_______________
Они ели в тишине. Никто не проронил ни слова. Еда казалась безвкусной и пресной. Хизаши время от времени исподлобья поглядывал на своих друзей, но те упрямо смотрели вниз, а содержимое тарелок, тем временем, оставалось практически неизменным. Оборо, кажется, порывался было что-то сказать, но каждый раз останавливался, не находя в себе сил. Скорее всего, оставшийся день прошёл бы сходным образом, но тут в гостиной послышалась возня, а затем в проёме возникла лохматая копна волос. — Мик-сенсей, вы за мной? — буднично поинтересовался Хитоши, полностью одетый и с сумкой через плечо. — Куда ты собрался? — нахмурился Шота, отодвинув, наконец, тарелку. Хитоши бросил короткий взгляд в сторону Ширакумо и пожал плечами. — Я решил, что теперь можно вернуться в академию. Когда Шота только вернулся из больницы, Хитоши наотрез отказался покидать дом ради занятий в ЮЭЙ. Школа превратилась в защитный бункер с посторонними, многие учителя были ранены и убиты, и занятия проводились редко и хаотично. Незу всеми силами пытался создать хоть какую-то видимость порядка, но в условиях нехватки кадров это было непросто. Первое время Хитоши глаз с него не спускал. Он не был напорист, но довольно часто обнаруживалось, что то, за что Шота планировал взяться, уже было сделано. Он ценил эту заботу, но не мог не чувствовать себя от этого ещё бесполезнее. — Я тебя отве- — Шота умолк на полуслове. Ширакумо поднялся. — Сегодня прокатишься до школы верхом, — он шагнул к выходу, и Шота, неуклюже дёрнувшись из-за стола, схватил его за майку. Он судорожно сжал пальцы, глядя Оборо в глаза. Произошедшее утром вмиг показалось ничтожным и не стоящим времени недоразумением. Не уходи, — безмолвный крик, отчаянный и полный мольбы, обнажился в его взгляде. Взгляд Оборо смягчился. Он накрыл руку Шоты своей и сжал в ответ. — Я вернусь. Хитоши кашлянул, неловко переминувшись с ноги на ногу. — Я вернусь, — повторил Оборо, и рука Шоты медленно разжалась. — Дорогу до ЮЭЙ не забыл? — натянуто усмехнулся Хизаши, попытавшись ослабить убийственную атмосферу. — Я бы не посмел, — фыркнул Оборо и глянул на Хитоши, — сегодня тебя будет сопровождать высококлассный герой, малец. Хитоши невпечатлённо приподнял бровь, развернулся и направился к выходу. — Я всё еще ничего о вас не знаю, — бросил он, и Оборо торопливо двинулся следом. За столом снова стало тихо. — Даже не верится, — покачал головой Хизаши, проговорив это скорее для себя, — как будто и- — Пожалуйста, не начинай, — прикрыл глаза Шота, в который раз ощутив невероятную слабость. Хизаши знал, что он избегает разговора. Знал он ещё, что ничем хорошим для Шоты это не кончится. — Сегодня будет уже третий день, как он здесь. Шота вскинул голову. — И что ты хочешь этим сказать? — мрачно ответил он, и Хизаши увидел, как он весь подбирается, как перед ударом. Хизаши, не глядя на Шоту, снял очки. — Ты ведь знаешь, что мы не можем его прятать, — он ощутил, как съеденное ранее в который раз комом встало в горле, — мы должны сообщить об этом, чтобы можно было начать- — Нет! — отсёк Шота, сжав руки в кулаки, — это ни к чему, — добавил он более спокойно. Нездоровый блеск в его глазу, который напугал Хизаши ещё тем вечером, вновь вернулся. — Шота, послушай- — Нет, — вновь оборвал он, тряхнув головой, — это всё равно скоро… кончится. — Откуда ты знаешь? — вскинулся Хизаши, позволив нетерпению вырваться из железной хватки, — а если он здесь на месяц? На год? Навсегда? Ты так и будешь прятать его ото всех? Хизаши ненавидел себя за эти слова. Он увидел, как лицо Шоты на миг осветилось робкой, совершенно несвойственной ему надеждой, а затем снова безвозвратно угасло. — Я… я не прячу его, — слабо парировал он, отведя взгляд. Хизаши понимал его. Понимал желание Шоты сохранить эту тайну в пределах его дома. Он видел, что творилось с Шотой, и отдал бы всё на свете, чтобы сделать его счастливым так, как это сделало появление Оборо, но он знал, что это невозможно. Знал он и, что эгоизм Шоты в этом вопросе может привести их к проблемам. У Оборо были родители, друзья. Он был героем с действующей лицензией и в любой миг мог стать участником передряги, потребующей дальнейшей идентификации и серьёзных разбирательств. А ещё где-то мог ошиваться тот же идиот, который отправил его сюда, и если он использовал причуду в угоду подобным целям, его стоило поймать. Но он не стал настаивать. Намеренно причинить Шоте боль было выше его сил._______________
