет. «Ci sarà… La tua ombra al mio fianco vestita di bianco…» Невзирая на опасную близость к Истоку, Аврора не могла проигнорировать это, и со всех ног побежала в подвал. «Ci sarà… Anche un modo più umano per dirsi ti amo di più» Терпя нарастающую головную боль и двоение в глазах, она спустилась. От ослепительного света сияющей ивы пришлось закрыть глаза руками и идти почти что наощупь, но она таки нашла источник звука. Это была маленькая круглая колонка, к которой скотчем был привязан сотовый телефон. Пришлось чуть ли не ползти от боли, но Аврора выбралась из подвала до того, как Исток превратил бы её мозг в желе. — Уф… надеюсь, оно того стоило… Стряхнув грязь с колен, Аврора ушла поближе к лесу, где ей стало полегче, и она наконец смогла включить телефон и остановить песню, поставленную на повтор. На обоях была фотография Таруса, держащего листок бумаги с надписью «Открой аудиозапись «Аврора». По его выражению лица было понятно, что это не какая-то шутка, и, видимо, у них проблемы со связью. Кроме того, фотография была сделана явно не рядом с порталом, а в больничной палате. «Всё-таки ты остался рядом с ней… хорошо». На телефоне не стояла блокировка, и Аврора быстро нашла нужный файл. Это была диктофонная запись. «Я хотел бы прийти сам и помочь тебе, но я не могу отойти от Рии ни на шаг. Прости меня. Тебе лучше послушать то, что сейчас скажут. Не отправляй нам ответ и просто будь готова. Я верю, что ты справишься». Голос затих, и вскоре на английском заговорил некто второй, не знакомый Авроре. «Запись работает? Да, хорошо, буду говорить медленно. Здравствуйте, Аврора! Меня зовут Эрик, мы сейчас находимся рядом с вашим порталом и хотим предупредить вас, что ваш Исток достиг опасного уровня мощности». — А я типа не заметила! «Это может спровоцировать сопряжение реальностей. Мы не знаем точно, но скорее всего причиной происходящего может быть чьё-то воздействие извне. Кто-то из нематериального мира пытается пробиться к нам и к вам в частности. Мне сказали, что вы имеете образование медиума, так что вы в курсе, что может произойти. Будьте готовы ко всему и вооружитесь, если есть возможность. Найдите безопасное укрытие. Мы же со своей стороны попробуем как-то стабилизировать ситуацию». Снова зазвучал голос мужа. «Перескажу вкратце: отойди подальше от Истока и будь готова защищаться. Возьми что-нибудь с чердака и всё самое необходимое. Как мне сказали, дел тут на пару дней, максимум неделю. И… фух, береги себя. Всё путём. Нам не привыкать, правда?» — С тобой спокойно не поживёшь. — С улыбкой ответила невольно Аврора. «Согласен. Ну всё, до встречи» Аврора даже улыбнулась от неожиданного ответа. Неужели она настолько предсказуемая, что он заранее записал ответ на её фразу? — Вот же… хитрый жук. Видимо, у них на той стороне не так всё плохо, раз Тарус даже позволил себе так пошутить. Хотелось в это верить. Аврора прекрасно понимала, в какую опасность угодила, и она не стала медлить, тут же вернувшись домой. Предупредив Хрыча, чтобы он не выходил из дома, она заперла его и наказала охранять до её возвращения. На него, равно как и на Малилая, извержение Истока сказалось очень даже положительно, так что они были сильны как никогда. Собрав всё необходимое, Аврора ушла в лес, в одно конкретное место, где под брезентом и ветками стоял зелёный бронеавтомобиль с уже проржавевшим кузовом. Внутри него можно было укрыться на время беды, а в качестве приятного бонуса на крыше был выход для стрелка и пулемёт с ещё целой заряженной лентой. Эта машина однажды уже спасла им жизнь, когда они пересекли границу с Польшей, убегая от очагов заражения серым поветрием. Царапины от пуль и треснувшее стекло со стороны переднего пассажира красноречиво напоминали о том дне, когда им пришлось убить живого человека ради спасения, снова. Здесь Аврора и планировала пережить эти дни. Воды и еды ей хватит дня на два, и случись что — Малилай выручит. — Значит так, лесовичок, — она инструктировала духа, раскладывая костёр рядом с машиной, — зови меня в любое время дня и ночи, если что-то услышишь или