***
Хорошо всё то, что хорошо кончается. И даже если в твоём доме половина окон и дверей отправились в лучший мир, это можно назвать счастливым финалом, ведь главное, чтобы близкие были живы и здоровы. Тарус ставил петли в двери между прихожей и верандой. Чтобы по ночам было не слишком холодно, пришлось попросить Малилая зарастить их лозами и корнями. Оказывается, домашний горошек отлично разрастается, стоит только духу леса приложить немного древней силы. Аврора же снова была у плиты. Раны зажили и, благо, без заражения, так что совсем скоро от них остались лишь едва заметные шрамы. Впрочем, ей так даже нравилось: навевало воспоминания о юности. Пока Рия опять гуляла в лесу под присмотром лешего, нашлась минута, чтобы остаться наедине. Тарус подошёл к Авроре со спины, приобнимая её за талию. Его бритая щетина больно уколола щёку, но Аврора не спешила отстраняться. Они снова вместе уже неделю как, но от этого чувство воссоединения после бури не угасало. В воздухе витала романтика и нежный, едва осязаемый огонёк в душах обоих рос сильнее с каждым днём. Кроме возвращения Рии Авроре впервые за долгие годы удалось увидеть кого-то ещё кроме своих близких. Она наконец-то познакомилась с Асами. И пусть эта женщина показалась ей жуткой, ушла она не с пустыми руками и кучей благодарностей, ведь теперь, благодаря этой целительнице, Аврора может стать матерью. Жизнь на этой ферме нелегка и требует постоянного труда, но уже очень давно они думали о том, чтобы принести в мир новую жизнь и подарить Рие брата или сестру. Теперь эта мечта может стать реальностью, и на этом фоне ещё одна загадочная седовласая для Авроры была точно фея-крёстная. Всего пару часов, пусть и сложных для целительницы и её пациентки, но проклятие, стоявшее в нутре Авроры годами, пропало, избавив от бесплодия. Однако были и вещи, которые тревожили сердце с тех самых пор, как всё вернулось на круги своя, особенно Таруса. Аврора, словно чувствуя это женской интуицией, в шутку спросила: — Как дела, как жизнь? На шуточный вопрос Тарус улыбнулся и закрыл глаза, покачиваясь с женой из стороны в сторону. — Всё просто замечательно. Я там дверь переделал, кстати. — Я видела. Недолгое молчание, пока Аврора мешала картошку в сковородке, и с Таруса всё-таки спала улыбка. Его тянуло к жене не только из любви, но и из-за желания унять холодящую тревогу в душе. — Я тут хотел спросить. Не то чтобы это было важно, но меня в последнее время преследует странное чувство. — М? Какое? — Сложно описать. Меня беспокоит Рия. Аврора слегка повернула голову, показывая, что теперь она вся внимание. — А что с ней не так? — Да всё так, просто… Чтобы этот разговор остался только между ними, Тарус перешёл на едва слышный шёпот. Однако даже с ним последнее слово показалось в голове слишком громким — имя. Как давно они не называли это имя вслух? Лет пять? Или вообще никогда с тех пор, как они поселились здесь? Аврора невольно сжала челюсть и на секунду закрыла глаза, мотнув головой. — Говоришь так, будто это что-то удивительное. — Нет, я понимаю, звучит тупо, но ты послушай. — Тарус отчего-то заговорил быстрее. — У неё её фигура, лицо и всё прочее, но я тебе клянусь: она будто стала говорить, как она. Даже… даже сидит на полу или кровати так же, как она. Как это правильно называется… подобрав ноги, точно. — Так удобная поза же. — Скептически ответила Аврора. — Я тоже так люблю иногда сидеть. — Но Рия так не делала никогда. Она либо на заднице всё время, либо качается из стороны в сторону. А сейчас… не только сидит, но и, клянусь тебе, смотрит глазами куда-то в пустоту, прямо как она. От услышанного Аврора рассмеялась и покачала головой. К тому времени картошка уже пожарилась, и её рассыпали по тарелкам. — Я даже не знаю, что тебе ответить. — Она полностью повернулась к мужу, добродушно улыбаясь. — Она ведь дочь своих родителей. Что в этом плохого? Впервые