Prima ballerina assoluta

Торжественный вечер после премьеры балета выдался жарким, несмотря на небольшое количество присутствующих. Выступление имело громадный успех, аплодисменты не утихали четверть часа. Особенный восторг вызвало «Болеро». Немецких дипломатов действительно было гораздо больше, чем русских, но они не держались обособленно, живо разговаривая с российскими коллегами. Иван улыбался, подперев рукой щеку и качая бокал с шампанским. Пузырьки со дна нитями устремлялись вверх. Их с Людвигом часть стола пользовалась особой популярностью. — Потрясающая, просто потрясающая постановка! Я первый раз в жизни в таком восторге от балета. Русских балерин… — Говард, присутствовавший на последней репетиции вместе с Германией, осекся — И… Как это правильно говорится? Господи, Иван, вы поняли! Русских не зря считают непревзойденными в балете! — Спасибо! — с искренней улыбкой ответил Россия — Не забудьте поблагодарить вашего балетмейстера, он исключительно талантливый человек. Говард, видимо, побежал рассыпаться в восхищениях и ему, а Брагинский перевел взгляд лучащихся глаз на Германию. — Не пьешь сегодня? — За рулем. — коротко ответил немец. Он выглядел уставшим. — Выматывает подготовка к таким мероприятиям? — Очень. — Людвиг растер виски. Мигрень мучила его с самого утра, однако, это не помешало ему насладиться балетом… Вернее, насладиться выступлением Ивана? Мысли о нем навязчиво лезли в голову и Германия, к своему раздражению, не мог от них избавиться. Тем более, когда Иван сидел рядом. — Знаешь, а я чувствую себя лучше, чем когда-либо. — Россия наклонил голову — Спасибо. — За что? Это ведь не моя заслуга. — немец вздохнул и посмотрел Брагинскому прямо в глаза. В них разливался теплый мёд золотой осени. — Брось, скромник. Твоя в том числе. — Людвиг улыбнулся в ответ. Взгляд Ивана притягивал. Не гипнотически, как во время выступления, а как-то… По родному, что ли. Брагинский отвернулся и бегло осмотрел светлый зал. От его внимания не укрывалось большое количество охраны. Слишком большое даже для подобного мероприятия, где собирались две страны. Такое количество посторонних бывало разве что на крупных конгрессах. Что-то было… Не так, как всегда. Сколько было «лишних»? Человек десять? — Пообщался с балетмейстером, очень приятный человек! Столько рассказал о Морисе Равеле! И такой трагичный конец! — Говард грузно опустился рядом с Иваном, подливая себе еще шампанского. Судя по красноте лица, ему уже было достаточно. — И как вы нашли его в такой толкучке? — сладко спросил Иван. Людвиг удивленно обернулся, услышав несвойственный России тон. — Да-а-а, людей сегодня определенно многовато! — Говард, потянувшись через весь стол, накладывал себе на тарелку третье канапе с красной рыбой. — Министры, дипломаты, часть танцоров, охрана, черт бы ее побрал… — А что не так, господин Бекер? — тем же тоном произнес Брагинский. — Да нагнали не понять кого. Никогда не видел этих людей, все вроде знакомые уже… Ну, знаете, часто приходится разъезжать по всяким… — мужчина икнул и, смутившись, утер лицо салфеткой — Мероприятиям. Впрочем, оно и к лучшему, что думаете? — Определенно. — отчеканил Иван. — В мире всякое творится. — Вот-вот! — разгоряченно ответил Говард, откусывая канапе — К лучшему! Тем более, что платить из государственной казны, так сказать, не пришлось. Меценаты! — Интересные у вас в Германии меценаты. Материалы для постановки не финансируют, а охрану вдруг финансируют. — расплылся Россия в хищной улыбке. — Ну что вы, господин Брагинский! — обиделся Бекер —Не принимайте все на свой счет! Слава богу, что в наше время остались люди, способные по достоинству оценить искусство! Немец потянулся за бутылкой шампанского, но рука Ивана мягко легла на его кисть. — Да. Слава богу. Извините