Prima ballerina assoluta

Ну что ж, тот, кто любит, должен разделять участь того, кого он любит. Иван был в бешенстве, но ему приходилось "держать лицо": приветливо и расслабленно улыбаться, жать руки до трясучки раздражающим немцам, и чем больше он это делал, тем больше распалялся. Движения становились неестественными и какими-то дёрганными, зато русские — и особенно маршал — были довольны так, что светились от счастья. Смотря на них, Брагинский не мог успокоиться и снова подпитывал раздражение. Чёртов пакт, какого хера? Какого хера они подписывают бумаги с людьми, чья пропаганда направлена против коммунистов? Бред запойного алкоголика, идиотский сон, после которого хочется проснуться, вдохнуть полной грудью и смахнуть капли пота с висков, думая, что всё это не по-настоящему. Они воевали с немцами, травившими их хлором, ипритом и другой дрянью, они воевали, пока в стране разгоралась революция. А теперь сидят, как коты, съевшие большую рыбину. Как будто пустая бумажка что-то гарантирует. Хотя, гарантировала она только одно: полный раздел Европы в "случае чего", а этот случай должен был произойти в течение года. Хренов Феликс с его мечтами о воскрешении территорий Речи Посполитой. Злость сменилась непониманием, таким же, с которым встречали после пакт Молотова-Риббентропа и русские, и немцы. — Иван, хотите пообщаться с Людвигом? — маршал закурил, устремив на Брагинского взгляд, который предотвращал отрицательный ответ. — У нас сейчас "чаепитие", можете остаться в этом кабинете. Мужчина хрипло рассмеялся, рукой махнув в сторону немца. Маршал и Иван были одеты просто, даже слишком, а вот Людвиг прибыл в Россию при параде: в военной форме и плаще, накинутом на плечи. В помещении он снял и его, и фуражку. У Брагинского неприятно шевельнулись в груди воспоминания о войне 1812 и встрече с Пруссией на Венском Конгрессе: чужая форма была явно вдохновлена прусскими "гусарами Смерти", только на фуражке помимо черепа с костями красовался орёл. Неужели того маленького Людвига так впечатлил его брат? Одет Германия был не то, что с иголочки, Иван прежде никогда не видел, чтобы военные были одеты так. Форма внушала простому немцу восхищение, остальным — страх, а Ивану — отвращение. На шее проглядывались рубашка и галстук со свастикой. Китель — чёрный, ни одной выбивающейся нитки или пылинки, ремень на поясе и через грудь: чтобы этот китель не висел. Пуговицы — Иван был уверен, что для Людвига — серебряные. Везде, куда только падал взгляд, были орлы и свастика: кроме галстука и фуражки — на пряжке, на повязке через левую руку, на орденах — за какие такие заслуги? От проклятых крестов уставал взгляд. На руках были перчатки. Что за неуважение. Брагинский позволил себе скривиться. Однако, Людвиг был вежлив и пропустил мимо чужую эмоцию. Он подошёл на несколько шагов, когда маршал вышел из кабинета, и приветственно вскинул правую руку. К солнцу. Россия встал, как вкопанный. Здороваться с немцем таким образом он не хотел. В голову пришла совершенно идиотская идея, которую Брагинский тут же воплотил: отвесил немцу реверанс, хищно усмехнувшись. Лицо Людвига даже не дрогнуло. — Здравствуй, Иван, — холодно сказал Германия. России было откровенно наплевать. — Здравствуй, Людвиг. Вижу, мы теперь побратались, — Брагинский улыбнулся одним уголком губ, больше не в силах сдерживать накопившуюся агрессию. Немцу хотелось высказать всё: про антикоммунистическую политику и даже про карикатуры на фюрера в советских газетах. Однако Иван сдерживался. Было у них кое-что общее: полный развал страны на почве первой мировой. Неизвестно, кому досталось больше. Настроения немцев он не разделял, но почти был готов понять. – Что дальше? — Дальше — действия согласно секретному протоколу, — немец постучал пальцами по столу. Всё-таки нервничал. Для фюрера начинать войну — опасное дело, есть ещё крайне несоюзные Англия и Франция. Если они вообще решатся помогать Польше с его амбициями. У Ивана было нехорошее предчувствие. — Если ты не против, наш разговор не затянется, — улыбался Россия, — ты прекрасно понимаешь, что я не разделяю твою внешнюю политику. И внутреннюю тоже. До добра не доведёт, Людвиг. — А твоя политика доведёт тебя до добра? Какова твоя цель, Брагинский? Мировая революция? Звучит утопически, — немец перестал стучать, льдом в глазах прожигая Россию