за долгое время Аврора видела, как её «хренов супергерой» стоял в почти детской растерянности, глядя куда-то в пол. Чтобы как-то разбавить обстановку, она обняла его и положила голову на его плечо. — Рия и вправду так сильно её напоминает? Аврора почувствовала плечом, как Тарус кивает. — Ну и пусть. Рано или поздно она должна стать похожей на свою мать, не так ли? — Да, всё так. — Сказал он со вздохом. — Вот и не дури мне голову. — Аврора хлопнула Таруса по спине. — Нормально всё будет, тебе просто нужно оправиться. И я уверена, что тебе скоро будет не до этого. — То есть? — Мне тут недавно рыба приснилась. Тарус отстранился, взяв Аврору за плечи. Его глаза стали такими непривычно большими от удивления, что жена засмеялась такой живой мимике. Сколько выражений лица прятала его борода, однако! — Ты серьёзно?! Так быстро?! — Ну да, ты ведь вернулся в удачное время. Не буду объяснять, как это работает, но я зуб даю, что беременна. — Но Асами тебя только неделю назад исцелила… Аврора пожала плечами, словно говорит о какой-то бытовой мелочи. Она в целом подавала вид, будто ничего серьёзного не происходит, словно так и должно быть. — Физически я была здорова всегда. — Она отошла к столу. — Ладно, фиг с ним, я есть хочу. Тарус стоял ещё с пару секунд, пытаясь справиться со своими чувствами. В один момент тревога сменилась настолько ярким счастьем, что пришлось закрыть рот рукой, скрывая неприлично радостную улыбку и желание сказать «как же я тебя люблю». У него нашёлся другой способ выразить свои чувства. Подойдя к севшей Авроре, словно заворожённый, Тарус упал на колени и обнял её, уткнувшись в плечо. — Эй-эй, ты чего? Ей ничего не ответили. Тарус был похож на маленького ребёнка, который только учится выражать свои эмоции. Эта скрытая чувственная натура, похороненная под грудой брутальности, упрямства и силы, даже для Авроры была чем-то новым. Нечто необыкновенное, что она так редко замечала в любимом. Впрочем, она догадывалась, что Тарус уже вёл себя так, в другом месте, в другое время, с другим человеком. «Я не смогу её заменить, но помогу забыть её…» Она улыбалась, гладя Таруса по голове. Однако в уголках сухих губ и на огрубевших от солнца скулах пряталась горечь, давно забытая, и вернувшаяся из забытья.***
Лес не спал. Древняя сила лесного духа созвала по одному живому существу из каждого уголка этого уже восстановившегося мирка, и всё ради того, чтобы собраться вокруг векового дуба, послушно ожидая его приказа. Хрущ, кузнечик, воробей, ласточка, кукушка, тетерев, заяц, лиса, даже волк пришёл, повинуясь воле Малилая. Но Рия не замечала этого чуда, безостановочно рассказывая лешему внутри дерева о том, как она здорово отдохнула в, как сказал папа, больнице. Ей не сиделось на месте, и в качестве своей трибуны она избрала одну из толстых ветвей, свисая с неё вниз головой. — А ещё ко мне постоянно приходил дядя Саймон! Он так смешно разговаривает, как и все там кроме папы. Я думаю, им надо сходить к ладапегу. Ой, нет, лодипегу. — Ты это о ком? — Ну доктор такой, который учит говорить правильно. — А с чего ты решила, что они говорят неправильно? У них просто другой язык. — Это как? — Рия склонила голову набок. — Типа как у змей — двойной? Или как у дятлов — длиннющий? — Нет, не в этом смысле! — Малилай быстро оказался в замешательстве. — И вообще, ты не гудеть мне под корнями пришла. Учись давай. Рия многозначительно расслабила руки, зависнув на одних ногах и высунув язык. — Я сосиська, я не могу учиться. — Щас как тряхну веткой. Протянутый, почти сценический вздох. — Ну ла-адно, уговорил. Она спрыгнула с ветки, устроившись поудобнее у основания дуба. Послушно стоявшие животные приблизились к ребёнку. Их примитивный разум был умиротворён силой Малилая, и потому они, даже видя рядом своих природных врагов, стояли смирно. — Аврора попросила меня, чтобы я отточил твоё