за настойчивость, господин Бекер, но вам уже хватит. — Говард смущенно отвернулся, спрятав лицо в носовой платок. — Да, что же это я… На старости лет — виновато пробормотал он. Россия легко встал из-за стола и направился в центр зала. Германия проводил его потяжелевшим взглядом. *** Официанты постепенно уносили из зала изрядно полегчавшие тарелки. Гости расходились, тепло пожимая друг другу руки на прощание и благодаря Людвига. Тот устало, но с прежним усердием говорил всем «большое спасибо» и «конечно, это не последние «Русские сезоны». С его губ уже была готова вырваться очередная дежурная фраза, но Иван его перебил. — Покажешь город? — Что, прости? — оторопело переспросил Германия. — Ты же не пил, Людвиг. Город, говорю, покажешь? — Но ты тысячу раз… Ладно, хорошо. До официального окончания вечера еще есть пара часов. Про запас. Пешком? — Не отказался бы прокатиться. — Иван говорил с извечной улыбкой и ясным взглядом. Но показать Берлин? России, который его, простите, брал в сорок пятом? Который не один десяток раз прилетал и слушал одну и ту же культурную программу? Людвиг на мгновение замешкался, но, отбросив все мысли, махнул рукой. — Пойдем, у меня машина на парковке. Они вышли на прохладный воздух. Германия облегченно вздохнул. Все-таки в помещении было очень душно и пахло десятком другим дорогих одеколонов. В нескольких метрах привычно мигнул фарами черный фольксваген. — А я думал, у тебя как минимум мерседес. — из ниоткуда прямо впереди материализовался Брагинский. — Ты сегодня какой-то исключительно едкий. — закатил глаза Германия и открыл дверь водительского места. — Держу планку по едкости — ехидно усмехнулся Россия, с легкостью балерины приземлившись рядом. — У вас пристегиваются? — Естественно. — злиться на счастливого, пусть даже и излишне счастливого Ивана было невозможно. Да и не хотелось вовсе. — Куда поедем? — В бар. Какой у вас здесь самый дорогой? — самодовольно ответил Брагинский. — Так сказал бы сразу, что хочешь… Окончательно отдохнуть. — устало пробормотал Германия. — А то… Город показать. — Город ты все-таки мне покажешь. Навернем кружок по центру? — Я только за. — немец обернулся, чтобы аккуратно выехать, но взгляд его зацепился за машину, стоящую неподалеку. Рядом с ней курили двое, кажется, охранников, которых он видел на вечере. Но они же должны были остаться там до самого конца, пока все гости не разойдутся? Фольксваген выехал на проезжую часть, и Людвиг сосредоточился на дороге. Пусть курят, всем нужен перерыв. Рождественский Берлин был прекрасен. Они ехали мимо Unter den Linden, освещенной так ярко, что хотелось сощуриться. Впрочем, сиял весь город, заботливо украшенный нарядными ёлками, рождественскими фигурами Санта-Клауса и его оленей, ледяными ангелами и снежинками. В этом году зима не обделила Германию снегом. — Большинство улиц пешеходные. Ну, ты знаешь… Можем проехать мимо рождественского рынка. — машина тикала поворотником на перекрестке. — Давай. Мы прямо как старые друзья, собирающиеся раз в году под праздники, Людвиг. — Иван сказал это как бы невзначай, с улыбкой рассматривая бегущих через переход людей. — Да. Как будто бы старые друзья. — Германия не отводил взгляд от дороги, но в его груди разливалась теплота, хотя голова твердила об обратном. Не могут разные страны быть друзьями. А чем-то большим? Светофор загорелся зеленым, и они продолжили импровизированную экскурсию. За стеклами распростерлась Gendarmenmarkt с десятками разноцветных магазинчиков. Ее обрамляли величественные Немецкий и Французский соборы, смиренно взиравшие на творившееся праздничное безобразие. За спиной остались Бранденбургские ворота. Людвига и Ивана зеленью обхватил Großer Tiergarten. — Со стороны дороги он может показаться дремучим лесом, но