***
Итан небрежно что-то бормочет и слегка пихает её, чтобы та поскорее выключила доносившийся с её стороны раздражающий слух звук. Эта классическая мелодия, по умолчанию установленная на каждом телефоне с надкусанным яблоком на крышке, уже успела порядком поднадоесть — думать о том, какой идиот с такой неистовой яростью названивает на телефон вокалистки рано утром, было совершенно некогда. Куда интереснее было снова провалится в сон в её нежных и теплых объятиях, и совершенно плевать, что уже буквально через полсекунды после пробуждения он напрочь вылетит из памяти, не оставив там и следа. Тем более — выходной! Не смотря на то, что в календаре именно этот день отмечен как вторник. Будьте так добры не беспокоить до завтрашнего дня ни его, ни её, ни кого-либо другого. Звонившему явно было наплевать на все моральные и этические нормы — Итан точно стал уверенным в этом на сто процентов, когда Карина отключила без умолку трезвонящее бедствие в пятый раз, решив, что если последует и шестой, значит дело совсем плохо и входящий вызов придется принять. Оставив самый главный раздражитель недели (перегнал даже Эмилио) на прикроватной тумбе, девушка снова вернулась под одеяло, устало мазанув губами по его щеке в попытке оставить очередной поцелуй и прикрыв глаза. Утро хоть и выдалось весьма паршивым из-за бесконечных поступающих звонков, но пытающий снова уснуть Торкио явно сглаживал в один момент обострившиеся углы. Все, вроде бы, улеглось. Буквально минут на пять, потому что чуть позже со стороны этой же самой прикроватной тумбочки вновь, уже в шестой раз, послышалось дребезжание, а со стороны Итана разочарованный полурык полустон и шуршание общего одеяла. Нельзя перезвонить позже? Он грузно упал с левого бока на спину, откинув руку в сторону так, что та расслабленно болталась в воздухе — промахнись он на парочку сантиметров и ближайшего концерта в Портовенере им точно было бы не видать. Внутри проснулся самый настоящий зверь: хотелось рвать и метать, орать на все, что движется и что не движется, крушить и ломать. Другими словами, родился второй Томас Раджи, успевший поспать меньше пяти часов. — Кто там? — интересуется Торкио только для того, чтобы было на кого в будущем повесить свое состояние я-унылый-кусок-говна. Карина щурит глаза, со всей скопившейся за утро злостью выдыхая охлажденный спасительным кондиционером воздух. «Луна» — гласило название звонившего контакта, что сразу открыло ей глаза. Пять пропущенных от менеджера ей явно влетит в огромные проблемы, и, похоже, не только ей. Между первым и вторым пропущенным было достаточно времени для того, чтобы обзвонить по нескольку раз еще двоих. Палец быстро скользнул вправо, и девушка, откинув взлохмаченные волосы назад, приложила телефон к уху, готовая на самые громкие крики в её жизни. — Неужели! — воскликнула менеджер. — Хоть до одного достучалась! На заднем фоне что-то звонко упало. Дыхание у этой рыжей бестии было слишком сбитым и это значило только одно — она в неимоверной ярости. А если она так зла на них, то с какой силой начнет кричать Перроне, если решит поговорить лично. От таких мыслей по спине пробежался табун мурашек. — И тебе доброго утра, Луна. — Доброго? Какого доброго? Ты новости видела? Да вас по всей Италии так обсасывают, что вы там, наверно, от икоты дохните! — громкий женский голос больно резал по слуху, заставляя периодически отодвигать телефон от уха. — Как вы могли так облажаться на благотворительном вечере? Как ты допустила такое? — Я делала то, что считала нужным, — спокойным тоном, стараясь не выходить на конфликт с Луной, хотя, похоже, она только этого и добивалась, и не беспокоить раньше времени бормочущего итальянские ругательства себе под нос Торкио, произнесла Карина и обхватила себя свободной рукой, цепляясь длинными тонкими пальцами за плечо. — Тебе теперь приписывают роман как с Итаном, так и с Викторией, — злостно отчеканила девушка, глухо стукнув по чему-то ладонью. — И это, дорогая, только вершина этого айсберга из дерьма, льющегося из каждого утюга! Там такая история, что любая девочка или мальчик, пишущие рассказы про своих кумиров, захлебнулись в собственных слезах от сюжетных