ясновидение. Ты ведь ещё помнишь, как им пользоваться? — Сильно зажмуриться и захотеть смотреть чьими-то глазами? — Точно. Тогда слушай… И дальше шла скучнейшая лекция о том, как нужно грамотно выбирать животное для ясновиденья, какие у всех тварей разные глаза, размер и угол обзора, и как для маленькой Рии будет очень тяжело, если не опасно смотреть сквозь, например, пчелу, у которой тысячи и тысячи сегментов вместо одного большого глаза. Малилай был лучшим другом для игр в лесу, но когда речь заходила о животных и растениях, то он становился занудой. Рия не любила это в лешем, что демонстрировала всякий раз. Однако тот решительно не обращал внимание на долгие вздохи и распластанное лежание во всех позах. — Самые удобные для обучения глаза, то бишь больше всего похожие на человеческие, у свиней. Я бы посоветовал тренироваться на них, но, как видишь, свиней у нас нет. И в этот момент взгляд Рии зацепился за нового гостя. Разноцветный дух настоящего оленя, в котором душа текла даже в его ровных пропорциональных голове рогах. — Ух ты, смотри какой хорошик! — А, пришёл наконец-то. Ну да неважно, я почти закончил. Если хочешь — погладь его. Так вот… Девочка почти не слушала Малилая, отчего-то заворожённая, пожалуй, самым красивым зверем в их лесу. Она медленно подошла к нему, касаясь шеи, куда могла дотянуться. Нечто необъяснимое отозвалось в душе ребёнка песней восхищения, нежности и, как ни странно, чувства безопасности. Не боясь потом пахнуть шерстью, обняла оленя за шею, почти что повисая на нём. Сильный, крепкий, тёплый, как… как папа! Такая прочная ассоциация подкупила ребёнка мгновенно. — Что ты вытворяешь? — Спросил с усталым раздражением Малилай. Рия оторвалась ногами от земли, повисая на олене полностью. — Он такой здоровский! — Она запрокинула голову в сторону дуба. — Можно я с ним потренируюсь? От дерева послышался вздох. — Добро, у него зрение не очень удобное, но и не такое сложное. — Ура! Отпустив животное, Рия перебежала под дерево и закрыла глаза. От предвкушения она даже выровняла спину, чувствуя ответственность момента. — Главное расслабиться и повторить все те действия, которые в прошлый раз привели тебя к ясновидению. Думай об олене, думай о том, что он делает и… — Я поняла! Не шуми, пожалуйста. Послышался новый недовольный вздох, от которого даже крона дуба зашелестела громче, но больше Малилай ничего не ответил. Несмотря на наступившее лето, почему-то дни стали холоднее. На смену духоте пришла свежесть ветра и прохлада теней, от которой почти что чувствовалась сладость жизни. Глубоко вдохнув её, Рия и не заметила, как утонула в своих мыслях. Кроме них не осталось ничего: ни качающего кроны ветра, ни неудобных корней под ногами и спиной, ни даже собственного дыхания. Ей виделось, как прекрасное создание с большой душой, чья дымка тянется рогами вверх, бродит по полному токов жизни лесу в поисках мха и грибов. Даже просто кушая, оно казалось Рие прекрасным и благородным, и это чувство было настолько вдохновляющим, что детское воображение в один момент выскользнуло в мысли о густом лесе, его переплетающихся корнях, восходящих, словно цветы в поле, кронах, над которыми простирается нечто, что родители называли «небом». Рия никогда не могла его увидеть, и для неё это было чем-то сродни очень высокого потолка. Лишь тогда, когда она посмотрела на мир глазами отца, она успела увидеть на миллисекунды эту бездонную пропасть над их головами. Этого было достаточно, чтобы осознать, какой же мир большой. И что если представить нечто выше деревьев? Воображение рисовало мозаику из цветных токов жизни тысяч и тысяч деревьев, окружавших их дом, и, наверное, дальше таких будет ещё больше! А что же там, за лесом и в этой самой пропасти? Нечто, что родители называли «звёздами». На душе стало так легко, что Рие подумалось, будто она спит. Чтобы проверить это, она решила отвлечься