внутри все не так дико. Тихие пешеходные улочки, чайные домики, озеро чуть южнее того места, по которому мы сейчас едем. У парка форма звезды, ты невольно попадешь в центр, где колонна победы с богиней Викторией. Мы зовем ее «Золотой Эльзой». На дворцы ты, наверное, насмотрелся на экскурсиях, знаешь их историю лучше меня. — Ой, это точно — рассмеялся Россия. — Красиво до безумия. — А это Ernst-Reuter-Platz. Не слишком впечатляющее по сравнению с тем, что мы уже видели, но тут можно вывернуть на Кантштрассе мимо Немецкой Оперы. У неё тяжелая история, но сейчас там порой не хуже, чем в Немецкой Гоударственной. Пусть и не так помпезно — уклончиво рассказал Людвиг, решив умолчать про войну и визит шаха, повлекший за собой кровавый разгон демонстрации. — Почему Кантштрассе? — спросил Россия, переведя на Людвига взгляд. — Мы в самом богатом районе Берлина. А там с десяток заведений на любой вкус. Ты же хотел самый дорогой бар? — поддел Германия. — А то! Но выбор с тебя. — не спасовал Иван. Людвиг рассмеялся и повернул на нужную улицу. Они припарковались. Брагинский вышел из машины, потягиваясь. — Куда пойдем? — с умилительным детским интересом промурчал Иван. — В «Эдип». Не бар, но барная стойка найдется — Людвиг заблокировал двери и окинул взглядом Кантштрассе. Людей было многовато — впереди праздники, а как еще — но вряд ли была полная посадка. *** Удивительно, но за барной стойкой никого не было. Они сели посередине. — Не выпьешь даже чуть-чуть? — Еще пьяным за рулем меня не ловили — усмехнулся немец, разглядывая помещение. Практически ничего не изменилось за то время, что он здесь не был. Год, два? Приглушенный мягкий свет, тихая музыка и небольшое количество посетителей. В основном, конечно, из-за цен. — Что для вас? — бармен улыбчиво закручивал бутылку из-под дорогой водки. — Виски. А моему другу — он сегодня за рулем — что-то без градуса. — Может, какой-то безалкогольный коктейль? Газированная вода, свежевыжатый сок? — мужчина наконец поставил на место бутылку и вопросительно посмотрел на Людвига. — Просто воды. Спасибо. Иван с интересом разглядывал янтарную жидкость в стакане со льдом, а потом выпил залпом. — Отличный виски! Еще, пожалуйста. — Господин, вы спрашиваете! Macallan. Шотландский. — усмехнулся бармен, деликатно оставив без внимания манеру питья. После четвертого стакана на щеках у Ивана появилась легкая розовизна, однако сразу все он больше не пил. — Людвиг, что ты больше всего любишь в Берлине? — прервал вдруг молчание Иван, одарив собеседника веселыми искорками. — Людей. — без промедления и слишком серьезно ответил Германия. — Почему? — Потому что… Это необъяснимо. Когда я выхожу на улицы, особенно в Рождество, то хочется жить. Да и не в Рождество тоже. Кажется, они все бегут на работу и учебу, но подмечаешь их улыбки, и на душе становится теплее. Каждому из них дом в этом большом городе. Здесь каждый на своем месте. Ищущий себя, или тот, кто уже себя нашел. — Я тебя понимаю. — Иван наклонился к Германии и внезапно обнял его, похлопав по спине. Людвиг застыл, как мраморное изваяние, но спустя секундное промедление неловко обнял Россию в ответ. Он не видел, что взгляд русского, абсолютно трезвый и серьезный, уцепился за два силуэта, отбрасывающих тени на столик у окна. За ним мило ворковала какая-то парочка. Смотреть на них в упор было бы странно. — Я на пять минут. Покурить — беззаботно вскочил с барного стула Брагинский и быстрой походкой направился к выходу, оставив внезапно покрасневшего Людвига с комом в горле. *** — Ну что, поговорим нормально? — усмехнулся Иван, доставая портсигар. — Как вам рождественский Берлин? Двое смотрели на него в упор, молча и без намека на улыбку. — Вы бы хоть пива взяли, ребята. Холодно, наверное, стоять под дверью. Чего