Прошло всего три недели. Три размеренных, спокойных недели.
Относительно спокойных.
Гермионе начали сниться кошмары. И если в первые дни она с криком вскакивала с кровати, а ее соседки в шоке успокаивали девушку, пытаясь узнать причину снов, чтобы рассказать об этом хотя бы декану, то последние две недели она просто мелко вздрагивала от очередного ночного ужаса. А девочки, живущие с ней, решили, что все наладилось.
Однако слезы так и не покинули ее одиночество от мучений совести.
Как и было оговорено в середине октября, гриффиндорка на выходных возвращалась
домой и училась у Нарциссы. Отец довольно стойко сносил ее присутствие в поместье. Они стали чуть больше общаться. На общие темы, ничего личного. Но все же ленивое смущение все еще слишком часто сквозило в их беседах.
Иногда, по давней просьбе Забини, девушка порывалась спросить про пользование библиотекой с нужными ей книгами и артефактами, но каждый раз ее голос предательски отказывался что-либо произносить, поэтому эта идея была заброшена до удачного случая.
В Хогвартсе многие все еще считали ее личность достаточно популярной и интересной для обсуждения. Неожиданная смена внешности Гермионы, которая теперь включала не только новый цвет глаз, но и легкое потемнение оттенка волос, а также приятную шелковистость. Все это доказывало ее родственную связь с Антонином и вызвало новую, но относительно небольшую шумиху вокруг нее. Как и было обещано, статья в “Пророке” о
полном раскрытии произошедшего вышла на следующий день после ее возвращения в школу. Девушка сильно удивилась, что ученики, да и некоторые учителя, уже долгое время не отпускают ситуацию, извращают слухами и новыми догадками.
Но в целом картина не поменялась: Пуффендуйцы стали с ней более осторожными в общении, Когтевранцы, казалось, совсем не смутились новостям, ее собственный факультет смотрел с недовольством и предубеждением из-за новообъявившейся семьи. Слизерин немного притих, смешки и шутки слышались все реже, и уже в сторону ее однокурсников. Но девушке практически не было дела до того, что о ней думают. Главное, что друзья рядом.
Гарри и Рон отрицательно приняли новость о том, что Гермиона пренебрегает их советами о безопасном расстоянии с ее отцом и отбывает в Аспид-мэнор каждое субботнее утро. А она даже не знала, что им сказать, ведь сама понимала, что Долохов — не примерный отец. Он запачкан убийствами, и с ним она точно не в безопасности. Просто слепая надежда на лучшее в людях шептала девушке на ухо о том, что это все же ее родной папа, а значит он защитит ее в случае чего. Но все же друзья при каждом удобном, а порой и неудобном моменте твердили, как ангелы на левом плече, о ее беспечности и странной глупости. Однако общаться не перестали, потому что Гермиону это сломило бы окончательно и бесповоротно.
И все так прекрасно шло своим чередом. До одного момента.
Очередным воскресным вечером, после того, как гриффиндорка вернулась из усадьбы в Хогвартс, она сидела в тихой библиотеке, бездумно листала увесистый фолиант и наслаждалась уютной атмосферой. Она настолько была погружена в свое сознание, что не заметила проплывающее рядом пятно, чей-то смазанный силуэт.
— Грейнджер! ГРЕЙНДЖЕР! Очнись, мать твою! — Драко остановился с правой стороны от девушки, развернул девичий стан к себе и, взявшись за хрупкие плечи, с силой ее встряхнул, вытягивая из мира грез.
— Малфой, — прорычала она в ответ, стряхивая с себя его бледные руки. — Какого черта?
Оторвавшись от созидания, спрятанного на страницах книги, она посмотрела в его глаза. И обомлела. Судорожные, мечущиеся, на грани ярости и истерии. Гермиона в потрясении дернулась от склонившегося над ней юноши.
Что-то произошло.
