Это того стоило

Черт. Черт. Черт. И что им сказать? Как отреагировать? Какую реакцию от нее ждут? Мерлин... До этого момента Гермионе всегда казалось, что знания – это ведущая сила. Но как оказалось – это тяжелая ноша. Хранить чужие секреты неприятно, особенно когда становишься их свидетелем поневоле. После сказанной Гарри фразы, девушка замерла. Что же ей делать? Рассказать все друзьям, не жалея подробностей и деталей – верный способ подставить Малфоя и всю его семью. А яро защищать слизеринца, убеждая в обманчивости суждения друга – слишком подозрительно и необоснованно с ее стороны: они не друзья, а значит ей это выйдет боком. — Как? — с ее губ слетает всего лишь одно слово. Гарри замялся от непонятного вопроса, весь разгоряченный пыл утих, оставив небольшое смятение. Рон сидел молча, пытаясь предугадать реакцию подруги. — Что “как”, Гермиона? — Как ты это узнал? С чего такие громкие заявления? Есть доказательства? И вновь гриффиндорцы переглянулись, видимо, не желая оставлять попытку общаться друг с другом с помощью взглядов. Не такого они ожидали. — Не совсем, — неуверенно продолжил Поттер. — Я просто, мы, точнее, с Роном заметили закономерность исчезновения Малфоя и нескольких его прихвостней в одно и то же время. Альбус упрямо говорит, что слизеринцы просто посещают поместья по просьбе родителей. Но… — Но, — подхватил Уизли, — мы уверены, что они возвращаются в худшем состоянии, чем уезжали домой. Такого не должно быть. По крайней мере раньше все было по-другому. И еще он просто слишком подозрительно себя ведет, — Рон недовольно сморщил веснушчатый нос. Секунда на осмысление и облегченный выдох про себя. — То есть ваши доводы косвенны? — лишь бы ее интонация не показала всего спектра чувств гриффиндорки. Мгновение и... — Ты их защищаешь, Гермиона? — обида в голосе Гарри сводит с ума. Мерлин, да за что? Почему именно сейчас? — Нет, Гарри. Но ты же знаешь, я за справедливость, — “пусть поверят, пусть поверят, пусть поверят” – как молитва. — Нельзя обвинять людей, даже последних засранцев, в том, в чем не уверен на все сто процентов. Просто если все, что вы сказали – правда, то об этом немедленно стоит сообщить директору, чтобы их обвинили в пособничестве Волан-де-Морту. Но если же вы ошибаетесь, и это всего лишь желание приструнить слизеринцев, то простыми извинениями тут не обойдется. Вы же это понимаете? Предательница. Лгунья. Изменщица. Как она после всего этого будет смотреть друзьям в глаза? Как… — Но, Гермиона, ты нам не веришь? — Гарри в ступоре. Он ждал полной поддержки со стороны подруги, но его спустили с небес на землю и осадили. Притом очень жестко. Тяжелый вздох показался самым наигранным за всю жизнь девушки. Она взяла друзей за руки и крепко их сжала, показывая им свою лояльность. — Верю, конечно, но вы же понимаете, что мы просто так не можем вызвать авроров в Хогвартс, рассказывая о простых подозрениях. Так, к сожалению, это не работает. Поэтому придется подтвердить, предоставив хотя бы несколько значимых доказательств. Понимаете? Слёзы грязного обмана, которые необходимо сдерживать при мальчиках, вот-вот задушат Гермиону в своих объятиях. Она – чудовище. Ничуть не хуже того, против которого борется. — Понимаем, — глухо вторил до этого молчавший Рон, который тоже надеялся на другой расклад. Однако все же он осознавал, что логика в суждениях подруги несомненно присутствует. Молчание. Тяжелое и душное. Гриффиндорцы размышляли о дальнейших действиях и их возможных последствиях. Совесть тяжелела в груди девушки. Почему не рассказать все друзьям? Они выслушают, помогут, примут. Наверное. Их характер трудный и порой слишком вспыльчивый. Они могут себе позволить сделать свои собственные умозаключения, обвинить ее в том, что она все еще под Империо и попросту не понимает, что происходит. Сначала