ждете? — А ты не знаешь — дерзко ответил тот, который был, кажется, моложе. — Не догадываюсь — хищно улыбнулся Брагинский, щелкая зажигалкой. — Расскажите уж. А то я невзначай подумал, что вы хотите меня, простите, в эту тачку упаковать. Почистили бы. Он пнул носком ботинка колесо машины неопределенной марки. Она, как и номера, были, конечно же случайно, заляпаны дорожной грязью и снегом. — Слушай, не нарывайся. Балерина. — прохрипел второй, угрожающе надвигаясь. — А то что? Устроите потасовку и похищение человека среди толпы? Отличный сюжет для утреннего выпуска новостей. Господин Вебер не смог нанять кого поумнее? Мужчина сжал руки в кулак, но не шелохнулся. — Свои фантазии про похищение можешь запихнуть себе в задницу. — Слежка у вас тоже так себе отработана, ребята. Так зачем вы здесь? — Россия нарочито вальяжно затянулся, наклонив голову. — Тебе привет передать. Молодой из двоих открыл багажник и достал небольшую коробку, как для обуви, в яркой праздничной обертке. — Там что, бомба? Мне уже пора бежать вниз к реке и кричать, чтобы все побереглись? — в исступлении рассмеялся Брагинский. — Это что, какая-то дурацкая шутка? — Заткнись, а? Не мотался бы ты по всему городу, а спокойно постоял бы в сторонке — у всех было бы меньше проблем. Сигаретой заделись. — спокойно вздохнул первый. — И коробку возьми, хер с ней. — Волшебное слово? — улыбнулся Иван, с удовольствием запуская дым глубоко в легкие. Перед выступлением он не курил, на банкете — тем более. Утренняя (и не важно, когда началось ваше утро) сигарета всегда кружила голову. Коробку он поставил на лавочку вблизи окон «Эдипа». — Пошел ты… — внезапно рассмеялся мужчина и взял из тонких рук Брагинского сигарету. — Нам, вообще-то, тоже домой надо. Рождество. — Тяжела ноша балерин выслеживать. И часто вы таким занимаетесь? — Россия пощелкал по сигарете, сбрасывая пепел в снег. — Никогда. За исключением сегодняшнего дня. — криво усмехнулся тот, которого Иван окрестил «младшим». — Если ты не заметил, мы охраной занимаемся. А не службой доставки. — Так почему было не отдать эту херню на вечере? После балета, в конце концов? — Иван затушил сигарету о кирпич здания ресторана и достал вторую. Молчаливо предложил мужчинам раскрытую жестяную коробку. Те пожали плечами и взяли еще по одной. — Слишком много внимания. Эти чиновники не отлипали от тебя весь вечер. А в гримерку, или что там у вас, лезть к тебе было бы слишком. — старший, гладко выбритый, с массивным подбородком, рассматривал светящуюся от гирлянд улицу. Мимо нетвердой походкой текли счастливые немцы. — Это же просто коробка. Мало ли, тайный фанат, подарок от немецкого правительства. Вряд ли я стал бы вскрывать ее прямо на банкете. — Сказано — передать с глазу на глаз. Пока платят, мы вопросов не задаем. — мужчина перевел взгляд на Брагинского. — Ну тупанули, с кем не бывает — вяло отозвался младший, выбросив остатки сигареты под колеса машине. — Надо было ловить тебя на выходе. Но ты постоянно был с этим… Вот его нам в свидетели хотелось меньше всего. Но уже хер с ним. Надоело за тобой гоняться. Старший смерил своего напарника тяжелым взглядом, и тот резко замолчал. — Ладно. — как-то легко согласился Иван. Ему в голову ударили табак и виски. Стало особенно наплевать на происходящее. Пусть даже в коробке дохлые крысы, чья-то рука или что похуже. От Вебера — а то, что «привет» пришел от него, Россия не сомневался — можно было ожидать всякого. — А охраны зачем столько нагнали? — Для охраны — хрипло рассмеялся разговорчивый старший, сплевывая на асфальт. — Не задавай вопросов, мы все равно не знаем ответа. В нашей работе так: сказано — сделано. Он как-то придирчиво оглядел собеседника с ног до головы, остановив внимание на лисьей улыбке. — Нормальный же ты