насквозь. Тот цокнул языком, восприняв выпад Байльдшмидта как личное оскорбление. – Впрочем, мы здесь не для того, чтобы поносить друг друга. Сегодня значимый день для наших с тобой стран. Пакт о ненападении. Серьёзный документ. — Да, серьёзный, Людвиг. Тем серьёзнее ответственность, которую мы берём на плечи. Ты же понимаешь, что мир стоит на грани новой мировой войны? Я не хочу в это ввязываться снова. Первая мировая обесценила человеческую жизнь и превратила её в ничто. Люди для командиров — куски мяса, способ закончить у противника пули и отравляющую дрянь. Однако, твои амбиции… — Брагинский не закончил. — Давай больше не переходить на личности, — впервые отвёл взгляд немец. — Я понимаю твои опасения, но для этого мы и подписываем документы. И кто, если не ты, говорил мне и брату, что страны — это не про личные амбиции. И даже не амбиции народа этой страны. Брагинский сглотнул, понимая, что сейчас упорный Германия выступил фактически против своего фюрера, и мысленно дал себе пощёчину. Чёрт. Он позволил себе слишком много. Ещё не отошёл от прошлых событий, перевернувших его жизнь. Так, как не перевернёт больше никогда. — Как скоро, Людвиг? Скажи мне, — упавшим голосом, тихо, чтобы никто не слышал, спросил Иван. — Что? — не понял немец. — Я спрашиваю: как скоро? — так же тихо проговорил Россия, сморщившись и смотря Байльдшмидту прямо в глаза. Людвиг, наконец, понял. Ком подступил к горлу. Он молча отвернулся. Брагинский вышел из кабинета. "Сегодня, в четыре часа утра, без всякого объявления войны, германские вооруженные силы атаковали границы Советского Союза! Началась Великая Отечественная война!" *** Алексей, вернувшись из отпуска, получил "по голове" новым пакетом документов. У Брагинского теперь было десяток с хвостиком личных встреч, ради которых его даже поселили поближе к центру. Дела налаживались, чему чиновник был откровенно рад. Однако, один лист бумаги заставил его лицо вытянуться. Встреча с Вебером, Москва. — Не вы ли мне говорили лично, Иван, что господин Вебер вас несколько… раздражает? — Алексей ещё раз вчитался в текст. Встреча в маленьком филиале дочерней компании, которая точно не входила в сферу интереса фармдиректора, — Даже.. сегодня? А кто согласовал? Меня же не было на рабочем месте. — Да так, пара человек должностью повыше. Просто дело было срочное, — уклончиво отозвался Брагинский, невольно жалея раздосадованного чиновника. — Официальный костюм готовить не нужно. Это уже моё желание, он всё равно сидит не очень, а я буду чувствовать себя не в своей тарелке. Да и встреча несколько неформальная. Помните, я рассказывал о "свидании" с ним на одном из вечеров здесь, в России? Он и "Русские сезоны" профинансировал. Так что мне только на руку. Правительство предупреждено и всецело меня поддержало. — Да?.. — Алексей, вздохнул, отложив папку. — А чего вы хотите? Господи, он "в том числе с официальным визитом в ДГОИ имени Дмитрия Рогачёва". Что там происходит? — Там, слава богу, ничего. А я хочу слегка помочь российское фарминдустрии. К тому же, "поспособствовать установлению стабильного международного сотрудничества", "укрепить российско-германские отношения", "представить доказательства высокого уровня науки в России". Ничего лишнего, Алексей. Не беспокойтесь, это обыденная ситуация. — Чтобы вы лично встречались с кем-то не из своего правительства и даже не из правительства другой страны… Не очень обыденная. Такое чувство, что Вебер вам должен, — чиновник отложил бумагу и снял очки. Глаза от волнения заслезились. — Можно и так сказать, — русский улыбался, наклонив голову. Алексей понял, что выпытывать дальше бесполезно — если Иван не хотел, он не говорил. Чиновник, конечно, привык к странностям в поведении своей страны, уже не списывая это на природу происхождения собеседника. Характер у Брагинского был такой. За исключением, конечно, неспособности умереть по выстрелу пистолета. Но Вебер убивать Брагинского точно не собирался. — Алексей, я вас уверяю, максимум, что может случиться — он откажет в содействии. А так, он слишком вежлив. Остальная часть визита пройдёт по плану. — Я привык вам верить, — честно отозвался мужчина, — только держите себя в руках и будьте аккуратны, если что-то произойдёт. Предчувствие у меня такое, связываться с Вебером опасно. — Почему? — наивно отозвался Иван. Дело