увидишь со стороны Истока. Музыка, речь, стихи — что угодно. А если оттуда вылезет что-то непохожее на Таруса — тем более. — Лес с ума сходит. — Напряжённо ответил Малилай. — Надеюсь, у тебя есть план. — Нет плана никакого. Мы будем ждать, пока Тарус не разберётся с этим с той стороны. Мы бы могли запечатать Исток, но тогда рухнет барьер, и этот лес пожрёт нанитами. Внезапно леший поднял голову, вглядываясь в просвет между кронами деревьев. — Кажется, это произойдёт в любом случае. Аврора посмотрела вверх, увидев, как у светового столба, который было видно из любой точки их леса, появились странные вытянутые кармашки из того же белого света, похожие на растянутые плёнчатые пузыри. От переизбытка энергии барьер в самом деле начал таять. Но стоило только обратить на это внимание, как Малилай тут же опустил голову, учуяв что-то. От приближения противоестественного нечто он припал к земле, встав на четвереньки. Человеческая кожа слезла с него, разрываясь, как бумага, обнажая тот самый древовидный ужас с конским черепом вместо головы. — Кто-то здесь… мерзкий.***
— И ради этого Минерва рукой пожертвовала?! — Разгневался Посейдон. — Ради того, чтобы эта мразь всё это время ключ прятала?! — Не спеши. — Аполлон остановил сородича. — Эти книги всё равно нам были нужны. Видимо, нас проверяли. — Проверяли?! — Он подошёл к Аполлону вплотную и уставился на него, заговорив полушёпотом. — Вороны — подлейшие из птиц. Помяни моё слово: над нами издеваются. — Прекрати быть параноиком. Неважно, чего хочет эта птица. Главное, что у нас есть этот ключ, а вот что он открывает — узнаем. — Полезешь первым в не знамо куда? — Конечно, ты-то артачиться будешь до последнего. Пока решишься, нас уже мерзости пожрут. Намеренно толкнув Посейдона плечом, Аполлон прошёл мимо него. За всем этим молча наблюдали Рия и Гигиея. Первая снова потребовалась, как переводчик для слов Мунина, пока вторая просто стояла у неё за спиной. Она решила вмешаться только тогда, когда Посейдон сам начал уходить. — Может, нам стоит поговорить? — Богиня бережно коснулась его руки. — Не лезь, Гигиея. И ушёл на улицу, к одному из мысов. Настроение было у всех никудышное. Рия чувствовала это, но не могла ничем помочь. Обитель наполнилась апатией, гневом, раздражением — всем самым нехорошим, что всплывает в голове, когда тебя настигает череда плохих событий. Зевс перестал показываться на глаза от слова совсем, Посейдон не мог отвечать ничем кроме как оскорблениями, а Аполлон уже не улыбался, как раньше. Разве что Гигиея старалась держать себя в руках, но Рия видела, что и это всего лишь маска. Врачевательница тоже осознавала это. Дело близилось к вечеру, и она отвела подопечную в её комнату, где помогла уложиться. Рия не возражала, сама чувствуя, как дрёма приближается к ней. — Мне страшно. — Поделилась Рия. — Вдруг опять мерзости придут? — Не придут. Мы, боги, можем не спать сутками, так что мы будем охранять тебя. — А если вы уснёте? — Не уснём, правда. «Сегодня уж точно…» Погладив ребёнка по голове, Гигиея ушла, на всякий случай оставив дверь открытой. Теперь пора заняться другими пациентами, коих тут стало слишком много. Пожалуй, стоит начать с самого критичного — Посейдона. Тот стоял у моря, пока там, куда он смотрел, поднимались метровые волны и выползали водные змеи. Они формировали круговые фигуры, собираясь в нечто большее, но стоило только превысить размер поднятой воды больше, чем на одноэтажный домик, всё падало, словно ею и не бог морей повелевает вовсе. Он заметил Гигиею ещё тогда, когда та только вышла из здания. — Что тебе нужно? — Ты знаешь, зачем я пришла. Она присела рядом. — Ты мне не нереида, чтобы меня успокаивать. — Да, правда… но ведь не только нереиды тебя успокаивали, особенно в последние годы. — Просто у меня не было выбора. — Буркнул Посейдон, после чего снова начал двигать воду. — Будь моя воля, я бы сейчас на Старике Океане так вызверился, что мир бы затопило похлеще того Ноевого дождика. Последнее было произнесено с каким-то особым, ядовитым презрением. Посейдон часто любил сравнивать поступки