Белая, почти серая, кожа лица явственно сообщала о болезненном состоянии парня. Дрожащие руки, тяжелое, учащенное дыхание, шок.
Что-то нехорошее.
— Не сейчас, Грейнджер. Пошли, — и, чуть прикрикнув, добавил, — бегом!
Он схватил Гермиону за запястье, рванул на себя, и, все так же держа нежную руку в своей липкой ладони, потащил за собой. И как бы гриффиндорка ни сопротивлялась, Драко молча, в первобытном страхе, вел ее за собой, не реагируя на угрозы и сопротивления.
В коридорах никого не было, что весьма удивительно: еще не комендантский час. Но все это только на руку.
Оказавшись перед входом в гостиную Слизерина, девушка впала в ступор. Произошедшее не на шутку ее напугало. Она совершенно не понимала смысла и мотива приводить ее туда, где ей, как минимум, не рады.
— Малфой, что…
— Заткнись, Грейнджер. И послушай. То, что ты сейчас увидишь, останется в стенах этого помещения и никогда, слышишь, никогда не выйдет наружу. Поняла? — юноша взял девушку за предплечья и умоляюще заглянул ей в глаза.
— Но…
Он вновь ее прервал:
— Идем, — и снова взял за ладонь. Мягко, но настойчиво.
Тихий неразборчивый шепот, и стена отъезжает в сторону. В помещении полная тишина. Никого нет. Совсем.
Страшно.
Времени на разглядывание интерьера совсем не было, потому что слизеринец потащил Гермиону в сторону, где, как она предполагала, располагались спальни. И оказалась права. Он отпустил ее руку, достал палочку и пробормотал заклинание. Дверь отворилась, и из комнаты посыпалось множество терзающих душу звуков. Чей-то мужской стон, плач, всеобщие крики, отборный мат.
Да что, вашу Моргану, здесь происходит?
Подтолкнув ошарашенную девушку вперед, Малфой с тихим хлопком закрыл дверь, проверив заклинания на пригодность. А Гермиона не отрывала взгляд от кровати, на которой расположился один из юношей.
Джозеф Мальсибер.
Он надрывно стонал, метался по кровати, пока друзья пытались удержать его на месте. Одеяло и простынь скомкались у подножия, подушки помялись и немного скатились. Простая рубашка и пижамные штаны прилипли к влажному телу юноши.
Даже с такого далекого расстояния она увидела блестящие алмазы пота на лице, руках и шее.
Сначала ей показалось, что у слизеринца обычная простуда, лихорадка. Но его безумные от боли глаза, глядящие на однокурсников с просьбой сделать хоть что-то, говорили, что это совершенно другое.
— Грейнджер! — перед гриффиндоркой возникла плачущая Паркинсон. — О Мерлин, Грейнджер, помоги ему! Прошу! Мы не знаем, что делать!
Вид школьной неприятельницы привел девушку в еще больший ступор. Крохотные крупицы понимая ситуации все быстрее и быстрее ускользали от нее в неизвестном направлении.
— Что… — большее вымолвить попросту не удалось.
Слизеринка подвела несопротивляющуюся Гермиону ближе к кровати, пытаясь четко объяснить, что предшествовало сложившейся проблеме.
— Это все Лорд. Джо мучают из-за его отца, он в чем-то провинился, а расплачивается наш Джо. О Мерлин, помоги ему! — ее мольбы давали четко понять, что шанс смертельного исхода довольно велик. — Просто сделай что-нибудь. Не дай ему умереть.
— Я? — чистое недоумение явно выражалось в глазах Гермионы. — Что я могу сделать? Почему я?
— Снейпа нет. К Дамблдору мы не пойдем. А больше никого не осталось. Только ты, — Драко встал рядом с гриффиндоркой и подтолкнул ее вперед к изголовью, где она увидела Забини и двоих сокурсников, видимо соседей. — Мы связаны с тобой, связаны общими тайнами, поэтому я знаю, что ты поможешь. Ты же умная, Грейнджер, черт возьми! Просто… хоть что-то.