— Откуда вы знаете сенсея? Оборо, не сбавляя шага, мельком глянул на Хитоши: тот, усевшись на облаке, с видом полного контроля парил рядом с ним. Кажется, такой вид транспорта был ему очень даже по душе. — Мы учились вместе, — наконец, ответил он, сочтя такой ответ достаточно исчерпывающим, чтобы закрыть тему, и в то же время достаточно безопасным: он не был уверен, что Шота оценит, если Оборо скажет правду. Он решил, что последнее слово в этом вопросе останется за Шотой. — Я никогда о вас не слышал, а вы с ним, кажется, довольно… близки. Оборо увидел, что Хитоши избегает его взгляда. Он мог бы рассмеяться, если бы только сердце его не сжалось от боли. — Он мне очень дорог, — кивнул он, прогнав тяжёлые мысли, а затем поспешно добавил: — как и Хизаши. Хитоши, покинув сомнительную территорию, расслабился. — Вы довольно много знаете о нас с Эри. — Шота много о вас рассказывает, — бездумно ответил он, и Хитоши недоверчиво нахмурился. — Да ладно? Оборо закивал, разглядев в этом шанс на спасение. — Конечно. Он часто рассказывает, как прошли ваши тренировки, — он усмехнулся, заметив, как стушевался подросток; почти осязаемые коготки по очереди отцепились от его горла, и он облегчённо вдохнул, — например, ты как-то так сильно запутался в ленте, что он сам едва не плюнул и не перерезал её, чтобы тебя достать. Хитоши закрыл глаза рукой; его лицо едва заметно покраснело. Оборо знал, что рискует: нельзя было сказать наверняка, что из того, что произошло в его реальности, случилось и здесь, но он решил попробовать и, судя по реакции, попал весьма точно. — Не думал, что он об этом кому-то рассказывает, — буркнул Хитоши и отвернулся. Мысленно извинившись перед Шотой, Оборо улыбнулся. Он иногда наблюдал за их тренировками, когда позволяло время. Когда Хитоши ещё жил в этом диком месте, по недоразумению именуемом приёмной семьёй, у него был строгий комендантский час. Если он задерживался на тренировках хоть на секунду дольше обычного, он становился нервным и дёрганным и рвался вон: это могло случиться прямо посреди тренировки, или когда Шота обрабатывал ему ссадины и раны, или даже во время разговора. Оборо не лез ему в душу: они с Шотой оба знали, что дела здесь требуют повышенного внимания, но Хитоши был закрытым и недоверчивым: что-то предпринимать было рано. Поэтому иногда Ширакумо предлагал подбросить его до дома, когда видел, как сильно возможное опоздание выбивает его из колеи. Сначала он отказывался. Оборо первое время думал, что это из-за страха полёта, но позже понял, что это не так: Хитоши просто отказывался принимать чью-то помощь. Но когда однажды они с Шотой не уследили за временем, Хитоши в жесте отчаяния согласился, и Оборо, усадив его перед собой ради собственного спокойствия, рванул вперёд. Хитоши просидел весь полёт с разинутым ртом и широко открытыми глазами, а под конец впервые в присутствии Оборо по-настоящему улыбнулся, и улыбка эта была так схожа с улыбкой Шоты, что он не сумел удержаться и хорошенько потрепал его по голове. — Если захочешь прокатиться — только скажи, — сказал он ему тогда на прощание. Когда вскрылась правда о его жизни в приёмной семье, Оборо уже знал, о чём его попросит Шота. У них была прекрасная жизнь: надёжные друзья, работа, двое непоседливых кошек, но с появлением Хитоши они оба осознали, чего в ней недоставало. Уже давно они подумывали о переезде, но никак не могли подобрать момент. Появление Хитоши стало тем самым толчком, которого они неосознанно ждали. Когда же они спасли Эри, картина наконец-то обрела полноту. Оборо не мог представить себе жизни без них. Ещё издалека завидев знакомое здание, он недоумённо замедлил шаг. — Необновлённая система — пробормотал он себе под нос. — Меры безопасности, — пожал плечами Хитоши, видимо, расценив его бормотания как вопрос, — последняя стычка со злодеями стоила жизни многим героям. Никто не произносит