набирало интересные обороты. — Да чёрт знает, Иван, — раздосадовано ответил Алексей. — Он как будто какой-то нестабильный. То пытался пробраться на российский рынок — ему отказали, пытаясь тем самым мотивировать российских учёных наладить производство без зарубежных препаратов. Он несколько раз из вежливости возвращался к этому предложению, но всё безуспешно. Да и цена у него была высокая, чуть ли не взять под контроль российскую индустрию. То он вообще полностью отзывает финансирование и оставляет несколько маленьких компаний, на этот самый рынок практически не влияющих. Нестабильный. Я, конечно, не экономист и не учёный, но складывается ощущение, что Россию он не особо жалует. По-человечески обиделся, что ли. Вряд ли стоит рассчитывать на щедрость. — А, это я в целом знаю. Зато для европейцев он сама щедрость. Денег у него.. достаточно. Хотя у меня появилось ощущение, что живёт он достаточно скромно. Без шика. Видимо, тратит деньги на свой "бизнес" и науку. За это его можно похвалить, — Иван накручивал на палец светлую прядь, усиленно думая. — Сколько ему лет? — Без понятия, Иван Владимирович, — рассмеялся мужчина. — Лет шестьдесят. Где-то в "Википедии" точно стоит дата рождения, я не интересовался. Но то, что он стареет, видно. Лишь бы болезнь не съела раньше времени. — Вы знаете о его интересах в сфере долголетия? — спросил Россия, слегка наклонившись вперёд, заговорщицки смотря на собеседника. — Это очевидно, если посмотреть список финансирования подразделений институтов. — Я слышал.. Иван, что?! — вскочил Алексей, уперевшись руками о стол. — Вы что, хотите сказать, что… — Да, — просто отозвался Брагинский, продолжив невозмутимо сидеть в кресле, покачивая ногой. — Да, я ему буду должен. И он мне. Немного. — Это запрещено, это скандал! — всплеснул руками мужчина, силясь говорить как можно тише. — Правительство знает? — Нет. Но догадываются, что он чего-то от меня хочет. Алексей, послушайте. Я хочу держать его как червяка на крючке. Страны миллион раз плевали на все законы и пакты... — Иван сглотнул, — пакты о запрещённых экспериментах. Я обсудил всё с Людвигом, прошерстил весь интернет и разговаривал с русскими учёными. Он ничего не найдёт. Биологически я не отличаюсь от обычного человека. В Союзе уже пытались что-то сделать, даже.. посмертно. Ничего не вышло. К тому же, уже есть вечноживущие крысы, но как-то вечноживущих людей "не завезли". — Германия тоже знает?! — Алексей без сил упал в кресло, стоящее ближе к окну, поодаль от дубового стола. — Иван, вы сумасшедший. Даже если вам удастся уговорить Вебера играть на ваших условиях, вдруг он что-то найдёт? Это перевернёт человечество, перевернёт весь наш мир. В Союзе не было таких технологий, которыми Вебер обладает сейчас. Он ведь впереди планеты всей. — Сомневаетесь в Советских учёных? — взгляд русского нехорошо потяжелел, как будто вокруг сгустилась какая-то тьма. Алексей до сих пор опасался таких состояний собеседника. — Забудьте. Выгорит. Если не выгорит — я ничего не теряю. Российский рынок теряет, да, но лучше получить помощь несколько раз, чем не получить вовсе. Германия меня поддерживает. В смысле, не мою идею.. а в целом. — Хорошо, хорошо, — пробормотал чиновник, массируя виски и стараясь избавиться от головной боли — чёртова ненавистная мигрень всегда появлялась у него после нервного напряжения, поэтому в правительстве Алексей слыл чуть ли не самым спокойным человеком: не позволял себе нервничать. — Хорошо, я буду держать руку на пульсе. Если что, я помогу вам разорвать все контакты, контракты, и иже с ними… Только, прошу вас, аккуратнее. Не давайте ему копнуть слишком глубоко. — Безусловно. Спасибо, Алексей, — тепло и по-настоящему улыбнулся Брагинский, оперся на ручки кресла и легко встал, шурша излишне мягким ковром. "Дизайнер" прогадал. — Будем на связи. — Да какая уж тут связь… — потёр переносицу мужчина, даже не смотря вслед уходящему Ивану. Брагинский направился на "Каширскую", где под крылом ядерного исследовательского института располагалась небольшая лаборатория Вебера, специализирующаяся на борьбе с раковыми заболеваниями. Там работали не только биологи, но и биоинформатики, с помощью анализа медицинских изображений определяющие тяжесть заболевания и дальнейшие перспективы лечения. Специалисты в основном русские, финансирование — зарубежное. Крупнейшая база данных для онкологов. Правительству это не очень нравилось. Впрочем, красный ярлык на них пока что не навесили, ибо аналогов в России не было. На улице по-прежнему стоял мороз, а в метро было душно и жарко. Брагинский ослабил шарф, в несколько раз обёрнутый вокруг шеи, и расстегнул пальто. На своей станции он как обычно приложился лбом о поручень сверху. — Сука, — тихо выругался Иван, потерев лоб. Останется красное пятно. Прекрасно будет с ним попасть к Веберу, но, наверное, пройдёт на холоде. Сзади кто-то хихикнул. На автобусе Россия добрался быстро, проскользнул мимо КПП института, направо. В цветастом — это уже была какая-то особенность новых научных центров — здании его радушно встретили директор и сотрудники. Вебера не было. Маленькая экскурсия была хороша, но не так хороша, как экскурсия от Павла в ДГОИ. Брагинский снова улыбнулся, понимая, что главный научный сотрудник рассказал всё так, что он теперь понимал витиеватые незнакомые ранее термины и названия приборов. — Господин Вебер ждёт вас в отдельном кабинете, — волнуясь, объяснила директор института, показывая рукой на белую дверь с номером 615. Иван постучался чисто формально, спустя секунду открыв дверь. Комната встретила его лёгким полумраком: он даже не сразу разглядел чужую худую фигуру за столом переговоров. Жалюзи были задёрнуты. — Здравствуйте, Иван, — бархатный голос Вебера Брагинский узнал сразу. Он вызывал какие-то неприятные, скомканные внизу живота жгущие эмоции. — Проходите, садитесь. — Добрый день, господин Вебер, — вежливо ответил Брагинский, хотя был раздражён: ощущение, что это он приехал в чужую страну как молодой аспирант и зашёл к научному руководителю, которому не было для него дела, настолько отстранённо звучал чужой голос. Мужчина что-то вычерчивал ручкой на листе бумаги. "Вот же.." — мысленно раздражился Россия, налепив на лицо привычную улыбку. — Сразу к сути? — уточнил Вебер, мягко отложив ручку подальше от края стола. Россия сел через один стул, так, что мог близко рассмотреть собеседника. Тот выглядел точно так же, как когда они встретились на последнем официальном приёме: короткие чёрные волосы, сильно вытянутое сухое лицо с глубокими скулами, тонкими губами и залёгшими под глазами тенями. Те же морщины, так непохожие на старческие, те же яркие, голубые глаза: не холодные, как у Людвига, а наоборот — выжигающие дыру прямо в груди. С таким начальником, наверное, трудно поспорить. Иван скосил глаза на худые руки — на них не было старческих пигментных пятен. "Конечно, борется со смертью как может", — усмехнулся Брагинский. — Веселитесь, Ваня? — улыбнулся мужчина, приняв расслабленную позу и откинувшись на спинку стула. Брагинский внезапно понял, что ему тяжело сидеть: даже возмущение от слов Вебера отошло на второй план. — А что ещё делать? В моём положении, — наклонил голову Иван, слегка улыбнувшись кончиком губ. Вебер его раздражал, но врагами они не были — скорее, оппонентами. — Мой подарок натолкнул вас на некоторые размышления, правда? — следил за чужими эмоциями Вебер. Брагинский не дрогнул. — Мне интересно. Пришлось поискать нужный размер и не паршивый материал. — Если вы планировали заставить меня думать о своей страстной любви к балету и поэтому бросать Россию, то прогадали. Ваш "подарок" действительно заставил меня задуматься. Но в другом направлении, — Иван наклонился ближе, ненавязчиво всматриваясь в горящие непонятными эмоциями глаза. — Я хочу предложить свои условия сделки. Как вы говорили? Вы мне — я вам? Пожалуй. Не буду таить и мучать вас длинными вступительными речами: помогите нам с поставками и логистикой. Вы вправе отказаться. Нам. Иван не хотел говорить "мне", или "учёным", или "чиновникам". Нам — потому что сейчас, общаясь с людьми всё ближе, он острее чувствовал свою неотделимость. Никакого "они" и "я" больше не могло существовать. И не существовало. Вебер скрестил пальцы, опершись локтями на стеклянный стол. Очередное движение, дававшееся с трудом. — Вот как.. Играете в благородство, — цокнул языком Вебер. — Играйте, Иван. Я принимаю ваши условия. Однако, нам необходимо обсудить формальные моменты — желательно, с вашим правительством и вашими специалистами области. Я могу увеличить поставки и даже открыть дороги для новых препаратов. Правда, это будет сложно — возмутятся другие