Это того стоило

Резкий вдох. Контроль над разумом и телом медленно возвращался. Как и воспоминания о прошедшей ночи. Темнота поместья завораживала и очаровывала. Обманчивая тишина добавляла когда-то величественному особняку шарма и притягательности. Казалось, что дом давно заброшен и здесь точно никого не может быть. Но Гермиона знала – их ждут. Перед главным залом отца и дочь встретила небольшая толпа в черных одеяниях. Пока они шли до укромного угла, их провожали недобрыми и брезгливыми взглядами. Хоть девушка, как оказалось, была чистокровной, но все же ее прошлое знакомо всем. Гриффиндорка была мертвенно-спокойной, но чтобы не привлекать слишком тщательного внимания, она уткнулась глазами в пол и не отходила от Антонина ни на шаг. Сам же Долохов нервничал гораздо сильнее, чем могло показаться. Его власть над дочерью только прибавляла тревожности. Сил на поддержание ментальных стен почти совсем не осталось, но, зная все риски непреднамеренной слабости, мужчина держался. В толпе мелькнули платиновые волосы. А позже Люциус и Нарцисса увидели пару, наградив их ошеломленными взглядами, и затерялись среди Пожирателей. Как только часы в помещении пробили ровно полночь, в толпе прошелся тихий шепот, а после визгливый скрип дубовой двери оборвал голоса. Приближенные Пожиратели, как всегда, сели на места за длинным столом. Все остальные скрыли лица за жуткими масками и встали в глубокой тени. Гермиона расположилась за спинкой стула отца, пока недостойная сидеть с избранными. Она аккуратно сложила руки перед собой, не поднимая взор. Антонина уже почти трясло: всякий раз, когда он посещал собрания, ему приходилось отвечать только за себя и, по большому счету, если бы его убили, это был бы своеобразный отдых. Сейчас же ответственность за дочь сковывала мужчину железными цепями вокруг шеи. Почувствовав чей-то взгляд, Долохов увидел зверскую гримасу Беллатрисы. Женщина ненавидяще смотрела ему прямо в глаза, стараясь прорваться сквозь ментальный блок, и, решив что в данный момент он попросту не выдержит такой нагрузки, мужчина решает впустить ее в свой разум, предварительно собрав все искусственные воспоминания воедино. Прошло не более трех минут, когда с яростным криком Пожирательница Смерти оставила его в покое. Давление на виски только усилилось, когда Антонин понял, что Гермиона подверглась той же процедуре. Он посмотрел на Лестрейндж, предупредив взглядом не делать того, о чем она может еще пожалеть, и лишь ее гневное удивление стало для него показателем временного спокойствия. Как только в зале послышались скользящий по мраморному полу звук и отчетливое змеиное шипение, воцарилось испуганное молчание. Лорд вошел в двери под восхищенные вздохи последователей. Рядом с его ногами ластилась Нагайна. — Друзья мои, прелестно видеть вас в сборе, — Повелитель прошел мимо сидевших и сел на свой трон. Пожиратели, склонившие головы в знак уважения, выпрямились. — Жаль, что наши юные сыны не могут посетить нас, но обучение крайне важно для молодого поколения, так что это вынужденное отсутствие можно простить, — оглядев последователей, взгляд остановился на бледной девушке. — А, вижу, Антонин, ты, наконец, решил не пренебрегать моим приказом и привел свою дочь. — Да, Повелитель. Негромкая усмешка. — Что ж, я хочу познакомиться с этой юной девушкой, — легкое движение кисти в ее сторону. Гриффиндорка медленно подошла к Темному Лорду, остановившись в шаге от него. Беллатриса задохнулась в злобном неверии: — Как ты смеешь, маленькая сучка, проявлять неуважение к величайшему волшебнику всех времен! — женщину трясло от гнева. — Успокойся, Белла. Я уверен, что жалкие магглы, которые вознамерились стать ее родителями, просто не научили ее правильному этикету. Но ничего, я благодушен, на первый раз прощаю. Но… — жесткий взгляд метнулся к Долохову, который неотрывно наблюдал за происходящим, о чем Лорд, конечно же, знал. — Я надеюсь, что ты, Антонин, исправишь это недоразумение в ближайшее время. — Конечно, Повелитель. “Покажи, что ты его боишься!” И девушка начала судорожно дрожать. — Друзья, все вы наверняка слышали о верной грязнокровной подруге Гарри Поттера, Гермионе Грейнджер. Но недавние новости дали нам