***
Все это так странно — видеть толпу за стеклянными дверями парадного входа, скандирующих название твоей группы. Точно человек пятнадцать надрывали голос и кричали во все горло. Столько рук было поднято вверх, столько вспышек фотоаппаратов со всех сторон ослепляли глаза, столько улыбок расцвело, когда Эмилио вышел вперед и остановился перед огромным панорамным окном во всю стену, начав размахивать руками. Это было что-то невообразимое для каждого из них: такого не было даже после концертов в барах, которые, судя по людским реакциям, даже кому-то нравились. Такого не было даже после концерта на Лульо суона бене, когда они с ребятами (в основном Франка и Эми) успели покататься на различных аттракционах на любой вкус и цвет, погулять среди народа и вкусно поесть. Три пары глаз смотрели восхищенно сквозь прозрачное плотное стекло и ребята махали, а им также махали в ответ. И это непередаваемо крутой коннект, дикий обмен энергией, какого у Vein of October еще как такового еще ни разу не было. В нос резко ударил запах свежего горячего эспрессо и появился Итан с картонным стаканчиком, накрытым пластиковой черной крышкой. Уголки его губ слегка приподнялись — в голове всплыло, когда они с ребятами сами впервые столкнулись с этим. Как плясали чертики в потемневших карих глазах Дамиано, как широко улыбалась Виктория и все рвалась выйти туда, наружу, к ним, вместе с Томасом. И как было боязливо ему. Также, как и Карине сейчас. Не улыбающейся, стоящей поотдаль, в тени, но все равно завороженно движущей ладонью влево и вправо. Он подозвал её к себе, подозвал и остальных ребят, кивая на прикрытый высокими раскидистыми цветами коридорчик ко двери с надписью «Только служебный персонал». — Если некомфортно, можем выйти через черный ход, — произнес барабанщик, откидывая назад мешающие темные локоны. Надо бы, по-хорошему, убрать их в подобие низкого пучка, но, зараза, тонких черных резинок в карманах темных джинс не оказалось. Он знал, что Карина ничего не скажет и сделает так, как решит большинство. Понимал, что кому в их компании и некомфортно, так это сто процентов ей. И решение ударило по затылку само собой — пока Эми и Франка будут делать фотографии и расписываться у желающих в блокнотах и не только, раз уж они так яро изъявили желание повзаимодействовать с людьми только своим поведением, они вдвоем заберут автомобиль со служебной парковки рядом и подцепят на входе ребят. Осталось только предложить его ей, а там уже… — Я пойду с ними, — покачала головой вокалистка. — через парадный. — Точно все нормально? — уточнил парень, сжимая в кулаке ключи от его авто. — Ты все еще можешь. — Все нормально, Итан, — девушка поджимает губы. Её голос слышался слегка раздраженно. — И вообще. Ты хуже моей матери в плане заботы. Перестань душить. Перестать что? Перестать душить? Итан слегка склонил голову в бок, искренне не понимая, что он делал и делает не так. Старается отгородить её как-то от всего, что может на неё негативно повлиять, пытается комфортить. Вчерашняя истерика, что наверняка половина Италии слышало, ясно дала понять ему, что ей это нужно. Просто жизненно необходимо. Тогда, разве это — плохо? Он кивнул головой, уверенный, что все недопонимание у него на лбу написано, и надеющийся, что Карина все же прояснит, где же он «душил» её своей заботой, но она только развернулась, сжала в руке свой многострадальный клатч, еле отыскавшийся в углу комнаты Виктории, и поспешно прошлась мимо разговаривающих между собой Эмилио и Франки о том, что эта ситуация с толпой, встречающей их у входа, довольно-таки неожиданная, но до одури приятная. Она оглянулась назад перед самым выходом. Итана нигде не оказалось. — Блять, — на русском выругалась она. Внутри что-то её остановило ступить шаг за порог офиса. Но это что-то было подавлено. Жестко. Пусть идет. — Что случилось? — поинтересовался Эми, стараясь перекричать всех, просящих расписаться барабанщика на руках и чехле на телефон. Все русские маты он знал наизусть, интонация, правда, хромала, и её понимание, но любимое Каринино «блять» он уже давно разобрал и не редкость использовал сам, вызывая у Франки звонкий смех. Карина отрицательно покачала головой, отдаляясь к девочкам и натягивая на себя любимую ненастоящую полуулыбку. Хотелось бы ей когда-нибудь улыбнуться им по-настоящему. Искренне, а не давить из себя это жалкое подобие, замечая немые вопросы в глазах ребят.***
