И пока смерть не разлучит нас

Для приготовлений к церемонии они выделили Фанди подсобку с высоким пыльным зеркалом и очень хорошим замком на крепкой двери. Разумеется, ключи у них были; отец запер Фанди здесь и сказал наряжаться, а потом бросился догонять Дрима и Квакити. Наверное, Фанди понадобилось около часа, чтобы перестать судорожно всхлипывать; слёзы просто постоянно текли, даже когда ему казалось, что он уже смирился. Но потом новый приступ захватывал его с головой, и Фанди снова ревел, пытался сдержать слёзы — неудачно — и задыхался. Переодеться самостоятельно он не смог — у платья оказались застёжки на спине, до которых он не мог дотянуться, как бы ни изгибался. Поэтому Фанди просто сидел на полу в расстёгнутой одежде и волновался за Квакити, который ушёл с Дримом. Которого увёл Дрим, держа под прицелом арбалета, если быть точнее. Сколько точно прошло времени, Фанди не мог сказать. В этой подсобке не было часов — только коробки с бесполезным хламом, рассохшиеся доски и зеркало, в которое он не осмеливался посмотреть. Видеть себя, униженного и заплаканного, не хотелось; Фанди не очень любил себя и раньше — слабые руки, с которыми он ничего не мог сделать, слишком уж узкие плечи, волосы как солома, глупые веснушки… он был весь нескладный, по-подростковому непропорциональный, честное слово — какое-то чучело. Но сегодня, сейчас, он просто ненавидел это тело, и одна мысль о том, чтобы посмотреться в зеркало, вызывала приступ жуткой тошноты. Поэтому, когда пришёл Вилбур и заставил подняться с пола, Фанди долго рассматривал резную раму, каждый выточенный листик, каждый цветок; считал лепестки — их было по пятнадцать. Он разглядывал сползающую позолоту, фактуру тёмного дерева, слой пыли, покрывающий каждый изгиб. Он спрашивал у себя, откуда в Лас Невадас могло взяться что-то подобное, очевидно старое и непохожее на вещи, которые нравились Квакити, но не находил ответа и принимался придумывать — про наследство от дальних родственников, которое Квакити перевёз с собой, про подарок от Карла, который раньше стоял у кровати Квакити, хотя тому и не нравился, а потом этот подарок оказался тут, потому что после разрыва с женихами Квакити едва выносил напоминания о них. Кроме колец, разумеется. Или, может быть, это зеркало никогда не принадлежало Квакити, просто он позволил кому-то другому из Лас Невадас хранить здесь памятные вещи. Фанди придумывал много историй. Он делал всё, чтобы не смотреть в саму гладь зеркала, но в конце-концов Вилбур всё же заставил его это сделать. В платье он выглядел как девочка. Фанди ненавидел выглядеть как девочка. Отец застегнул застёжки на спине, завязал ленту, что-то мурлыкая себе под нос и мусоля незажённую сигарету. Расправил воздушную ткань пышных рукавов. Осмотрел отражение со странным прищуром, поправил уложенные рыжие пряди — Фанди подумал, что это подобие причёски рассыпется сразу же, как он сдвинется с места. Всё же его волосы, даже отросшие за последнее время, были слишком короткими для такого. Вилбур критически осмотрел отражение. Заставил Фанди повернуться к нему лицом; руки у отца были странные, сухие и как будто острые. Пальцы больно впивались в плечи, тяжело давили на кожу, когда он что-то прощупывал, неприятно тянули за волосы. — Тебе бы ваты в декольте набить. — Штаны себе чем-нибудь набей, — буркнул Фанди высоким дрожащим голосом и тут же зажмурился. Отец обошёл его и остановился за спиной, что-то затянул посильнее. Стало больно дышать. — Погоди, слишком туго… Вилбур проигнорировал это. Зажёг наконец сигарету, тут же глубоко затянулся и, снова встав напротив, выдохнул в лицо Фанди белый горький дым. Кашлять с затянутым лифом оказалось на редкость неудобно; казалось, что жёсткие вставки впиваются в рёбра, и