понять, что заблуждение может сильно погубить чью-то жизнь, — Лорд встал, возвышаясь над гриффиндоркой. — И все же, меня сильно интересует, почему, несмотря на долгую преданную дружбу, ты, Гермиона, стоишь здесь, передо мной, а не бьешься в истерике, прося пощадить драгоценного мальчишку. — Я… — ее голос выдал всю тревогу, и она не смогла сформулировать то, что хотела сказать. — Отвечай, когда спрашивают, дрянь! — мнимое терпение подвело Лестрейндж, и она заверещала на весь зал, но взгляд Повелителя заставил ее замолчать. — На такие случаи есть другие методы решений. Легилименс! Натиск чужого присутствия вынудил Гермиону упасть на колени. Волан-де-Морт не видел преград в ее сознании, поэтому без проблем смотрел все, что его интересовало. Каждое воспоминание. Каждый момент ее памяти. Так быстро, что тошнота медленно подступила к горлу. Спустя несколько минут он выскользнул из ее разума. Дыхание сбилось, стало тяжелым и затрудненным, туман заволок глаза, а сама девушка потерялась в пространстве. Хриплый смех нарушил затянувшуюся тишину. — Так значит хваленный Поттер и его товарищи не такие прелестные, какими себя воображают. Неудивительно, что ты их ненавидишь, — улыбка показала его гнилые зубы. Антонин едва слышно облегченно выдохнул. А Беллатриса, заметив это, свирепо сощурила глаза. — То, что ты являешься наследницей столь знатного рода, делает тебя умной ведьмой, а также прекрасной партией на выдание. Как старый друг, я помогу твоему отцу и подыщу тебе будущего мужа, — он опустился на трон и лениво погладил змею, расположившую свою голову на его коленях. — Я не знаю, что делать с тобой прямо сейчас, но ты доказала свою непринадлежность группе идиотов во главе с Дамблдором и Поттером, которые решили, что они могут противостоять мне. Всеобщий смех прошелся по комнате и впитался в стены. — Что ж, поднимись и займи свое место за отцом. Сегодня ты увидишь правду жизни и удостоверишься в том, что ты сделала правильный выбор. На дрожащих ногах Гермиона поднялась, поклонилась Хозяину, и прошла к месту. Она так сильно вцепилась в спинку стула, что древесина мелко скрипнула у нее в руке. — Как я говорил, сегодня свершится момент правосудия над жалким предателем крови. Введите его, — хоть он и говорил тихо, шипяще, но не терпящий пререканий командный тон громогласно раздался по всему залу. Тишина прерывалась лишь сдавленными мужскими хрипами. — Этот мерзкий предатель крови любит водить дружбу с магглами и грязнокровками. Виктор Крам. Вдох. Знакомое имя порезало сердце Гермионы на куски. Она подняла взгляд на “преступника”. На юноше не было живого места: весь в ранах и гематомах, порванная одежда лоскутами висела на нем. От рельефных мышц не осталось ровным счетом ничего – кожа туго обтягивала кости. Его руки и ноги опутаны светящимся заклинанием, не дающим даже двинуться без чужого разрешения. Виктор смотрел вниз. — Он обвиняется в пособничестве Ордену Феникса, уничтожении артефактов, а также сокрытии грязнокровок, которые нарушили магические законы, — объявленный список обвинений вызвал недовольства. — Наказание: смерть. Приговор выбил почву из под ног. Антонин почувствовал, что контроль над разумом дочери ослабевает: она пытается взять бразды в свои руки. Собрав все силы, мужчина подчинил Гермиону своей воле, но, услышав скорбный плач, понял, что Крам для нее не просто случайный человек. Этот юноша ее знакомый. Долохов содрогнулся. — Я уверен, ты прожил яркую жизнь. Так же ярко и умрешь. Белла, прошу, — лениво махнув рукой, сказал Лорд. Женщина взвизгнула от детской радости, мигом поднялась, и чуть ли не вприпрыжку бросилась к болгарину. И тут Виктор поднял взгляд. Он с присущим ему жестким любопытством осмотрел зал, присутствующих, а после остановился на гриффиндорке. И Беллатриса это заметила. — Щенку понравилась мелкая сучка! Какая прелесть! — она безумно рассмеялась. Предательство. То, что четко читалось в его глазах. И от этого Гермиона лишь сильнее стучала по невидимым стенам, в которых ее заперли, желая освободиться. “Что же тебе не сиделось в Болгарии?” — кричала девушка, но из ее рта не вылетело ни одного звука. — Заканчивай, Белла, — твердо приказал он. — Как прикажете, мой Лорд. Пожирательница Смерти сделала круг возле парня и остановилась справа от него. Она выставила палочку вперед и, набрав в легкие побольше воздуха, негромко выкрикнула: — Авада Кедавра! Виктор умер, смотря ей в глаза. И с ее лицом в памяти. Одинокая слеза скатилась по ее щеке. Несмотря на то, что она все еще заперта в своем разуме. Его тело оставили на том же месте. Хозяин отдал еще несколько мелких приказов и распустил их. Все поднялись из-за стола, глубоко поклонились и стали выходить из помещения. Проходя мимо Виктора, Антонин дал ей резкое указание: “Не смотри!”