Prima ballerina assoluta

Брагинский хотел бы выкинуть из своих воспоминаний то, что произошло несколько месяцев назад. Выкинуть это из жизни к чертовой матери. Нечто ело его изнутри, стачивало кости в грудной клетке и обещало прожрать дыру. Несколько месяцев назад его пригласили на открытие подразделения европейской фармацевтической компании, название которой он уже не помнил. Очередная формальная встреча, на которой люди в официальной одежде с напускным дружелюбием и приветливостью клялись друг другу в долгом и продуктивном сотрудничестве. Ничего больше. — Иван Брагинский? — низкий и излишне бархатный голос. Россия обернулся, сжав в руках стакан с шампанским. Его позвали сюда как куклу. Вряд ли он может дать дельные комментарии по поводу отечественной фарминдустрии и выгоды будущих сделок. — Не могли бы вы уделить мне полчаса? — Извините, я не специалист. Простой чиновник. Вам лучше обратиться к кому-то другому, — дружелюбно улыбнулся Иван, как вдруг его внезапно дернули за рукав. — Господин Вебер, я отвлеку своего друга всего лишь на минуточку, — елейный тон с сильным русским акцентом неприятно резал уши. Брагинский мысленно вздохнул. Опять. — Идиот? Благодаря господину Веберу этот съезд и был организован. Он генеральный директор. Не важно, о чем он хочет поговорить, о дерьмовой российской погоде или о фарме, кивай и слушай, — уже на русском зашипел Владимир — директор «Роснано». На кой черт его вообще позвали? Биотех-проекты компании прогорали как бенгальские огни, красивая обертка таила за собой миллионы вложенных денег и нулевый выхлоп. Иван молча развернулся к Веберу, поставив на стол бокал. — Хорошо. Но только полчаса, — Россия едко улыбнулся, представив раскрасневшееся от алкоголя раздраженное лицо Владимира. — Тогда прошу, пойдемте присядем. Здесь довольно шумно, — собеседник был худощав, даже излишне, ему было около пятидесяти пяти. Бледен. На лице — глубокие морщины, как будто от активной мимики. Они его даже красили. В коротких черных волосах не было ни единого седого волоса. Вебер не производил отталкивающего впечатления, скорее, был каким-то притягательно-загадочным из-за ярких глубоко посаженных голубых глаз, делающих его лицо каким-то.. живым? Иван не мог сформулировать. В них не было приторной сладости, но не было и испуганного высокомерия, с которым привыкли смотреть на Брагинского. Глаза Вебера как будто могли светиться в темноте. Они прошли в дальний конец зала и расположились на мягких креслах. Вебер осмотрелся — наверное, удостоверился, что их не могут слышать — и перевел свой цепкий взгляд на Ивана. — Видимо, ваш друг… — кончики его губ дрогнули в непрошенной улыбке, — рассказал, кто я такой. Но это сейчас абсолютно не важно, только если вам не интересны подробности. — Не интересны, — Иван сощурился и привычно улыбнулся. — Не сочтите за грубость. — Тем лучше, — Вебер наклонился вперед, поудобнее устраиваясь в кресле. Сухие руки с резко выступающими голубыми венами мягко легли на подлокотники. — В первый раз за много лет мне сложно начинать диалог… Вы особенный собеседник. — Особенно скучный. Вы хотите от меня чего-то конкретного, так? — Верно, — мужчина на мгновение задумался, в глазах мелькнуло замешательство. Затем он вздохнул, поднял взгляд и посмотрел Брагинскому прямо в глаза. — Иван, я знаю, кто вы на самом деле. Брагинского передернуло. *** — Маленький сученыш, я знаю, кто ты на самом деле! — мужчина дернул веревку, обтягивающую горло, так, что ребенок захрипел, а его шейные позвонки захрустели, готовые переломиться. — Кем они тебя считают? Местным божком? Ты будешь блевать кровью столько, сколько я захочу. Я тебе живот вскрою и скормлю кишки собакам. — Хватит! — Иван захлебнулся слезами. Тошнота подступала к горлу, голова кружилась то ли от нехватки кислорода, то ли от невыносимой боли в скованных конечностях. — Мне наплевать на вашу вражду, я просто хочу быть с сестрами, отпустите! Я вам не нужен! Его палач расхохотался и массивным сапогом наступил ребенку на макушку, заставив уткнуться в дорожную грязь. Иван застонал, подошва жгла свежую рану. Веревка на горле затянулась еще сильнее. Изо рта вырвался уже не хрип, а какой-то нечеловеческий, звериный крик, как у смертельно подбитого на охоте зайца. — Просто? У