это было практически больно. Они не давали вдохнуть, жали и, может быть, оставляли следы на коже. Фанди не был уверен. — Тебе не идёт, — Вилбур ещё раз критически его осмотрел. Фанди повёл плечами — это платье, оно и не должно было ему идти. Он был мальчиком, но почему-то все начали вести себя так, как будто он был невестой. Как будто эта свадьба не была бредом, устроенным для самоутверждения Дрима. — Впрочем, ладно, без разницы. Хорошо, что тут юбка удобно задирается. Отец расплылся в поганой улыбке. У Фанди во рту стало кисло — одна мысль о том, что Вилбур действительно считает его вещью, которую может просто так взять и подарить, отдать за какие-то свои долги, вызывала ужасную тошноту; это ощущение пришлось подавить — Вилбур не простит испорченное платье. Где он его вообще достал?.. Наверное, что-то было написано на его лице, потому что в следующее мгновение к губам прижали стекло, и Фанди послушно хлебнул из бутылки, не спрашивая, что там. Спиртом не пахло; хотя даже если бы Фанди знал, что там алкоголь или какой-нибудь наркотик, он бы всё равно хлебнул. Может, ему не было бы настолько паршиво. Может, было бы неплохо забыться и не знать, что Дрим будет делать после того, как задерёт ему юбку. Фанди боялся даже думать об этом. Запрещал себе, но мысли всё равно лезли в голову и отдавались жжением внутри. — Мне… мне надо увидеть Квакити, — слабо, не особо надеясь на успех, попросил он Вилбура. Тот вполне ожидаемо рассмеялся. — Неа. — Пожалуйста! — Фанди не знал, чем аргументировать свою просьбу; у него не было причин видеться с Квакити, которые отец мог бы счесть правильными. Если быть честным, у него вообще не было объективных причин это делать. Фанди просто… просто хотелось успеть поговорить с кем-то кроме Вилбура. — Это по п-поводу… эм. Мне очень, очень нужно с ним поговорить, пожалуйста! Может быть, он успел бы поплакать. Может быть, Квакити бы пожелал ему удачи. Может быть, Квакити передал бы ему нож — и хотя Фанди знал, что не посмеет напасть на Дрима этой ночью, он бы убедился, что в него чуть-чуть верят. — Я понимаю, — неожиданно мягко сказал Вилбур. В голосе было столько нежности, что Фанди показалось, будто ему правда позволят поговорить с Квакити до свадьбы. — Не бойся. Он будет терпелив. Дрим не сделает тебе слишком больно — нет смысла так заботиться о чём-то одноразовом, сам подумай. Фанди нахмурился. Думать о том, что будет ночью после бракосочетания, ему не хотелось; он не собирался спрашивать об этом кого-либо, хотя, возможно, с рациональной точки зрения ему стоило бы. Фанди мало знал о процессе, может быть, небольшая лекция помогла бы ему остаться более целым. Но одна мысль о таком разговоре вызывала тошноту и почти панический ужас. Поэтому Фанди предпочитал не думать. Отец — разумеется! — считал иначе. — Тебе надо будет расслабиться. Может быть, начать подготовку самостоятельно, — тут он хихикнул, выдыхая в сторону Фанди белёсый дым. Комната тонула в нём и во взмывшей в воздух пыли. Отец быстро-быстро зашептал ему на ухо всякую гадость, запоминать которую не хотелось. Потом осёкся. — Хотя тебе всё равно будет больно, Фанди. Это неотъемлемая часть… процесса. На твою удачу, Дрим хорошо относится к крикам. Тебе можно не храбриться. — Прекрати!.. — Фанди зажал рот руками и глубоко вдохнул, пытаясь унять тошноту. Отец говорил отвратительные вещи, мерзкие и грязные. Только слушая этот поток издёвок, Фанди уже начинал чувствовать себя испорченным, как будто на нём выжгли клеймо «секс-игрушка» или что-то вроде того. — Это омерзительно… Я не хочу. — Дрим хочет. Это имеет значение, — Вилбур почти ласково опустил руки Фанди, не давая ему закрывать лицо, и прикоснулся к щеке. У него была жёсткая ладонь, и кожа отчётлива пахла табаком, порохом