поворотов! Молодец! Делай то, что считаешь нужным и дальше до тех пор, пока сама не увязнешь в грязи и своих друзей там не утопишь… Глубокий вдох сорвался с её губ. Пальцы невольно сильнее сжали боковые грани мобильного. — Давай поговорим, когда ты немного успокоишься? Сейчас, на эмоциях, мы можем многое друг другу наговорить нехорошего, а я этого не хочу. — О! И мы поговорим! Вживую, в офисе, с Оливьеро, сегодня вечером, когда вы прилетите обратно в Рим. Билеты для каждого из вас я скинула на твою почту. Устроим, мать их, разбор полетов! — снова глухой удар. — Самолет в три. До встречи в семь. Не опоздайте. Приплыли. Луна скидывает трубку, оставляя после себя в голове Карины звонкий гул. Она еще пару секунд смотрит в одну точку, слушая гудки. Механизм в мозгах, наконец, заводится после продолжительного сна — затарахтел, заскрипел, завыл, как старый драный волк, но пришел в движение. Приходит полное осознание происходящего — она виновата, очень виновата. И если бы она не поддалась своим чувствам, если бы не пошла на поводу у своего сердца, отключив разум, всего этого могло и не быть. Дав шанс им, она загнала себя и своих друзей в настоящую клоаку, Луна права, и оттуда нужно выбираться так быстро, как только они смогут. Она сможет. Вокалистка поворачивается, бросает на Итана жалобный взгляд и потирает кулачками глаза, пытаясь отогнать обратно наворачивающиеся слезы обиды. В первую очередь, на себя. Итан пододвигается ближе и кладет ладонь на её коленку, нежными и аккуратными движениями начиная поглаживать, как только видит, что что-то явно пошло не так. Она буквально изменилась в лице за каких-то ничтожных пары секунд. — Сегодня в три мы летим обратно в Рим, — выдыхает она, складывая руки в замок и опуская свой взгляд на скомканное одеяло, лежащее рядом. — Они все слишком разозлились из-за ситуации на благотворительном вечере. Теперь нужно решать проблему. — Я лечу с тобой, — уверенно заявляет он, слегка надавливая подушечками пальцев на бледную кожу. — Завтра вы даете концерт в Портовенере, Итан, какой со мной? — Такой, — его брови почти сходятся на переносице, а взгляд приобретает такой серьезный и холодный оттенок, что Карину буквально обжигает. — Я не собираюсь оставаться в стороне, пока ты там… с ним. — Нет, — она качает головой. — Нет, я разберусь с этим сама. Встает, на автомате пересекая комнату, чтобы забрать открытую пачку сигарет со стола и черную зажигалку, под тяжелым взглядом парня, явно желавшего возразить, но понимающего, что если он это сделает — ни к чему хорошему это точно не приведет. Заставляет его встать следом, совершенно не парясь насчет верхней одежды, направиться на балкон, рассортировывая мысли в своей голове по полочкам. Снова, снова она берет все на себя. На балконе он застает Карину, склонившуюся над перилами балкона. Неровная, шершавая поверхность, покрытая краской, неприятно впивалась в нежную кожу локтей, отстраняя её невидимой стеной от навязчивых мыслей об Оливьеро Перроне и о том, что их может ожидать по возвращению в Вечный город. Итан подходит совершенно бесшумно, сродне коту, пробирающемуся домой на мягких лапах, обвивает руками её талию и прижимаясь к спине так заботливо и любовно, будто в последний раз, будто она сейчас испарится, точно этой девушки в его жизни никогда и не было. Оставляя невесомый поцелуй в светлую макушку, парень утыкается в место поцелуя подбородком, устремляя свой взгляд на море. Такое свободное, необузданное, крайне несдержанное, не знающее границ. Абсолютная из противоположность, закованных в определенные рамки, запертые в прозрачном ящике людского мнения, будто классический мим в своем проявлении на парижской улице, потакающие каждому слову, сказанному сверху. — Я не могу тебя отпустить туда, — произносит он, втягивая воздух через нос. — Просто не могу. Я с ума сойду, если этот ублюдок снова тронет тебя хоть пальцем. Наверно, я… слишком люблю тебя. Она разворачивается, снова затягиваясь сигаретным дымом и выпуская его через приоткрытые пересохшие за ночь губы. Брови сложены домиком, глаза неистово горят, руки пробивает мелкая дрожь. Боится. Конечно, боится, и он тоже боится, что этот продюсер сломает его девочку окончательно. — Я тоже тебя люблю, Итан, — она поджимает губы — такие громкие слова даются крайне тяжело. — Но тебе придется.***