на окружение, и обнаружила для себя, что её испуганно окликает Малилай. — Рия! Рия, проснись! Она открыла глаза, с удивлением обнаружив себя рядом с… собой. Леший тряс её, обмякшую и спящую на земле. При этом всё вокруг снова стало таким детальным и точным, что Рия сразу сообразила — она видит всё, как и должно. — Мамочки, что я натворила! Рия упала на колени перед своим телом, и на неё вдруг обернулся леший. — Рия?! Ты здесь? Малилай смотрел будто в её сторону, но будто не на неё саму. — Да! Да, я тут! Она в порыве испуга бросилась в объятия духа и к своему ужасу прошла насквозь. Однако Малилай почувствовал это. — Ворону мне в дупло… — Что?! Что такое?! — Я не вижу тебя, но, кажется, ты вышла из своего тела. Хотя погоди… Леший склонился к груди Рии, и отчего-то облегчённо вздохнул. — Слава Велесу, я уж думал, что ты и вправду умерла. Девочка закрыла рот руками в испуге. — Но я же тут! Я живая! — Да-да, не кричи только. Леший встал и хлопнул в ладоши, и стоявшее неподвижно зверьё вдруг разбежалось по разным сторонам. — Что нам теперь делать?.. — Спросила с дрожью в голосе Рия. — Ну, надо твою мать звать. — Малилай почесал затылок. — Она мастеровитая в этих делах побольше моего. Пойдём. Ох и сильно же успели перепугаться родители, узнав, что их дочь практически умерла, оставив своё тело в уязвимом положении. Мало, видимо, им было комы и этого кошмара. Впрочем, совсем скоро Аврора, которая больше прочих была на эмоциях, взяла себя в руки и помогла Рие вернуться обратно. Для неё это оказалось так просто, что напрашивалась мысль, а не делала ли она так раньше? Вникать в это не хотелось никому. Теперь у них впереди вся жизнь на то, чтобы разобраться со всем. В приоритете для семьи сначала оказался ужин, уборка, ещё немного ремонта, а там и до сна было совсем не далеко, как было вчера, неделю назад, месяц или годом ранее. Всё встало на свои места, почти. За окном ещё стояли светлые сумерки, но Рию уже погнали спать. Она не сопротивлялась: после такого насыщенного дня спать хотелось в самом деле. К тому же это делал папа, который всегда мог её уговорить. Так и сейчас он, уложив ребёнка в хлопковый пододеяльник, расщедрился на беседу. — Зря мама тебя пауками пугает. У нас здесь нет ни одного вида, который мог бы даже просто укусить тебя. — А откуда ты знаешь? — От неприятной темы Рия прикрылась пододеяльником аж до носа. — Тебе Малилай рассказал? — Нет. Я просто знаю. Они же такие маленькие, чё их бояться… зато в Австралии какие здоровые. Вот ладошку мою видишь? — Угу. — Так в Австралии они могут быть ещё больше. Большие, противные, кусаются ещё так больно, даром что несмертельно… вроде. — Не рассказывай больше, я боюсь… — Да ладно, они нас больше бояться, чем мы их. Мы же такие большие, что сапогом раздавим и не заметим, а они мелкие, прячутся по норам днём. — А они к нам в портал не заползут? — Нет, не думаю. К тому же если они сюда и вправду попадут, то помнишь, что с ними сделает Хрыч? — Съест? — Что? Нет, я имел в виду, что он их выгонит. — Нет-нет, он сам говорил, что таких больших пауков у нас нет, потому что он их всех съел! Я сама слышала! Папа, кажется, и вправду удивился, посмотрев куда-то в пустоту и запрокинув голову. — Интересно, надо будет спросить его об этом. — Он встал, погладив дочь по руке. — Ну ладно, Снежинка, я пошёл. — Ну-у-у! А если пауки придут?! Цвета его большой души были синими, зелёными и лишь совсем немного красными, но тут же потеплели, став оранжево-жёлтыми. — Не придут, ведь они боятся меня. Чтобы успокоить дочь, он прильнул к ней и поцеловал в лоб. В ответ Рия обняла его так крепко, как только могла. — Ты мой благородный олень, папа. Я люблю тебя, сильно-сильно! — Я, уф… я тоже тебя люблю. Девочка смогла с чистой совестью улечься, веря в силу её папы, который защитит её не только от пауков. Он всегда будет рядом, всегда её защитит, всегда будет