к директору, потом дойдут до Аврората, предоставят им свои воспоминания о подробной истории Гермионы, а после вместе с аврорами задержат половину Слизерина и отправят гнить виновных подростков в Азкабан, думая, что правы. Но она не может так поступить и с невиновными детьми, которые стали заложниками сложившейся ситуации. Что делать? Она все еще может высказаться друзьям. Еще может... Гриффиндорку разрывают на части свои же мысли и желания. Друзья уже ей не доверяют, раз не рассказали об этом раньше. А сейчас она только усугубила ситуацию, когда мнимо, но все же опровергла все их предположения и догадки о слизеринцах. Но в том, как они переглядывались, можно уловить не только заботу о состоянии девушки, но и что-то еще. Что-то более серьезное. — Вы же не только потому, что я устала, не хотели мне говорить об этом, правда? — без обвинений и обиды, просто задала интересующий вопрос. Неловкое “Эм…” от Гарри только доказало ее предположение. Девушка легко, но измученно улыбнулась и попросила рассказать настоящую причину недоверия со стороны друзей. — Просто ты видишься с Долоховым, а мы знаем, что он сильный волшебник, и его способность к Легилименции стоит под большим вопросом. Мы уверены, что ты сама никогда не расскажешь никому то, что мы тебе говорим. Но сильный Империо или легкое проникновение в твое сознание все разрушит, — Поттер был прав, но Гермиона не могла рассказать друзьям о том, что ее отец, вроде бы, не такой плохой, каким кажется. Во-первых, по словам и Альбуса, и самого Антонина, все, что он делает, имеет определенную цель, которую она сама не знает. А во-вторых, чтобы доказать это мальчикам потребуется много усилий: они поверят в ее слова только при наличии четких подтверждений, ни больше, ни меньше. Но все же полностью и безоговорочно доверять отцу она не может, поэтому сохраняет с ним дистанцию. — Мы сводим наше общение к минимуму, поверьте. Просто это мое наследие, как бы цинично это ни звучало. Почти все свое время я сижу в отведенной мне спальне и читаю книги из библиотеки. Отец меня ни к чему не принуждает, ведет себя отчужденно, старается говорить на отдаленные темы, не затрагивает семью и друзей. Если бы он проник в мой разум, я бы почувствовала, — она усмехнулась. — Я крайне плоха в защите мыслей, однако моя сила может мне в этом помочь, я стараюсь ее развивать как можно больше. Получается крайне плохо: я могу приказать делать что-то только два раза из нескольких десятков команд. Так что я надеюсь на лучший исход. — Мы верим, но… Рон бесстыдно перебил друга: — Стой! А на ком это ты тренируешься? На бледном из-за очередной лжи лице появился коралловый румянец. Смущение от раскрытия ее тайны, хоть и не такой серьезной, какие она хранила, заставило Гермиону сильно зардеться. Она опустила глаза, не желая встречаться с обвиняющим взором лучших друзей. — На вас, — тихо и робко. — На нас? Гермиона! Гарри и Рон мгновенно вспыхнули от негодования. Но они быстро сообразили, что их подруга не сделала ничего постыдного. Скорее всего это было из разряда “подай-помоги”, не больше. Да и они сами виноваты в том, что девушка им об этом не рассказала: они общались только на темы, связанные с учебой, будущим – ничего серьезного. — Эм, ну да. Я приказала Рону прекратить ненадолго есть на прошлой неделе. А тебе, Гарри – завязать нормально галстук. И все, — все еще жутко стыдно, хотя гриффиндорка почувствовала, что мальчики почти не сердятся на нее. — Ну ты даешь, Гермиона! Хоть бы предупредила, — в словах Уизли звенела легкая обида, прикрытая реальным весельем: он действительно любил поесть, а друг ненавидел галстуки, которые, по его словам, душили и раздражали. Легкий смешок от Гарри вернул девушку в привычное состояние. Они не злятся, а это главное. — Теперь будем знать, что ты втайне нас