Едва только на часах пробило два часа, ребята покинули отель под четыре тоскливых взгляда с балкона номера ударника. Карине и Итану пришлось очень продолжительное время распинаться, созвав всех в пустую лаундж-зону, чтобы объяснить причину такого скорого отъезда Vein of October, а потом и Эмилио, пытавшего переубедить Катарину, что ни она, ни отель не были виноваты ни в чем. Расставаться с ними было крайне больно, привязавшись за не такой большой отрезок времени, проведенный буквально бок о бок — за работой и отдыхая — еще больнее было видеть взгляд Торкио, рвущегося побыть с ней хотя бы последний час перед отлетом, но все равно оставить его в отеле, подарить прощальные объятия и пообещать, что это надолго не затянется и буквально через несколько дней они снова увидятся. По крайней мере, в это хотелось верить. Следующие полчаса пути прошли за провальными попытками таксиста разговорить хотя бы одного. Плюнув на подъезде к аэропорту «Пиза» он высадил их у главного входа и пожелал удачного перелета, поблагодарив за чаевые на кофеек от Эмилио, потому что выглядел тот крайне уставшим молодым человеком. Три пары глаз грустными взглядами уставились на зад авто, вклинившееся в сумасшедший поток машин и проводили его тех пор, пока оно совсем не скрылось из поля зрения. Ровно тридцать минут до посадки на самолет — гласили часы, лениво передвигая минутной и секундной стрелками. Тридцать минут и они вернутся домой. — Нам нужно разорвать с ним контракт, — внезапно выдает Эмилио, подойдя к Карине почти вплотную, пока Франка ходила до магазина за водой и перекусом после контроля. — Сегодня. Она подняла взгляд на него, медленно покачав головой из стороны в сторону. Со стороны Эми послышался раздраженный вздох. — Нет, не сегодня, — отвечает она, сжав свое правое запястье левой рукой. — Он поможет нам выбраться из этой клоаки, я уверена. Нам нужно еще немного терпения. Хотя бы до выхода альбома. — Сама-то веришь в свои слова? — его ноздри расширились, тело заметно напряглось, а в карих глазах начали плясать черты за тонкой огненной пеленой. — Единственное, что он сделает — первым же делом попытается залезть в твои трусы. Трахнет тебя прежде, чем за нами закроется дверь. — Перестань! — рыкнула Карина, нахмурив брови. Эми мог бы поклясться, что в её серо-зеленых глазах он видел ярко-оранжевые языки пламени. — Я слышать об этом ничего не хочу, Эми! — Посмотри правде в глаза, Карина. — Замолчи! — она пихнула его. На глаза предательски наворачивалась соленная влага от разрывающего грудь чувства. Ребра буквально ломало изнутри. — Перестань. Парень заломил пальцы, после чего запустил пятерню в крупные кудри. Перегнул, мать его, вот же дебил! Глядя в её глаза, наполненные болью и слезами, срывающимися с длинных темных ресниц и устремляющимися вниз по раскрасневшимся от злости щекам, он мысленно себя ударил. Затем еще раз, еще, еще и еще, ударил себя столько раз, пока не увидел себя со стороны в полуобморочном состоянии, за то, что не умеет во время затыкать свой рот. Глубоко вздохнув, он закусил губу и слегка приобнял её за плечи. — Прости, прости меня, Карина. Я… я обещал, что не оставлю тебя рядом с ним одну. — Обещал? — шмыгнув носом, переспросила вокалистка, ладонью утерев соленные дорожки. — Итану, — он опустил взгляд вниз, пересекаясь с её заплаканными глазами. — Я дал ему слово, что с тобой ничего не случится. — Почему? — Потому что ты моя хорошая подруга, Карина. Я вижу, что вы любите друг друга чуть ли не до безумия, хоть и держите это глубоко в себе, как тебе хорошо рядом с ним. Ты разве не заметила? С той вечеринки с бин джином, когда Итан искал тебя по всей территории, ты просто цветешь: смеешься, шутишь, улыбаешься. До встречи с ребятами я часто заставал тебя со слезами на глазах и такие изменения мне очень нравятся. Я хочу, чтобы это продолжалось. Я хочу, чтобы ты была счастлива. Это — все, чего я хочу. Она поджала губы. Уголки дрогнули в улыбке. И все же, как бы она его ненавидела моментами, как бы они не цапались, понятно, что эти