таких, как ты, не бывает просто. Ты урод. Выродок. И за тобой придут, потому что чтят, как беременную породистую суку. Мы вырежем их, а твои сестренки пойдут на корм свиньям. Хотя, у старшенькой уже выросли сиськи, с ней можно придумать что-то поинтереснее. Гнев застлал Ивану глаза, он рванулся, веревка выскользнула из рук его мучителя, но больше нескольких метров ребенку пробежать не удалось. — Сука! — сапог с размаху влетел в скулу, а затем в нос. В залитых кровью глазах все начало плыть. Удары не прекращались. Брагинского вывернуло, когда следующий попал прямо в живот. В глазах все резко потемнело и последнее, что он помнил — склизкую, перемешанную с кровью и рвотой грязную жижу. *** — Мы должны были предвидеть, что мира не получится. Наша вина. Прости, Иван. Если можешь, — в голосе перемешаны боль и сострадание. Всеволод, сморщившись, разминал раненную руку — боялся, что увечье ее отнимет. — Ничего, — сухо отозвался Брагинский, опустив взгляд. — Хочешь правосудия? — Нет, — Иван сидел на циновке, съежившись. — Хочешь, — отчеканил Всеволод. — Это наши устои. Ты — их часть. Он тяжело встал с колен, достал засапожный нож. Чистый, заточенный, с причудливой рукояткой. — От сердца отрываю, — усмехнулся мужчина и вложил его в руки ребенку. — Он тебе пригодится. Пойдем. Иван, ковыляя, вышел из шатра за старшим и обомлел. На коленях, привязанный к столбу, сидел его мучитель. Лицо его превратилось в кровавое месиво, одежда была разорвана, но он определенно был жив. Болезненное мычание доставалось из порванных губ. — Ты понимаешь, что должен сделать. Кровь за кровь. — Он меня не убил, — оторопело пробормотал Иван, справляясь с дрожью в коленях. — Убил бы, если бы мог. Убил Игоря. Посягнул на твоих сестер, — жестко отрезал Всеволод. — Кровь за кровь. — Нет… Я не могу, — обессилено сказал Иван. Оружие в руках тяготило. — Можешь. Думаешь, он и с изуродованным лицом и вытекшим глазом не пойдет убивать? Пойдет. И станет в три раза свирепее. — Слабак, — неразборчиво и внезапно прохрипел пленник. Булькающе расхохотался и выплюнул кровь. — Ну же! — Всеволод нависал над Иваном. Разгневанное лицо жгло ребенку душу. Слабак? Слабостью он считал милосердие? А люди Всеволода? Неужели для них, для тех, кому он, Брагинский, обязан своим существование это — тоже слабость? У мальчика кружилась голова. Перед глазами встали образы сестер: Оля, Наташа. Он вспомнил, как Ольга заботливо перебирала ему волосы, вплетая в них свежесорванные полевые цветы. Вспомнил, как Наташа робко стояла в стороне, когда деревенские дети играли в салки, и как Иван брал ее за руку и отводил знакомиться со смешливыми ребятами в веснушках. — А Ванька с деревенскими танцевал! — рассказывала потом Наталья, насупившись. — Про меня забыл совсем! — Не забыл! — выпалиливал Иван, в шутку наваливаясь на сестренку и крепко обнимая. Он как будто не замечал того, что происходило за пределами детского, счастливого маленького мира. Не хотел замечать. Как мужчины уходили куда-то далеко и не возвращались. Как их самих прятали подальше, когда «приходили за своей долей чужие». Не хотел замечать кровь, рыдающих женщин и детей с пустыми, мертвыми глазами, подернутыми пеленой, которую невозможно было снять. Но сейчас Иван не был в стороне. За ним пришли. За него бились. Бились против людей, которые убивали и грабили его народ, навешивая непосильные тяготы настоящего рабства. Брагинский понимал, что за ними, за этими узколицыми мужчинами и черноглазыми женщинами стоит такой же, как он. Условно бессмертный.. мальчик ли? Мужчина? А может, это девушка? С болью в сердце Брагинский ощутил безразличие. Какая разница, если страдают его люди? Он — их часть. Они защищают его. Значит, и он — их защита. Ребенок встал, покачиваясь, и сжал в руках клинок. Он подошел к пленнику, посмотрел ему в безумные, опьяненные болью глаза, зажмурился и глубоко воткнул нож в горло. Остатками разума Иван понимал, что этого недостаточно. Руки его обагрились вязкой, черной кровью. «Он не человек. Он не человек. Он чудовище. Он отнимает чужие жизни. Я должен его остановить. Он не человек», — мысленно шептал себе Брагинский, пытаясь заглушить бульканье и сдавленный крик. Руки мальчика крупно дрожали. Нож застрял в гортани и не хотел двигаться. Иван