из историй других богов только для того, чтобы сказать, как он сделает это лучше. В этом была вся его натура: он сильнее, умнее, могущественнее всех, и хоть ты расшибись, а он не изменит своего мнения. Правда, реальность оказалась куда более… приземлённой. Стоило смертным забыть о нём, как у Посейдона тут же осталась только крупица его сил, этот бесполезный трезубец и проблемы с головой. — Тартар бы побрал этих людей. Всё из-за них и их веры. Воображали всю мою жизнь, что я — жаждущий власти тиран, и теперь я не знаю, как вести себя иначе. А, может, я вообще никогда не был другим? Ха, тогда, наверное, и не в людях дело. Просто я с рождения — злобный изверг. — С какого именно рождения? Помнится, вас родили титаны. — Трудно назвать рождением сначала съедение, а потом побег из отцовского чрева. Снова испытав неудачу в попытках создать что-то большое из воды, Посейдон махнул рукой и сел на камень напротив Гигиеи. — Кому расскажешь сейчас такое — не поверят. Кто же знал, что всё это выдумка, как и наша жизнь. Стоило людям усомниться в том, что мы — настоящие, как я тут же оказался на обочине судьбы. Олимпийские боги? Ха! Кучка волшебников-отшельников в пространственном пузыре, ничего более. — Пространственном пузыре? — Переспросила Гигиея. — А ты что, не знала? Я как-то попробовал отсюда переплыть море, чтобы оказаться на другой стороне острова. Вот только стоило исчезнуть острову за горизонтом, как я через несколько часов увидел его на другой стороне. Гигиея сразу поняла, что имел в виду Посейдон. Выходит, их маленький мирок сам становится всё меньше и меньше. Зевс говорил о чём-то подобном. Если в пространственном пузыре попытаться выйти через его край, то ты просто окажешься в противоположной точке. — И каков размер пузыря сейчас? — Диаметр примерно пятьдесят километров. — Вот оно как… печально. — В твоих словах так и свозит это: ты давно смирилась со всем, а я — нет. Он всплеснул руками. — Оглянись вокруг. Это всё, что осталось от нашего величия. Жалкий остров. А когда-то мы в самом деле правили миром, ну или хотя бы большей его частью. Вот только мы стали не нужны людям, и они забыли о нас. У меня была власть, я мог пожелать что угодно и кого угодно, если это не мешало тем, кто мог мне что-то противопоставить, а таковых было немного. — Но ведь и в такой жизни есть плюсы: нет толпы жалобщиков. — Жалобщиков можно было сбросить в море или превратить в червей, а теперь я даже им не нужен. Ты не представляешь, как меня это терзает. Власть — страшнейшая из зависимостей, и ломает от неё не так ярко, но куда дольше и сильнее. Меня не отпускает до сих пор. — И поэтому ты так злишься? — О-о, милая Гигиея, ты даже не представляешь, сколько у меня причин гневаться. Потеря могущества — только вершина айсберга. Добавь к этому жажду роскоши, женщин и почёта. И хуже всего, что я не могу понять, что из этого действительно моё качество, а что придумано людьми и навязано их верой, будь она трижды проклята. Может… может на самом деле я тоже какой-нибудь пастух, как Зевс? Взял да и махнул рукой не вовремя, когда начался шторм, а все подумали, что я бог моря, начали мне подносить дары, сочинять легенды, а потом я забыл, кто я такой и откуда пришёл на самом деле, поверив в небылицы про побег из папиного пупка! А что, звучит разумно. Он выдохнул, не находя больше слов, чтобы как-то выразить своё негодование обо всём и сразу. Только сейчас до него дошло, что он снова начал жаловаться на жизнь, как делал много раз до этого в присутствии Гигиеи. — Я ведь почему так зол… Нас терзает какая-то неведомая дрянь, а мы даже постоять за себя не можем. Я не знаю, как иначе реагировать, кроме как злиться и пытаться что-нибудь сломать или убить. Сначала погиб Дионис, потом Арес, а теперь, видимо, Минерве осталось недолго. — Не говори так! — Возразила Гигиея. — Отец не допустит, чтобы она умерла. — Ага, ещё бы он не допустил. Держится за неё, как младенец за сиську. Конечно, она ведь у него последняя из жён, оставшихся в живых! И плевать, что бывшая. Врачевательница переменилась в лице. Она хотела