мужик, Иван. Выпендрёжник тот еще, конечно. Сдался тебе этот балет? — Мама отдала в балетную студию в три года. — честно улыбался Брагинский. — Жива? — Нет. — Соболезную. — старший глянул на наручные часы. — Ну, бывай. Он похлопал Брагинского по плечу тяжелой рукой в кожаной перчатке. Двое сели в машину. Отъехали аккуратно, чтобы не окатить придорожной грязью. «Надо же.» —в замерзших руках России тлела догорающая сигарета. Он кинул бычок в урну, поправил сбившееся из-за ветра пальто и потянул на себя массивную дверь ресторана. Замешкался, отпустил ручку и подхватил под мышку «подарок». Коробка была подозрительно тяжелой. *** — Коробка? — изумленно спросил Людвиг. — Ты же не успел за время перекура съездить на рождественский рынок. Откуда? — Дед Мороз принес — с детской наивностью ответил Иван. Германия подпер подбородок ладонью и вздохнул. Русский был в своем репертуаре. — Водки, пожалуйста. — бармен все с той же спокойной улыбкой налил стопку. Пока клиенты платили, не дебоширили и не утомляли его пьяным нытьем, он был совершенно доволен. — Ну, немец, не смотри на меня таким осуждающим взглядом! Две рюмки и мы пойдем. — рассмеялся Иван. С виду он был совершенно беззаботен. Людвиг же чувствовал себя скованно и не в своей тарелке после объятий. Всего на мгновение нос его тогда уткнулся в пшеничные волосы, пахнущие, почему-то, васильками и свежескошенной весенней луговой травой. Две рюмки кончились быстро. Иван расплатился и оставил щедрые чаевые. — Заходите еще, господа! — дружелюбно попрощался бармен. Иван, подхватив подарок, направился к машине. Походка его потеряла былую твердость, но осталась легкой и непринужденной. Фольксваген ждал их, слегка припорошенный снегом. Брагинский правой рукой что-то вычерчивал на окне пассажирского сидения. — Неприличное только не пиши. — вздохнул Людвиг, догнав Россию. — Аш пси равно е пси — нравоучительно прочитал Брагинский, смерив Людвига напускным серьезным взглядом. В глазах играло что-то обжигающее. — Стационарное уравнение Шредингера мне еще никто на машине не цитировал. — немец открыл двери. — Лучше бы цитировали, чем… Думаю, коробку лучше оставить на заднем. — Как скажешь. — Россия запрыгнул внутрь, излишне аккуратно поставив сверток назад. «Да что же там такое» — пронеслось в голове у Германии. Он закрыл двери и собрался было садиться, но еще раз окинул взглядом написанные на окне символы. Задумался, а затем пальцем вывел рядом нестационарную форму уравнения. *** Они выехали обратно на Strasse des 17 Juni, проходящую через Großer Tiergarten. — Еще круг по центру? — спросил Германия, скосив взгляд на своего спутника. Россия оперся головой на стекло и сквозь полузакрытые веки в пушистых светлых ресницах следил за пробегающими мимо деревьями. — Выглядишь уставшим. — Да, как и ты в начале вечера. Давай поедем сразу обратно. Спасибо, что согласился вырваться со мной. — на профиль Ивана падали тени от фонарей. Нос с горбинкой его красил. — Но ты, кажется, повеселел. — Всегда любил поездки по вечерне-ночному Берлину. — коротко отозвался Людвиг. Брагинский зевнул, прикрыв рот ладонью. — Мы не сильно просрочились? — Около часа. Не страшно. — непривычно для себя усмехнулся немец. Брагинский плохо на него влиял. Что перевернутый экраном вниз смартфон в кофейне, что сегодняшнее опоздание… Куда? На тихий час, что ли? Не подневольные же они люди. Можно и отдохнуть. —Людвиг… — внезапно прервал тишину Брагинский. Порозовевшие щеки выдавали легкое опьянение. Или не легкое. С Россией немец выпивал нечасто. Точно не тет-а-тет. Однако, взгляд аметистовых глаз был серьезен, а руки сжали края пальто. — Что ты знаешь о Вебере? Иван не знал, что развязало ему язык. Алкоголь, сигареты? А может, тепло проведенный вечер, встреча в кафе и то, как Байльдшмидт смотрел