«Если нам наносят удар без малейшей причины, мы должны отвечать самым сильным ударом, на какой способны. Я в этом убеждена: таким сильным, чтобы тот, кто нас ударил первым, навсегда закаялся поднимать на нас руку».
— «Джейн Эйр» Шарлотта Бронте
Понедельник ссыпался на город привычной суетой, и в парке, несмотря на раннее осеннее утро, было многолюдно и шумно. Клочья тумана стелились по мертвой траве, и казалось, что деревья задымились от корня. Меж черных стволов, теряясь в молочной белизне, пестрели оранжевыми жилетами дворники. Они сметали опавшую листву и громко сердились из-за дурной видимости. Туман скрадывал их голоса, и до Агаты долетало только жидкое эхо. Стылый воздух едва подрагивал от далекого колокольного звона — звонарь призывал на утреннюю службу в храм. Приглушенно лаял пес, сорвавшийся с хозяйского поводка.
Мимо Агаты пробежал человек в спортивной амуниции — шипастые беговые кроссовки тяжело вгрызались в сырую землю. Он вынырнул из туманного облака на мгновение, обогнул Агату и снова исчез, унося с собой топот шагов и размеренное марафонское дыхание. Она задумчиво проводила его взглядом и наклонилась туже завязать шнурки.
Ей было странно и страшно от того, что все идет своим чередом, будто прошлой ночью город не замер, став свидетелем жуткой показательной казни. Беспощадный, бессмысленный, как любая жестокость, акт правосудия был заснят на камеру, растиражирован на видео-хостингах, впечатан в прессу и разнесен по Петербургу со скоростью лесного пожара.
Агата уже засыпала, когда за полчаса до полуночи в тишине квартиры звякнуло оповещение. Она помнила, как лениво выпростала руку из теплого кокона одеяла и слепо нашарила телефон на прикроватном столике. Как болезненно ударил по глазам яркий свет. Как ее прошибло холодным потом, когда она открыла приглашение и присоединилась к прямому эфиру. Хриплый, механически искаженный до потустороннего шепота голос раздался в динамиках и заполнил квадрат комнаты, впитался в щели, осел в каждом темном углу. Голос принадлежал человеку; вместо лица — костяная птичья маска; в провалах глазниц — огонь, отраженный стеклами линз. Чумной Доктор — средневековый лекарь, но возведенный в сатанинский абсолют. Дьяволиада в квадрате, в кубе щерилась в прямоугольнике экрана.
Агата сперва подумала, что это рекламная акция к какому-нибудь фильму или телевизионному шоу, ровно до того момента, как человек (
человек ли?) отошел в сторону и объектив камеры выхватил женскую фигуру. Присмотрелась и узнала глянцевые черты Ольги Исаевой, директора скандального банка. Привязанная к столбу, с черными бороздами туши на расцвеченном кровоподтеками лице, она всхлипывала сквозь кляп. Не кляп, пригляделась Агата, а свернутые в рулон пачки купюр. Кольцо огня медленно подступало к ее тонким лодыжкам.
Чумной доктор театрально развернулся к камере, подошел к женщине и провел рукой по ее лицу нежным жестом любовника. У Агаты волосы зашевелились на голове. Человек вытащил кляп, и сломанный истерикой женский крик вспорол тишину. Исаева плевалась угрозами и проклятиями прямо в птичью маску.
Агата вспомнила все уроки ОБЖ, все лекции и правила, что с детских лет вдалбливались в голову. При нападении террористов не повышать голоса, не дерзить, не поднимать глаз, смотреть в пол. «Замолчи, замолчи», — беззвучно шептала она в пустоте своей квартиры, цепляясь за телефон судорожной хваткой.