Любимая маленькая квартирка встретила её кисловатым запахом, доносившимся с кухни, и абсолютной тишиной, из-за чего в который раз ей взбрела в голову идея завести себе какое-нибудь домашнее животное. Кошечку там, собачку, или, в конце концов, визгливого попугая, чтобы не ощущать себя неудачливой одиночкой, постоянно возвращающейся после концертов, заваливающейся на кровать, включающей на ноутбуке недосмотренный сериал и дожевывающей уже успевшую затвердеть, доставленную часов за десять до этого, пиццу "Четыре сыра", потому что в холодильнике толком ничего нет. Если бы мама была сейчас тут, в Риме, в этой маленькой квартирке, а не за 2975 километров от неё, в дождливом Санкт-Петербурге, она бы абсолютно точно дала ей хороший подзатыльник и отправила в ближайший магазин за базовыми продуктами питания и какими-нибудь овощами и фруктами, потому что так питаться — вредно. Взгляд упал на мирно лежащий ноутбук. Телефона нет, теперь нет. Позвонить по видеосвязи? Карина поджала губы, быстро пробежавшись взглядом до висящих на стене круглых черных часов, что отчим вешал собственноручно. Без двадцати четыре, значит, мама должна быть дома. И Ламберто должен быть с ней. Девушка помялась еще пару минут, перед тем, как отрыть крышку ноутбука. Сколько она не звонила родным, совсем уже не помнит, но одно знает точно — это было неприлично давно. Наверняка, она будет ругаться. В шутку, конечно же. Но нотации выслушать придется. Если не от мамы, то от отчима. После нескольких гудков на дисплее появилось улыбающееся женское лицо, а потом в кадр влез смуглый мужчина, обнявший женщину и потрепавший её по таким же блондинистым волосам, как у Карины. Внутри девушки все перевернулось. Они выглядели такими счастливыми, сияющими, совершенно не подозревающими, что происходит в жизни их дочери. — Кариночка, привет! — на русском произнесла женщина, помахав в камеру. Девушка приземлилась прямо перед ней на пол, оставив ноутбук стоять на обитой кожзамом табуретке. В горле стал образовываться ком, а в груди стало противно гореть, как будто она сейчас вновь заплачет. Но Карина глубоко вздыхает, улыбается одними уголками губ и машет ладошкой, оглядывая знакомый старинный бабушкин сервант на их старой квартире на заднем плане, прогоняя прочь накатившее огромной волной грустное состояние. Лишь бы не заметил никто. — Простите, что долго не звонила вам, — просит прощения она. Замечает начинающий проявляться акцент, звучащий слишком странно. Давненько она полноценно не разговаривала на родном языке. — Дела были. — Видели мы с Бертом, какие дела, — многозначительно щурится она. — Фестиваль тот даже у нас крутили по телевизору. Карина поджимает губы, опуская взгляд в ноги. Она же выглядела там... непрезентабельно. И этот потекший макияж, и дрожь в ногах, руках и голосе достаточно заметна. — И? Как вам? — неуверенно протянула блондинка. — Во! — она оттопыривает большой палец и едва ли не тычет им в дисплей ноутбука Карины изнутри. Ламберто рядом только тихонько посмеивается. — Я до сих пор в шоке. Мою дочку по телевизору крутят. Ты представить себе не можешь, как я и Ламберто тобой гордимся. Я тебе видео потом сброшу, какая дискотека тут была. Даже бабушка поднялась с кровати специально, чтобы на тебя и твоих ребят посмотреть. — Больше не позволяй ей подниматься, мам, — нахмурилась Карина. — Она же болеет. — Она идет на поправку, милая, — отвечает Берт на итальянском. Просто потому, что ему так было проще. Да и слишком давно так завелось — все разговаривают