на него во время последней репетиции? Легкое касание костяшками пальцев его щеки? Брагинский отвел взгляд. Все сразу. В конце концов, Вебер был немцем. Может, удастся что-то выяснить. — Минуту, я припаркуюсь. Долго говорить. — они встали напротив парка, рядом с «Золотой Эльзой». Богиня Виктория с высокой колонны скромно смотрела на них через правое окно. — Что конкретно тебя интересует? — Все. — Иван повернулся к Германии в пол-оборота. Он был необычно серьезен для себя. С лица слезла вечно улыбающаяся маска. Людвиг сглотнул, с беспокойством оглядев русского. — Господин Вебер — очень уважаемый в Германии и в мире человек. Генеральный директор одной из крупнейших фармкорпораций, если не самой крупной. С кристально чистой репутацией. Выпускник Гейдельбергского университета, умнейший мужчина. Поражаюсь, как ему без специального образования удалось создать такую структуру. Щедро финансирует науку, выбирая перспективные стартапы. Под его руководством они расцветают. Однако… — немец, нервничая, рефлекторно пригладил волосы. — Он достаточно жестко подминает под себя остальную фарму. Особенно в последние годы. Все больше незаменимых препаратов и новых разработок под его контролем. Но это практически не напрягает общественность, так как зарплаты хорошие, все оборудование новое. Крупные лаборатории. С поставками нет проблем. Хотя цены на препараты высокие. Но тяжелобольным обычно помогает их государство. Знаешь, единственное, что напрягает эту общественность — что будет после его смерти. — Люди не бывают идеальными. — нахмурился Иван, уткнувшись в накинутый на шею шарф. — Ты же понимаешь, Людвиг. — Я не замечал за ним странностей. Вебер приглашал меня работать на управленческое место, но я отказался. У него так принято — нанимать не просто каких-то менеджеров, а разбирающихся в отрасли людей. У меня, к сожалению, совсем нет времени на погружение. Поэтому я не знаю, что происходит изнутри. — Понятно. Спасибо. — Брагинский прикрыл глаза. Через скованность позы проступало напряжение. — Ты во что-то влип? — глупо спросил Людвиг. — Можно и так сказать. — криво усмехнулся Россия, поправляя шарф. — Я могу помочь? Иван прикусил губу. Рассказать ему обо всем? Алкоголь давал о себе знать, мысли и слова текли с изумительной легкостью. Германия не болтун и на хорошем счету у правительства. Сможет ли он что-то сделать? Вряд ли. Но просто поделиться с ним?.. Почему, черт возьми, нет? — Он не делал тебе… Странных предложений? — Помимо работы в компании — никаких. — А мне делал. — рассмеялся Иван. — На каком-то съезде, пару месяцев назад. Выцепил меня из толпы и начал рассказывать про свой жизненный путь. Про брошенную аспирантуру и проекты по клеточной смерти. И человеческой смерти. Тогда у него ничего не получилось. Но он надеется, что получится сейчас. С моей помощью. Людвиг напряженно вглядывался в глаза Ивана. Вряд ли тот врал. — Это запрещено законом. — И про закон мы поговорили. Его он не очень-то волнует. Назвал онкобольных и детей несгораемой суммой. — Россия почувствовал возрастающее желание выпить еще. — Может, у него есть темные дела. Не знаю. Есть что-то догнаться? — Есть ликер егермейстер на крайний случай в бардачке. — немец пошарился внутри, нащупал фляжку. — Держи. Он комнатной температуры, будет противно. Почему Вебер выбрал для своих целей тебя? — Да если бы я знал, Людвиг! — горько усмехнулся Брагинский и сделал глоток. — Действительно, жуткая гадость. Как глотать микстуру от кашля с больным горлом. Вебер перечислил что-то вроде… Того, что я давно на этом свете, что меня легко найти из-за тесных российско-германских отношений. Но больший акцент он сделал на моем положении в стране. — В каком смысле? — на Людвига навалились невеселые мысли. — Сладко пел, что я птичка в