дрессируешь. — Нет-нет, что вы. Просто... — она резко повернулась к другу, готовая оправдаться и доказать невинность своих действий. — Успокойся, Гермиона. Мы поняли, — Поттер ласково ей улыбнулся и нежно погладил подругу по руке. Молчание вновь прервалось быстрой репликой девушки, желающей предостеречь друзей не делать глупостей и отгородить от еще большей опасности. — Не предпринимайте ничего без моего ведома, ясно? Не лезьте в неприятности, по крайне мере, не сейчас, — Гермиона посмотрела на каждого, надеясь увидеть в глазах смирение и повиновение просьбам. Но в зрачках плескались только отчаянное желание влезть именно туда, куда не стоит, а также легкое недоверие, которое очень плохо скрывалось под толщей других эмоций. Повисшую тишину нарушил звон часов, показывающих третий час ночи. Как быстро летит время. Гриффиндорка встала с дивана, ее ладони мягко выскользнули из оков рук друзей. Она отошла на шаг вперед и развернулась к ним лицом. — Поздно, я уже пойду спать, надеюсь усну. Не засиживайтесь тут долго, — ей хотелось провести по непослушным волосам любимых мальчишек, взъерошить их, но, наверняка, момент не самый подходящий. — Спокойной ночи. Я вас люблю, — и, не дожидаясь ответа, пошла в сторону своей спальни. Уже почти возле двери своей комнаты ее догнали пожелания доброй ночи. Она лишь улыбнулась про себя их застенчивости, потому что знала, что они покраснели и смутились от ее слов. Друзья ее безусловно любят, возможно, даже сильнее, чем она их, но об этом они почти не говорят. Но она точно об этом знает.

***

В среду, когда уроки закончились, а до ужина оставалось ещё много времени, Гермиона читала в библиотеке. Гарри и Рон были на тренировке: они надеялись, что подруга сходит посмотреть на прогресс их игры, потому что новая тактика гораздо лучше старой, но как и ожидалось, девушка променяла зябкий ветер позднего ноября на уютное тепло книг и чашку горячего чая с чабрецом и бергамотом. Помещение было наполнено учениками. Казалось, что именно в это время все решили пойти учиться, предаваясь наукам и новым знаниям. Но гриффиндорке удалось найти укромный уголок с мягким креслом и небольшим столиком рядом в недрах библиотеки, спрятанный от вездесущих глаз. Приглушенный свет и тихий гомон детей, который отражался от стеллажей и жутко раздражал мадам Пинс, придавали атмосфере некоего шарма. Легкое, несмелое покашливание заставило Гермиону оторваться от чтения фолианта о вымерших магических существах Северной Европы. Опять? Девушка раздраженно, но настороженно подняла взор на потревожившего ее одиночество человека – уже в который раз встречи в библиотеке приводят к катастрофам почти вселенского масштаба – и увидела Джозефа Мальсибера. Юноша стоял в четырех шагах от нее и терпеливо ждал внимания девушки. Он выглядел гораздо лучше, чем в воскресенье, по крайне мере, так ей показалось. — Привет, — в голосе парня звучал искренний интерес к ее персоне. — Здравствуй. Как ты? — Гермиона волновалась за своего больного. Конечно, им обоим было понятно, про что именно идет речь. Слизеринец стушевался. Но все же ответил: — Прекрасно, я полагаю. С каждым днем все лучше. — О, это прелестно. Надеюсь, что скоро все будет как прежде, — гриффиндорка неотрывно следила за эмоциями и жестами однокурсника и пыталась выявить правдивость сказанных слов. Его лицо было немного бледным, возможно, всего лишь от неровности освещения, но помимо этого все было как обычно. — Да, я тоже надеюсь… Джозеф продолжать стоять на том же месте, не двигаясь, и следить за девушкой. Для чего он здесь? И он, как будто прочитав ее мысли, ответил на невысказанный вопрос: — Я хотел тебя поблагодарить за свое спасение. Мне все рассказали, так что я знаю, что я жив из-за тебя, — Гермиона не могла понять, насколько искренне он говорит. — Так что спасибо