Бежит невозвратное время,
Смеётся над ноющей болью моей.
Не лечит. Не легче. Отчаянья семя
Взрастает в душе под печалью смертей.
Ты знаешь, я очень скучаю.
Под звук затихающий флейты вдали
Рву струны да лишь о тебе вспоминаю.
Ведь мы не успели. Ведь мы не смогли...
***
Говорят, что больнее всего тогда, когда близкий человек умирает на твоих глазах. Ты видишь его смерть и не можешь ничего сделать; чувствуешь, как его жизнь утекает сквозь твои пальцы, будто вода или теплый песок, и с каждой каплей, каждой песчинкой его дыхание замедляется. Еще немного, совсем чуть-чуть, и ты останешься один... Нет. Хуже всего становится тогда, когда ты в круговороте дней больше не видишь его рядом. Именно осознание, что этого человека больше нет среди живых, медленно убивает тебя самого. Вот кто-то засмеялся, и тебе чудится его звонкий, счастливый смех; кто-то позвал тебя, и на короткое мгновение ты думаешь: это он! – а потом призрачную иллюзию смывает густой, тягучий поток реальности, и ты понимаешь, что среди окружающих тебя людей нет больше того, по ком так тоскует твоё сердце. Теперь его нет. И больше никогда не будет.***
На территорию клана Гу Су Лань опускается тяжелый липкий туман; холодный и вязкий, он укрывает Облачные Глубины неприятной пеленой и вынуждает его жителей с неудовольствием на лицах прятаться в собственных домах, зажигая огонь в лампах и возмущенно качая головой: вот уж незадача! Что за мерзкая погода? Только один человек не видит того молочного тумана, что загоняет людей в их уютные дома; да и какое ему до него дело? Окружающий мир не вызывает у этого человека никакого интереса; пустота и безразличие на его спокойном и благородном лице отражают ту мрачную пропасть, что почти уже два года живет в его душе. Этот человек сидит на каменном полу пещеры Ледяного Источника, невидящим взглядом уставившись на порванные струны лежащего перед ним гуциня. Рядом находится открытая книга с переписанными правилами клана; переписанными почерком, знакомым до скребущей боли, до тоскливой безнадежности... Вот и всё, что осталось от некогда шумного и солнечного героя Юньмэна: лишь переписанная им книга да горсть разлетающихся в памяти воспоминаний. Хотя, нет. Есть ещё кое-что, а точнее, кое-кто. Остался еще его маленький воспитанник А-Юань, невинный ребёнок, в свои детские годы познавший боль утрат и горести войны. Потерявший своих родителей, он был отдушиной для того, кто встал на кривую дорожку ради спасения чужих жизней... За спиной слышатся шаги, такие осторожные, будто вошедший боится нарушить тишину пещеры или покой её обитателя. Белые кролики с налобными лентами, до этого свободно скакавшие тут и там, разбегаются в разные стороны, освобождая гостю дорогу. – Лань Ванцзы? – в мягком голосе посетителя сквозит лёгкое беспокойство, однако сидящий перед сломанным гуцинем молодой мужчина даже не поворачивает головы. – Как ты? Может, тебе чего-то нужно? Принести что-нибудь? – Лань Сичэнь. Ничего не нужно. Спасибо. Отстраненность в голосе, кажется, физически ранит гостя; тот морщится, словно от боли, и переступает с ноги на ногу. – Завтра я беру людей и отправляюсь на ночную охоту. В окрестностях возле границ Гу Су обнаружены колебания тёмной ци, нужно проверить, что там происходит. Если хочешь, я могу попросить дядю... – Нет. Вот так, твердое, категоричное, недопускающее возражений "нет". Лань Хуань тихо выдыхает и прикрывает глаза. Его брат все еще отбывал наказание за свою связь со старейшиной Илин, и если для их дяди важнее было раскаяние Лань Чжаня, – которого он, конечно же, не дождётся, – то для Лань Сичэня – счастье и комфорт младшего брата. Жаль только, что со смертью Вэй Усяня эти две категории стали невозможны. – Хорошо. Если что-то нужно будет, говори, я сделаю для тебя всё, что смогу, - с этими