И пока смерть не разлучит нас

— Фанди! Вылезай немедленно! — Он никуда не денется. Смышлёный малый. — Завалитесь, придурки! — Что ты встал перед дверью? Не мешай. — Дай ему время, Вилбур. Это… это может быть сложно. — У него было достаточно времени на подготовку, — щёки у Фанди вспыхнули, когда он услышал это; и он не понял, от стыда или злости, или, может, от всего сразу. — У него нет опыта. Ему, блять, некогда было учиться, он ребё!.. — Квакити, какая разница? — Он, блять, ребёнок! Твой сын, Вилбур, да как ты не понимаешь?! — Вот именно. Моя собственность, — от того, что отец звал его так, становилось ужасно горько. — Которой я правильно распорядился. — Как ты смеешь говорить о правильности!.. Фанди помнил Вилбура хорошим человеком. Хорошим и несчастным. Он был обезумевшим, отчаявшимся, озлобленным — но всё же не плохим. С того света вернулся уёбок, каких поискать. — Вы херовы психопаты. — Брось, Квакити. Не будь ханжой. Сам-то во сколько начал, м? — Это другое! — Прекратите, все трое, — новый голос; Дрим прервал перепалку, которая так или иначе сводилась к одному и тому же уже… довольно долго. Нельзя было понять, сколько именно, так как часов в ванной не было — но вода уже начала остывать. — Ты тоже, Фанди. Время истекло. Наверное, ему надоело ждать. Фанди нырнул под воду, так, что на поверхности остались только глаза и уши; коленки неудобно ткнулись в деревянный край. Он выдохнул. Вдохнуть обратно не кислород, а воду хотелось ужасно, почти нестерпимо — вдохнуть и захлебнуться ей, умереть, чувствуя, как вода заполняет всё внутри тебя, становится частью тебя. Пахнет. Таким речным, сырым запахом — не травой и рыбой, а именно водой, обычной пресной водой, которая пробирается в каждую полость внутри лёгких и душит-душит-душит… Конечно, Фанди не смог вдохнуть; он не осмелился. Вынырнул, но вылезать из кадки не решился. Ему казалось, что ноги его просто не удержат. В дверь постучали, на этот раз — уже третий — более настойчиво. Фанди закрыл лицо руками, стараясь подавить расползающийся под рёбрами холод. Проигнорировал стук. Проигнорировал удар ногой; Дрим терял терпение всё быстрее. Страшнее, если терял его Вилбур. Фанди хотелось плакать, но слёз уже не было. Он только рвано дышал, хватая воздух ртом, и его лёгкие как будто сжимались. Ему нужно было прекратить убегать от неизбежного. Он знал, да. Он сказал Дриму, что не будет сопротивляться, он знал, что с ним сделают. Это было неизбежно. Фанди знал, что это неизбежно. Ему казалось, что он просто не в силах с этим смириться. Это было… как будто что-то сильнее него. — Дай ему время! — голос Квакити, приглушённый дверью, звучал странно; Фанди показалось почему-то, что тот не может дышать. — Кью, прекрати это, — голос Дрима. Квакити ему ничего не ответил, но Фанди отчётливо представил его лицо. Уставшее и взволнованное, и взгляд, как у запертого в клетке. — Прекрати или заступись за него как следует. Давай, Квакити! Умирай за него, если хочешь. Фанди захотелось спрятаться; это ощущалось почти непреодолимо, и если бы было, куда бежать, он бы кинулся непременно. У него перед глазами всё стояло лицо Квакити, и от этого внутри что-то леденело и покрывалось острыми кристалликами; Фанди казалось, что он вот-вот захлебнётся собственной кровью. — Как я и ожидал. Молчишь, да? — эту фразу Фанди расслышал уже неразборчиво. Дрим сказал что-то ещё, но слова уже слились в сплошной неровный шум. Очевидно было, что он давил на Квакити, угрожал ему, может быть. Дрим умел издеваться над людьми, умел выламывать их и заставлять переступать через себя; и когда Фанди думал обо всём этом дольше минуты, страх парализовывал его. Он не знал, что происходит за дверью, и хотя не было криков и звуков драки, ему всё равно было страшно. Ломать можно и беззвучно. Наверное, он поэтому всё никак не мог подняться из ванной, хотя понимал, что его вот-вот вытащат насильно — а это наверняка закончится даже хуже, чем он ждёт. Его привели в ванную для подготовки. Дальше — спальня Дрима. Долбанный ад; хтонический, полный страданий и отчаяния. Ад из цепких прикосновений, ад из масла на коже, ад из неумелых мокрых поцелуев, ад из уверений в необходимости всего этого. Фанди хотелось умереть от этих мыслей; но всё, что он мог — сидеть в тазике с уже остывающей водой и с ужасом ждать момента, когда за ним придут. — Ты жив вообще? — Фанди не ответил. Ему казалось, что он снова расплачется, если откроет рот; и его глаза уже ужасно устали от всего этого. Он плакал слишком много. Его сердце замерло, когда Фанди услышал, как ключ поворачивается в замке. — Какого хрена ты ломишься?! — Время истекло. Я же сказал, — Фанди осознал, что он не успеет ничем прикрыться; всё лицо как будто горело от этой мысли, и он, разумеется, попробовал скрыться под водой — но это не имело никакого смысла. — Я помогу ему одеться. — Погоди, — Квакити поднырнул у Дрима под локтём и преградил ему дорогу. Широко распахнул крылья в агрессивном жесте. — Погоди, Дрим. Позволь… позволь мне. Фанди заскулил и сам испугался этого звука. Ему вообще не нравилась мысль о том, что придётся лезть обратно в это дурацкое платье