было высказать, что Посейдон перегибает, но тот опередил её, сказав правильное, но совершенно неожиданное слово. — Извини. Гигиея почти открыла рот, но запнулась. — Что? — Извини, мне не стоило этого говорить. Богиня была удивлена. Посейдон никогда не извинялся. Она могла привыкнуть к его вспышкам гнева, когда он крушил мебель и орал во всё горло, ругани и всему прочему, чтобы ему стало легче, но только не к этому. — Почему ты на меня так смотришь? — Да ничего, просто устала немного… — В таком случае не беспокой меня и иди отсюда. Я всё сказал. Могло показаться, что Гигиея не добилась никакого результата, но она знала Посейдона не первый день: тот смог поделиться переживаниями, а это уже значило многое. А ведь когда-то добиться банального разговора от великого бога морей было тем ещё испытанием, и пусть только ты попробуешь сделать что-то не так или как-то косо посмотреть, как на тебя тут же обрушивался гнев самого гневливого бога мира. Теперь же… теперь же боги стали мельчать, а вместе с ними и масштаб их эмоций. В самом деле, они стали так похожи на людей. Гигиея оставила Посейдона в покое. Пожалуй, импровизированный сеанс психотерапии можно назвать успешным. Богиня взглянула на луну, такую совершенную в своей иллюзорности, и решила не терять время, отправившись к отцу. Он до сих пор не выходил из палаты Минервы, так что и ему не помешала бы помощь. Внутри горела только настольная лампа, освещавшая блеск пятен крови и воды на стерильной плитке. Пока Минерва отдыхала, отец, видимо, решил убрать беспорядок. — Как она? Асклепий посмотрел на неё смертельно уставшими глазами и медленно кивнул. — Уснула. Думаю, к утру рана закроется окончательно. — А как реакция на обезболивающее? — Нормальная. Я боялся, что начнётся рвота или чего похуже, но все пошло, как надо. — Это хорошо… Гигиея обошла койку и недомытые части, коснувшись отцовского плеча. — Отдохни. Я посижу с ней. — Нет, — Асклепий закачал головой, — никуда не пойду. Его голос дрожал, а сам он говорил почти что выдохами, отчего его почти не было слышно. — Что-то случилось? — Гигиея заглянула отцу в глаза. — Я… я не врачеватель больше. Он отложил швабру, чтобы сесть на стул рядом. Руки сами сложились в замок, а голова завалилась вперёд, уткнувшись лбом в этот замок. — Что ты имеешь в виду? — Я попытался исцелить рану своей силой, но она даже не показалась. Ни единого миллиметра залеченной плоти. Ни капли активного эфира не осталось… От осознания услышанного у Гигиеи сдавило сердце, но ей нельзя сейчас показывать свои переживания. Вместо слов она просто обняла его. — Кажется, и моё время тоже скоро придёт, Гигиея. Я тут даже подумал, а какой теперь смысл сражаться за жизнь, если мы… Он поднял левую руку и взмахнул ею, будто развеял пыль. — …и так сотрёмся через пару лет, словно нас и не было никогда? Для чего я вообще жизни теперь спасаю, если им всё равно конец? Зачем Минерве помог? — К-как это «зачем»? — Возмутилась Гигиея, насколько могла. — Мы ведь врачи! — Тише ты, Минерву разбудишь. — Да, прости… просто мы должны это делать, разве нет? — Должны, но перед кем? Признайся себе, дочь, что мы это делали с надеждой на светлое будущее. А если у нас его отобрать, то что? Ответ в голову не пришёл. Оспорить логику отца было невозможно. Нет рациональной причины бороться за их будущее дальше, ведь даже если они одолеют мерзостей, то забытье и увядание всё равно настигнет их. Да, если они захотят переродиться, то они не исчезнут окончательно, но уже и никогда не станут прежними. «Вот так и выходит» — Подумала Гигиея. — «Лечим и спасаем только потому, что так захотелось…» И тут её осенило. В целом… это ведь и есть причина, почему они борются за жизнь. — Вот видишь, милая, ты тоже не знаешь. — Нет, знаю. Всё просто: потому, что мы сами выбрали этот путь и хотим идти им до самого конца. — Всего лишь? — Не всего лишь, отец. Мы тысячелетиями жили вместе с нашими врагами и друзьями, помогали людям, и неужели ты не хочешь, чтобы остатки этой идиллии продолжились ещё чуть дольше? Я… я даже знаю больше. — Она кивком указала