этого вслух, но идиоту понятно: это война. Оборо не нуждался в объяснении: он вызубрил функционал защитной системы ЮЭЙ от и до, только чтобы позже выяснить, что это лишь пробная версия. Казалось, директор Незу не знал, что такое сон. После последнего вторжения злодеев, от которого пострадало несколько учеников, система претерпела невероятные изменения, и сейчас в ЮЭЙ без ведома ответственных героев не могла проникнуть даже лишняя пылинка. Он снова вспомнил рассказ Хизаши и положил руку Хитоши на плечо. — Ты здорово держишь его на плаву, — мягко произнёс он, и глаза Хитоши расширились. Он сглотнул и отвёл взгляд. — Я ничего не сделал в самый нужный момент, — его тон был полон плохо скрытой досады и злости на самого себя. Оборо крепче сжал его плечо. — Шота любит вас, — начал он и, поймав удивлённый взгляд, повторил: — любит, да. Он бы никогда себе не простил, если бы с кем-то из вас что-то случилось. Наверняка ты и сам прекрасно понимаешь, почему он не позволил тебе оказаться там. Желваки заиграли на лице Хитоши, когда он стиснул зубы. — Я думал, что потерял его, — процедил он, — потерял единственного человека, которого волнует, спится ли мне ночью и не разлетается ли вдребезги черепушка от очередного приступа мигрени. Потерял из-за какого-то обезумевшего ублюдка, которого я наверняка бы смог- — Хитоши, не надо, — он увидел, как побелели сжатые кулаки. — Я бы удавил его собственными руками, — голос подростка дрожал от едва сдерживаемого гнева, — мне плевать на мораль и прочие высокие вещи. Люди меня всю жизнь называли злодеем, и сейчас я бы с радостью оправдал все их мысли на этот счёт, лишь бы увидеть, как он- — Хватит, — оборвал он, с силой сжав плечи Хитоши, — ты ведь знаешь, что Шота бы тебе сказал. Он бы никогда не позволил этому случиться. — Однако, он позволил довести до такого себя! — закричал Хитоши, скинув с себя его руки; Оборо быстро огляделся, убеждаясь, что вокруг никого нет. Хитоши тяжело дышал. Его сжатые в кулаки руки дрожали, пока он пытался успокоиться. Он с опаской посмотрел на него, и Оборо почти увидел, как стремительно вырастают вокруг Хитоши собственные стены, через которые когда-то с таким усилием прорывались они с Шотой. — Ты должен быть сильным. Хитоши посмотрел ему в глаза. Плескавшаяся в нём боль достигла предела и рвалась наружу. — Ты должен быть его опорой. Ты его семья, Хитоши. — Он ведь к вам привязан! — резко ткнул в него подросток, и Оборо отпрянул. — Думаете, я не вижу, как вы смотрите друг на друга? Я не ребёнок. Почему вы говорите так, словно не относитесь к его жизни? Вчера я впервые услышал, как он смеётся, и это произошло из-за вашего появления. Мик-сенсей рядом с вами тоже сам не свой. Кто вы такой? Я тот, кто любит вас больше жизни, — подумал он и, повернувшись, молча двинулся дальше в сторону академии. Несколько минут спустя он увидел сошедшего с облака Хитоши. Тот хмуро шёл рядом, глядя себе под ноги. — Извините, — пробормотал он почти беззвучно, — я не должен в это лезть. Расскажете, как встретились с сенсеем?_______________
Оборо вернулся домой в некотором замешательстве. Едва заметный туман в голове уже почти рассеялся, но какая-то навязчивая мысль слабо билась в затылок. Так и не сумев понять, с чем это связано, он отмахнулся от мысли и двинулся в сторону кухни, обнаружив там только Хизаши с Эри. — Доброе утро, — робко поприветствовала она, и Оборо широко улыбнулся. — Доброе утро, принцесса. Она зарделась от услышанного и опустила взгляд в тарелку, тоже улыбаясь. — Ты не доел, — Хизаши ткнул в сторону полусъеденного завтрака. Оборо отмахнулся, давно потеряв всякий аппетит. — Где Шота? — Ушёл наверх. Оборо кивнул и двинулся в сторону лестницы. Шум в ванной заставил его заглянуть в открытую дверь. Шота стоял, склонившись над стиральной машиной. Он нажал что-то на панели и шагнул назад; протез с паршивым звуком поехал по плитке, и Оборо дёрнулся, но Шота сам сумел устоять на ногах. Он развернулся и вздрогнул от неожиданности, увидев Оборо. Его хмурое лицо прояснилось. — Добрались в целости и сохранности, — отрапортовал он со слабой улыбкой, постаравшись показать, что больше не сердится. Шота, словно