— Но…
— Прошу, Гермиона, помоги. Что ты хочешь взамен? Мы, я, все сделаем. Только попытайся, — юноша скорбно-умоляюще взглянул ей в глаза.
Эти слова ее отрезвили.
— Ничего от вас, тем более от тебя, мне не надо, — огрызнулась девушка.
Тяжело вздохнув, она оценила свои силы.
— Я постараюсь.
— Спасибо, — выдох облегчения вызвал некое уважение к Малфою. Но ситуация не может ждать.
Она села на колени рядом с
больным, внимательно всматриваясь в его лицо.
— Кратко, расскажите, с чего все началось, — потребовала гриффиндорка.
Забини чуть сильнее сжал корпус друга и повернулся головой к Гермионе.
— Я вернулся из дома, где узнал, что собрание, которое было на прошлой неделе, не очень хорошо закончилось. Отец Джозефа где-то провинился перед Повелителем, но что конкретно произошло, я не знаю. Темный Лорд не стал наказывать Мальсибера, пообещав вместо этого, что его сын поплатится за ошибки отца. И вот, что из этого вышло, — дикая усталость блестела капельками пота, стекающими по вискам Блейза.
— Симптомы? Он что-то успел сказать до того, как боль стала невыносимой?
— Он закричал. Просто закричал. Я смог вытянуть только то, что внутри все печет и скручивает. Судя по тому, что сначала он сжимал голову, она тоже болит.
— Что пробовали сделать? Что-то давали? — паника стискивала грудь кованой цепью.
— Обездвижить невозможно, заклинание отскочило. Простое Обезболивающее зелье не помогло, совсем, а…
Его слова потонули в крике, полном болезненного отчаяния.
— Это похоже на обострение. Так было уже четыре раза, боль только усиливается. И мы не уверены, что когда она достигнет кульминации, Джозеф выживет.
— Мерлин, что я могу сделать? — слезы безысходности покатились по бледным щекам.
Еще одна жизнь. Еще одна невинная душа.
— Салазар, Грейнджер, соберись! Нам хватает Пэнси! — злость Малфоя, слушающего разговор, передалась ей только от одного взгляда на нее.
“Я не позволю его забрать!”
— Отойдите немного.
Гермиона наклонилась над Мальсибером, схватила его за плечи, и невообразимо мощной силой для девушки попыталась пригвоздить парня к мокрым подушкам. Но таз и ноги оставались свободными, что только мешало сосредоточиться. Поэтому она села ему на торс, чуть выше паха, сжала бедрами его туловище, а стопами зацепилась за дрожащие ноги Джозефа, пытаясь снизить риск перемещений по кровати.
— Грейнджер, сейчас не время для…
— Заткнись, Забини, — прорычала гриффиндорка. — Отойдите все в сторону и не мешайте мне.
“Твоя сила может тебя сломать, сделать тебя своей невольной игрушкой. Но я уверен, ты можешь взять ее под контроль и подчинить. Ты справишься. Я верю.”
Слова отца, как сирена, звучали в ее сознании.
Она, не обращая внимания на слизеринцев, склонилась над бредившим юношей, который уже перестал сопротивляться и застыл на месте, взяла ладонями за щеки, несильно сжав их, чтобы он открыл глаза и посмотрел прямо на нее.
—
Исцеляйся.
Легкий приказ завис между ними. И когда ничего не произошло, Гермиона повторила.
—
Исцеляйся, — железные нотки, изменившие голос девушки, привели команду в действие.
Джозеф дико расширил глаза, уставившись на гриффиндорку, вздохнул полной грудью и потерял сознание. Он перестал дрожать и биться в судорогах. Слизеринец начал тихо, но размеренно дышать. Признаков того, что парень в данную секунду умирал, не было.
Получилось.