за все. — Джозеф, на моем месте так поступил бы каждый. Так что тебе не за что меня благодарить. Юноша сделал два шага вперед и замер с вытянутой рукой ладонью вверх. Гермиона неосознанно дернулась назад, поздно надеясь, что слизеринец этого не заметит. — Селвин, — она вздрогнула: все еще не привыкла к новой фамилии, — я не кусаюсь. Просто прими мою благодарность, — несмотря на резкую формулировку, он мягко улыбнулся и чуть ближе придвинул ладонь. Гриффиндорка сдалась. Она вложила свою руку и позволила ему поднять себя на ноги. Закрытый книжный том теперь покоился на деревянном столике. Чувствуя чужой скрытый страх и дискомфорт, Мальсибер отступил немного назад, выпуская ее ладонь и увеличивая расстояние между ними. Он неотрывно смотрел на однокурсницу, которая ожидала хоть каких-то действий, способных прояснить небольшую толику происходящего. — Так… — ее фразу прервала легкая усмешка. Но вдруг парень стал слишком серьезным и собранным, что не могло не настораживать. И Гермиона была права. — Я, Джозеф Карлус Мальсибер... — Что ты делаешь? — ...приношу Гермионе Кассандре Селвин обещание… Девушке наконец пришло понимание того, что он собирался сделать: — Не смей! — … о своей полной и осознанной верности… Она рванулась вперед и закрыла его рот ладонями, мгновенно прекращая тот ужас, который мог только что произойти. — Ты с ума сошел? — Гермионе сейчас было не до других учеников, которые могли услышать их разговор. — Мне не нужна твоя магическая клятва в верности! Простого “спасибо” было вполне достаточно! Но, видимо, слизеринец был другого мнения на этот счет. Он схватил гриффиндорку за запястья, силой отдернул ее руки от себя и как только она, опешив от этого действия, сделала неосознанный шаг назад, продолжил: — ...вверяю ей свою жизнь и волю. И только смерть нарушит данное мной слово. Да будет так, — вокруг пары возникло золотистое сияние, которое закружилось вихрем вокруг них и исчезло, оставляя за собой небольшие крупицы пыльцы. Клятва дана и зафиксирована. Тишина. Тишина. Тишина. Тишина. — Ты что только что наделал? О Мерлин! Нет. — Гермионе поплохело. — Нет-нет-нет-нет! О Боже! Ты хоть осознаешь, что натворил? — Я именно тот, кто абсолютно и беспрецедентно представляет то, что сейчас произошло. Теперь, можно сказать, что ты моя хозяйка. И твои приказы будут работать даже без применения твоей силы, — Джозеф приблизился к ней и взял за плечи, останавливая начинающуюся истерику. — Я отдал свою жизнь той, кто ее спас. Я не люблю быть в долгу перед кем-то. Даже еще ничего не сделав с Мальсибером, полная ответсвенность за него опутала все конечности девушки железными кандалами. Навечно. — Зачем? Мне хватило бы просто какой-то безделушки или “спасибо”, — беспомощные слезы струились по щекам. — Ты понимаешь, что я теперь могу сделать с тобой все, что захочу? Все. Абсолютно. — Если бы не понимал, то не принес бы тебе клятву верности. Но все же я надеюсь на твое благоразумие и благородство, — он улыбнулся, желая приободрить девушку. Слизеринец знал, что это огромный риск – отдавать свою волю кому-либо, даже Селвин, но все же это было правильно. Так, у него, возможно, появится смысл жизни. — Ты идиот. Просто немыслимо! Идиот, идиот, идиот… — Возможно. Тебе лучше уйти. Пойдем, я провожу тебя до гостиной. Пока они шли по коридорам, девушку сильно трясло. Мальсибер боковым зрением посматривал на свою новую Хозяйку, надеясь, что все это не выйдет ему боком в конце концов. Когда пара дошла до портрета в гостиную Гриффиндора, Гермиона еще раз исподлобья посмотрела на парня, развернулась и уже находясь почти в проходе бросила напоследок: — Я найду способ освободить тебя и себя от твоих необдуманных поступков, — и ушла. Слизеринец лишь посмотрел ей вслед, хмуро ухмыльнулся и проговорил: — Посмотрим, — и тоже ушел.