Чумной Доктор только рассмеялся бритвенным смехом и надел на Исаеву связку капсул, словно хомут. Что-то взрывоопасное, догадалась Агата. Медленно, рисуясь на камеру, провел пальцем по мокрой женской щеке, по подрагивающей шее и хрупким ключицам в жуткой пародии на ласку. Затем отошел и исчез за пределами кадра. Всего на мгновение Исаева осталась под прицелом камеры одна, и прогремел взрыв. Капсулы разорвались прямо у нее на шее, потопили комнату в огне и жаркой волной ударили в объектив. Агата зажала рот рукой.
Чумной Доктор убил Исаеву. И он же расправился с Кириллом Гречкиным. Словно слетевший с катушек Робин Гуд, с огнеметами вместо лука, он обещал пройти по городу и расправиться со всеми, кого считал своими врагами.
Агата еще долго вглядывалась в экран телефона, в темный провал закончившегося прямого эфира. Хуже были комментарии. Она вчиталась, и к горлу подкатила тошнота. Щепетильная камера выхватила все подробности глумления и бичевания, не стеснялась предсмертной агонии. Так почему люди восхвалили Чумного Доктора?
Агата села на постели, подтянула колени к груди, и долго-долго листала ленту комментариев. Думала о римских гладиаторах и собачьих боях, об испанской инквизиции и французской гильотине — все о врожденной человеческой любви к жестокости. Дайте людям хлеба и зрелищ, и чем белее хлеб и чем кровавее зрелища — тем лучше.
Агата отложила телефон, но засыпала с трудом. Прижимала к себе кота, пряча лицо в мягком мехе, но тревожные мысли все равно преследовали ее, врывались в неспокойный сон. Когда небо за окном из черного стало смородиновым, Агата поняла, что спать ей совершенно не хочется. Встала, растягивая окоченевшие мышцы. Подошла к зеркалу и взглянула на свое бледное лицо. Под глазами — глубокие тени, белки расписали красные веточки лопнувших капилляров. Прошла на кухню и долго пила большую чашку черного кофе. Затем оделась и вышла на пробежку в холодное первооктябрьское утро.
Агата сама не понимала, чего ждала. Пустоты улиц или повсеместного полицейского патрулирования, но только не обыденности. Люди вокруг начинали свой день с флегматичностью муравьев. Маленькие букашки спокойны, даже когда на их ровный строй опускается тяжелый шаг, и продолжают свой проторенный путь к муравейнику.
Девушка жестко потерла лицо костяшками пальцев, отрезвляя себя от чугунных мыслей. Глубоко вдохнула и побежала в глубину парка. Одно только ее успокаивало — Сережа в эту ночь был за сотни километров от Петербурга, представлял свое обновление на столичной конференции.
Седые вьюнки тумана вились по земле, убегая от размеренной Агатиной рыси, и сразу же замыкались за ее спиной. Рваное дыхание прошивало холодный воздух облачками пара. Все мысли постепенно вытравлялись из ее головы, оставляя место только ровному счету. Вдох — правая нога, выдох — левая. Беречь тепло легких и дышать через нос.
Агата свернула с землистой тропы на лужайку. Роса на пожухлой траве мгновенно пропитала кроссовки, подошва заскользила, и девушка остановилась, стараясь дышать глубоко и спокойно.
Деревья вокруг тонули в тумане, смутные, как карандашный набросок, но курчавое золото крон уже сияло на фоне прозрачного неба. Левитановская осень. Агата залюбовалась. Достала телефон и поймала пейзаж в рамку кадра. Сделала снимок и отправила сообщение.
«Доброе утро», — подписала под фотографией.
Она была уверена, что Разумовский еще спит, но руки нестерпимо тянулись написать ему. Их бесконечная переписка стала неотъемлемой частью Агатиной жизни. Они постоянно скидывали друг другу шутки, фотографии, комментировали каждое свое действие. Агата очень скучала, но Москва ее слезам не верила и не отпускала Разумовского обратно в Петербург.
Телефон завибрировал мгновенным ответом:
«Доброе утро» — и фото — тот же парк, только с высоты исполинской башни.
Гребешки золотой листвы пробивались из грязной ваты тумана. Агата нахмурилась.
«Когда ты приехал?»