и металлом. Опасностью. Злобой. — А твоё мнение — нет. Это звучало так просто и буднично, что Фанди потерялся. Он даже не попытался отстраниться, хотя от прикосновений отца его морозило; однако ужас, сковавший его внутри, был сильнее любого другого чувства. Лёгкие Фанди как будто заполнили чем-то, что не было воздухом. — Кстати, нам пора, — Вилбур взял его под локоть и почти выволок в коридор. К счастью, Фанди позволили оставить его удобную обувь — наверное, не нашли подходящие по размеру туфли. Или какое-нибудь дерьмо похуже. Юбка была достаточно свободная, чтобы не мешаться, длинная, но не в пол — в ней, наверное, должно было быть удобно. Но Фанди всё равно чувствовал себя некомфортно, путался в ткани, запинался и тормозил. Может быть, он делал это специально. Может быть. Наверное, отец мог предположить что-то такое, но Фанди было глубоко всё равно, что там этот ублюдок думает про себя. Вилбур не запрещал ему едва тащиться следом, не подгонял, не угрожал. Этого было достаточно. Фанди не хотел свадьбы, не хотел, чтобы Дрим пользовался им. Не хотел, чтобы они делали больно Квакити из-за того, что он просто пытался быть человеком. Не хотел, чтобы они взрывали Лас Невадас — место, в котором он надеялся обрести покой. Фанди казалось, что это просто не может происходит с ним по-настоящему; будто ещё мгновение — и вот сейчас-то отец рассмеётся, затянется, хмыкнет самодовольно и немного жалостливо — ну-ну, испугался, да? Ничего. Любой бы испугался. И всё будет хорошо. И Дрим не будет требовать его как трофей, и угрожать никому не будет, не будет отыгрываться и мстить, и делать больно тоже не будет. Но почему-то этого не случалось. Фанди просто тащили по коридору, не давая ему остановиться, но и не подгоняя. И Вилбур всё улыбался широко, как будто происходило что-то хорошее, всё курил и бросал окурки на пол. Фанди поморщился — присутствие отца в Лас Невадас делало попытки помыть полы бесполезными. Вилбур вообще умудрялся устраивать хаос везде, где оказывался. Он никогда не был аккуратистом, Фанди это хорошо помнил — но и запускать комнаты до состояния свалки он не смел даже во времена Погтопии. Неожиданно для Фанди они остановились перед большой дверью. Значит, вот какую комнату выбрал Дрим. Лёд наполнил кости, затрещал внутри, и всё, что у Фанди осталось — одна-единственная мысль. Это всё просто сон. — Вот здесь?.. — прошептал он испуганно, пока отец доставал очередную сигарету. — А ты рассчитывал на ещё одну подсобку, Фанди? — во рту стало очень кисло, так, что свело челюсти. Отец, пощёлкав зажигалкой, наконец подпалил новую сигарету, старую потушив о стену и бросив окурок на пол. Фанди не стал пытаться сдержать отвращение. — Кстати, я говорил по поводу танца? Наш благодетель рассчитывает, что ты не отдавишь ему ноги, так что будь любезен. — Уже наш, да? — Фанди опустил взгляд в пол; вернее, попытался, потому что Вилбур сразу же перехватил его за нижнюю челюсть и заставил поднять голову. Фанди казалось, что он упадёт прямо сейчас. Но секунды шли, и он всё оставался на ногах, а вокруг становилось больше дыма, потому что Вилбур курил и с каким-то пугающим удовольствием выдыхал Фанди в лицо. Отец удерживал его за подбородок, не давая нормально опустить голову. Выдыхал и смотрел-смотрел-смотрел. И глаза у него были тёмными, густыми и страшными. Это просто сон. Всего лишь сон. Кошмар, который растает вместе с дымом. — Так быстро вырос… Знаешь, — отец понизил голос до шёпота, который Фанди мог бы назвать интимным. — Я бы посмотрел, как он учит тебя быть удобным. Это вышло на какой-то новый уровень мерзости. На языке стало ужасно кисло, Фанди принялся быстро-быстро сглатывать неприятную и как будто липкую слюну, сдерживая рвотный позыв; он оттолкнул