не веря, внимательно его рассматривал. Оборо поднял руку и коснулся пальцами его лица. Шота, полуприкрыв глаза, едва заметно подался навстречу, и Оборо невесомо погладил его по щеке. — Прости, — хрипло пробормотал Шота, не поднимая взгляда. Оборо покачал головой, силясь оторваться, но сделать это было невероятно тяжело. Он легко провёл пальцем по глубокому шраму под повязкой, а затем глаза поймали что-то, что заставило его недоверчиво нахмуриться. На фоне иссиня-чёрных, словно вобравших в себя саму ночь волос, которые он так любил перебирать, Оборо внезапно обнаружил неестественно-светлую прядь. Было заметно, что обычно её тщательно закрашивали, но, видимо, последние события не давали продыху даже для такого. — Шо, да ты поседел, — забывшись, пробормотал он, и уголки губ сами собой слабо дёрнулись вверх: сегодня обнаружилась ещё одна деталь, которую он уже бесконечно полюбил. С Шотой не могло быть по-другому. — Это случилось после твоих похорон. По выражению лица Оборо понял, что Шота не собирался давать волю этим словам, но было уже поздно: таинство момента было жестоко сокрушено. Шота, словно очнувшись, отпрянул и поспешил покинуть ванную. Оборо, слушая гудение стиральной машины, остался в одиночестве._______________
Следующие несколько часов прошли в мрачных обсуждениях нынешней обстановки. Оборо тяжело принял новость о смерти Каямы; тем не менее, многое из произошедшего у них совпало. Оборо описал им человека, чья причуда могла вытворить то, что с ним сделалось, и Шота, поразмыслив, решил, что это всё же стоило того, чтобы привлечь внимание героев, пускай сейчас и ощущалась острая нехватка сил. Чёрт знал, что ещё мог удумать этот человек. Пожалуй, их коллективного потрясения должно было хватить с лихвой. Обсуждать стратегии противостояния Шигараки оказалось на редкость угнетающим занятием: в мире Оборо он был еще более неуравновешен и жесток, чем здесь. — Я был там тогда, — казалось, слова давались ему непросто, — я видел, как Все-за-Одного завладел его телом. Он кричал и словно не понимал, что происходит. Мы думали, что это убьёт его, но ошиблись. Я… — он замолчал и беспомощно посмотрел сначала на Шоту, а затем на Хизаши, — я знаю, что это прозвучит как безумие, но…он выглядел таким испуганным. Совсем как ребёнок. И на какую-то долю мгновения мне показалось, что я- — он осёкся, тяжело вздохнув. — Я почувствовал что-то. Жалость. Сопереживание. Он убил стольких людей, и всё же что-то во мне… — наконец, он умолк совсем. — Ты всегда был слишком благородным, — пробормотал Шота, — всегда рвался помочь всем. — Я не могу объяснить, но в тот момент я как будто ощутил за него какую-то ответственность, — он невесело фыркнул, покачав головой, — какой бред. Шота с Хизаши переглянулись, подумав об одном и том же. Это казалось немыслимым, но могла ли действительно быть какая-то связь? Курогири был в ответе за Шигараки много лет и до последнего желал отстаивать его интересы. Так могло ли то, что чувствовал Оборо… — Вряд ли мы сейчас сможем что-то прояснить, — наконец, сказал Хизаши, и они замолчали. Когда Оборо открыл было рот, вознамерившись сказать что-то ещё, в зал робко вошла Эри, остановившись недалеко от дивана. Она зарделась под внимательными взглядами мужчин и, как бы извиняясь, показала Шоте расчёску, которую держала за спиной. Шота, даже не помешкав, похлопал по дивану, слегка отодвинувшись назад, и Эри шмыгнула между его ног, удобно устроившись и всучив ему расчёску. Пока он расчёсывал её длинные волосы, на него в восхищении смотрели двое. Он даже не догадывался, что взгляды их были совершенно неотличимы. Появление Эри сумело ослабить гнетущую атмосферу: на первый план вышли бытовые хлопоты, которые сумели отвлечь всех. До появления детей видеть Шоту на кухне всегда было для Оборо в диковинку: Шота никогда не обременял себя этими хлопотами, предпочитая отделаться покупной едой. Хитоши и Эри здорово изменили его Шоту, но даже он не был столько искусен в готовке, как этот Шота. Это потому, что он был совсем один, — мелькнула мысль, заставившая его подорваться и присоединиться к процессу. Но добровольцем он был далеко не единственным: Хизаши уже во всю резал что-то на доске, а Оборо отвели роль смотрителя Эри, которая тоже вызвалась помогать. Такой расклад дел его более чем устроил, и вчетвером они сотворили отличный обед._______________