двое друг друга любят не менее безумно, чем Карина и Итан. Такой братско-сестринской любовью, когда частые шуточные ссоры и драки в один момент компенсируются поддержкой, пониманием и безмерной заботой друг о друге. И его поступки как никогда доказывали это и ей, и ему самому, и другим. Карина вновь прижалась к нему, как маленький мокрый брошенный котенок к ногам прохожего. Краем глаза она заметила приближающуюся голубую макушку. Лицо Ранкур было хмурым — губы поджаты, брови сведены на переносице. В руках она несла три пластиковые упаковки с сэндвичами внутри и одну большую бутыль воды, покрывшуюся конденсатом — только что достали из холодильника. Она часто не понимала, что происходит между этими двумя, неоднократно обижалась на этой почве и раз за разом закрывала на такое глаза. Карина поджала губы, взвесив все «за» и «против» и придя к выводу, что она должна знать обо всем, что происходит в их коллективе за её спиной. Ибо о каких теплых дружеских отношениях, основанных на взаимопонимании, идет речь, если за столько лет они толком не научились доверять друг другу. — Что вы тут устроили? — голос ничего не понимающей Франки раздается прямо под ухом вокалистки. Выждав пару секунд, чтобы дать им выговорится, и не дождавшись ответа на поставленный вопрос, добавила более тихо. — Одна фотография и твой список любовных фаворитов пополнится на один пунктик. Разойдитесь. — Прости, — покачала головой гитаристка, отстраняясь от ударника. — Прости, Франка, я не могу так. Я не могу больше этого скрывать. Розовые губы бас-гитаристки приоткрылись. Она нахмурила брови еще сильнее, поудобнее перехватила охапку перекуса и слегка наклонила голову в бок, безмолвно спрашивая, какого дьявола тут происходит. Аэропорт — не самое подходящее для откровений, тем более для откровений такого рода, как у Карины. Столько лишних ушей и глаз… сейчас нужно быть крайне аккуратными и осторожными в своих действиях. И Франка это понимала, моментально приняв решение отложить этот разговор на неопределенное время. — Не-а, — она покачала пальцем из стороны в сторону, поправив пытавшуюся выскользнуть бутылку, зажатую между рукой и телом. — Я о вас двоих слышать ничего не хочу. — Это касается только меня, — Карина переминается с ноги на ногу. — Что ты?.. — Эми прикрыл рот, прислонив костяшку пальца сжатой в кулак правой ладони. В его голове сейчас метал мысли туда-сюда ураган Катрина. Уж лучше он помолчит, чем ляпнет что-то не то. Если гитаристка решилась на такой шаг — пожалуйста, скатертью дорожка проложена. Единственное, в чем он не уверен, так это в том, стоит ли ей знать. Стоит ли рушить этот её по-детски наивно выстроившийся среди её мыслей образ налаживающейся жизни молодой рок-звезды? — Позже. Расскажешь мне позже, хорошо? — бас-гитаристка вручила каждому по сэндвичу. — Сейчас давайте перекусим. Неизвестно, когда мы успеем нормально поесть. Карраро незаметно облегченно выдохнул. Меньше всего он хотел, чтобы Франка обо всем узнала. И, тем не менее, больше всех рвался расторгнуть контракт с Оливьеро Перроне, чтобы больше никогда не пересекаться с его надменным взглядом и пышащей похотью натурой, что буквально захлебывалась в собственных слюнях, стоило только вокалистке появится в поле его зрения. Карие глаза перебрались на неё, бледную блондинку с раскрасневшимися щеками и кончиком носа, проследили за тем, как она смыкает пальцы на ручке своего чемодана, стоящего неподалеку и смотрит на огромные часы в зале ожидания. Посадка через десять минут. Он быстро отправляет после небольшого перекуса опустевшие контейнеры в мусорный бак и возвращается взглядом на молча сидящих рядом друг с другом девушек. Из динамиков над их головами раздается мелодичный женский голосок, объявляющей о посадке на рейс Пиза-Рим и сразу же привлекающий внимание Ранкур и Карины к себе — взгляд двух пар глаз в один момент взмыли вверх, на небольшой громкоговоритель, обе напрягли слух в ожидании указаний, куда необходимо пройти, и когда все вновь затихло, отдавая пространство под людской гул, сжали ручки своих чемоданов, поднимаясь на ноги практически синхронно. Что их ожидало дальше, Эми не знал, и не хотел знать. Будь что будет.