«Ночью. Не хотел тебя будить»
Агата закусила губу. Помнила принципы работы «Вместе» — полная конфиденциальность и безопасность пользователей. Демократическая беспристрастность. Чумной Доктор спрятался за стенами программного кода, огородился нулями и единицами — не достать, не выманить и не выкурить — он дыма и огня не боится.
Представила, каково Сереже, с его впечатанной в сердце добротой и неизбывным гуманизмом. Он весь мир тянется обнять, а его бьют по рукам, чумным паразитом врастая в его главное творение. Понятно, почему он сорвался из Москвы.
От следующего сообщения потеплело в грудной клетке.
«Зайдешь?»
Агата повернула голову в сторону башни «Вместе». Она высилась над парком, устремляясь в небо, тусклое, по-октябрьски не обогретое солнцем.
«Да, прямо сейчас»
Пришел лаконичный ответ. Агата улыбнулась широко, совсем по-детски от уха до уха, глядя на пухлое алое сердце. Спрятала телефон и, глубоко вздохнув, побежала к выходу из парка. До башни — парковые тропки, лабиринт переулков и широкое полотно проспекта. Туман постепенно истаял, и заморосило колючим дождем. Влага осела на ресницах, и Агата моргала часто-часто.
Парковка у подножия была полностью заставлена автомобилями. Агата просочилась между ними и скользнула в высокие стеклянные двери. Лицо молодого клерка за стойкой удивленно вытянулось. Блондинка в сером брючном костюме рядом с ним смерила ее высокомерным взглядом.
— Девушка, вы…
— К Разумовскому, — осекла ее вопрос и заставила себя приосаниться. Только сейчас она подумала о том, как выглядит и пожалела, что не переоделась.
— У вас назначена встреча? — с сомнением проговорил клерк.
— Да, прямо сейчас, — она распрямила плечи, чувствуя, как дождевые бусинки катятся по лбу. — Я Агата Истомина.
Молодой человек поискал глазами на своем мониторе, и через пару кликов его кустистые брови рванули вверх, исказив лоб складками морщин. Он изумленно прокашлялся.
— Тут стоит пометка, вас всегда пропускать, даже если идет важная встреча или мероприятие, — смущенно пояснил он. — И отменять все звонки, если вы на проводе.
Агата почувствовала, что улыбается. Клерк смутился еще больше. Блондинка неверяще уткнулась в монитор.
— Просто раньше Сергей Дмитриевич ни за что не отвлекся бы от работы…
— Вот и хорошо, — бросила Агата. — Ему как никому полезно отдохнуть.
Она повернулась и пошла к лифтам, затылком чувствуя взгляд клерка и серой блондинки.
Агате казалось, что этажи сменялись слишком медленно. Нервные пальцы отбивали барабанную дробь по стенке лифта. Ей так хотелось увидеть Сережу как можно быстрее, что она совершенно забыла о своем внешнем виде. Агата окинула взглядом свое отражение в стеклянной стене — толстовка и лосины агрессивно не сочетались с деловой обстановкой башни. Мокрый растрепанный пучок напомнил об идеально уложенных локонах блондинки. Рука уже потянулась к кнопке — вернуться вниз, но лифт остановился и приглашающе распахнул двери. Агата тут же угодила в объятия. Все тревоги испарились мгновенно. Она с наслаждением вдохнула запах кофейных зерен и парфюма от Хьюго Босс и крепко обняла Разумовского в ответ.
Он вытащил Агату в коридор, жадный до прикосновений и полный ласки. Россыпью быстрых порхающих поцелуев покрыл ее виски, щеки, веки. Замер на долю секунду, будто спрашивая разрешения, и накрыл ее губы своими. Агата жалась к нему, полностью доверившись его нежности. Бабочки в животе расправили крылья.
Разумовский отстранился, роняя горячее дыхание в ее приоткрытые губы. Агата не удержалась и ткнулась холодным носом в его щеку, совсем по-кошачьи.