на Минерву. — Ты ведь всё ещё любишь её, да? Хмурый взгляд упал на Гигиею, но тут же смягчился. Асклепий кивнул. — Узы Гименея не разорвать никому, я права? Он снова кивнул, еле-еле, но улыбаясь. — Тогда почему ты спрашиваешь, зачем ты спасаешь, если знаешь ответ? — Не знаю. Может… может, ты и права. Я так устал, что перестал мыслить о хорошем. Он выдохнул и встал, положив руку на плечо дочери. — Так и быть: я домою пол, а потом пойду посплю немного. Ты сама не устала хоть? — Нет, не очень. Я присмотрю за Минервой. Асклепий кивнул и принялся за уборку дальше. Гигиея помогла ему, насколько тот позволил, и вскоре они разошлись. Мрачные времена настали для олимпийцев, и впереди их ждут времена ещё хуже. Если есть хоть одна маленькая надежда, что за нарастающей тьмой придёт свет и спасение, то они должны побороться за неё, быть вместе, невзирая на старые обиды. Пусть эта надежда будет размером с один неделимый атом, но они поборются за неё. И Гигиея уже знала своё место в скорой битве за их будущее. «Я не дам вам умереть, ни телом, ни духом» Ночь в обители была спокойной. Мерзостей не было видно ни на горизонте, ни в обителях других олимпийцев. Зевс крепко спал, пока Аполлон всю ночь искал информацию о Рае в христианских, иудейских и мусульманских священных текстах. Правда, как оказалось, сопоставить сходства разных религий было куда сложнее, чем представлялось изначально. Бог солнца так погрузился в чтение, что даже сумеречное помешательство не настигло его. К утру он вымотался, но был готов попытаться открыть дверь в Рай. Благополучно ночь прошла и для Минервы. За время сна она оправилась от шока, и её рана затянулась. Хотя теперь вместо руки и будет только культя. Асклепий запретил ей вставать, но та даже слушать его не стала, вяло доковыляв до сада, чтобы посидеть на солнце. Там же Аполлон и собрал всех остальных, чтобы вместе открыть проход. Даже прилёта Мунина дождались. Однако, чтобы не было неожиданностей, все держали дистанцию в пять шагов от места, где будет открыта дверь. — В общем, — начал Аполлон, держа ключ в руках, — я отказался от идеи представлять единый Рай для всех религий. Отличия, как оказалось, там слишком значительны, и общую картину я представить не смогу. Кроме того, я решил подстраховаться: мы попытаемся открыть проход в христианский Рай, поскольку он… самый безопасный. — То есть? — Спросила Минерва, уже опиравшаяся здоровой рукой о плечо Асклепия. — Судя по записям людей и заповедям их Господа Бога, он, возможно, не станет нас уничтожать на месте. Аполлон даже умилительно улыбнулся, чтобы как-то скрасить новость о возможной кончине всех присутствующих, если они попытаются проникнуть в мир чужого бога. — Как бы то ни было, выбора у нас нет, верно? — Спросил Посейдон. — Я не вижу его, так что… хах, с богом? — Открывай уже. Рия стояла дальше всех вместе с Гигиеей. Перед тем, как собраться здесь, девочку попросили снова наложить получившийся у неё вчера щит, но уже на каждого из присутствующих, в том числе и на себя. Как это ни странно, но такое количество использованных заклинаний никак не повлияло на самочувствие Рии. Ей это даже понравилось. — Момент истины. Аполлон закрыл глаза, представляя перед собой бескрайние солнечные поля, парящие где-то в небесах, и при этом постарался вызвать у себя как можно больше счастья, которое, судя по описанию, ждало всех, кто попадёт туда. В сердце будто молнией ударило, когда ключ вошёл в замок появившейся двери. Это была совершенно обычная дверь из тёмного дерева, поверхность которой была поделена на три вырезанных прямоугольника. Таких дверей в мире в целом много, особенно во всяких офисных зданиях или государственных учреждениях, где не особенно заморачиваются над дизайном. Даже золотая плавная ручка двери никак не скрашивала её… обычность. Аполлон повернул ключ и взялся за ручку. «Только бы всё получилось…» — Можешь в этом не сомневаться. У вас всё получилось. — Неожиданно ответил кто-то по ту сторону двери. Аполлон тут же отпустил ручку. Остальные отошли подальше. — Кто ты? — Спросил громко