Закончив мыть посуду и оставив Хизаши её вытирать, Оборо выглянул из кухни и в который раз улыбнулся: Шота с Эри уже дремали на диване. — Научил её уже, — пробормотал он, осторожно переложив Эри на созданное облако и привычно отправив его вверх по лестнице, — совсем режим собьёт… Наконец, из кухни вышел Хизаши. Они оба остановились около Шоты, не нарушая тишину. — Неисправимый, — выдохнул Хизаши, и что-то в его тоне заставило Оборо вскинуть голову. От его реакции Ямада поспешно отвёл взгляд в сторону, и Оборо слегка прищурился, не зная, что происходит. Прежде, чем он сумел глубже вдуматься в увиденное, Хизаши торопливо двинулся в сторону дверей. — Мне всё-таки надо подготовиться к урокам, — бросил он, не оборачиваясь, — не знаю, получится ли завтра зайти. И всё же, обувшись, он помешкал и беспомощно посмотрел на Оборо. Их взгляды встретились, и, не сговариваясь, они крепко обнялись. — Как думаешь, завтра- — Я не знаю, Хизаши, — он покачал головой. Хизаши кивнул. Глубоко вздохнул и через силу улыбнулся, стукнув Оборо по плечу. — Передай Шоте, что я на связи, если понадоблюсь. Оборо проводил спину Хизаши долгим задумчивым взглядом, закрыв дверь лишь тогда, когда его фигура окончательно скрылась вдалеке. Он вернулся в гостиную и остановился напротив дремлющего на диване Шоты. Тишину комнаты прерывало лишь едва слышное сопение, и в который раз Оборо ощутил острую тоску по дому. Не позволив себе развить эту мысль, он осторожно поднял Шоту на руки и направился к лестнице. На середине пути Шота сонно пробормотал что-то, чего ему не удалось разобрать, но вырываться не стал. Оборо мельком посмотрел вниз, и взгляды их встретились. Из дрёмы его вывели чьи-то руки. Уже не открывая глаз, Шота понял, что происходит. Он бесшумно вздохнул, оказавшись прижатым к чужому телу, и позволил себе насладиться кратким моментом. Ногой открыв дверь, Оборо вошёл в спальню и осторожно опустил Шоту на кровать. Он мимолётно коснулся его волос, пальцем зацепив резинку и почти невесомо стянув её вниз. Он даже знал, что от резинки у Шоты начинала болеть голова. Было ли что-то, чего Оборо о нём не знал? Он не успел понять, когда рука сама потянулась вперёд, отчаянно вцепившись в чужую штанину. В темноте занавешенной комнаты, оставшись наедине, Шота почувствовал себя как никогда уязвимым и таким… одиноким. Сегодня. Только сегодня он позволит себе эту слабость. — Пожалуйста, — вымученно прошептал он, — не уходи. Оборо ничего ему не ответил. Шота закрыл глаза, ощутив в них предательское жжение. А затем кровать прогнулась, и он оказался в руках Оборо. В руках, прикосновения которых он не знал уже пятнадцать лет. Шота медленно скомкал между пальцев ткань чужой футболки. Он лежал, уткнувшись носом в шею Оборо, и мечтал оказаться ещё ближе. Ему казалось, что этого недостаточно. Что сейчас он откроет глаза и вновь будет один, что- Оборо прижал его к себе, зарывшись пальцами в его длинные волосы, и Шота призвал все оставшиеся силы, чтобы удержать себя от лишних слов. Оборо был тёплым и сильным, но руки его были осторожными и до безумия нежными. Тяжёлые мысли об их неясном будущем таяли и устремлялись прочь под натиском этих рук. Шота судорожно вздохнул, отдавшись ощущению их переплетённых тел. Ни одно внезапное, навязчивое объятие молодого Оборо не могло сравниться с тем, что происходило сейчас. Даже в самых смелых мечтах он не думал, что когда-нибудь вновь удостоится шанса очутиться в этих руках. Внезапно совершенно безумные мысли заставили его задержать дыхание. Он хотел забрать Оборо себе. Он хотел засыпать и просыпаться в кольце его рук каждый отведённый ему день. Хотел чувствовать себя в безопасности и защищённым от всех проблем. Хотел, чтобы Оборо тренировал Хитоши и катал на облаках Эри. Хотел, чтобы Оборо улыбался ему, глядя влюблёнными глазами, и даже в такие безнадёжные времена говорил, что они сумеют со всем справиться. Шота любил его. Боги, он полюбил его ещё тогда, будучи глупым, неуверенным подростком, и всю жизнь жил, даже не подозревая об этом. Шота не мог смотреть ни на кого другого. Он ощущал внутри пустоту, которую после гибели Оборо не смог заполнить ни один человек. Никогда раньше он не задумывался над причинами отторжения, которое вызывала у него одна мысль о ком-то ином рядом с ним. Что-то, что, казалось, давно отмерло и рассыпалось в прах внутри него, вновь расцвело, робкое, ранимое, и такое хрупкое. Только в эти мгновения он позволил своему эгоизму пересилить здравый смысл. Шота глубоко вдохнул запах Оборо, и глаза его закрылись._______________
