Пулю за тебя

Холодная пустота. Всё чёрное, давящее, бесконечное. Будто тебя выкинули в космос: не от чего оттолкнуться или за что-то зацепиться. Невесомость. А потом боль по всей голове, боль в ноге. Открываешь глаза, но лучше не становится. Быстро проверила, могу ли шевелить конечностями. О, да, я живая! Ладно, это уже хорошо. Первый вопрос: где я. Второй: что произошло. Если на первый вопрос ответ пришёл с сетчаток глаз, то на второй ответить сама я уже была не в силах. Подняла корпус, осмотрелась. Больница. Раковина, четыре кровати по стенкам, где никого нет. Стул. Настенные часы. Время 3:47, так понимаю, дня, потому что на улице солнце. Так, что с ногой? Я откинула простынь. Был вставлен катетер Фолея, что очень испугало. Такой ставят только людям, которые уже точно не встанут. Так! По крайней мере, нога всё ещё при мне. Как только попыталась её согнуть, тело пронзила ужасная боль, из-за которой я вскрикнула. Через секунд десять в палату зашла медсестра, а за ней тот парень. — С пробуждением, Вы только не двигайтесь. Сейчас укол поставлю. — Можете его не впускать, пожалуйста? — попросила медсестру я. — Нам надо поговорить, — тихо произнёс он, пряча руки в штанах. — Надежде, для начала, следует отойти от наркоза и отдохнуть, приходите завтра в часы приёма, — утвердила незнакомая мне защитница моего спокойствия. Он бросил на меня разочарованный взгляд, полный сожаления и злобы. — Не делай только глупостей. С такой фразой его тело покинуло палату. Мне вкололи обезболивающего, принесли вещи. Пропущенные от сестры, сообщения со словами: «Ты где?» Только ей я и нужна. Вот так: умру, даже никто и не заметит. Но я перезвонила ей. Сказала, что долго спала в свой законный выходной, телефон разрядился. Не хочу, чтобы она переживала. Её в стране нет, не то, что бы в Москве, по-любому не сможет ничем помочь. Как ни странно, но мне не было страшно, будто я не участвовала при перестрелке и сейчас не лежу из-за кого-то мудака здесь. Будто эта дыра так и должна присутствовать на теле. Только на следующее утро, когда обезболивающее подействовало окончательно, я смогла рассмотреть всё, что со мной сделали. На внешней стороне икры, ближе к коленке, красовался 8-ми сантиметровый аккуратный разрез, который был зашит чёрными нитками. И вокруг всего этого был новый пластиковый дышащий гипс в дырочку. Розовый. С цветом они, конечно, прогадали. — Доброе утро, Надежда. Меня зовут Степан Олегович, я ваш лечащий врач. — Здравствуйте. — Как себя чувствуете? — Физически — нормально, морально — не очень. — Да, физически проще вылечиться, чем духовно. Мы сделали Вам операцию ночью. У Вас была пуля диаметром 18 миллиметров. Попала она в большую берцовую кость, раздробила где-то 7/8 её. Там осталась прямо совсем тонкая косточка, которая бы при дальнейшей ходьбе сломалась. Осколки собирать не стали: они оказались слишком маленькими. Была установлена пластина, которая будет поддерживать ногу, поэтому такой большой разрез. Пришлось еще убрать некоторое количество мышечной ткани, так как был некроз и некоторые повреждения, которые не препарируются в принципе. Наложили гипс, чтобы меньше травмировать ногу. Выпишу я Вам таблетки, направление к Вашему хирургу. Сегодня ещё понаблюдаем за Вами, а завтра выпишем. Есть близкие, кто сможет забрать? — Да, — ответил тот молодой человек, из-за которого я здесь нахожусь. Он скрестил руки на груди, упёрся плечом в стену и принялся внимательно слушать указания врача. — Тогда отдыхайте. Вам предстоит долгий путь реабилитации, так как придётся долго привыкать к тому, что внутри есть пластина. — А как-то можно восстановить нормальную функцию ноги? — Нет, к сожалению. Только ходьба, никакого бега, туфли без каблука. Я сразу притихла. Не была готова отказываться от каблуков так рано. Но если надо… — Возможно, заграницей Вы сможете найти пути разрешения этой ситуации, но в России, на данный момент, иных нет. — В любом случае, спасибо. А сколько гипс придётся