отца, отстранился, зажал рот руками — и не смел поднять взгляд на ублюдка, который говорил настолько ужасные вещи. Они были семьёй. Когда-то давно, быть может, но были; у них была одна кровь, они были настоящими родственниками, Вилбур, блять, воспитывал его с младенчества — и теперь!.. Теперь он вернулся… этим. Вернулся психопатом. Чудовищем. Отец — если можно звать его отцом — рассмеялся, глядя на поглотившее Фанди отчаяние, и открыл дверь. — После тебя, — ноги не гнулись. Фанди кожей чувствовал обращённые к нему взгляды, хотя никого, кроме Квакити и Дрима, в зале не было. В горле как будто что-то застряло и перекрыло дыхание. Он чувствовал, как боль расползается от лёгких и сковывает всё тело; малейшее движение как будто заставляет битое стекло внутри него впиваться в ткани. Во рту привкус металла смешался с кислотой, как будто внутри его лёгких на самом деле полно острых вещей. Они занимают место. Они заставляют его тело пульсировать. Белая невеста с красными губами. Как ягода на снегу. Как его окровавленные внутренности на кафеле этого зала. — А вот и невеста! Отец подхватил его под локоть и болезненно потянул за собой. Фанди попытался идти за ним на прямых — колени не гнутся, его суставы раздроблены, они были из стекла — ногах; и никто в небольшом зале больше не шевелился. У них не двигались при дыхании плечи. Они не моргали. Только смотрели — Фанди чувствовал, как тяжёлые взгляды впились в тело. Он нашёл глазами Квакити. Тот казался ещё бледнее, чем был, и его верхняя губа была уродливо разбита; на ней запеклась тёмная кровь. У Фанди что-то застыло внутри, закаменело и стало тяжёлым и острым. Вилбур заставил его остановиться напротив кухонного стола, на котором были разложены какие-то бумаги. Фанди не сразу понял, что по щекам течёт что-то очень горячее. Квакити улыбнулся ему дрожащими губами и наклонился вперёд, вытирая слёзы платком. Агрессивно раскрытые за его спиной жёлтые крылья и пляшущие за ними отблески разноцветного витража были похожи на зарево заката. Закат для Фанди. Закат Фанди. На левое плечо легла рука отца, на правое — Дрима. Дыхание перехватило, перед глазами поползли тёмные пятна; Фанди схватился за край стола. К горлу поднялась тошнота. Он хотел сказать, что не хочет этого, что ему противно и мерзко — хотя, конечно, это не могло ничего изменить. А потом он подумал о Квакити, бледном, кажется, побитом и очень напуганном; он поджимал губы и отводил взгляд, и по-прежнему прятал кольца в кармане брюк — как будто они означали присутствие своих бывших владельцев. И Фанди проглотил жалобу так же, как кислоту на языке. — Остановись, — обратился Квакити к застывшему Дриму. — Даже ты не можешь быть настолько мразью, Дрим. Он ребёнок. — Помнишь, сколько было Таббо, когда его впервые казнили? — в чужом страшном голосе звучала усмешка. — Давай, утёнок, проводи свадьбу. Как мы договаривались. — Свадьба, блять, — Квакити достал из кармана мятую пачку сигарет. Фанди замутило — только что отец выкурил ему несколько в лицо. А потом сказал, что был бы не против… нет, лучше не думать, его точно так вырвет. — Так ты это называешь? Это должно быть сном. Так не может быть. У Фанди стекло в лёгких. Он словно захлёбывается собственной горькой кровью. — У тебя есть иные варианты? — с улыбкой в голосе, которая была материальнее всего на свете, осведомился Дрим. — Торговля детьми. — Что же. Тогда ты наш соучастник, Кью, — чужое лицо приобрело какое-то нечеловеческое выражение. Квакити молчал долго. Нервно и быстро выкурил две сигареты, стараясь выдыхать дым в сторону… видимо, жениха Фанди?.. Он смотрел то на Дрима, то на отца — гораздо более гневным взглядом; встречи глазами с Фанди избегал, хотя было очевидно, что Квакити вынужден так поступить. Лас Невадас