Бледность отлегла от лица, придав ему более свежий вид. Морщины боли разгладились – умиротворенность и облегчение.
Выпрямив спину, Гермиона посмотрела на, казалось бы, спящего слизеринца и расслабленно выдохнула, как будто все это время задерживала дыхание.
Живой.
Девушка повернулась к притихшим слизеринцам и твердо кивнула. Они тут же бросились к другу. Малфой помог слезть с кровати, придерживая за ладонь. И когда ее ноги коснулись ковра, она попала в его крепкие, но все же неуверенные объятия.
— Спасибо, Грейнджер. Спасибо.
Легкий шепот позади давал понять, что все действительно обошлось.
На этот раз.
***
Проверив еще раз состояние однокурсника и выслушав подробный рассказ о произошедшем, а также миллион “спасибо” от благодарных слизеринцев, Гермиона поспешила в свою гостиную. Драко вызвался проводить, а гриффиндорка не сопротивлялась. Но в последнюю минуту она прошла мимо портрета с Полной Дамой и стала подниматься выше, к Астрономической башне. Малфой, не спрашивая, последовал прямо за ней.
Еще даже не ступив на площадку, девушка почувствовала дикий холод, поэтому создала Согревающие чары и взобралась по массивным ступеням наверх. Даже сквозь толщу заклинания она почувствовала скользящий ветер, наверняка холодный. Гермиона прошла мимо чугунных ограждений и села на парапет, поджав ноги к груди, и придвинулась спиной к камню максимально близко.
Драко мялся у входа. Юноша совершенно не знал, что ему делать: уйти сейчас будет странно, а если остаться, то, возможно, он станет свидетелем чего-то личного. А нарушать чужие границы не особо хотелось. Однако раз она не потрудилась предупредить о чем-то таком, то значит, что ему можно присоединиться.
Парень повторил то же заклинание и сел на небольшом расстоянии от гриффиндорки, расстегнув пиджак и прислонившись прямо к стене, не заботясь о ее промерзлости.
Тишина была спокойной, она прерывалась лишь завываниями воздушных потоков и далеким шелестом деревьев Запретного леса.
— Я знаю про Крама, — чуть хриплый голос Малфоя разорвал молчание на куски.
Ему казалось, что его сочувствие покажет девушке благосклонность к ней, незримую поддержку. Но он лишь надавил на и так гноящуюся рану, принеся еще больше боли.
— Прошу, не надо.
Слизеринец понял, что эта тема его точно не касается, и отступил, услышав в голосе девушки непролитые слезы скорби.
Минутная тишина.
—
Он вас использует, — с легким придыханием ненависти и отвращения.
Драко не понял. Переспросил.
— Что?
— Вашему Лорду не нужные такие юнцы, как ты и твои друзья. Вы просто рычаг воздействия на ваши семьи, — хрипло объяснила Гермиона.
— Не все родители любят своих детей, так что некоторым только на руку то, что наказывают не их, — даже не поморщился от негодования.
Потому что для них, чистокровных волшебников, это абсолютная норма. Часто в таких семьях детей заводят просто для галочки, только для продолжения великого рода. И порой это так раздражает, что начинает сводить зубы от безысходности. Но таковы исторически сложившиеся устои жизни. И с этим уже ничего не поделаешь.
— Это не так принципиально. Важно то, что вы – всего лишь метод достижения целей Волан-де-Морта. И, возможно, есть маленький шанс, что совсем скоро и я стану этим самым методом, — и опять она плачет.
Гермионе противно от самой себя. Ее тошнит от своей слабости, бездействия. Хочется опустить руки, но именно этого делать категорически нельзя. Однако боль съедает ее заживо. И не может оторваться.
— Успокойся, Грейнджер. Тебе крупно повезло, потому что ты девушка, а значит не нужна Лорду. Есть лишь одна женщина-Пожирательница – моя тетка. А ты, насколько я знаю, еще не настолько сошла с ума, чтобы пойти по ее следам, — Малфой не знал, как ее подбодрить в этот момент, поэтому просто раскрыл лучший исход событий, втайне надеясь на правдивость своих слов.