— Ты замерзла, — Сережа опустил на нее обеспокоенный взгляд. Теплыми пальцами огладил контур ее лица.
— Все в порядке, — смущенно запротестовала Агата.
— Переоденься, пожалуйста.
Разумовский потянул ее вглубь коридора, в жилую квартиру. Они миновали кабинет и шагнули в его спальню, залитую утренним светом. Сережа открыл дверь, и Агата вошла в огромную черно-мраморную ванную комнату. Приятно пахло зеленым яблоком.
— Гостевые комнаты еще не отделаны, воспользуйся моей ванной.
Сережа вытащил стопку полотенец и большой белый халат. Агата чувствовала, как ее щеки заливает румянец, но осознание того, что не было ничего приятней его заботы, настигло ее, растягивая губы в широкой счастливой улыбке. Никто и никогда так о ней не заботился. Разумовский поймал ее взгляд и улыбнулся застенчиво в ответ. Легонько клюнул Агату в лоб и вышел, мягко прикрыв за собой двери.
Агата сняла влажную толстовку, отметила, что лосины сухие. Избавившись от одежды, залезла в душевую кабину, и, только когда горячая вода полилась, Агата поняла, как сильно замерзла. Она зажмурилась, оттаивая.
Закончив, перекрыла воду и потянулась к полотенцу. Закуталась в махровые объятия халата и распустила по плечам мокрые волосы. Толкнула двери и осторожно прошла обратно в спальню. Там было пусто, и Агата огляделась с живым интересом. Панорамные окна впускали скудное осеннее солнце, и лучи оседали на аккуратно заправленной широкой кровати, на книжной полке — Агата заметила, что книги расставлены по алфавиту, на гардеробе черного дерева. Все кричало о Сережиной любви к упорядоченности.
Шальная мысль отозвалась тянущим чувством внизу живота. Агата быстро, чтобы не успеть передумать, распахнула створки гардероба. Выглаженные рубашки висели ровным рядом, и Агата потянулась к белой. Вдохнула знакомый запах кофе и мужского парфюма и натянула рубашку на свою еще влажную кожу. Надела лосины и критически оглядела себя. Рубашка широка в плечах, длинна в рукавах, и Агата закатала их. На ее хрупком теле его рубашка смотрелась скорее туникой. Ей нравилось.
Еще раз осмотрела спальню, отыскивая приметы его жизни. Фотография на полке ярко выбивалась из сдержанных тонов обстановки. Агата подошла и пригляделась.
Фотография старая, сквозь стекло рамки были видны потрепанные края. Камера запечатлела двух юношей, не старше двадцати. Агата сразу узнала Сережу — на снимке он худее и угловатее, чем сейчас. Рыжие волосы отпущены по плечи. На губах игривый полумесяц улыбки.
Парень рядом с ним выше, шире в плечах. Улыбался будто осторожно, едва наметившимся изгибом губ. Глаза смотрели серьезно из-под прямых строгого рисунка бровей.
— Это мы с Олегом вырвались на море перед первым курсом.
Агата вздрогнула и обернулась. В который раз она отметила, что Разумовский ходит совершенно бесшумно.
— Тебе очень идет, — его лицо приобрело лукавое выражение, а руки скользнули на ее талию.
В Агате проснулось природное кокетство. Она подмигнула шутливо:
— Спасибо, — и кивнула в сторону фотографии: — Вы здесь такие юные.
Сережа оторвался от нее и взял в руки рамку. Во взгляде скользнула тоска, едва уловимая, но Агата ее заметила. Густота зрачка как будто залила синюю радужку.
— Какой он? Олег.
— Профессионально не оборачивается на взрывы, — улыбнулся Сережа и посмеялся грустно, как будто над ему одному понятной шуткой. — Всегда таким был.
Он посмотрел на Агату, но глаза словно затянула поволока воспоминаний.
— Ты бы знала, как он меня защищал в приюте, как маленький свирепый волчонок. Вымахал в настоящего зверя. Ушел в армию, служил в горячих точках, — он поставил рамку на место. — Потом вернулся ко мне.
