Ангелом

Когда Кароль смотрит на часы, а потом отводит взгляд, она не помнит время. Но больше не смотрит. И вообще-то все равно, который час, если она должна быть не здесь. В лучшем случае — где-то ближе к своему ангелу. В следующий раз она перехватывает ее по пути к особняку, территория которого сегодня сотрясается от музыки. Внутри почти никого нет, и здание служит скорее красивым дополнением к вечеринке. Юлю тянет в тишину. Тину — за ней. — Ну привет, — она здоровается зачем-то еще раз и запоздало осознает, что ведет себя почти маниакально. — Привет еще раз. — Так что с твоей душой, милая? — Кажется, начала говорить. Скоро запоет. Это кажется забавным. То, как обе ходят вокруг очевидных тем. — Вечером будет холодно, — шепчет Юля, непроизвольно обхватывая себя за плечи. — Уедете домой. Здесь особо нечего делать. — Дома тоже холодно. От этих слов Тину передергивает. Она слишком хорошо знакома с подобным чувством. Дома тоже холодно. — Ты всегда можешь уйти туда, где тепло. — Да. Наверное. «На самом деле мне никогда не выбраться из этой клетки» — Ты сейчас в безопасности. «Сейчас. А потом?» Тина заводит ее в один из холлов первого этажа, скатываясь вдоль стены прямо на пол. По бокам вверх ползут стеллажи с книгами. По их коже ползет липкий страх. Обе понимают, что происходит. И Тине не нужно слушать все причины, по которым Юля не может уйти, потому что знает, что, когда во главе стоит страх, тебя просто парализует. — Я справлюсь. Тина пускает пальцы в чуть спутанные волосы Юли и начинает медленный успокаивающий узор с кругами и медленными движениями вверх и вниз по коже головы. Санина кажется более расслабленной в ее руках и прикрывает глаза, опираясь на плечо сбоку. Ее ладонь укладывается на колено Тины, и пальцы рисуют узоры на голой коже. — Скажи, когда будешь готова принять помощь. Темные пряди волос, скользящие между пальцев, выглядят очаровательно. Как и по-детски расслабленное лицо Юли. Тина тихо смеется, и вибрации проходят через оба тела. — Ну и чего ты смеешься? — глаза Юли по-прежнему остаются закрытыми, пока она ворочается, крепче прижимаясь к Тине. — Ты — очаровашка, — Кароль заправляет темные пряди за ухо. На щеке лежит ресница. — Угадай под каким глазом? — Под правым. — Умница. Здесь их никто не видит, а, значит, и правил не существует. И поэтому Тина позволяет своей руке задержаться на коже Саниной всего на мгновение дольше, чем обычно, когда она убирает ресницу, большим пальцем ведя вниз к нежной линии подбородка, прежде чем разорвать связь. Она никуда не торопится. Не так, как обычно. И это бег к месту преступления, но, если они остановятся хотя бы на секунду, это будет катастрофой. Это нарушит то хрупкое равновесие, которое они находят для себя между прогулкой вокруг проблем, которые страшнее, чем каждая делает вид, и этой характерной только им нежностью. — Загадывай желание, — ресница лежит на подушечке пальца, чуть дергаясь от их дыхания. «Хочу остаться в этом моменте навсегда» Ресница улетает под потоком воздуха, исчезая из поля зрения. Они все еще сидят рядом, прижимаясь друг к другу. И поскольку правил здесь нет, Тина обвивает рукой тело рядом, согревая своим, и наблюдает, как крошечные бугорки появляются на гладкой коже. — Тина, — шепчет Юля, пока пальцы Кароль рисуют завитки на ее плече, — что ты делаешь? — Я думаю, ты знаешь. «Мне кажется, я ничего-ничего не знаю» Губы оставляют красные пятна на щеке Юли. Слишком яркие на фоне алебастра ее кожи. Глаза Саниной наконец распахиваются. В них нет ни страха, ни желания. Все, как тогда. Интерес. И здесь вряд