***

Выходные порадовали первым снегом, выпавшим достаточно поздно по меркам холодной Шотландии. Тонкое, белое, пуховое покрывало устилало огромную территорию Хогвртса и, судя по пейзажу, открывающемуся из окон башни Когтеврана, выходило далеко за ее пределы. Погода несильно изменилась: стало чуть морознее, ветренее, однако долгожданная зимняя атмосфера полностью компенсировала все “прелести” холода. Аспид-мэнор, который постигла та же участь, что и школу, расцвел и стал ярче. Темные оттенки фасада четко контрастировали со снегом, но выглядело это величественно и даже немного умилительно. Домовики как будто стремились придать усадьбе вид королевского замка, что крайне удивило Гермиону, которая не привыкла видеть эльфов настолько оживленными и жизнерадостными. Суббота в поместье для Гермионы началась как всегда. Завтрак в компании отца, а после недолгий разговор и обмен новостями, почти всегда только со стороны девушки. Долохов был крайне удивлен поступком Мальсибера-младшего, но потом расслабился и даже обрадовался: дополнительная защита никогда не помешает. Он, можно сказать, с гордостью похвалил дочь за успехи в работе со своим даром. И тогда Гермиона решает полностью его обескуражить и удивить: — Я слышала твой голос, когда не могла собраться с силами. Ты помог мне сконцентрироваться. — Да, возможно, в моем лице ты нашла способ успокоения. — Возможно. Гермиона поспешила попросить отца дать маггловское обещание, что ни одной живой душе, кроме них троих, не будет известно о том, что сделал Джозеф Мальсибер. И получив те самые слова, поблагодарила за беседу и смущенно покинула помещение. Через несколько часов прибыла Нарцисса Малфой. Как всегда шикарная и обворожительная. Она вновь рассказывала об этикете, манерах и тонкостях общения. От такого объема информации у гриффиндорки разболелась голова, и, заметив это, женщина быстро закончила урок, ссылаясь на срочные дела, и вернулась в Малфой-мэнор, пообещав прийти завтра и устроить небольшую практику. Больше ничего за этот день не происходило. Утром воскресенья к ней в спальню пришел отец. А вместе с ним – напряженность и тревожность. — Ты же хотела попрощаться с Виктором? Сонная и невыспавшаяся девушка сразу замерла. Каменная и надрывная боль открыла в ее душе раны, которые покрылись коркой и начали гнить. Куски сердца, которое так и не удалось собрать, задребезжали и зазвенели, напоминая о том, что она виновна в смерти ее первой любви. — Да, — тихо и неуверенно, будто сомневаясь, не осквернит ли она чистую память о Викторе своим присутствием. — Повелителя не будет в Малфой-мэноре несколько дней. Я обсудил с Люциусом этот вопрос, и он предложил провести нас до кладбища. Так что в двенадцать мы должны быть возле их поместья. — Хорошо. Антонин глубоко вздохнул, наполнив легкие тяжелым воздухом, осевшим серым пеплом беспокойства внутри. — Хорошо. Я… Я зайду за тобой. Пытаясь собраться с мыслями, Гермиона встала с кровати и подошла к письменному столу. Она взяла чистый пергамент и чернильницу с пером, положила их перед собой, пытаясь сосредоточиться на письме. Ее руки тряслись, потому почерк сильно плясал, иногда косил, но все было готово и запечатано через двадцать минут. Как и было обещано, Долохов зашел за ней за десять минут до полудня. Они вновь, как в ту ночь, вышли за пределы антиапарационного поля и трансгрессировали. Малфои стояли возле чугунного ограждения и ждали отца и дочь. — Люциус. Драко. Рады вас видеть, — снова актерская игра, показывающая