— Я на это надеюсь.
И вновь молчание.
Драко вдруг понял – он действительно не хочет видеть Грейнджер в рядах Пожирателей. Просто потому, что она слишком невинна. Слишком чиста для этого. И не важно, что по ее вине умер Нотт, совсем не важно. Ее душа еще не очернилась злобой. Девушка не заслужила становиться убийцей и извергом. Даже ее присутствие на таких собраниях – жертва ради спасения чужих жизней. Она не заслуживает такой судьбы.
Но сам юноша уже замарался в этой кровавой грязи. Полностью в этом смраде.
И в этом
их разница.
Парня прошибло током: ему показалось, что даже дыша с ней одним воздухом, он ее пачкает. Обливает теми помоями, в которых сам купается, денно и нощно.
Он резко встает и, не прощаясь, уносится к себе в логово. Просто сбегает.
А Гермиона все так же сидит, плачет, захлебываясь слезами. И проклинает этот чертов мир. И себя.
***
Сердце бешено бьется о клетку ребер. Снова плохой сон. Обычный кошмар. Очередной ночной ужас. Всего лишь неудачная попытка совести напомнить гриффиндорке о том, что вся вина за смерти Виктора и Теодора лежит на ее хрупких плечах. Ничьих больше, только ее.
Спускаясь в общую гостиную, девушка сильно удивляется, когда видит своих мальчиков, сидящих на диване и молча смотрящих в уже потухающий огонь камина. Циферблат напольных часов в углу помещения показывает два ночи.
В чем проблема?
— Гарри. Рон, — негромкий голос звучит набатом в звенящей тишине.
Юноши вздрагивают и синхронно поворачиваются в ее сторону. Они точно не ожидали увидеть подругу в столь позднее время суток.
— Гермиона? — и снова одновременно.
Гриффиндорка подходит ближе к ним, останавливается за спинкой дивана и не знает, на кого ей смотреть. Поэтому все свое внимание она сосредотачивает на собственных руках
— Вы чего не спите? Что-то произошло? — тихо и неуверенно.
Мальчики переглядываются, как будто пытаются общаться телепатически. Но получается, видимо, не очень.
— Мы не хотели тебе говорить, чтобы не загружать еще больше, — начал Гарри. — На тебя столько всего свалилось, что мы с Роном просто не хотели впутывать тебя и сюда.
Детская обида неприятно завертелась змеями в ее желудке. Она рассказала им все, что скрывала от них, почти все, а они не желают с ней делиться своими тайнами.
Наглядный пример лицемерия.
И судя по испугавшимся лицам гриффиндорцев, они поняли всю сложность ситуации, отражающуюся в глазах их подруги.
Уизли боязно сглотнул вязкую слюну, которая почти комом застряла в его горле. Парень прекрасно знал характер девушки, но ее спонтанность в действиях и поступках порой ужасала. Он надеялся на лучший исход.
— Так значит мы больше не друзья? — слишком резко даже для гриффиндорки.
— Что ты такое говоришь, Гермиона? Конечно, друзья! — горячо воскликнул Поттер, мгновенно пожалев о столь бурной реакции.
— Тогда я надеюсь, что вы знаете, что именно это слово подразумевает, — свистящее шипение. — Иначе мне непонятно ваше двуличие. Если ваши секреты столь важны, что ими нельзя делиться даже со мной, то так тому и быть. Но впредь не подходите ко мне с просьбами рассказать о всех проблемах, которые меня тревожат. До тех пор, пока вы не поймете, что мы не враги, разговаривать нам не о чем, — закончила, желая услышать хоть какие-то оправдания в ответ. Пусть они и будут жалкими.