Аполлон. — Открой дверь и узнаешь. Это будет нетрудно. — Какие гарантии, что меня не поджарят, как только я её открою? — Никаких. Мне не пристало взывать к языческому богу о вере, но… просто доверься. — Ла-адно, я захожу. Дверь открылась, и за ней олимпийцев ждала просторная, но почти пустая комната с белыми стенами, деревянным потолком и небольшим окном напротив входа. За письменным столом под этим окном, сложив руки в замок, сидел с заплетёнными в две косы каштановыми волосами человек. Точнее… некто, похожий на человека, с большими белыми крыльями, которые даже в сложенном виде выглядели внушительно. Сами же черты лица у него явно напоминали что-то среднее между мужчиной и женщиной, словно взято всё самое лучшее и от тех, и от других. — Проходи, Аполлон. Мне велено ожидать вас. Неизвестный встал из-за стола, зашелестев полами сине-белых одежд. Вместе с этим он взял тонкий посох со свечой на конце, который до этого лежал у стены. Бог солнца вошёл первым, перед этим оглянувшись на остальных. Крылатый подошёл ко входу поближе, жестом приглашая остальных войти. — Проходите все. — Внезапно он посмотрел на Рию. — Особенно ты, дитя. — Хм, не знал, что вы умеете разговаривать на греческом. — Заметил Аполлон. — Здесь нет чужих или своих языков. Все говорят и понимают одинаково, как если бы все говорили и понимали на одном языке. Сначала олимпийцы не решались войти, но, почувствовав ауру безопасности, которую излучал этот ангел, оставили страх и вошли по очереди. Вскоре внутри комнаты стало тесновато, особенно Пантагностису и Мунину, которым пришлось сесть на чьё-нибудь плечо. Пантик выбрал хозяйку, в то время как ворон, держа в лапке ещё и ключ, предпочёл узкое плечо Рии. — Может, представишься? — Спросил с подозрением Посейдон. — Конечно. — Спокойно ответил неизвестный. — Меня зовут Гавриил. Я архангел и был послан сюда, чтобы встретить вас и отвести к моему господину. — Господин — это… как вы его здесь называете вообще? — Создатель, Господин, Бог, Господь. У него много имён, но так или иначе, когда мы говорим о нём, мы понимаем, что говорим о нём. А теперь, если позволите… Архангел коснулся открытой двери, но Гигиея, стоявшая рядом, задержала её рукой. — Не волнуйтесь. Вы сможете вернуться к себе в любое время. — Он слегка наклонил голову набок. — К тому же ключ у вас, разве нет? Врачевательница, немного подумав, убрала руку. Дверь закрылась и открылась снова, и все вышли на улицу. Яркий свет солнца ударил в глаза, являя чужакам бескрайние поля, холмы и леса, простиравшиеся на сотни и сотни километров вокруг скромного домишки за их спиной. Вдалеке виднелись такие же здания самых разных видов и размеров, словно сделанные по самым сокровенным желаниям самых разных людей со всех уголков мира. И эта пасторальная картина не была бы столь завораживающей, если бы не гигантский, просто не поддающийся измерению дворец, затмивший половину неба на горизонте и дальше него. Любая вещь, будь то облако, птица или даже самолёт — всё бы показалось бесконечно крошечным на его фоне, как бы близко или далеко оно не оказывалось от этого здания. Стрельчатые, куполообразные, плоские — все крыши всех архитектурных стилей каким-то непостижимым образом гармонировали между собой в этом строении, невозможно заметном отовсюду. Пожалуй, если бы этот дворец оказался в реальном мире, он бы отобрал у Земли её солнце. У олимпийцев не нашлось слов, чтобы как-то отреагировать на это чудо. Да, они знали, что попадут в мир самого могущественного бога в истории, но они и понятия не имели, что его сила и сила верующих в него людей даже сейчас способна поддерживать… почти что вселенную. — Хах, — слабо усмехнулась Минерва, — как я поняла, нам прямо туда, наверх? — Да. — Ответил спокойно Гавриил. — Я бы предпочёл пройтись пешком, но время не ждёт, так что будем действовать быстро. Взяв в обе руки свой посох, архангел распалил на его конце свечу. Он провёл ею по воздуху, и вслед за золотым огнём прорезался разрыв в пространстве. Он вёл в большой сад с заросшим в центре фонтаном. Гавриил прошёл первым, снова приглашая