любить, и это было лучшим лекарством от страха. — Спокойной ночи. Дверь наконец закрылась, и Тарус, едва сдерживая дрожь рук и тела, присел на пол. Невидимое пламя страха и боли от чего-то неизбежного охватило всё его естество. Он был похож на психа в приступе, тихо дышал, сдерживая порыв завыть, при этом заливая старый посеревший ковёр коридора солёными слезами. Старые воспоминания крючьями обвили сердце и разум, вызывая почти физическую боль. Младенческий плач, их ссора с Авророй, выстрел милосердия — болезненные осколки памяти впились в душу, и, казалось, никогда не должны были вернуться. — Ты не лев, Тарус. Ты — олень. — С чего вдруг? — Лев деспотичен, ленив и убегает из прайда после первого поражения. А олень… олень статен, красив и является лучшим символом рыцарства. Да, я уверена! Ты — благородный олень. Мой прекрасный олень, король леса. — В таком случае ты — моя королева. «Нужно… нужно успокоиться, это всего лишь ПТСР… как там Аврора учила? Вдох, выдох, вдох… выдох» Приступ закончился также быстро, как и начался. Тарус был готов поклясться, что только что видел воочию события прошлого, но это не могло быть правдой. Разум боролся с иррациональным страхом, но в конце концов победил, пусть и с трудом. Ему оставалось только стереть слёзы с лица и пойти спать. Никто не должен видеть его таким, никогда.***
Две недели назад, в другом месте, в другом времени. И снова яркое солнце, великий храм божий и почти осязаемое чувство безмерного счастья и спокойствия. Для местных время здесь текло иначе, и уход ангельского воинства даже никто не заметил, равно как и его возвращения. Даже если кто-то и увидел, как над небом летели крылатые воины, то точно не обратил внимания на то, что их стало на пару сотен меньше, чем обычно. Здесь всё вечно, всё бесконечно, бессмертно, так зачем о чем-либо беспокоиться? Осколок чувствовала себя плохо. Откровения о всех тайнах этого мира открыли ей и все пороки: те, что были, те, что есть, и те, что произойдут. Осколок знала даже те беды, которые произошли бы, если бы история пошла по иному пути. Так, например, если бы Разум не пробудил её, и Рия оставалась бы Рией, пусть и копией, она бы всё равно выбралась из хватки, остановив чудовище, но после этого никаких бы родителей она не увидела. Это была идея Минервы — солгать ребёнку, что Бивёрст не приведёт их в реальный мир, или, например, что её родители мертвы. Как только юная душа поверит в это, оставалось только внушить ей доверие к себе, чтобы Рия стала послушной и начала выполнять их просьбы, а после и приказы. Обладая самым сильным умом, Минерва кроме того не страдала от недостатка амбиций. Она надеялась на Рию и её силу, благодаря которой они могли бы обрести прежнюю власть и в самом деле вернуться в реальный мир, но не как смертные. Новый золотой век олимпийцев, новая эра их правления, и никто из них шестерых не умрёт от увядания. Это была мечта, до исполнения которой оставалось всего ничего. Однако как бы себя почувствовала Рия после такого? Это бы разбило ей сердце, уничтожило надежду на возвращение. А если бы она и попыталась сопротивляться или ослушаться, то у олимпийцев был инструмент подчинения — знания. Сколько ужасов мира можно рассказать ребёнку, который осознает их с первых же секунд, чтобы в конце концов задушить её волю к непослушанию? Пожалуй, совсем немного. Дальнейшая её судьба расходилась на две тропы, которые разделял только один фактор — Гигиея. Оказавшись в плену без клетки, Рия доверилась бы единственному богу, который относился к ней по-настоящему хорошо, и благодаря её помощи Рия бы смогла сбежать, вернувшись в своё тело. Именно это не исполнившееся добро против не исполнившегося зла стало решающей причиной, почему Осколок решила проявить милосердие к Гигиее и помочь ей переродиться на Земле. Остальные же просто заслужили быть предоставленными сами себе. В конце концов, этот