Яростная, пламенная речь ввела в ступор. Юноши видели перед собой свою подругу, но в таких знакомых, родных глазах, которые всегда, даже во время сильных перепалок отражали всю нежность и ласку, направленные на лучших друзей, сейчас горел дикий гнев. Она сильно расстроилась. Она очень зла.
Гриффиндорцы часто ссорились, что неудивительно: трое подростков с абсолютно разными характерами, но с одинаковой любовью друг к другу, не всегда могли найти один выход. Но все всегда сходило на нет: кто-то, кто уставал от новой рутины, просил прощения первым, а после все становилось как раньше. Нередко их споры заканчивались слезами, криками, недельными молчанками. Однако все эмоции всегда были сглажены долгой дружбой за их плечами. Все чувства контролировались, даже взрывным Уизли.
А сейчас букет всего темного чистым потоком выливался на парней.
Они провинились. Облажались. И совершенно не знали, как исправить положение.
— Гермиона, — осторожно, очень тихо, как с сумасшедшей, начал Рон. — Мы не хотели тебя обидеть. Честно. Но…, — он осекся. — Ты слишком мрачная, замкнутая. И мы знаем, что тебе тяжело. Просто…
И…
Холодная злость дала сбой.
— Что просто, Рон? Что просто? — истерика. У нее началась истерика. — Вы мои лучшие друзья! Лучшие, черт вас побери! — девушка разошлась, кричала, не желая сбавлять громкость. — Неужели так трудно хоть раз не думать о том, что все вертится вокруг меня одной, и пожаловаться. Элементарно. Да, мы друзья. Друзья! Но позвольте мне самой распоряжаться своим психическим состоянием. И если я не захочу выслушивать ваши проблемы, поверьте мне, вы об этом узнаете. Но такого не будет никогда. Потому что мы друзья!
— Гермиона.
Гриффиндорцы встали с дивана и аккуратно приблизились к уже остывшей подруге. Ее била крупная дрожь. Но слез не было. Закончились. Она стояла все так же, не двигаясь с места, но хрупко шаталась. Как листок на ветру осенью. Вот-вот упадет. Упрямый взор спрятался за веками, скрывая свою усталость и грусть.
Взмах ресниц. Гермиона смотрит на своих родных, любимых мальчиков. Она знает — это не их грех. Она просто на них сорвалась. Не сдержалась. Заставила чувствовать себя виноватыми.
— Гермиона.
И она попадает в самые крепкие объятия за всю свою жизнь. Сверху слышится учащенное дыхание, будто это не она выдала гневную тираду, а они. Мягкое и заботливое поглаживание по волосам принуждало успокоиться, но окаменевшие пальцы крепкой хваткой вцепились в пижамные футболки парней на спинах, не желая выпускать ткань из рук. Никогда.
Тишина момента была волшебной. Проникновенной. Как момент истины.
Первой отстранилась Гермиона. Она упрямо смотрела вниз, на свои босые ноги, не смея поднимать взгляд на мальчиков. Она не простит себе, если увидит боль, которую им причинила.
— Гермиона, прости нас, если обидели. Мы не хотели.
И все же посмотрела. Гарри. Глядит с любовью. Метнулась. Рон. И тот же взор.
Мягкая улыбка свободы и облегчения.
— Вы не виноваты. Ни в чем, — как напоминания для себя.
— Пойдем сядем. И мы все тебе расскажем, ладно?
Легонько пожала осунувшимися плечами и хрипло ответила:
— Ладно.
Гермиона села посередине, а по бокам от неё расположились Уизли и Поттер. Как защитники, со всех возможных сторон.
Тишина на мгновение повисла вокруг друзей, позволяя им собраться с мыслями и приступить к обсуждению.
— Так, — первой не выдержала гриффиндорка, — что произошло?
Гарри немного откашлялся. И сказал:
— Я знаю, что Малфой — Пожиратель Смерти. И все обязаны об этом узнать.
Как гром среди ясного неба.