жестом остальных. Всё шло слишком гладко, и оттого насторожились почти все олимпийцы. Одна только Рия потерялась в этой красоте, заворожённая видами столь прекрасными и величественными, что из них не хочется уходить больше никогда. Она будто попала домой, только родителей рядом нет. Те же чувства, те же ощущения. У богов не было особого выбора, и они послушно прошли за Гавриилом, оказавшись посреди чудесной поляны. Садом это назвать было трудно, ведь под ногами не было земли, только крепкие цветущие лозы, пока над головами простирались густейшие кроны акаций. Даже скромный мраморный фонтан, напоминавший о рукотворности этого места, полностью зарос всем, чем только можно. Кроме цветов здесь росли фрукты, ягоды, как знакомые глазу, так и совсем чужие, каких не было даже в самых смелых предположениях. И запах… от такого изобилия цветов должны были слезиться глаза и чиханье бы стало причиной неминуемой гибели, но нет, всего лишь лёгкий аромат, замедлявший бой сердца и расслаблявший каждую клеточку тела. Вот как пахнет покой. Просто оказавшись в этом саду, олимпийцы уже постигли запах успокоения. — Нам налево, не отстаём. Гавриил провёл гостей через ветвистую арку. За ней их ждал высокий купол из сплетшихся лоз винограда, где под его самым центром стоял длинный деревянный стол, уже сервированный и уставленный всяческими блюдами и напитками. Стульев было ровно семь, как раз для каждого из пришедших кроме архангела. — Он скоро придёт, так что присаживайтесь. Чувствуйте себя, как дома. И ушёл, создав новый разрез в пространстве, который вёл в те же бескрайние поля. Олимпийцы переглянулись, потом осмотрелись вокруг. Выглядело всё… просто чудесно, завораживающе, великолепно, и оттого подозрительно. — Как думаете, в какой момент мы угодили в ловушку? — С улыбкой спросил Аполлон, присаживаясь первым. — С того момента, как открыли дверь, полагаю. — Ответил Асклепий. — Ну, в таком случае… мы можем всё ещё открыть дверь и уйти. — Прибереги это на потом, — ответила Минерва, — пока не станет ясно, надо бежать или нет. Она уже ходила без чужой помощи. Это место как-то влияло даже на самочувствие. Не то чтобы рука отросла прямо на месте, но по крайней мере богиня чувствовала себя здоровой, насколько себя чувствует здоровым человек, лишившийся руки. Гигиея усадила Рию рядом с собой, чтобы они отдохнули, но как только та потянула руки к тарелке с клубникой, богиня её остановила. — Погоди, не надо. Мало ли что здесь можно есть. Девочка послушалась, положив руки на колени. Остальные олимпийцы расселись, пока последний стул, стоявший в конце стола подальше от прочих, не остался для Зевса. — Полагаю, особого выбора у меня нет? — Ну, можешь сесть мне на коленки! — Усмехнулся Аполлон. Зевс махнул рукой и пошёл к своему месту, как вдруг в одной из арок показалась фигура в белых одеждах, похожих на те, что носит Гавриил, но без голубой ткани. Только лишь белый, сияющий белый. — Простите, но… этот стул для меня. — Сказал он с добродушной улыбкой. Олимпийцы оглянулись на визитёра. Впрочем, знакомая всем и вся короткая борода и косматая голова выдавали его полностью. У всех замедлилось дыхание. Нет, это не было явление божества под громогласные трубы, молнии и нестерпимый свет, но сила, которую он источал, была так сильна, что одно его присутствие заставляло трепетать. Именно этого лишились греческие боги. Когда-то и они одним своим присутствием могли довести человека до величайшего счастья или невероятного ужаса, но теперь им пришлось самим ощутить на себе силу истинного величия. — Так, значит, люди тебя правильно описывали. — Первой ответила Минерва. — Бог, верно? — Не совсем. — Ответили ей. — Я его сын. Иисус Назарей, приятно познакомиться. — Так а разве вы не… ну, одно и то же или типа того? — И да, и нет. Истинный облик Отца не вынести никому, так что его волю и силу в равной степени выношу я. Можете считать, что я — это Он, но более простой для понимания. Иисус подошёл к своему месту и сел, только тогда обратив внимание на всё ещё стоявшего Зевса. — Не стойте, присаживайтесь. — Так