Оборо не знал, что его разбудило. Он открыл глаза и обнаружил, что лежит, навалившись на Шоту всем телом. Его Шота не упускал возможности поворчать по этому поводу, и нередко Оборо просыпался, потому что его старательно и весьма безжалостно спихивали с себя. Ощутив некоторое не совсем уместное волнение, Оборо поспешил незаметно передвинуться, с неохотой выпутавшись из чужих ног. Стоило ему успешно завершить задуманное, как рядом тут же началось шевеление, и Оборо не сдержал улыбки. Это был их первый совместный сон, и всё же Шота повёл себя с точностью так, как было свойственно его Шоте. — Прости, — шепнул он, не переставая улыбаться. Шота сонно моргнул, и ему стоило больших усилий не протянуть руку к его волосам, упавшим на глаза. — Сколько мы спали? — хрипло пробормотал он, убрав волосы с лица. — Два часа. Шота нахмурился. — А где сейчас- — Хитоши решил остаться в общежитии. Не знаю, что там у них произошло, но он довольно настойчиво попросил его не трогать. А Эри я включил телевизор. Скорее всего, она сейчас опять уснула, — он фыркнул, — вся в тебя. Шота сразу весь осел и расслабился, уже более свободно откинувшись назад. Оборо, повернувшись, отодвинул штору в сторону и вновь улыбнулся. Солнце садилось, и небо было озарено мягкими переливами света. Сейчас было самое прекрасное время для полёта. Он неспеша поднялся, вышел из спальни и заглянул к Эри: по телевизору шло что-то до ужаса яркое, но сама девочка действительно спала, подперев щёку рукой. Оборо потушил свет и убавил громкость, не став выключать звук совсем. Он погладил Эри по волосам и поцеловал её в макушку, а затем молча вышел. Комната Хитоши, ныне пустующая, тоже не осталась без внимания: он оставил подарок на кровати и затворил дверь, не без предвкушения представив реакцию подростка. Оборо вернулся к уже севшему Шоте и протянул ему руку. Шота одарил его ровным взглядом. — Я настаиваю, — он усмехнулся, — не заставляй меня тащить тебя. Шота тихонько фыркнул, но руку, наконец, взял. Шота не был уверен в том, что затеял Оборо. Неожиданный блеск в его глазах и мальчишеская непосредственность, с которой он поволок его на улицу, пробудила его любопытство. Когда они отошли на достаточное от дома расстояние, Оборо остановился. Он широко улыбнулся, отчего внутри у него что-то на мгновение замерло, и затем указал на пространство рядом с собой. Шота был так захвачен знакомой улыбкой, что не заметил появления объекта. — Карета подана! Большое облако мягко ткнулось ему в бедро, приглашающе опускаясь. Предыдущее предложение Оборо всплыло в памяти горьким осадком. У него не хватило выдержки и нервов принять приглашение тогда; слишком загнанным он себя ощущал. Сейчас же… Он огляделся, не уверенный в рациональности затеи. Сейчас были не самые лучшие времена, чтобы просто открыто… летать. Уже совершенно иные воспоминания окатили его волной тоски и желания, желания вновь окунуться в старые беззаботные дни. Шота присел на облако, подметив, насколько оно расширилось. Пятнадцать лет назад двоим не самым крупным подросткам было на нём довольно тесно, а сейчас… Когда Оборо устроился позади и по-свойски обхватил Шоту за пояс, он в очередной раз не смог сдержать глупой, но отчего-то волнующей сердце мысли: Оборо был огромным. — В путь! — задорно скомандовал он, будто бы это управляло облаком, а не его собственная воля, и Шота, не сдержавшись, тихонько фыркнул. Сколько раз за минувшие дни ему казалось, что под маской взрослого про-героя Громоблака всё еще прятался мальчишка-второкурсник с ветром в голове? Он понял, как сильно скучал по этому