попытался достать клинок, но до него донесся, как сквозь густой молочный туман, голос Всеволода: — Режь! Рукоятка не хотела подчиняться залитым кровью скользким ладоням, и мальчик вцепился в нее двумя руками до хруста суставов. Нож удалось провернуть против часовой стрелки и направить лезвие в другую сторону. — Сейчас все закончится… — прохрипел Иван. Слезы застилали ему глаза, но даже сквозь них он видел выпученный, как у мертвых баранов, единственный уцелевший глаз мужчины. Резким движением ребенок рванул за рукоять, пошатнувшись от сделанного усилия. Нож вышел у правой щеки, стесав кожу. Легко, как ломтик свежего козьего масла. Чужая кровь, разбрызгиваясь, заливала волосы и текла в рот. Конвульсии привязанного тела будто длились вечность. Несмотря на то, что пленник был крепко схвачен тугой веревкой, он подпрыгивал и трясся, как смешная детская кукла—поплавок, которую так любили деревенские дети. Куда-то в сторону упал откушенный язык. Иван в оцепенении перевел взгляд на руки, царапавшие деревянный столб. Под сломанными ногтями застряли стесанные опилки. Все закончилось мгновенного. Голова с грязными, слипшимися черными волосами упала на грудь. Мелкая дрожь еще пробирала тело, но оно уже не дышало. Его мучитель затих, как будто внезапно заснув. Так же внезапно, как засыпала после веселых прогулок бойкая Наташа. От сравнения с сестрой Ивану стало плохо, но падать на колени в чужую кровь он желал меньше всего. Крепкие руки Всеволода легли ему на плечи, потянув вверх и не давая потерять равновесие. — Настоящий защитник. Настоящий русич. Нож тебе останется. Как память. Иван отвернулся от залитого кровью тела. Клинок спустя годы пускай и хранил память об этом первом убийстве, собрал на себя много чужой крови. *** Россия тяжело сглотнул подступившую тошноту. Шампанское обожгло горло. Ему понадобилось несколько секунд, чтобы собраться. Вебер с интересом разглядывал в мгновение побелевшего собеседника. — Даже я не знаю, кто я на самом деле. Что вам нужно? Тайны прошлого? Тайны мироздания? — Нет. Хотя, тайны мироздания — это достаточно близко, — Вебер склонил голову. — Вы красивы и молоды. Для того, кто живет сотни лет, конечно. Я представлял вас по-другому. — Что же, ваши слова даже походили на комплимент, если бы не последняя оговорка, — рассмеялся Иван. — Думаю, не стоит тянуть. Знаете, есть такое.. выражение. «Все мы не вечны». Я был поражен, когда узнал, что, оказывается, не все. Проверил информацию несколько раз. Лично поговорил с десятком людей. Все сошлось. — Ваши информаторы не правы. Мы не вечны. Потому что.. странам не дано существовать на протяжении всей истории человечества. Мы уходим в прошлое так же, как и вы. Хотя я не люблю отделять себя от человека и человека от себя. — Вы так легко об этом говорите. Не стали упираться, убеждать меня в собственном идиотизме… — Вебер улыбнулся. — Мало кто держит язык за зубами даже под дулом пистолета, когда попадается интересная сплетня. Я привык, — бледность и головокружение отступили, и Иван, собрав руки в замок и закинув ногу на ногу, с интересом слушал. — Иван. Я хочу дать возможность вам узнать больше о себе, — Брагинский склонил голову. В глазах играли чертики. — Что я должен взамен? — О, вы схватываете на лету, — рассмеялся мужчина. — Позвольте сначала рассказать о сути. Как я уже сказал… Мы не вечны. Но кому-то дано прожить сильно больше. Я биолог по образованию. Закончил Гейдельбергский университет, был лучшим выпускником. Перспективным. Но, как это обычно бывает, в науке все течет медленно. Слишком медленно, особенно если в этом не заинтересовано государство. Военная отрасль, энергодобывающая — кому я рассказываю, да? — Верно, — сощурился Иван. — Так вот. Моей первой целью было осознать механизмы смерти. Я начал с клеток. Апоптоз — контролируемая клеточная смерть, некроз — неконтролируемая… Все было попусту. Надо было смотреть на уровень выше. Годы работы моих коллег, мои годы — попусту. Я все бросил и ушел в фарминдустрию, где больше перспектив и денег. Бросил аспирантуру, и вот где я теперь. Все это — он развел руками — мое детище. Однако, свои научные интересы я отнюдь не забросил. Инвестировал в стартапы и проекты по продлению жизни. Есть какие-то маленькие подвижки типа нестареющих