словами Лань Хуань разворачивается и направляется к выходу из пещеры. – Лань Сичэнь, – тихий голос догоняет его у самого выхода и вынуждает остановиться в ожидании продолжения. – Спасибо. Спасибо. Только одно слово, но даже его уже достаточно. Лёд отчуждения Лань Ванцзы спустя два года постепенно начал оттаивать, и это вселяло надежду на то, что однажды младший из Нефритов вернется к нормальной жизни без ежедневного погружения в бездну скорби и траура. Не дождавшись больше ничего в ответ, Цзэу-Цзюнь кивает сам себе и покидает пещеру Ледяного Источника, оставляя Лань Чжаня каменной статуей сидеть у сломанного гуциня. Сегодня утром он снова порвал струны, непрерывно играя мелодию расспроса и раз за разом прислушиваясь в надежде, что среди тягучих нот однажды услышит такой необходимый ему ответ. Но тот, кого звали день за днем, не откликался; он молчал, и с каждым разом после очередного безответного проигрыша въевшейся мелодии разум Лань Чжаня твердил ему, что все это бессмысленно, и те, кто утверждал, будто душа Вэй Усяня рассеялась во тьме, были правы. Но сердце... Сердце настаивало на обратном. И каждое утро второго Нефрита начиналось одинаково.***
У реки толпятся шумными компаниями рыбаки, громко перекрикиваясь между собой и обсуждая, какими сетями лучше ловить ту или иную рыбу; где-то неподалеку еще более шумно ведет себя небольшая группа детей, с радостными воплями запуская воздушного змея. Час Кота* уже вступил в свои права, и золотистые солнечные лучи мягко скользят по речной глади и прибрежном песке, цепляясь за густую крону расположенного рядом леса, и тонут в его глубине. Лань Чжань делает осторожный шаг вперед и ощущает, как туфли проваливаются в сухой песок с тихим шуршанием. Свежий воздух наполняет лёгкие; ветер путается в длинных черных волосах, и Лань Чжань прикрывает веки, ловя момент единения с природой. – Благородный господин... Вам чем-то помочь? Лань Ванцзы распахивает глаза и оборачивается к человеку, нарушившиму его покой: им оказывается старик с полностью седыми волосами и множеством морщин вокруг глаз; он держит в руках большую плетеную корзину и улыбается так открыто и приветливо, будто никогда в своей жизни не знал горя и потерь. – Есть ли поблизости что-то странное? – Странное? – округляет глаза в недоумении старик. – Да нет, ничего такого уже давно не наблюдалось, пару лет уж точно. Мы бы давно заметили, я вам говорю. – Мгм. – Знаете, мы люди простые, – откровенничает пожилой мужчина, перехватывая поудобнее корзину, – живем тем, что имеем, и особо, конечно, в заклинательских делах не разбираемся. Но были у нас здесь и злые духи, и призраки, и даже вроде демон какой-то мелкий промышлял. Ох и настрадались мы с ними всей деревней... – Кто их уничтожил? – уточняет Лань Ванцзы. Если всю нечисть здесь вывел их или соседний клан, то лично ему нет работы в этом месте, и нужно двигаться дальше. – Так дух этот наш, благодетель, - восклицает старик, и в глазах его вспыхивает уважение пополам с восхищением, – если бы не он, то не видать нашей деревне вовек покоя. А как поселился у нас дух этот, то вся нечисть и убралась куда подальше. Да и дела наши пошли вверх: и улов всегда хороший, и картошка растет отлично. А что нам, простым людям, еще надо? Только чтобы крыша над головой была да еды впрок... Лань Чжань внимательно всматривается в радостное лицо собеседника. – Где он? – О, вы тоже хотите попросить у него что-то? Этот дух исполняет желания, многие ходят ему молиться, только вот не за красивые глаза он все это делает. Обычно дух этот что-то просит, чтобы ему принесли... Лань Ванцзы незаметно напрягается: сначала он хотел просто проверить этого странного духа, но раз тот требует что-то взамен своей работы, то стоит отнестись к этому серьёзнее. Кто знает, что этому духу