занятию, когда они взмыли вверх. Он давно уже позабыл, как воздух застревает в лёгких от волнения. Забыл, каково это — чувствовать, как все проблемы остаются внизу, теряют свою власть и наконец-то отпускают из удушающей хватки. С Оборо всегда было так. Сейчас. Только сейчас…он позволил себе забыть обо всём, что его ожидало. Все его мысли и ощущения растворились и исчезли, сузившись до чужих рук, крепко прижимавших его к себе. Когда он понял, куда они направляются, у него на мгновение перехватило дыхание. — Оборо, — он встревоженно обернулся, — ЮЭЙ сейчас охраняется так, что и муха не пролетит, я сам ещё ни разу не был- Оборо беззаботно опустил подбородок ему на макушку, и Шота осёкся. — Просто доверься мне, — пробормотал он, когда они подлетели ближе. Облако стало набирать высоту, и внезапно Шота понял, что двигается оно вовсе не хаотично, а целенаправленно и к конкретной точке. Защитные стены ЮЭЙ со всех сторон выглядели одинаково, однако, Оборо словно старательно что-то высматривал в рябом узоре. Наконец, облако замерло около совершенно не примечательного места, и тогда Оборо мягко опустил свою руку на тыльную сторону руки Шоты, слегка переплетя их пальцы, и прижал его ладонь к стене. Камень, к удивлению Шоты, оказался тёплым, а в следующее мгновение послышались едва различимые звуки и скрип. Несколько мгновений спустя прямо на глазах изумлённого Шоты в совершенно сплошной на вид стене возник узкий проход, и они, потеснившись, влетели внутрь. Система оказалась многоуровневой, и действие в разных вариациях пришлось повторить несколько раз. В последний раз ему даже пришлось применить причуду, от чего в глазу сразу поплыло. Шота выдохнул сквозь зубы, в который раз посетовав на себя, но его отвлекли куда более насущные мысли. — Незу ничего не говорил про запасной вход, — пробормотал он, когда они, наконец, прибыли. Крыша ЮЭЙ за пятнадцать лет не изменилась ни на йоту: прибавилось пыли и ржавчины с лихвой, да и лестница теперь всегда была перекрыта, чтобы ученики не лазили когда вздумается, но в остальном… Шота больше ни разу не поднялся наверх после гибели Оборо. — Он ловит предателя, — ответил Оборо, — опасается раскрывать все карты, да и не раскроет, если вам не повезёт так же, как и нам. — Значит, предатель среди нас? — осведомился Шота. Оборо беспомощно пожал плечами. — Мы так и не смогли выяснить, кто это сделал. Ученики пострадали, и защитный барьер был перестроен. Однако, этот вход существовал уже в первоначальной версии. Повезло, что мы его сразу встретили… Шота вспомнил то, что рассказал ему о защитной системе Хизаши, и не смог представить себе ещё более совершенного сооружения: казалось, учтено было всё. Он запоздало прогнал в голове сказанное и, повернув голову, прищурился. — Что значит «повезло»? — сухо осведомился он, не дав себе пожалеть о том, что сделал: из-за положения после поворота головы их лица опасно сблизились. Оборо слабо засмеялся, и глаза его забегали. — Это, ну, — он закинул руку за голову, — плавающий вход. Они мягко опустились на землю. — И ты просто наудачу ткнул моей рукой в стену? — несмотря на абсурдность этой мысли, Шота внезапно не сумел сдержать ухмылки. Он поспешно спрятал лицо в шарф, но Оборо, слишком занятый выкручиванием пальцев, видимо, ничего не заметил. — Разумеется я знаю приблизительные места! — поспешил оправдаться Оборо, но затем, очевидно, узнав во взгляде Шоты что-то, ведомое ему одному, засмеялся. — Перестань издеваться. Шота закрыл лицо рукой, когда не удалось подавить рвавшийся наружу смешок: в некоторых вопросах Оборо действительно ни капли не изменился. — Тут тоже ничего не поменялось, — улыбнулся Оборо, словно прочитав его мысли. Он неспеша осматривался, и Шота бездумно кивнул, устремив взгляд на видневшийся вдалеке закат. Снаружи создавалось впечатление, что толстые стены погружают школу во мрак, но изнутри всё менялось радикально: Шота не знал, откуда Незу приволок героев, участвовавших в возведении этих стен, но изнутри они были почти прозрачными, каким-то невероятным образом позволяя видеть всё, что происходило снаружи. Так вело себя стекло, но это точно было не стекло. Он в который раз мимолётно