. И дрожа всем телом, поддерживаемая рукой за спину, девушка прошла рядом, закрыв глаза. Гермиона замерла. Осознание произошедшего снежной лавиной накрыло ее. С головой. Слезы, невыплаканные тогда, потекли с удвоенной силой, прожигая кожу, как кислота. Девушка даже не заметила, что не одна. За ее спиной стоял отец. Он совсем не знал, что ему делать. Что предпринять. — Гермиона… Гриффиндорка круто развернулась и, услышав знакомый голос, бросилась к Антонину в объятия. Она прижалась к нему с такой силой, что от этого кажется затрещали ребра. Мужчина растерялся, но потом аккуратно положил руки ей на спину и погладил по растрепавшимся волосам. Слова поддержки сейчас не были нужны. Только присутствие. Антонин осторожно отстранился, вытер непрекращающиеся влажные дорожки ладонями, приподнял ее подбородок вверх, заставив посмотреть ему в глаза. — Пойдем. Он приобнял Гермиону за плечи и повел к себе. Вся дорога прерывалась громким шмыганием носом и протяжными вздохами из-за нехватки воздуха. В кабинете все было так же, как он и оставлял. Циферблат часов показал полдвенадцатого ночи. Мужчина посадил девушку на свое кресло, налил в граненый стакан воды и предложил его дочери. Трясущимися руками она взяла его, но пить не стала. — Пей, — прорычал он ей, но его реплика осталась без каких-либо ответных действий. Он прошел мимо стола к одному из многочисленных шкафов, достал пузырек с зельем, а после со стуком поставил его на стол перед Гермионой. — Либо вода, либо зелье. Ты должна успокоиться. Гриффиндорка подняла затравленный взгляд на отца. В глубине ее глаз полыхнула тупая боль и неконтролируемая ярость. — Успокоиться? — хрипло спросила она, не прекращая плакать ни на секунду. — Виктор был первым, кто отнесся ко мне как к девушке. Он первый, кто признался мне в чувствах. Он первый, кого я полюбила. И ты говоришь мне успокоиться? Она отшвырнула стакан в сторону, который со стеклянным дребезжанием ударился о стену, и резко встала на ноги. — Я его любила! Любила! — с каждым шагом Гермиона с неведомой силой ударяла Антонина в грудь двумя руками. — А сейчас он мертв! Он умер, думая что я предательница! Жалкая, трусливая, гнусная предательница! Рыдания прервали ее речь, и она медленно опустилась на ковер, прижимая руки к сердцу. Будто пыталась вырвать его из своей груди и прекратить адскую боль утраты. Она опустила голову вниз, закрываясь от внешнего мира волосами, прилипшими к щекам. Долохов опустился к ней, вставая на колени. Он поднял ее голову и сочувственно посмотрел ей в глаза. — Я не знаю, что ты пережила. Но знаю, что ты можешь доказать ему, что его смерть не напрасна. Пусть он знает, что ты делала все возможное, чтобы все это прекратилось. Чтобы бессмысленные многочисленные смерти прекратились. — Как? Я ничего не сделала, когда его убивали, и уже ничего не смогу сделать, — Гермиона упрямо прятала взор в ворсинках ковра, но настойчивая ладонь заставила ее посмотреть отцу прямо в глаза. — Ты далеко не такая слабая, как привыкла думать. Поверь, ты одна из самых сильных и способных волшебниц, которые мне когда-либо встречались. Гриффиндорка подняла руки вверх и крепко обняла отца, прижимаясь к его груди. — Спасибо, — тихий шепот. Вернув все воспоминания, мужчина отвел ее в комнату, настояв на необходимости отдыха. Он предупредил девушку, что если она не заснет сама, то он попросит домовиков принудительно погрузить ее в сон. Слезы текли по лицу почти всю ночь. Антонин, который заходил пару раз проведать дочь, надеялся, что вместе с ним уйдет хотя бы часть боли, которую ей пришлось пережить. Но, к сожалению, все не так радужно, как хотелось бы.