клетке. С пугающе точными подробностями моей московской жизни. — Все так плохо? — Да. — Брагинский размашисто поставил егермейстер. Алкоголь разлился по кровеносной системе, оставшись в ногах и потяжелевшей голове. — Он предложил мне сбежать. В обмен на доступ к моему… телу. Ну вот, я достаточно пьян, чтобы об этом говорить. Видел его еще раз. А сегодня… не заметил ничего странного? — Большое количество охраны и тех двоих на парковке? — складывал детали Германия. — Не хотели же они похитить тебя, в самом деле. — Видимо, не хотели. Но привет передали. — кисло сморщился Брагинский, махнув рукой в сторону заднего сидения. — Что внутри? — Не имею ни малейшего понятия. Но человек десять «своих» на простом вечере… Блефует? — Не похоже на Вебера. Он не позёр. Отнюдь. — Людвиг прикусил костяшки пальцев — всегда так делал, когда думал. Вдруг внутри него как будто щелкнуло. — Это… для защиты? И те двое, увязавшиеся за нами, тоже. Как защищают свою территорию. Собственность. — Отлично. Теперь я — чья-то собственность. — Брагинский не улыбался и опустил взгляд. — Знаешь, что самое дерьмовое, Людвиг? Иногда у меня мелькала мысль о согласии на его условия. Мысль о том, что пора бросить все и начать жить для себя, а не для кого-то. На своих правах. Кто знает, может, я умру навсегда спустя неделю его экспериментов, пусть он и обещал безболезненность. А вдруг нет? Что останется после того, как кончится российская политическая постановка? Режимы сменяют друг друга, но люди все те же. Только игрушек больше. И оков. Меня из ранга святых перевели в ранг неудобных и нежелательных. Была бы возможность, они сами от меня бы избавились. Немец молчал. Россия задел его за живое. — Но есть государство, а есть Родина. — продолжал русский. — И там другие люди. Настоящие. Не марионетки, пляшущие под дудочку крысолова. Я не могу их бросить. Они — часть меня. Дело даже не в глупых законах, запрещающих научные исследования. Сколько законов было написано, и сколько еще будет. Я должен быть с людьми. Сколько у Вебера лабораторий? — Множество крупных и не очень, в основном в Европе. Но есть и в других странах. — немец поджал губы. Масштабы проблемы разворачивались нешуточные. — Если заметишь что-то странное… Или я долго не буду появляться — знаешь, где меня искать. — Иван вымученно улыбнулся. — Только что делать, не придумал. Не вынесешь же ты меня на руках, как принцессу. — А что, если вынесу? — неожиданно для себя выпалил Германия. Брагинский рассмеялся и, внезапно наклонившись, уткнулся Людвигу в левое плечо, закрыв глаза. Немец снова почувствовал запах васильков, который перебивал даже стойкие ноты табака. Людвиг вдохнул его поглубже и положил внезапно переставшие быть деревянными руки на плечи Ивана, затем мягко соскользнул ниже, обнимая и притягивая к себе. Его размеренное дыхание успокаивало. — Мы могли бы стать друзьями, немец, если бы не все эти политические игры — отозвался Россия. Его холодные ладони лежали на водительском сидении, но уже были готовы прикоснуться к чужому телу. Людвиг молился всем богам, чтобы Иван не отстранялся. — Могли бы. — Тихо ответил Германия. Россия поднял голову и посмотрел собеседнику в глаза, напоминавшие глубокое холодное озеро в Großer Tiergarten. Мгновение растянулось в бесконечность. Во взгляде русского цвели фиалки. — Откроем, наконец, сверток? — Иван обмотал вокруг шеи съехавший шарф, выпрямляясь. Людвиг сдерживал желание провести пальцами по разгоряченным щекам. Они достали коробку в хрустящей бумаге, аккуратно обернутую без кусочка скотча или булавки. Россия равнодушно порвал упаковку. За ней обнаружилась такая же пестрая праздничная коробка. Под крышкой — ворох какой-то бумаги. — Что там? — не выдержал Германия. — Пуанты. — упавшим голосом проговорил Брагинский.