подивился чуду техники, а затем вернулся к созерцанию. Сам воздух словно был окрашен в розоватый цвет, и губы Шоты невольно дёрнулись вверх от этого зрелища. Здесь было тихо, не было слышно даже шелеста ветра. Сейчас было так легко закрыть глаза и представить, что ничего не происходит. Что нет ни войны, ни смертей, ни опасности. Что ему снова шестнадцать и он с колотящимся сердцем остался наедине с Ширакумо, потому что Ямада сегодня не смог пойти. В какой-то момент взгляд Оборо остановился на Шоте. Они долго смотрели друг на друга, не нуждаясь ни в каких словах. Но затем что-то неумолимо изменилось: Оборо взял руки Шоты в свои, уже решительно посмотрев в его единственный открытый глаз. — Я знаю, о чём ты думаешь каждый раз, когда надеваешь повязку или спотыкаешься из-за протеза, но я не хочу, чтобы ты забывал, что по-настоящему определяет героя. Ты справился со всем один, и я тобой чертовски горжусь, — Оборо нежно коснулся рукой его волос, и Шота невольно задержал дыхание. Пожалуйста, пусть он продолжит. Пусть это никогда не кончится, пусть- — И всё же мне жаль, что меня здесь не было, когда я был тебе нужен. Я сумел бы помочь, и тогда тебе не пришлось бы так страдать, — добавил он огорчённо, отняв руку. Не было в мире человека, способного так вольно помыкать его мыслями и чувствами; способного в один миг принести ему необъятное счастье, и ещё большее страдание; способного заставить его смеяться, а в следующий миг — глотать ком в разодранном горле. Не было, но затем он вернулся: его, Шоты, возрождение и погибель. Ты и сейчас мне нужен, зашептал в голове отчаянный голос, и он не сумел сдержать эгоистичного порыва. Шота потерявшими силу руками обхватил Оборо за шею и всем телом прильнул к нему. Ему пришлось напрячь ногу и приподняться, чтобы дотянуться, и эта мысль заставила его сердце биться чаще. Оборо, не колеблясь, прижал его к себе, и от ощущения его больших, тёплых и таких надёжных рук силы едва не покинули его вновь. — Это я виноват, — выдавил он ему в шею дрожащим голосом, — я должен был тогда погибнуть, а не ты, им был нужен- Его отстранили и настойчиво сжали плечи, останавливая. Он ощутил под ногой что-то мягкое и понял, что его приподнимает облако. Оборо придержал его за пояс, чтобы он не упал, и от его заботы он вновь не сумел сдержать дрожь. Когда их глаза оказались почти на одном уровне, облако замерло. — Я хочу, чтобы ты запомнил раз и навсегда, — тихо, но твёрдо произнёс Оборо, поймав его взгляд. — Твоей вины здесь нет и не было. Не бери на себя ответственность за то, что совершили другие, — он слегка улыбнулся, — этим словам научил меня ты. Ты, Шота. Не очень-то подобает про-герою и учителю идти вопреки собственным идеалам, не находишь? Годами копившиеся слёзы подступили к глазам, грозясь обрушить сдерживавшую их столько лет стену и вырваться наружу, но он не решался ничего предпринять. Ему казалось, что стоит пошевелиться, как всё рассеется, словно жестокое наваждение. Вина, поселившаяся глубоко в сердце после открывшейся правды, наконец, ослабила свою хватку. Оборо наклонился к нему и тихо прошептал следующие слова. Глаза Шоты широко распахнулись. Оборо мягко провёл большим пальцем по его щеке и наклонился вперёд, почти коснувшись губами его лба. Шота, бесконечно измотанный, на мгновение ощутил, как тяжесть освобождает истерзанные плечи, и, наконец, прикрыл глаза. Он не успел понять, что произошло. Миг он стоял, чувствуя тепло чужого тела и вязкость под ногой, а затем опора исчезла. Он не удержался на подогнувшемся протезе и рухнул на колени. Не поднимая головы, он бесполезно заскрёб по грязной крыше пальцами. Видения навсегда потерянной, так несправедливо отобранной у него жизни пронеслись перед мутнеющим сознанием. Он обхватил себя дрожащими руками, прижавшись щекой к грязному холодному бетону. — Пусть всё сложилось так, я рад, что погиб вместо тебя. Я люблю тебя, Шота. И всегда буду любить. И в это самое мгновение, когда последние лучи солнца исчезли за горизонтом, а холодный ветер заскользил над землёй, безразличный ко всему происходящему, не сыскать было в мире человека более одинокого, чем безутешно рыдающий на крыше мужчина.