ли им кто-то помешает. Тина чувствует, как с плеча исчезает тяжесть, и получает доступ к новым местам. Лицо Юли чуть ниже ее, и так удобно оставлять свои поцелуи на подбородке, второй щеке, носу, вновь опущенных веках глаз. Пальцы поднимаются вверх по плечу, и Санина чувствует, как тупые ногти царапают ее шею сзади. Мягко. Ожидание отдает сладкой истомой. И, когда Тина наконец накрывает губы Юли своими, они теряются в моменте. Это нежно и медленно. Тина регистрирует и мягкие губы, и руки на своей талии, и звуки скольжения. Она думает, что могла бы целоваться так вечно, не уставая. Тина изливает в этом поцелуе всю свою заботу и нежность. Юля — благодарность и преданность. Они отрываются друг от друга, чтобы вдохнуть. Струйка воздуха проходится по влажным губам, щекоча кожу. — Ангел мой, — шепчет Тина, вновь унося их обеих в волшебный мир, где нет никого и ничего, кроме них и поцелуев. Эти губы становятся ее фаворитом. Ярким отпечатком на ее собственных. Когда в следующий момент звон телефона возвращает их в реальность, Тина поднимается на ноги, резко обрывая их контакт. Сзади она слышит, как Санина оправдывается перед мужем. И Юля думает, что все же сошла с ума, когда чувствует вокруг себя лишь пустоту. Ресница лежала под левым глазом. *** Когда разговор прекращается, остается только приглушенный шум улицы и горящие щеки. Губы Кароль остались отпечатками по всему лицу. Юля помнит, что в клатче лежат салфетки, но пока что это следы означают лишь то, что последние несколько минут были реальностью. И стирать их совсем не хочется. «Меня целовала Тина Кароль» Улыбка появляется сама. И ей тепло-тепло. Где-то злится ее муж, а она сидит зацелованная, в мягкой эйфории и спокойствии. Она проводит пальцами, пытаясь повторить путь Тины. И не вспоминает его. Подушечки мажутся в помаде, когда она считает поцелуи. Один, два, три… Но посчитать заново и вспомнить — не одно и то же. Юля не помнит. Точно так же, как не помнит положения их рук, как долго они целовались. Совсем нет. Ее не смущает побег. Мысль о том, что она оказалась на месте, о котором мечтает слишком много людей, затмевает остальные. Скольким людям Тина позволяет то, что сегодня делала она? Юля думает, что не даст ей пожалеть об этом. Не будет ни напоминающих сообщений в мессенджере, ни дальнейших шагов с ее стороны. «А, может, она наоборот будет ждать от тебя первых шагов?» В любом случае, все, что ей остается — это надежда. И холод дома. И, возможно, этот момент еще ударит ее больнее, чем каждый до этого. Возможно, однажды она вспомнит об этом во время одной из своих панических атак и подумает о своей ничтожности. «Или это просто была жалость» Губы все еще гудят, а сердце бьется так же быстро. Ей не нужны объяснения. И чувство, что им не нужно оправдывать свои действия, приятно лежит на душе. Пожалуй, им даже не придется вешать ярлык, потому что Тина не кажется той, кто делит людей на категории. «Пожалуй, тебе нужно меньше мечтать» Телефон звонит снова. Санина отключает звук, вытирает лицо, подзеркаливая отдельные части потухшим экраном смартфона, и все-таки заставляет себя подняться. Ноги чуть ватные, щеки все еще сводит улыбкой. Когда она возвращается к мужу, он кладет свои руки ей на талию, и это прикосновение кажется грязным и неприятным в сравнении с теми, что она получала, деля с Тиной пол библиотеки. — Вот и моя пропажа. Поехали? — Да, — она поворачивается к нему, глазами бегая по толпе. — Только с Тиной попрощаюсь. — Она уехала только что, — Вова кивает в сторону, где находилась парковка. Тина сделала то, что умела