настоящее отношение. Ни капли наигранности. — Здравствуйте, мистер Малфой. Драко, здравствуй, — уроки Нарциссы не прошли даром. — Приветствуем вас. Что ж, мы трансгрессируем, а после проводим вас до могилы. И снова это чувство. Они оказались на окраине леса, где между деревьями мелькали надгробные плиты. — Это маггловское кладбище? — вопрос в пустоту. — Да, мисс Селвин. Раньше здесь была маггловская деревня, но Темному Лорду не понравилось ее столь близкое расположение к нашему дому, и он ее уничтожил. А кладбище оставил. Гермиона фыркнула: — Как благородно. — Не иначе. Пойдемте. Драко следовал молчаливой тенью за отцом. Ему не нравилась эта идея, но подслушанный разговор Люциуса и Долохова дал понять, что оставлять Грейнджер один на один с этой ситуацией точно не стоит. Гриффиндорка шла рядом с Антонином, закутанная в теплую мантию, но она все же обхватила руками свои плечи, чувствуя могильный холод. Ее распирало от тех чувств, которые сжигали изнутри. Было тяжело сюда прийти. Но она должна. Мужчина остановился возле простой каменной плиты совсем нового по сравнению с другими надгробия. На нем была выбита аккуратная надпись:

Виктор Тодорович Крам

1979 - 1996 гг.

И все. Никаких “Сын, брат, муж”. Или хотя бы “Лучший ловец”. Ничего такого. Гермиона жалобно посмотрела на отца, пытаясь донести до него то, что она хочет попрощаться. Наедине. — Давайте отойдем. Дадим ей немного времени. Малфои кивнули, отошли в сторону и повернулись спиной к девушке, не желая становиться свидетелями чего-то столь личного. Антонин проводил дочь до могилы и ушел, наградив ее тяжелым взглядом. — Виктор… Виктор, мне так жаль… Боже, помоги мне, — она посмотрела на небо, ожидая поддержки Высших сил. Сейчас ее тихий шепот был гораздо громче любого крика. — Виктор. Прости меня, прошу, прости. Я виновата, я так ужасно виновата. Я – предательница, я знаю это. Я не должна была тебя оставлять там, надо было помочь. Прости. Прости-прости-прости меня, — исповедь не приносила никакого успокоения – только новые раны. Теперь, когда девушка видела его могилу, она прекрасно осознавала реальность происходящего. — Я знаю, ты в лучшем из миров, ты заслужил этого как никто другой. Я знаю, я верю. Я молю тебя, умоляю, прости меня. Это наша последняя встреча. Мы с тобой больше никогда не увидимся. Я буду гореть в аду за все свои ошибки, но я всегда буду помнить о том, что я за человек. Она склонилась над плитой, омывая ее своими слезами и болью, и поцеловала гранит дрожащими губами. Девушка присела над землей, убрала немного свежей земли и положила конверт, который скрылся за толщей грунта. — Я попрощалась. Мы можем идти. Все присутствующие знали, что это было крайне тяжело, поэтому после трансгрессии все кинулись к Гермионе, которая почти упала из-за слабости и сложности перемещения. Драко успел подхватить ее за талию прежде, чем она успела бы коснуться спиной земли. Вернувшись в Хогвартс, гриффиндорка долго не могла заснуть. Она тихо давилась слезами, кусала губы до крови и рвала на себе волосы, ведь физическая боль лучше моральной. Но когда она наконец заснула, ей приснился Виктор. Ее Виктор. Он как всегда улыбался, говорил на корявом английском, пытаясь донести до девушки то, что он прочел ее письмо и точно ее ни в чем не винит. Не она виновница его смерти. Он говорил, что они обязательно встретятся, и надеялся, что это произойдет совсем нескоро. Говорил, что будет ее ждать. Всегда. И впервые за долгое время она хорошо спала.