крыс.. Но где мы, а где крысы. У нас даже был интересный проект.. Работали с людьми, которые никак не хотели умирать. Долгоживущие раковые больные. Переживающие всех запойные алкоголики. Экстремалы, которым все сходит с рук. Ничего. Опубликованы статьи, выиграны гранты, финансируемые мной научные группы — одни из самых передовых в Германии и в мире. Но в сущности — ничего. Мы даже на полшага не продвинулись к разгадке той тайны, на которую я положил всю свою жизнь. — Я понимаю, к чему вы клоните. Тут вам попадется информация, что есть такие особенные люди. И вы хотите использовать меня как лабораторную крыску? Ставить эксперименты? Вы знаете закон. Это запрещено. — В Советском Союзе этим пренебрегали, так ведь? — глаза Вебера сверкнули чем-то нехорошим. — Пренебрегали, — сухо сказал Иван. — Многого не добились. — Но ведь вы знаете, на каком уровне была советская генетика. Сколько открытий было сделано вне союза, а сколько после развала. Информации в науке все больше. Много мусорной. Но я хочу бить точно в цель. — Почему я должен согласиться на это? И почему, в конце концов, я? Возьмите Людвига, он фанат науки, насколько я знаю. С радостью поддержит ваш проект, — язвительно ответил Россия. — Во-первых, вы живете очень долго. Не так долго, как, скажем, Египет или Индия. Но их уровень развития оставляет желать лучшего. Во-вторых, вы доступны для диалога. Наши страны близко связаны международными и научными отношениями. Вас легко найти. В-третьих.. — Вебер наклонился ближе к Брагинскому, — вы хотите другой жизни. Взгляд Ивана потяжелел. Какого черта? Он привык, что все большее количество людей знает, кто он. Что они могут сделать из этого какие-то выводы, осторожно спросить его про историю, про то, правда ли Иван Грозный на кол сажал, про подробности личной жизни царей и императриц… Но никто из них не спрашивал про то, как он живет сейчас. — Мне не составило труда сделать выводы из услышанного. Вы живете… как это по-русски? У черта на куличиках. Занимаетесь бесполезной бумажной работой и периодически присутствуете на важных для правительства встречах и при «культурном обмене». Жмете руки таким же, как и вы. Мало общаетесь с россиянами, потому что это «не приветствуется» по документам, которые вы подписали. А еще вы живете балетом. С самого его попадания в Россию. Имел честь общаться с Франциском. «Болтливый же скот», — промелькнула мысль у Ивана. — В целом, — Вебер провел пальцами по стеклянному столу, — живете не так, как хотели бы. Не можете даже устроиться на работу. Не можете выходить куда-то, кроме как в магазин, без тотального контроля. Не можете уехать. Чувствуете себя обузой, да? Или они чувствуют обузой вас? Брагинский молчал, устремив на Вебера тяжелый взгляд аметистовых глаз. — Прекрасные у вас глаза, Ваня. Великолепные. Я хочу предложить вам вырваться из этого. Взамен на согласие помочь мне в моих исследованиях. Никаких советских пыток. Безболезненный и очень эффективный процесс. — Вы наивно полагаете, что это останется незамеченным в мировом сообществе? Что вас не найдут российские спецслужбы и не устроят вам «несчастный случай»? — О, российские спецслужбы, — рассмеялся Вебер. — Мне доводилось с ними познакомиться. Не волнуйтесь. Все будет улажено. И пройдет незаметно для этого «мирового сообщества». Вы же не хотите, чтобы в Россию прекратили поставки лекарств для тяжелых онкобольных? Для неизлечимых детей? — Интересный у вас способ — заканчивать диалог настоящим шантажом. Очень по—детски. Не подобает генеральному директору, — оскалился Россия, сжав подлокотники. — Я не монстр, Ваня. Это скорее про то, что если ситуация обострится, у нас будет несгораемая сумма. Это уже обговорено. — Не называете себя монстром, но считаете детей и онкобольных несгораемой суммой, — Иван нахмурился. — Нет, господин Вебер. Я отказываюсь от вашего предложения. — Поймите. Кроме меня в мире никто достойно не финансирует эти проекты. После моей смерти все развалится и человечество не придет к разгадке феномена смерти. — Ему это не нужно. До свидания, господин Вебер. Удачи вам с разгадкой, — Иван встал, ожидая, что его собеседник поднимется, но Вебер остался сидеть в кресле, с ухмылкой подпирая впавшую щеку. — До встречи, Ваня. Я всегда довожу начатое до конца.