страны. Поэтому я не только откушу от вас кусочек, но и буду работать на российском сырье. Желательно открыть пару новых институтов в Москве и Питере — обещаю, монополизации не будет. Повторяю, российское сырьё плюс необходимые материалы из моих компаний. У Ивана дрогнули мышцы на словах про "откусить от вас кусочек", что не укрылось от усмехнувшегося Вебера. Предложение звучало разумно. — Спасённые жизни я вам обеспечу, если говорить простым языком, — бросил мужчина, — но придётся потрудиться с формальной точки зрения. Это не ваша забота. Документы будут подписаны в течение моего визита в Россию. Теперь поговорим о "секретном протоколе"? Веберу иногда хотелось вмазать в исхудавшее лицо за острые и болезненные ссылки на российское прошлое. Брагинский ещё мог понять общую эрудированность директора, но чтобы так поддевать его при любой встрече, будто зная каждую интимную делать? Что за чертовщина. Это можно было объяснить только давней заинтересованностью Вебера в той каше, в которой варились страны всю историю. — Поговорим, — скрипнул зубами Россия. — Чего вы хотите? — Вас. Без остатка. Право на ваше тело, если коротко. Уезжать из России не придётся: напоминаю про новые лаборатории в Москве и Петербурге. Я буду пристально следить за вашим состоянием и за тем, что с вами происходит. За препаратами, анализами и исследованиями. Документы подписывать не будем — сами понимаете, чем это грозит, птички на хвосте много что могут принести. Можете мне просто довериться: больно не будет, — как маленькому ребёнку объяснял мужчина. — С какой стати? — улыбнулся Иван. — Вы внезапно появляетесь в моей жизни без всякого объявления войны, выдвигаете мне сомнительные предложения в обмен на сомнительную возможность узнать что-то о мнимом бессмертии стран. — Но вы согласились, — парировал Вебер. — Не ради себя и уж точно не ради вас, — Брагинский начал вставать со стула, как вдруг Вебер с силой, точно не свойственной человеку его возраста, прижал ладонь русского к холодному стеклу, схватив за запястье. На мгновение Иван оторопел. Мужчина наклонился прямо к его лицу, так, что Россия почувствовал кислый запах чужой кожи, — Что вы.. — Будете передавать приветы Людвигу Байльдшмидту — всё может кончиться нехорошо, Ваня. Не столько для вас, сколько для других. И для Германии тоже, — он также встал, а затем, поморщившись, сел обратно. Резкое движение как будто высосало из него силы. — Блефуете, — скривился от отвращения Брагинский, отдёрнув горящую руку. — Вы не будете портить Людвигу жизнь. Стрелять себе прямо в сердце. — Себе — не буду. Людвигу тоже, как вы уже поняли, — улыбнулся Вебер, приняв привычную позу со скрещенными пальцами. Россия слышал, как часто стучало чужое сердце. Испытанное отвращение накатило тошнотой. Мысли перемешались в тугой болезненный клубок внутри, казалось, абсолютно пустой головы. Вебер снова угрожал кому-то неконкретному: ни Людвигу, ни ему.. Или ему? "Не столько для вас, сколько для других", — всё ведь только начало выстраиваться: с Алексеем, с правительством, с Павлом из ДГОИ, с рыжим мальчишкой Ваней, к которому Брагинский приезжал в гости. С Людвигом, чёрт побери. Всех "других" он не достанет. У России в голове щёлкнуло: если их авантюра раскроется, если наружу выползут результаты их исследований, то не только Вебера посадят и прикроют крупнейшую фарму — хотя Иван был уверен, что тот сможет отмазаться, да ему по видимости и недолго осталось, — но мир останется без огромного отлаженного производства необходимых препаратов. Будут проблемы у всех близких Брагинскому людей. Ему-то что станется? А всем вокруг прилетит по голове. Алексея в лучшем случае уволят, Павла и его команду просто сотрут в пыль, а Людвиг… Людвига Вебер упомянул, потому что немец по неосторожности может что-то выкопать, а у него чёртов комплекс всемирной справедливости. Теперь. Россия силой оторвал похолодевшие руки от стеклянного стола и, не прощаясь, пошёл к выходу. "Этот старый мудак в несколько ходов хочет поставить мне мат, — думал Брагинский, на автомате отвечая директору института — очень приятной женщине, на самом деле, но было просто не до того. — Я тебя поймаю за твой облезлый хвост. Ничего не найдёшь, зато будешь работать на благо матушки России как миленький. И нас с тобой никто не посмеет раскрыть, как бы нахер интимно это не звучало."