Агата внимательно слушала, и Сережа развел руками:
— Мы многое прошли вместе, — повернулся к Агате: — Пойдем.
Девушка вложила свою руку в его, и они вернулись в кабинет. На столе высились папки документов, стояли пустые кофейные чашки.
— Ты что, живешь только на кофе? — нахмурилась Агата.
— Было много работы, — Разумовский неопределенно дернул плечом. — Ты голодна? Я заказал завтрак.
Агата поблагодарила его и скользнула на софу, забравшись с ногами. Разумовский облокотился на свой стол, и запустил проекцию со своего монитора на большой экран на стене.
— Здравствуйте, Сергей. Доброе утро, Агата.
Марго вышла из виртуальной спячки, и ее милое личико проявилось на экране.
— Она меня узнает? — Агата удивленно посмотрела на Разумовского.
— Считай, ты ей понравилась, — фыркнул он и обратился к помощнице: — Марго, предоставь статистику по популярным запросам.
—
Делается! — раздался ее звонкий голосок, и Марго погрузилась в работу. Через несколько секунд она вывела на экран перечень запросов, хэштегов и популярных публикаций. Разумовский заметно помрачнел — ролик с Исаевой был самым оцененным постом за сутки, и тысячи его копий уже появились в сети. Самое часто используемое словосочетание — «Чумной Доктор».
Агата почувствовала жуткую злость. За Сережу и за «Вместе». И немного на себя — за то, что смерть Гречкина поначалу так порадовала ее.
— Я ужасно лицемерная.
Сережа посмотрел на нее с удивлением, и Агата поняла, что сказала это вслух.
— Сергей Дмитриевич! — в дверях появилась знакомая серая блондинка. Вошла, чеканя шаг острыми шпильками каблуков. Сверкнула глазами на Агату и насупила брови.
Агата притворилась, что не заметила ее взгляда, и вальяжно откинулась на спинку дивана, принимая расслабленный вид. Сережина рубашка, влажные после душа волосы и босые ступни на секунду ввели блондинку в ступор, и она обиженно поджала губы. Агата сохранила невозмутимость.
Жадное, собственническое, доселе незнакомое Агате чувство накрыло ее. Пусть им всем достаются его вежливые улыбки и питерские билборды, и только ей — шутки, ласковые руки и рассказы о детдомовском детстве.
— Курьер доставил, — пояснила блондинка и поставила бумажный пакет на журнальный столик.
— Спасибо, Кристина, — ответил Разумовский и добавил вкрадчиво: — Курьер мог бы и сам донести заказ.
— Мне не трудно, — оскалилась Кристина и, повернувшись на каблуках, ушла, выразительно покачивая бедрами.
Агата выгнула бровь, провожая ее взглядом, и повернулась к Разумовскому.
— У вас что-то было? — все равно в голосе скользнули ревнивые нотки.
— Ничего, кроме ее надежд.
Разумовский открыл пакет и протянул Агате хрустящие булочки, горячие, только испеченные. Она благодарно приняла завтрак, и Сережа опустился рядом с нею. Он закусил губу.
— Что насчет лицемерия?
Агата вздохнула. Было сложно сформулировать свои мысли, но она была уверена, что Разумовский ее поймет.
— Понимаешь, я была так рада из-за смерти сына Гречкина, — она виновато посмотрела на него. — И только сейчас понимаю, как это все ужасно. Ни Гречкин, ни Исаева такого не заслужили.
Глаза Разумовского зло сощурились, и Агата непроизвольно вжалась в спинку дивана.
— Они же просто люди, а люди ошибаются, — понуро добавила она.
— Ты бросаешься из крайности в крайность, — голос Сережи был холоден. Он поднялся с софы. — Я не оправдываю Чумного Доктора, но Гречкин и Исаева получили то, что заслужили.