отчаянный план по заточению Минерва хотела исполнить не ради зла, а ради своих близких и ради собственного спасения. И это лишь одно из тысяч зол, о которых знала Осколок. И даже несмотря на это, она знала и обо всём добре и благодетелях этого мира — единственной причине, почему Осколок отказалась от предложения Разума. Ради сохранения всего того, что она сейчас видела и чувствовала, она была готова пожертвовать собой, став ещё одной деталью в собственном плане по спасению Вселенной. Стоя на том самом холме, где они встретились с Карлией, Осколок застала её, ищущей кого-то вокруг своего дома. Выходит, битва прошла так быстро и незаметно… Вниз с холма начала спускаться уже не маленькая девочка, а взрослая высокая девушка в голубом платье с васильковыми узорами и длинными седыми волосами до пояса. Этот образ показался Осколку подходящим для того, чтобы передать свои послания. Их взгляды пересеклись, когда Осколок спустилась с холма. И если сначала Карлия выглядела тревожно, то теперь, застыв на месте, она положила руку на сердце. Она будто боялась сказать хоть что-либо, опасаясь спугнуть представшее перед ней видение. — Привет, я вернулась. — Осколок слабо улыбнулась, помахав рукой. — Ты… кто ты? — Наконец выбрала один из тысячи возникших вопросов Карлия. — Я — просто совпадение обстоятельств, Карлия. Я не твоя дочь, если ты об этом. И это было похоже на самую смелую ложь. В голубых глазах обеих отражались одинаковые родственные черты: одна и та же фигура, маленький нос, тонкие губы, чёткие скулы и слегка впалые щёки, да даже цвет их платьев будто кричал о том, что они — одна кровь, один род, одна мысль. Осколок понимала это, и, чтобы не терзать Карлию сомнениями, присела на землю. — Садись, я всё объясню. Словно загипнотизированная, женщина присела рядом. Она не отрывала взгляда от Осколка, восхищаясь и ужасаясь такой схожести с собой, и одновременной непохожести, заставляющей понять: это не копия Карлии, нечто иное, нечто… более совершенное. — Я пришла, чтобы поговорить с тобой. Ты, наверное, в замешательстве, но это не страшно. — Бог объяснял мне, но я всё равно теперь ничего не понимаю. Ты ведь только что была такой маленькой и беззащитной, а теперь… это невероятно. Её рука как-то сама собой потянулась к лицу загадочной девушки, и Осколок не сопротивлялась порыву Карлии. Пусть коснётся, пусть запомнит это лицо. — Пока меня не было, произошли кое-какие изменения. Если коротко, то я — не Тария. Я верила в это сама, пока не узнала правду. Что до моего вида, — она оглядела себя, — то я решила, что будет правильным показать тебе, какой будет Тария, с которой ты встретишься. Карлия нахмурилась, её глаза расширились от ужасающих мыслей. В Раю такие слова имеют только одно значение. — Значит, ей суждено так рано умереть? Или… нет, нет, почему ты вообще такое говоришь? Ты знаешь, что случится? Осколок покачала головой. — Я не могу посвятить тебя во все детали, да и это не особенно важно, но просто верь мне. Тария будет жить. Я знаю это. И вам суждено встретиться, не сейчас, но куда позже. Я хотела подготовить тебя к этому дню, чтобы для тебя это не стало сюрпризом. Осколок встала, отряхивая подол платья и пошла вперёд. — Погоди, ты куда?! — Мне нужно передать сообщение Иисусу. Кое-что касается и его тоже. — И всё?! — Карлия опешила от такой резкой смены общения. — А как же Тарус? Что с ним?! Ты не можешь так просто уйти! У Карлии не было ни единого повода верить словам едва знакомого собеседника, но Осколок видел, что она верит, и не потому, что хочет, а потому, что знает. Пожалуй, она заслужила знать чуть больше. — У тебя есть два вопроса, а после я уйду. Солнце уходило за горизонт. Отчего-то из леса на холме подул ветер, и только он разбавлял наступившую тишину. Столь чувственная душа, как Карлия, быстро нашла в себе силы и собралась с мыслями. Она смотрела на Осколок с