могут подорвать, если он откажется; его самого убьют — в этом Фанди даже не сомневался. Его уже били, пока Фанди сидел на полу и старался не смотреть в зеркало; и он никогда не узнает, ограничился ли Дрим разбитой губой. Квакити не расскажет, что у него под рубашкой. — Просто подпишите это дерьмо, — Фанди опустил взгляд на бумаги. Потом закрыл лицо руками. — Хватит ломаться, мелкий, — прошелестели над ухом. — Просто возьми ручку. Кью, скажешь что-нибудь пафосное? — Иди нахуй, Сут, — из Квакити, казалось, выкачали всё живое. На остроты его больше не хватало. — Что ты хочешь услышать, изврат? Ты поступаешь с ним ещё хуже, чем с Томми. — Не смей приплетать сюда моего Томми, Квакити. Мир рушился у Фанди под ногами. Ещё несколько часов назад он мог фыркать, заявлять, что не подходит Дриму, кричать и умолять взять его вместо отчаявшегося Квакити — потому что казалось, что выполнять это никогда не придётся. А теперь он словно собственными руками подписывал себе смертный приговор. Ручка дрожала в руке, когда он неловко выводил подпись; может быть, она была даже не его — Фанди не помнил. Это, вообще-то, был мир, в котором не особо пользовались документами; все друг друга знали, да и людей было не так много. Бюрократии было не так много. Но Дрим, видимо, собирался отослать эти бумаги вовне, зарегистрировать брак максимально законно; Фанди слышал, что так поступил Таббо со своим супругом. Но это были только слухи, он не присутствовал на свадьбе. Он вообще после падения Л’Манбурга не виделся с Таббо. — Славный ребёнок, — голос у Дрима пугающе довольный. Он подписался быстро. — Хороший. Рука сжала плечо. Это почти больно. У Фанди пульс стучал в ушах. — Педофил, — прошипел Квакити. Его подпись уже стояла — как лица, регистрировавшего брак. — Кстати, свидетелей должно быть двое. Отец хмыкнул. Фанди закрыл глаза — Вилбур всегда хорошо подделывал подписи, он это с детства помнил. Самокрутки, пальцы, зелёные от травы, утопия под полом крохоткой квартирки, в которой они иной раз помещались впятером, и безумное количество всяких бумаг, которые подделывал отец. Наверное, когда Фанди был маленьким, отец был преступником. Не то чтобы что-то изменилось, впрочем. — Кого хочешь вторым? Может, дорогую Ники? Или твоего неудавшегося воспитанника? — Техноблейда. — Неа, он типа в бегах, — отец пожимает плечами; у него почему-то довольный голос, как будто они с Квакити спорят шутки ради. — Ты не провернёшь эту юридическую муру, утёнок. — Псина. — Я сын самой Подвенечной, — вывернул неожиданно отец, подписывая документ вместо Ники; у Фанди загорчило под языком — он вплетал хорошего, очень хорошего человека в настолько мутное дело. Если бы тут была Ники, она бы… Она бы не смогла противостоять Дриму. Когда Дрим говорит, ему не смеют перечить. Ему невозможно перечить. Наверное, в нём есть что-то сверхъестественное. Фанди не знает, но ему кажется, что это близко к правде. — Ты умер от тычка ножом. Сплошное разочарование для родителей. Дрим едва слышно фыркнул. Фанди показалось, что он улыбается. Довольный. Сытый происходящим хаосом. Отец и Квакити ещё какое-то время переругивались, но Фанди уже не различал слова. Он смотрел на Дрима, на его улыбающуюся маску со сколотыми краями, на часть шеи, не скрытую зелёным плащом и какой-то странной кофтой. На нездорово-бледной коже он различал розоватый шрам, как будто кто-то пытался отрубить ему голову сбоку, но не смог. Или как будто его душили проволокой… только не с той стороны. Фанди поймал себя на том, что снова придумывает. — Давайте закончим это быстрее, — попросил он, прерывая Вилбура. Дрим вдруг засмеялся, как кипящий чайник, только громче. Даже несмотря на маску, которая глушила его голос. Его рука, лежащая на плече Фанди, расслабилась. — Не