Агата изумленно смотрела в его напряженную спину. Разумовский скрестил руки на груди и уставился на экран, где жуткой мозаикой пестрели иконки видео с Исаевой, посты про ее смерть и зловещая маска Чумного Доктора.
— Они не мученики, Агата, — глухо произнес он.
— Все равно, — она упрямо вскинула голову. — Им даже не дали шанса исправиться.
— Исправиться? — Разумовский снова повернулся к ней, и взгляд его стал насмешливым. Секунда, и он снова переменился в лице, улыбнулся тепло, подошел к Агате и опустился перед нею на корточки. Взял ее руки в свои.
— Ты такая добрая, Агата, — он наклонился и поцеловал ее запястье. — Но, пожалуйста, никогда никого не прощай. Люди не исправляются.
Он посмотрел на нее в упор, и Агата поняла, что он ясно прочитал ее сомнения.
— Тебе нужно сегодня в театр? — неожиданно спросил он.
Агата покачала головой.
— У балетных все не как у людей. Выходной — понедельник.
— Тогда давай прокатимся.
Разумовский поднялся резко и скрылся в спальне. Вышел, уже переодевшись из домашней одежды в пуловер и джинсы. В руках нес куртку. Агата запихнула в рот остатки булочки и подошла к нему.
Он ласково смахнул крошку с ее щеки, и она вспыхнула. Сережа накинул куртку ей на плечи, и Агата покраснела еще сильнее.
— Скоро я заберу у тебя всю одежду.
— Очень на это рассчитываю.
Агата натянула свои кроссовки, и они спустились в фойе. Сережа переплел их пальцы, и сотрудники проводили их заинтересованными взглядами.
Автомобиль Разумовского находилась на самом дальнем конце парковки. Агата снова подумала о его врожденной скромности и чувстве такта. Припарковался так, чтобы не мешать своим сотрудникам.
— Куда мы поедем? — спросила она, скользнув на переднее сиденье.
— Хочу показать тебе одно место.
Разумовский завел мотор, и Агата расслабленно откинулась на сиденье, прислушиваясь к успокаивающей дроби дождевых капель по стеклу. Они лениво переговаривались ни о чем серьезном, и на Агату навалилась дремота. Ровный гул мотора убаюкал ее, она закуталась в Сережину куртку и непроизвольно смежила веки.
Встрепенулась по ощущениям через минуту, и в глаза словно насыпали песка. Сережина рука мягко потрепала ее по щеке.
— Я заснула? — Агата старательно проморгалась.
— Мы уже приехали, — он заправил прядь ей за ухо.
Агата выглянула в окно и не узнала местности. Никаких городских зданий, только плотная стена лесопарка. Окруженный высохшим газоном высился дом, на вид элитная гимназия.
— Здесь я вырос, — тускло улыбнулся Сережа. — Правда, раньше тут было все куда запущеннее.
Агата снова посмотрела в окно. Детский дом не был похож на сиротский приют, каким она рисовала у себя в голове. Очевидное касание руки филантропа выбелило фасады, отремонтировало стены, выложило дороги. Наверняка, внутри все также презентабельно: новейшее оборудование и квалифицированный персонал. Но все равно это место было детским домом, и от здания веяло одиночеством и едва уловимой грустью. Агата обернулась и увидела это же настроение на лице Разумовского. Она протянула руку и переплела их пальцы. Он глубоко вдохнул, будто перед шагом в глубину, и вышел из машины в серую морось. Раскрыл зонт и распахнул дверь для Агаты.
Они пошли по дорожке из мокрого гравия, но не ко входу. Сережа утянул Агату в сад. Среди сухих веток и желтых листьев гулял ветер. Разумовский заметил, что Агата поежилась, и обнял ее одной рукой.
— Куда мы идем?
Разумовский не ответил, а только кивнул в сторону. Агата близоруко пригляделась, и сердце сжалось.