здесь нужно. Старик запускает руку в корзину, недолго копается в ней и вытаскивает несколько стеблей лотоса с коробочками. – Вот, держите, благородный господин, – вкладывает он стебли в ладонь застывшего заклинателя, – наш дух любит есть семена лотоса, просто обожает их и радуется, как ребёнок, если ему их приносят. Хотя, ему разное приносили по его просьбе, в основном, еду, но бывало, и другие вещи: гребень для волос, зеркало там... Да много чего, всё и не припомню уж. Берите, берите, а то желание не исполнит без платы да обидится ещё. – Как попасть к нему? Старик смеётся в ответ. – Да проще простого! Входите в этот лес, а дальше по тропинке, вдоль красных бумажных фонариков, и до самого озера. Там он и живёт. Поблагодарив старика, Лань Чжань двигается в указанном направлении. Лес встречает его ласковой прохладой и пением множества птиц; они снуют над головой, перелетая с ветки на ветку так низко, что едва не задевают заколку в волосах неожиданного гостя. Красные фонарики обнаруживаются сразу же, развешанные на деревьях вдоль тропы; Лань Ванцзы предусмотрительно кладёт руку на рукоять Бичэня, готовый в любой момент отразить возможное нападение, и двигается вперёд. Спустя пару десятков шагов его острый слух улавливает звуки незнакомой мелодии; в глубине леса кто-то играет на флейте настолько прекрасную музыку, что хочется тотчас же остановиться, закрыть глаза и наслаждаться ею. Кажется, будто музыкальный инструмент рассказывает историю чьей-то счастливой и беззаботной жизни; но вот звонкие ноты в пару тактов плавно превращают этот рассказ в тоскливую исповедь, полную сожалений и раскаяния. В мелодии этой переплетаются чьи-то невысказанные воспоминания, разрушенные надежды, горечь и... что-то еще, неуловимое и легкое, такое же прекрасное, как сияние луны теплой летней ночью. Мотнув головой, Лань Чжань сбрасывает с себя окутавшее его невыносимой тоской, словно прощальными объятиями, очарование мелодии, и ускоряется. Спустя короткое время тропа выводит заклинателя к небольшому озеру; в его зеркальной глади отражаются верхушки деревьев и синее безоблачное небо, а рядом растут высокие камыши и роскошные зеленые кусты с ярко-красными ягодами. Но чудесную картину этого невероятно красивого пейзажа дополняет ещё одна деталь: у самой воды на большом камне, спиной к тропе, сидит мужчина в темно-красном тонком одеянии. Его длинные волосы черными водами свободно струятся по плечам, не собранные ни лентой, ни заколкой; в руках мужчины – флейта цвета слоновой кости с белоснежной кисточкой, издающая эти воистину великолепные, вынимающие душу звуки. Лань Чжань ощущает, как сердце его бьётся быстрее, едва разум подбрасывает мысль о том, насколько знакомым ему кажется силуэт этого музыканта. В один момент музыка прекращается, и мужчина с флейтой оборачивается, одаряя пришедшего ослепительно-милой, обезоруживающей улыбкой. Одного только взгляда на неё и эти невозможные глаза хватает, чтобы колени подогнулись и воздух исчез из лёгких, будто повинуясь чьему-то заклинанию. – Вэй Ин... – выдыхает Лань Ванцзы и... ...просыпается. Вокруг него по-прежнему возвышаются холодные стены пещеры Ледяного Источника, а неподалёку безмолвным укором лежит гуцинь с порванными струнами да раскрытая книга с правилами клана. Молодой заклинатель обессиленно сползает с постели и садится на пол, уставившись невидящим взглядом перед собой. На его колени тотчас же взбирается белый кролик – пушистый комок, милый и доверчивый, он тянется к холодным ладоням человека, который сидит на каменном полу пещеры и содрогается от невысказанных эмоций, потревоженных ярким сном. Несколько слёз медленно скатывается по щеке Лань Чжаня, срываются вниз и тонут в мягком мехе зверька, пока в ушах все еще затихают последние ноты тоскливой мелодии флейты...