решимостью, нет, даже с требованием. — Тарус ещё жив? — Жив. Ты тоже встретишься с ним. Вы все встретитесь. У Карлии вздымалась грудь от тяжёлого дыхания, и серьёзное лицо снова обретало черты потерянности, но женщина тут же пресекла это, задав ещё один вопрос. — Как скоро это случится? — Через девять с половиной лет. Точнее сказать не могу. Всё зависит от обстоятельств. Медленно кивнув, Осколок отвернулась и пошла вперёд, пока Карлия не окликнула её снова. — И всё-таки… кто ты такая? Та лишь покачала головой и исчезла, сдержав своё слово. Это был один из немногих принципов, которые Осколок уже прописала для себя. Чем больше тайн она расскажет, тем ниже вероятность, что её план исполнится. В этом месте оставался только один, кому стоило рассказать о небольшой части будущего. И Осколок знала, что он послушается её. Местное Солнце скрылось за горизонтом, утащив за собой пелену синего неба. Отчего-то Осколку нравилось видеть звёзды настолько, что от их вида становилось легче дышать. Они звали её: чёрная пустота, таящая в себе секреты других миров, далёкие огненные короны тысячелетних небесных тел, и желание прикоснуться к тем, другим обитателям этого запутанного и в какой-то степени неправильного мира. И всё-таки этого не суждено достичь, по крайней мере Осколку. Они говорили в саду о грядущем. Иисус слушал без лишних вопросов, кивал, пусть в его глазах, таких добрых и сострадательных, будто что-то угасало с каждой секундой. Осколок поделилась необходимой частью секретов, и тот решил задать своих два вопроса. — Знаешь, Осколок, я слышал историю о человеке, который был пастухом. — Иисус с гостьей стояли на большом мраморном балконе-саду прямо над бескрайним миром Рая. — Он пас овец в полях недалеко от своей деревни, как вдруг с моря пришёл грозовой шторм. Само собой пастух увёл своих овец обратно в поселение, где все уже попрятались от непогоды, кроме одного человека — хозяина некоторых овец. Он был другом пастуха, а потому хотел помочь спрятать скотину, но когда они начали считать их, то хозяин недосчитался своей части. Ему были дороги овцы, и между друзьями произошла ссора. Хозяин обвинял пастуха в недобросовестности, а пастух обвинял хозяина в глупости и неумении считать. Это происходило прямо под дождём, на глазах у соседей, и те могли даже слышать их ругань. В один момент пастух махнул рукой и пожелал, чтобы хозяина ударила молния, и в ту же секунду синяя вспышка озарила улицу, поразив друга пастуха насмерть. С тех пор деревенские начали поклоняться своему заклинателю молний, а слух о нём пополз и по другим деревням, городам, племенам, пока тот не стал почитаться как божество. Это был Зевс, а рассказ о его рождении был записан летописцами-историками Александрийской Библиотеки, правда, в одном лишь экземпляре. — К чему ты ведёшь, Иисус? Он улыбнулся, опустив взгляд куда-то в пустоту, и закрыл глаза. — Скажи мне, Осколок, если ты знаешь всё, то… как я появился на свет? — Ты — обретший силу образ всесильного создателя мира и всепричины всех явлений. Людям нужно было облегчить своё сознание мыслью, что есть кто-то конкретный, кто заправляет всем происходящим. — Но ведь я чётко помню, как создавал мир и как создал первых людей, помню Адама, Еву, даже Лилит… — Ты, равно как и прочие боги — пленник веры. Люди своей верой способны управлять твоими воспоминаниями. В общем, здесь нет никакой великой истории, всё легко и просто. Иисус не знал, гневаться ли на сказанное или просто смириться. Впервые за долгое время он не знал, что делать. Впрочем, в последнее время это происходило всё чаще. Однако в один момент Иисус просто хмыкнул, опираясь руками о края перил балкона. Собеседница ему показалась на удивление бесчувственной, но при этом явно имеющей за собой целый мир мыслей. — Тогда вот что мне ещё скажи: кто всё-таки создал Вселенную? Мне будет достаточно имени. Осколок хотела было дать