мест же нет. — Как же нет? Вот одно есть. Он указал на место, где сидела Рия. Правда, когда олимпийцы оглянулись, девочки там уже не оказалось. Все тут же встали, готовые сразу нанести удар, без предупреждения. — Где она?! — Первой рявкнула, что удивительно, Гигиея. — Ей ничего не угрожает. — Всё с той же спокойной улыбкой ответил Иисус. — Рай не предназначен для мучений. Кроме того, нам не стоит впутывать в происходящее это дитя. — Ага, как же. — Прошипела Минерва, уже потянув руку к ножнам всеоружия. — Уже небось чувствуешь, насколько она сильна, и решил себе прикарманить. — Каждая жизнь сильна в равной степени. — Пожал Иисус плечами. — И тем не менее, я лишь исполняю желание одного человека. Вдобавок к этому я хочу уберечь её от того, что она могла бы услышать здесь. Внезапно перед глазами олимпийцев предстала Рия, пусть и потерянная, но живая и здоровая. Её унесло далеко отсюда, снова на те холмы, откуда они пришли. — Вы ведь пришли за ответами? Спрашивайте, я дам отвечу на все вопросы. Видение пропало, и все переглянулись, но пока не сели за стол, всё ещё готовясь к худшему. Первой решилась говорить снова Минерва. — Мерзости, пожирающие нас — твоих рук дело? — Нет, — Иисус покачал головой, — эти чудовища прибыли не отсюда и даже не из Преисподней. Их происхождение выходит за рамки существования мира богов и людей. Они прибыли извне. Вы пока присаживайтесь, перекусите: я сам всё это приготовил.***
Рия только моргнула, как тут же очутилась совсем в другом месте. Она даже не упала, просто появилась, лёжа на мягкой траве. Над головой вместе с небом шелестели высокие тёмно-зелёные сосны. — Ой, куда это я… Девочка села, оглядываясь по сторонам. Вокруг снова расплылись бескрайние поля и холмы, на пологом склоне одного из которых она и сидела. Впереди снова виднелся этот невозможно огромный дворец, и совсем рядом стояла босая высокая незнакомка в голубом платье и широкой соломенной шляпе с нежно-розовой лентой, завязанной в цветок. Она стояла перед деревянным мольбертом и рисовала масляными красками пейзаж. Рия не знала, что делать. Ей снова стало страшно, и она не могла даже встать. Едва хватало сил, чтобы позвать на помощь. — Тётя Гигиея! Где вы?! Женщина резко обернулась, испугавшись тревожного зова. Она бросила инструменты, тут же поднявшись к ребёнку. — Ох, малышка, что случилось? — Спросила она испуганно, садясь на колени перед Рией. — Я… я случайно тут оказалась. Вы не видели Гигиею? Большая тётя, светловолосая и красивая. Посмотрев вокруг, женщина покачала головой. — Я здесь весь день одна. Девочка снова была готова заплакать, но тут незнакомка положила ей руку на колено. — Я не знаю, как тебе помочь, но… давай мы её подождем вместе? Рано или поздно она найдётся. — Мило улыбнулась. — Мы же в Раю. Здесь никто никогда не теряется. Пойдём, я как раз не занята. Рия взглянула на женщину. Её голубые, почти синие глаза и правильные тонкие черты лица не просто не тревожили, но даже успокаивали. Где-то там, внутри себя, девочка почувствовала, что этому человеку можно верить, и она коротко кивнула. Они вместе поднялись, и Рию повели за ручку к мольберту, картина на котором ещё была далека от завершения. — Любишь рисовать? — Ри… рисовать? Девочка замешкалась, не зная, что ответить. Её так быстро отвлекли от тревоги, что теперь стало неловко. — Люблю, но не умею… — А хочешь научиться? Можем начать прямо здесь. — Но я же всё испорчу. — А разве это важно? У меня слишком много красок и мольбертов, чтобы переживать из-за них. — Она усмехнулась. — Да и времени, пожалуй, тоже. Кстати… Женщина протянула руку. — Меня Карлия зовут. А тебя? Девочка посмотрела на руку и не нашла в себе сомнений, чтобы не ответить. — А меня — Рия. — Красивое имя. Красивое и лаконичное. Карлия присела и взяла обратно палитру и кисточку, протянув её ребёнку. — Скоротаем время, пока тётя Гигиея не придёт? — Давайте. Только… я совсем-совсем не умею рисовать. — Ничего, это поправимо. У тебя прекрасный талант. — Откуда вы знаете? Немного помолчав, Карлия с улыбкой пожала плечами. — Просто знаю, поверь.