У стены, под навесом от дождя, был устроен импровизированный мемориал. Горели маленькие свечки, и огоньки их дрожали, будто в ознобе. С крупного прямоугольника фотографии смотрело веселое детское личико — большие глаза с проблесками смешинок и щербатая улыбка. Агата узнала девочку. Лиза Макарова. Малышка, погибшая под колесами автомобиля Гречкина.
Вокруг фотографии — звериное царство игрушек и букеты цветов, печально склонивших головки, будто в скорби. Тут же куча рисунков и самодельных открыток. Бумага съежилась от сырости, и все добрые слова, написанные по-детски печатными буквами, немного поплыли.
В глазах защипало. Агата посмотрела на Сережу, он стоял, опустив лицо, на скулы упали угрюмые тени. Полоска молчаливого рта сжалась еще сильнее, когда он посмотрел на Агату.
До нее дошел смысл его урока, без слов, наглядно, как ножом по сердцу. Невозможно ненавидеть Чумного Доктора, когда видишь преступления его жертв. Агата могла бы простить Гречкина за то, что он хотел сделать с ней, но тому, что он сотворил с маленькой Лизой, прощения не было.
— У нее остался брат, выпускник, — хрипло сказал Разумовский. — Я, конечно, помогу ему с поступлением, устрою на стажировку, но…
Он не договорил, но Агата все поняла. В этом «но» говорилось: как теперь жить мальчику, который на самой заре своей юности остался совершенно один на один с недетским горем? Агата взяла Сережу за руку.
— Сережа? — раздался голос позади них.
Под шляпкой цветастого зонтика стояла худенькая женщина небольшого роста. Она смотрела на Разумовского добрыми глазами в лучиках смеющихся морщинок.
— Татьяна Михайловна, здравствуйте, — улыбнулся он и представил Агату: — Агата Истомина, — посмотрел на девушку: — Это моя воспитательница.
— Очень приятно познакомиться, — женщина сделала быстрый шаг к ним. Рука Агаты утонула в ее теплых сухих ладонях.
— Мне тоже, — Агата улыбнулась. Ее всегда неосознанно тянуло к добрым людям, и Татьяна Михайловна была одной из таких.
— Вы зайдете? — спросила воспитательница. Разумовский вопросительно посмотрел на Агату, и она утвердительно кивнула. Ей не хотелось идти в детский дом, но она понимала, что для Сережи это дорогое место.
— Как Леша? — спросил он у воспитательницы, и по ее ответу Агату поняла, что разговор о старшем брате Лизы. Женщина рассказала, что мальчика взяли под стражу, как главного подозреваемого в деле Гречкина, но сегодня утром отпустили.
— Как полиции вообще в голову могло прийти арестовать ребенка? — процедил сквозь зубы Разумовский. — Они серьезно решили повесить на него убийство с огнеметами?
Они шли по направлению к входным дверям. Татьяна Михайловна поравнялась с ними.
— Я думаю, они просто запаниковали, — сказала она. — Сын такой важной шишки, как Гречкин, убит, а у них ни одной зацепки, кроме злости школьника, у которого этот ублюдок сбил сестру.
Татьяна Михайловна осеклась, устыдившись того, что сорвалась на эмоции. Сережа положил руку ей на плечо и обменялся с Агатой красноречивым взглядом.
В фойе было светло и тепло. Как и думала Агата, внутри было красиво и почти не отдавало сиротством. Разумовский гордо осмотрел стены. Ему было приятно, что детский дом, в котором он вырос, теперь напоминает элитное учебное заведение, и все его трудами.
Раздалась трель школьного звонка, и по этажам захлопали двери. Детский смех зазвенел над потолком, по лестницам, в оконных стеклах. Школьники высыпали в фойе и замерли. Сережа улыбнулся и помахал им. Всего мгновение дети стояли аккуратным полукругом вокруг воспитательницы, Разумовского и Агаты, вытягивая шеи, а потом с визгом бросились к ним.