***

Утро Гермионы началось в одиннадцать часов. Ее никто не поднимал, просто внутренний будильник заставил ее открыть слипающиеся опухшие глаза и посмотреть на черный балдахин со светящимися распустившимися лилиями. Колючая боль не прошла, но стало чуточку легче. Пролежав еще некоторое время в размышлениях, девушка вспомнила, что сегодня среда, а значит она возвращается в школу. По пути в ванную комнату она взяла с собой палочку, чтобы уничтожить следы всемирной усталости и не пугать никого своим ужасным видом. Сменная одежда, как и все дни до этого, оставлена домашним эльфом и сложена в аккуратную стопку. Дорога до столовой, которую девушка запомнила в прошлые разы, казалась Гермионе безумно долгой. Ее терзали сомнения по поводу реакции Антонина на ее ночную истерику, но придав себе более-менее спокойный вид, она открыла двери в обеденный зал. И застыла на месте. Рядом с отцом сидела Нарцисса Малфой. — Доброе утро, — сказала девушка, проследовав к своему месту. — Доброе, Гермиона, — ответил отец. — Здравствуй. Гермиона смущенно села на стул и, увидев перед собой омлет с шампиньонами, взялась за приборы. — Почему так поздно завтракаете? Обычно завтрак намного раньше. Долохов обернулся в ее сторону: — Я решил, что мы позавтракаем, когда ты проснешься. Тишка проинформировал меня о том, что ты встала, и я приказал накрывать на стол. — Зачем же? — удивленно спросила гриффиндорка. — Я спокойно могла бы поесть в одиночестве. Не за чем меня было ждать. — Я так решил. Она виновато опустила голову вниз. Антонин подумал, что молчание лишь будет давить, поэтому перевел разговор в другое русло. — Ты вступила в права наследницы, поэтому пора учить тебя всему тому, чего ты не смогла узнать в силу.., — неловкая пауза, — непредвиденных обстоятельств. И Нарцисса благодушно согласилась тебе помочь. — Я прислала сову после всех.., — Гермиона встретилась с ней взглядом, и в светло-голубых глазах девушка увидела сердечное сочувствие, — событий и предложила помощь. Тебе сейчас очень трудно, а, я уверена, Антонин еще не до конца осознает то, что у него теперь есть дочь. Поэтому, если ты не против, я займусь твоим обучением. Гриффиндорка недолго вглядывалась в женщину, находила общие черты с ее сестрой, с сыном, и просто подмечала утонченную красоту, а после выдала: — Я буду рада. Если вас это, конечно, не затруднит, — и коротко улыбнулась. И встретила ответную улыбку. Через десяток минут поздний завтрак подошел к концу. Женщина договорилась с Гермионой и ее отцом о том, что в эти выходные гриффиндорка прибудет в Аспид-мэнор, и она сможет рассказать ей несколько нюансов, о которых девушка должна знать, и покинула сверкающее в лучах солнца поместье. Вернувшись в комнату, Гермиона собрала свои немногочисленные вещи и пошла к Антонину в кабинет. С определенной целью. — Входите, — послышалось за дверью после короткого стука. Неловко переминаясь с ноги на ногу, девушка, чтобы не начинать сходу, напомнила о своем возвращении в Хогвартс. Увидев снисходительную ухмылку, она только сильнее напряглась и сдавленно попросила о небольшом одолжении. — Вы можете узнать, где похоронен Виктор? Или хотя бы о том, что стало с его телом. Мне нужно с ним попрощаться, — выдает сквозь всхлип. Улыбка меркнет, сменяется холодной серьезностью. Короткое “не обещаю, но постараюсь” дает маленькую надежду на искупление души. Брошенное “спасибо” прерывается громким плачем и горькими слезами. Гермиона убегает в спальню, где падает в ванной на мерзлый пол мраморной плитки, разбивая колени о жесткую, шершавую поверхность. Истерика не отпускает. Шепчет миллион раз “прости, прости меня”, не замечая собирающуюся в лужу кровь и руки, сдавливающие с силой виски. Рот открывается в беззвучном крике, а слезы, падающие вниз, смешиваются с сукровицей. Секунда, минута, пять. И она встает с пола, опираясь на стену, смотрит на кровавое пятно, перешагивает