ответ, но вместо чётких фактов в голове всплыли лишь размытые образы…кого-то. Он плавал в пустоте, вызывая взрывы, вспышки и блики, вокруг него росли загадочные фигуры с неизвестными свойствами и обращались в прах существа, неподвижные и аморфные. Мир под его страстным взглядом был похож на бесконечное поле для экспериментов, в котором ежесекундно всё менялось до неузнаваемости. Однако Осколок не могла вспомнить даже его голос, не говоря уже о словах. Хотелось взяться за голову от возникшей напряжённости, но Осколок сдержала себя. — Ответ прост, я чувствую это, но не могу сказать точно. Могу только утверждать, что сейчас его нет здесь, а окружающая нас действительность не создана им напрямую. Кажется, он давно оставил нас. — То есть мы, как дикие цветы в его саду, выросли сами на почве его творений? — Я бы сравнила это с плесенью в чашке Петри. Нас забыли, и мы изменили всё до неузнаваемости. Иисус кивнул. — Всё может быть. Так что теперь? Куда ты пойдёшь? Ответом было лишь молчание. Когда сын божий обернулся, Осколка уже не было.***
Обойти прочих богов мира сего не составило труда для существа, неподвластного местным законам природы. Наконец, путь недолгой жизни Осколка достиг своего конца. Было так странно находиться в реальности, такой стабильной и твёрдой, где у всего есть чёткая последовательность. Пожалуй, она лучше всего понимала именно это место. Только что Таруса унесли из палаты в полусознании, и Рия лежала на койке одна, неподвижная и похудевшая за эту недолгую кому. Осколок хотела бы коснуться своей создательницы, но решила, что это будет лишним сейчас. — Привет, Рия. Не знаю, слышишь ли ты меня, но я решила попробовать с тобой поговорить. Тебе точно будет интересно то, что я сейчас расскажу. Уж я-то знаю. Она села в кресло, куда обычно садится Тарус. Чувство приближающегося завершения её путешествия приносило радость и облегчение. Осколок могла себе позволить улыбнуться в полной мере и хоть немного, но забыть об ужасах в голове. Она чувствовала себя живой, обычной. — Наша связь с тобой достаточно крепка, чтобы ты видела то, что видела я. Правда, как только ты проснёшься, большая часть из этого забудется, но это неважно. Я хотела сказать тебе спасибо. Ты, по сути, моя мама, моя создательница, и то, что ты сделала, поможет всем вокруг, представляешь? Я не хочу об этом рассказывать, потому что это сюрприз, но тебе понравится. Тебя ждёт большое будущее, куда большее, чем у кого-либо ещё в этом мире, и всё благодаря нескольким совпадениям и твоему искреннему желанию. Пока я не пробудилась, я вела себя точь-в-точь также, как ты. Я помогла нескольким… хорошим людям, и вместе мы сделали очень полезное и доброе дело. Так что считай, что его сделала ты. Осколок и не заметила, как внезапно перестала управлять своей формой и очень быстро уменьшилась в росте. Она вернулась в свою изначальную форму — детскую, и почему-то это не пугало её, лишь веселило. — Но это ещё не всё! Мы должны сделать ещё очень много важный вещей, но они произойдут потом. Я хочу оставить тебе подарок — знания. Пока ты будешь расти, учиться, жить, тебе будут открываться некоторые воспоминания. Они не только мои, но они будут очень важны. Не пугайся, если вдруг вспомнишь что-то необычное, особенное, не принадлежащее тебе. И самое главное… слушай своё сердце, слушай, что оно говорит тебе. Ведь там, потом, тебя будут ждать ложь, жестокость и отчаяние, но ты не должна останавливаться, ни на секунду… Осколок взяла Рию за руку, и от ладони к ладони побежали огоньки. На них и распалось загадочное, прекрасное в своей мимолётности всезнающее существо, став частью своей создательницы. Теперь Осколка не будут мучить знания и не будет терзать волнение за будущее. Её цель выполнена, и теперь настала очередь Рии выполнять великий план по спасению этого хрупкого мира.«Слушай своё сердце, и всё будет хорошо, обещаю…»