на своих родных языках, но понимают все абсолютно всё. — Гляди, под рождество мы табором к тебе в Рим приедем. Карина кивнула. — Конечно. — Как твои дела? — интересуется мама. — Пока все лучше некуда, — произнесла Карина и снова спрятала взгляд. Набравшись духу, она подняла его на экран ноутбука. — Да, лучше некуда. Мы с ребятами и еще одной группой кое-что готовим. Не буду называть с кем и что, а то мало ли. Потом все узнаете. — Какая ты загадочная, — улыбнулся Берт. — Мы же никому не скажем. Да, Кать? — Ну, Берти, ей потом по жопе надают, — хмыкнула женщина. — У вас как дела? — спрашивает Карина, поджав колени к груди. Ламберто и мама переглянулись между собой и улыбнулись. Загадочно, действительно загадочно, в отличии от самой девушки. Карина нахмурилась. — Что-то случилось? — еще один вопрос. — Да. Знаешь, это, наверно, не телефонный разговор. Мы расскажем, как прилетим в Рим ближе к рождеству, ладно? Хотя, наверно, ты сама все увидишь своими глазами. — Хм... ладно, — пожимает плечами девушка. — Хорошо. Мне нужно вещи собирать, позже созвонимся. — Вещи? Куда? Ты куда-то собралась? — голос Берта приобрел нотки волнения. Едва заметные, но и этого хватило, чтобы Карина вновь поджала губы, прогоняя нарастающий нервный комок с горла. — Да, с Франкой поживу, — врет Карина. — На время работы? — Да, — кивает она. — Наша дочь теперь серьезный музыкант, — Катя пихнула плечом кареглазого мужчину. — Не будем тебе мешать тогда. Собирайся. — Пока мамуль, пока Берт, — вновь эта полуулыбка. — Потом перезвоню, как с делами разберусь. — Будем ждать, милая, — в унисон произнесли женщина и мужчина за экраном и помахали на прощание прежде чем отключиться. — Мы тебя любим. — Я вас тоже, — помахала Карина. — Пока. — Пока! Счастливые лица матери и отчима с экрана пропали, оставив там только интерфейс мессенджера и звенящую пустоту вокруг. Стало немного легче. И это пока единственное, что помогает отвлечься, пусть чаще и ненадолго, но все же — это все равно прогресс. По крайней мере, она теперь может улыбаться. И эта чертова улыбка не спадет, наверно, до того момента, пока она не прибудет в резиденцию ребят из Maneskin на первую репетицию.***
— Есть этот отрывок, — перед глазами маякнула книжка с аккуратными записями синей шариковой ручкой. — А идей раскрутить его нет. Дамиано грузно уселся рядом с Кариной, погруженной в свои мысли с головой. Короткий ноготь правой руки вместе с подушечкой длинного тонкого пальца гитаристки отстукивал какой-то свой, понятный только ей ритм, взгляд устремлен в одну точку — в застекленную щель в ограждении барабанной установки, за которой пустота. Итан ушел за водой, когда она заявилась на порог с чемоданом наперевес, и, видимо, не очень желает возвращаться назад. Первое, что взбрело ей в голову, "обиделся на то, что было сегодня в здании офиса, когда сказала ему не душить её заботой", и это крутилось в мыслях до сих пор, пока Давид умело перебирал всевозможные вариации будущей песни. — Carina? Как насчет завершить песню этим? — Дами поднимает одну бровь, бросая на девушку заинтересованный взгляд. — А на первые два куплета и припев что-нибудь более яркое, что-нибудь более подвижное взять? — Я могу набросать что-нибудь, сегодня вечером, после репетиции, — отвечает девушка, выдерживая коротенькую паузу, намереваясь сказать что-то еще, но тут же перебивается. Дверь в домашнюю студию открывается, приковывая к себе внимание всех участников обеих групп, которые только находились в ней. В комнату входит Итан с полуторалитровой бутылкой, внутри которой колыхается кристально прозрачная жидкость. Он делает оттуда парочку глотков, ставя её рядом с левой ногой, и хватается за свои барабанные палочки. — Черт, — Дамиано буквально ревет от досады. — Давай пока прогоним то, что показывали ребятам? Вместе с ними, — спрашивает Виктория, перебирая пальчиками струны своей бас-гитары вместе с Франкой. — Эми, возьми гитару Карины. Карина, сегодня ты только поешь.