его, зная, что эльфы ужаснутся этому, но все же уберут, и подходит к резному зеркалу с золотой окантовкой. В отражении на нее смотрит затравленная тоской и отчаянием девушка с красными из-за полопавшихся капилляров глазами, болезненно-алыми щеками и носом, растрепавшимися волосами. И карамельными радужками. Сквозь слезы Гермиона смотрит на новый оттенок глаз, и в памяти всплывает отрывок воспоминания, где Малфой говорит о возможном изменении внешности после вступления в род. Да, он не ошибся. Гриффиндорка внимательно и жадно рассматривает свой силуэт. Раз! И в жаре секундного сумасшествия с бешеной силой рывком разбивается зеркальная поверхность. Вдребезги. Багровый дождь осколков со звоном посыпался в раковину, царапая полированный мрамор. Истеричный всхлип. Девушка прижала раненую руку к груди, гладя, как будто убаюкивая. Она не обращает внимания на разбитое стекло, промывает ранки на костяшках, и, возвращаясь в комнату, даже не смотрит на палочку. Своеобразно наказывает себя за несдержанность и слабохарактерность. Усталость вновь накатывает морскими успокаивающими волнами, и почти в небытие, Гермиона подмечает то, что время до вечернего отбытия еще есть, так что можно ненадолго вздремнуть. Она ложится на правую сторону прямо поверх покрывала, которое она не удосужилась снять с кровати, подкладывает руки лодочкой под щеку и засыпает. И снова ее никто не будит. Девушка сонно садится, по-детски протирает глаза, которые, она уверена, опухли от слез, и потягивается, разминая затекшие мышцы и суставы. Взяв палочку, она легким движением руки создает почти прозрачный циферблат часов и осознает – обед пропущен. Ладно. За окном еще пока светло, но мутная синева совсем скоро заволокет небосвод своей мрачностью. Завывающий ветер как бешеный бьется в окно, и от этого гриффиндорка зябко морщится. Идти к отцу боязно. Но надо. Она слышит, как он шумит у себя в кабинете, так что стучит еще тише, чем в прошлый раз. Ответа нет, но она надеется, что мужчина просто не хочет повторяться. — Я узнал, — сказал Антонин, как только дочь отворила дверь и сделала несколько нерешительных шагов вперед. Но на полпути она замерла, задержав дыхание. Стараясь скрыть дрожь в руках, Гермиона сжала их в замок за спиной. Она поняла, о чем он говорит. Неловко откашлявшись, Долохов продолжает: — Он, — стушевавшись под ее взглядом, мужчина поправляется. — Виктор был похоронен на кладбище рядом с Малфой-мэнором. Нарцисса настояла на этом, Люциус согласился. Если ты, — он запнулся, — если ты хочешь, на следующих выходных мы можем сходить туда. И ты попрощаешься. — Да. Хорошо. Спасибо, — скрипуче ответил уже хриплый от выплаканных слез голос. Минутная пауза, чтобы собраться с мыслями. — Тебе пора в школу. Пойдем, я провожу. Они зашли к ней в спальню, забрали ее скудные пожитки и двинулись в сторону зала с каминами. Все те же коридоры, анфилады, комнаты и залы. Все та же вычурность, величие и торжественность. “Молодой” отец крайне обеспокоен состоянием дочери. Она поникла, сжалась, иссохла. Он заметил сбитые костяшки правой руки, увидел алое пятно на покрывале в ее комнате, но промолчал, решив, что сейчас не время для допроса. Антонин хочет помочь Гермионе, ужасно хочет, но совершенно не знает как. Он просто надеется, что инстинкты хоть как-то помогут, но они пока заглохли и молчат. — Пиши мне, ладно? Хотя бы раз в неделю. Чтобы я знал, что ты в порядке, — искренность обескураживает, но приятно холодит кожу. — Я постараюсь, — отвечает девушка, неловко сжимая вещи в руках. Они, два взрослых человека, стоят и мнутся возле камина, не зная, как попрощаться. И первый порыв делает сама гриффиндорка. Она быстро льнет к отцу и так же быстро отстраняется. Схватив порох, Гермиона исчезает в зеленом пламени, уносящем ее далеко отсюда. А Антонин смотрит в пустоту, и растерянная улыбка растягивается на его осунувшемся старом лице.