делать безупречно наравне с притворством. Она сбежала. *** Впервые к губам Тины прикасаются чужие, когда ей шесть. И это совсем невинно. Даже родители — отечественные копии Блимпов — не воспринимают это всерьез. Они просто смеются, пока две маленькие девчачьи руки держатся друг за друга. Это легко и сладко. Тина помнит. В тринадцать лет они стоят среди деревьев. У них длинные волосы и платья из тонкого хлопка. Феи. Тина ненавидит определение их чувств, как «бабочки». Бабочки летают вокруг, когда влюбленность ощущается каждой клеточкой тела. Тина чувствует этот трепет. Так вспоминается ее детство. В четырнадцать ее целует одноклассник. За день до отъезда в Киев, до этого нетронутую местными мальчишками. Это внезапно, но робко. Они стоят во дворе. Тина уже давно знает, что нравится ему. И Тина всегда подпитывала этим свое самолюбие. В Киев она уезжает самодовольной и — совсем чуть-чуть — смущенной. На втором курсе ей некогда ходить на свидания. Ее пальцы исследуют клавиши, а юбка в складочку опускается до колен. На них синяки от случайных поцелуев с мебелью и асфальтом и царапины. Как у ребенка. Но Тина уже взрослая. И она ходит на дискотеку раз в неделю с девочками. Там ее ждут мальчики, но Тина танцует только с одним. Он обнимает ее и неловко переступает под музыку. Поцелуи Жени — любовь и нежность. Он пахнет серьезностью и уверенностью. Поэтому она не сомневается, когда дает клятву. Женя отдает ей в поцелуях всего себя, ничего не прося взамен. Тина запоминает его жертвенность. И она с любовью у нее теперь неразрывно связана. Утешающие объятия ее преподавательницы на похоронах — забота. Это спасительно, но этого не хватает. Тина помнит их мимолетно. Они были так незаметны, что Кароль думает, не выдумала ли она это. Убеждается, что не выдумала, когда обнимает с такой же заботой сына. Это работает в обе стороны. И это всегда было. Поцелуи Кирилла и Андрея, как и касания фанатов, - преданные. Это удовлетворяет, но не совсем не то. И она все еще в поиске того, кто однажды коснется ее так, будто не просто преклоняется, а понимает. В поцелуе с Юлей было все: и сладость, и трепет детства, и юношеская робость, и неловкость касаний, и зрелая жертвенность, и забота, и преданность. А еще понимание. Это заставляет ее чувствовать себя оживающей, очищающейся. Это так, будто сам ангел спустился к ней. Ее личный ангел. Тина думает об этой связи между. Она видит в Юле то же, что в себе — голод по любви. Это чувство возникает оттого, что обе долгое время обходятся без того, в чем отчаянно нуждаются. И болеют от этого. Это больше, чем просто тоска — это настоящее напряжение в груди, кричащий голос в голове, чувство чистого желания. Единственный способ успокоить этот голос, успокоить боль — это утолить голод, который живет внутри. Прикосновения Юли делают это. Юля делает это для Тины. Ее разум наполняется мыслями, выбивающими из рутины. «Ангел мой. Девочка. Может быть, если бумеранг существует, ты позволишь мне поцеловать тебя снова» «Бросить ее. Идиотка. Что она подумает» И все, что было вчера, теперь кажется одной большой ошибкой. Где-то, закрытая в однокамерной клетке семьи, сидит ее девочка. Тина думает, что она дает ложную надежду. Она и сама-то не знает, что будет дальше, а уже втягивает в эту игру иллюзий и Юлю. В ее мыслях нет совершенно никакого смысла, потому что они мечутся из крайности в крайность, сводя Кароль с ума. Она знает, что ее и так сложно назвать нормальной, но сейчас это состояние обостряется. И, будто бы не в себе, заключенная в собственных мыслях, Тина проваливается в сон.