носить? — Немного, недели 2-3, пока швы не снимут. — Поняла. — Оставлю вас, выздоравливайте. — Спасибо. — Спасибо, доктор, — поблагодарил парень, прикрывший дверь за ним. Он без слов взял стул, поставил рядом с моей кроватью и сел так, чтобы его грудь упёрлась в спинку. Смотрел на этот разрез с таким сожалением. — Надя, всё-таки, твоё имя. — Да. — Меня Гришей звать. Я хотел поговорить. — Ну, так говори. Я поднялась, чтобы сесть на кровать, а он подскочил, взбил подушку. — Даже не знаю, как начать, — его взгляд метался по комнате, ладони разбрелись в разные стороны, ища за что схватиться. — Начни с самого начала, что произошло. — Произошло недопонимание, которое… которое закончилось не так, как ожидалось. Старческая уверенность в своих глупых действиях заставила меня… спустить курок. Отлетело в тебя, прости. — Ладно, допустим, был это несчастный случай. Как я могу объяснить себе, что средь бела дня на улице меня могут подстрелить? Это вообще законно? Все эти пушки, или что у вас там. — Я не хотел, честно. Его пальцы сжали железный ободок стула сильнее. Казалось, ещё мгновение, и этот стул сломается пополам от силы. — Гриша, я тебе верю. Но что мне теперь делать? На работу я пойти не смогу, где мне деньги взять на жизнь? — Я тебе заплачу, сколько попросишь. — Я живу одна и не справлюсь с бытовухой чисто физически. — Я помогу. — Да, поможешь, больно я тебе нужна. — Дай мне шанс всё исправить. Я и так ночь ту не спал, думал, как всё испортил своей импульсивностью. — У тебя есть разрешение на оружие? Он увёл глаза, и всё стало очевидным. — Я... сказал врачам, что всё легально, нечаянно выстрелил. — Я буду писать заявление в полицию. — Нет, стой, подожди. Этот вопрос можно решить по-другому. Обоим это будет в плюс. Ты получишь деньги и уход, а я не сяду далеко и надолго. Зачем торопиться? Надо всё обдумать хорошо. — Ты действительно думаешь, что после того, что ты сделал со мной, я смогу видеть тебя? Типа, не пробью ногу костылём, чтобы зуб за зуб. — Я хочу исправить то, что натворил. Моральная компенсация через суд будет около 50 тысяч. Я готов дать в 10 раз больше. — Это взятка, получается. Тебе не выгодно, если я не соглашусь. С другой стороны, ты можешь отмазаться и от суда, заплатив те же деньги, но не сидеть со мной. В чём твоя проблема? — Дело чести, понимаешь… Я покрутила в руке одеяло. Конечно, для нас обоих это удобно, но боюсь, что просто не смогу свыкнуться с мыслью, что человек, который пытался меня убить, теперь пытается заботиться. Ладно, деваться некуда. — По рукам. Протянув руку, он взял её и поцеловал. — Спасибо тебе. Всю жизнь тебе обязан буду. — Давай обменяемся телефонами и ты, наконец, уйдёшь отсюда. Я вложила в его ладонь свой телефон. Он быстро ввёл 11 цифр и вернул обратно. — О, теперь у меня есть номер Оуджи Буды. — Так ты в курсе, кто я? — Пару раз видела тебя в своих рекомендациях, часто слышала по радио. — М-м-м, я понял. В палате повисла тяжёлая тишина. Но мне уже нечего было добавить. Конечно, хотела бы расспросить про то, как он вообще докатился до применения оружия и дело ли «чести» это. Глаза его бегали по палате, будто выискивая причины остаться здесь подольше, но мой взгляд дал понять, что ловить здесь нечего. По крайней мере, сегодня. — Ладно, пойду. Завтра в 10 заеду. Может тебе что-то нужно из вещей? — Нет. Гриша поджал губы, нежно хлопнул по спинке стула, на выдохе встал и поставил стул туда, где он стоял до этого. — До завтра, Надь. — До свидания… Ещё раз взглянув на меня, как на раненого котёнка, он с поникшей головой вышел за пределы палаты. Вчера я позвонила на работу, сказала, что сломала ногу. Услышала слова об увольнении, перерасчёте. Они как-то меня унизили, что ли. Это был первый опыт работы, и сразу такой провальный. Ну, что теперь сделаешь, — судьба. Наверно, так надо было, чтобы я потеряла возможность безгранично радоваться своей юностью и беззаботностью своеобразной. Если человек перестает видеть, то он видит душой. А что там про ноги?