Агата догадалась, что Сережа частый гость здесь. Он знал детей по именам, а те доверительно и взахлеб рассказывали ему что-то свое. Агата снова почувствовала, как пригрело его солнцем. Опять включилось его обаяние, но оно разительно отличалось от того, презентабельного, в амфитеатре. С детьми он был другой, как добрый старший брат или товарищ. Не высокомерный, не далекий, а совершенно свой.
Агата улыбалась, глядя на эту картину, и заметила, что Татьяна Михайловна улыбается, глядя на нее.
Детская ладошка коснулась Агатиной руки. Она посмотрела вниз и увидела девочку. Затаив дыхание, малышка смотрела во все глаза. Ее тугие косички смешно торчали во все стороны.
— А вы правда балерина? — произнесла девочка сокровенным шепотом. Агата опустилась перед нею на колени.
— Правда, — она обхватила детские ручки. — Меня зовут Агата.
— Знаю, — засмеялась она. — Тут все о вас уже знают, вы же невеста дяди Сережи. Я Леся!
Агата смущенно улыбнулась и поймала взгляд Разумовского. Он подошел к ним.
— Леся, ты хочешь танцевать? — спросил он у девочки.
Та горячо закивала.
— Леся давно ходит на танцы, — пояснила Татьяна Михайловна.
— Тогда почему бы нам всем не посетить театр? — он повернулся к другим. — Дети, хотите на балет?
Школьники радостно загомонили, и Агата поняла, что они примут любую инициативу, если она исходит от Разумовского.
— Что у тебя ближайшее? — спросил он у Агаты.
— «Спящая красавица».
Мальчишеский энтузиазм поубавился, но девочки взволнованно захлопали и завертелись на месте. Леся активнее всех.
День полз незаметно. Агата и Сережа еще долго оставались в детском доме. Разумовский с живым интересом осматривал классы, слушал воспитателей, а дети ходили за ним вереницей. Девочки жались к Агате.
— Это куртка дяди Сережи? — спросила Леся, заметно осмелевшая.
— Это оверсайз, так сейчас модно, — с каменным лицом ответила Агата. Конечно, никто ей не поверил.
Осенний вечер нахмурился грозой, когда Разумовский и Агата поехали обратно в город. Сережа вел автомобиль, погруженный в свои мысли, но на губах играла довольная улыбка. Его как будто подключили к огромному блоку питания, и он, погревшийся в детской любви, едва ли не светился. Ему, абсолютному эмпату, было необходимо не только отдавать чувства, но и получать взамен.
Агата смотрела на синее с тяжелыми тучами небо и думала о Чумном Докторе. Как так вышло, что психопат в дьявольской маске стал защитником? Малышка Лиза могла бы тоже кружиться в фойе вокруг Разумовского, радоваться походу в театр. Может, они были подружками с маленькой Лесей. Всему этому не сбыться по вине Гречкина, и он ушел бы от ответственности, если бы не Чумной Доктор.
О банке Исаевой Агата слышала еще больше. Сотни, если не тысячи людей, оказались на улице. Она то и дело читала в новостной ленте о людях, изуродованных коллекторами. И никто этих людей не защитил, кроме Чумного Доктора.
— Может, это все правильно, — очень тихо сказала Агата.
— Что именно?
— То, что Чумной Доктор хочет очистить этот город так жестко и радикально.
Разумовский ударил по тормозам так резко, что Агата грубо дернулась вперед, и если бы не ремень безопасности, обязательно разбила себе нос.
— Что ты сейчас сказала? — он испуганно вгляделся в ее лицо. Как будто Агата задела его за что-то живое и глубинное. Ей стало стыдно, но она продолжила.
— Можешь считать, что я переобулась. Пусть так, но я думаю, что Чумной Доктор поступает правильно. Может, только жестокостью он припугнет всех этих…
Она не договорила ругательство и взглянула на Разумовского. Он изменился, будто в нем переключился невидимый рычаг. Его осанка, положение рук на руле и глаза стали другими. Горделивыми и довольными.
— Ты очень умная, Агата.
Он продавил педаль газа, и машина помчалась в город, гораздо быстрее, чем до этого.