терпится прыгнуть ко мне в койку, Фанди? — Изврат, — усмехнулся ему на ухо отец. — Озабоченная маленькая шлюха. — Кью, — рука Дрима снова напряглась. — Ты ничего не забыл? Квакити нахмурился. Достал откуда-то — откуда? — коробочку без крышки. С кольцами. — Я не пойму, у тебя стоит на свадебную атрибутику или что? — Дрим проигнорировал этот вопрос, заданный очень уставшим, измученным голосом. Фанди зажмурился, когда почувствовал, как ему надевают кольцо на палец; металл неприятно касался кожи, холодный и тяжёлый. Кольцо было для него слишком большим, наверное. В голове как будто что-то щёлкнуло — всё случилось на самом деле. Это его реальность; его мир, в котором он обречён быть вещью больного ублюдка. И это кольцо будет ему вместо ошейника. Фанди знал, что он тоже должен надеть кольцо своему… супругу. Дриму. Но руки не слушались его. Он не мог даже вытащить этот долбанный кусок железа из коробки; кольцо казалось скользким, как будто было намазано маслом. Фанди попробовал взять его. Уронил. Попытался снова. По языку растекалась кислота, и в голове мелькнула мысль перестать пытаться сдержать тошноту. Кольцо снова упало в коробку. У Фанди так сильно дрожали руки. Он отпрянул, когда Дрим, до этого равнодушно наблюдающий за попытками, шевельнулся. Фанди врезался в отца спиной, запнулся, запутался в юбке. Ему показалось, что Дрим его сейчас ударит. Тот молча взял кольцо. Сам надел его на свой палец. — Успокойся, — голос звучал тихо. Намного тише, чем до этого. — Квакити? — Я не буду объявлять вас супругами. Ты просто уёбок, покупающий ребёнка. — Я могу поцеловать его? Фанди показалось, что его лёгкие разрываются изнутри. Он был полон разбитого стекла и горькой крови, вылившейся из сосудов. — Блять. Нет! — Квакити повысил голос. Вилбур больно сжал плечо Фанди острыми пальцами, давая понять, что собирается удерживать его силой, если потребуется. Не то чтобы Фанди было куда бежать. Дрим приподнял маску, открывая рот. У него оказались очень сухие губы. Он целовался небрежно, грубо, как-то… кусаче, что ли. У Фанди не было опыта; ему почему-то показалось, что у Дрима его тоже нет. Эта странная мысль заставила его улыбнуться в поцелуй, а потом всё тело напряглось от страха. Дрим его целовал. По-взрослому, с языком, больно прикусывая нижнюю губу. Квакити что-то возмущённо крикнул, Вилбур ему ответил. Фанди не различал слов. Он слышал только то, как гулко стучит его сердце. Его лёгкие были разорваны изнутри. Он не мог дышать. Он умирал в чужих руках. Фанди не понял, в какой момент ладонь отца пропала с плеча. Дрим отстранился рывком, какой-то дёрганный, резкий. Он спешно опустил маску, как будто пытался отгородиться от мира. Несколько часов назад Фанди закрывал себе лицо футболкой с такими мыслями. Чужая рука в перчатке легла на талию. Музыки не было, но Дрим всё равно повёл его танцевать. Фанди знал о вальсе только то, что там надо считать до трёх. Он не умел двигаться. Его никогда никто этому не учил, и, на самом деле, он не мог вспомнить, танцевал ли когда-нибудь вообще. Наверное, нет. Они кружились под ругань Квакити и Вилбура. Фанди старался успеть за чужими ритмичными шагами, у него не получалось, он путался в своём теле и в юбке свадебного платья, не мог согнуть одеревеневшие колени, наступал Дриму на ноги, врезался в него, шёл не туда и не с той ноги. Это было настолько глупо, похоже на идиотскую шутку, что Фанди вдруг понял — он не проснётся. Это не сон. Когда слёзы потекли у Фанди по щекам, Дрим остановил этот странный танец и с неожиданной осторожностью притянул его к себе, позволяя рыдать в своё плечо. — Я понимаю, — монотонно произнёс он на ухо Фанди. И его слова казались во много раз более честными, чем всё, что говорил отец. — Но нам надо.