с тупыми завязками и отвратительными жёсткими вставками — но это ведь была меньшая из его проблем, да? — Какое это имеет значение? — Ему и так паршиво. Послушай… — голос Квакити звучал сломлено; как будто это не он ещё минуту назад умудрялся препираться с ними, кричать на них. — Ну? Говори, Кью. И он молчит в ответ. Это затягивается. Тишина ввинчивается Фанди в уши, густая, вязкая; она растекается по воде масляной плёнкой, гудит напряжением под рёбрами, кислит на языке, сильнее всего у самого корня, вызывая дикое желание прополоскать рот. Сердце стучит в висках. Дрим не смотрит на Квакити. Его взгляд скользит по комнате, пока не останавливается на Фанди — тяжёлый и удушливый. От него хочется спрятаться; или, ещё лучше — удавиться и никогда не чувствовать этого ужаса. Квакити тяжело выдыхает. — Пожалуйста, Дрим, — просит он с нажимом, и Фанди готов поклясться, что слышит, как Квакити скрипит зубами. — Пожалуйста. Дай мне это сделать. Впервые за этот странный и отвратительный день Квакити просил. До этого — только кричал, требовал, пытался выторговать свободу для Фанди; но не просил, не опускал перед Дримом голову, не складывал пристыжено крылья. Он не умолял. — У вас пять минут, — Квакити тут же закрыл дверь прямо перед носом Дрима и порывисто развернулся к Фанди. Выражение лица у него было такое, как будто даже предлагая себя он так не унижался. Потом, опомнившись, Квакити развернулся обратно к двери; ещё быстрее, хотя, казалось бы, куда быстрее. Расправил крылья, как будто пытался казаться больше — верный знак агрессии. Они дрожали. Он весь дрожал. — Я не смотрю, Фанди. — С… с-спасиб-бо, — смог пробормотать Фанди в ответ, заикаясь; голос дрожал. Ноги, когда он попробовал встать — тоже. Ему показалось, он упадёт обратно. В какой-то степени, ему хотелось упасть и удариться; так удариться, чтобы забыть это всё, не запомнить, а лучше и вовсе умереть, быстро и безболезненно. Но почему-то Фанди удалось переступить через бортик и устоять на полу. Вылезать из воды было холодно. Немного постояв у края кадки, которая выполняла роль ванной в Лас Невадас, Фанди на негнущихся ногах пошлёпал за полотенцем. Неловко переступил через разлитую по полу маслянистую жидкость — её вручил отец, и когда Фанди понял, что это такое и для чего нужно, он её разлил. Глупо, наверное. Ему некуда деваться. Ему, наверное, будет очень больно. Сердце колотилось очень быстро; его стук отдавался в висках почти больно, пульсировал и бился там, под кожей, и распространял перед глазами чёрные пятна, похожие на сажу. Фанди трясло. Он заставил себя вспомнить, что Квакити — хотя бы он — не сделает больно. Квакити на его стороне, он до последнего старался защитить Фанди, он жалел его, как и всегда, с самого детства… но он просто не всесильный. Дрим пришёл в Лас Невадас и перевернул всё, и никто не смог его остановить. Так всегда было. Его следами были выжженная земля и чужая бурая кровь. Он говорил, и никто не мог ему возразить. Он брал то, что считал своим — и нельзя было идти против него. Фанди хорошо это запомнил. Но когда он смотрел на белое платье, в которое ему надо было влезть… в котором его будут трахать, задрав юбку и не жалея ни капли, и всё это — с позволения родного отца!.. Фанди было так страшно. Так больно. Ему так хотелось вогнать Дриму нож под рёбра. И Фанди знал, что не осмелится, даже если это желание будет нестерпимым; он просто не сможет, если его руки сегодня и будут в крови, то только в его собственной. Фанди отложил полотенце. У него не было права тянуть. Он больше не принадлежал себе, им снова распоряжались, как хотели. Это было привычно. Фанди жил так всегда; но почему-то именно с тем, что его жизнь будет принадлежать Дриму, он не мог смириться. Ткань платья показалась самой неприятной вещью на ощупь во всём мире. Но Фанди покорно влез в одежду; просунул руки в рукава, оправил юбку — подол уже грязный. Остались только застёжки. — Кью, — тихонько позвал Фанди. Квакити отвернулся от двери; бледный, весь какой-то взъерошенный и беспорядочный, с опухшей от чужого удара губой и очень-очень злыми глазами. — Помоги?.. — Да. Конечно, — Фанди закрыл лицо руками. Чужие руки осторожно прикоснулись к его открытой спине, мягко погладили вдоль позвоночника, бессловесно выражая поддержку. А потом Квакити начал застёгивать лиф. Каждое случайное прикосновение его пальцев заставляло Фанди вздрагивать; не потому что ему было неприятно, просто… просто с каждым движением он всё отчётливее понимал, что стоит у самой грани. Что его вот-вот изнасилуют, в ближайший час. И это всё по-настоящему. Он не сможет защитить себя. Никто не сможет. Фанди это прекрасно понимал. Дрим угадал хороший момент для этого бесчинства; и даже если позже его сумеют прогнать из Лас Невадас, для Фанди всё будет кончено. Он был уверен в этом. — Квакити, — прошептал Фанди, когда чужие руки затянули платье окончательно; он сделал это не так туго, как отец, и Фанди даже смог полноценно дышать в этом. — Квакити, я… — Послушай… — У тебя есть оружие? — тихо уточнил Фанди, поворачиваясь к Квакити лицом. Тот удивлённо вскинул брови, рассматривая Фанди с каким-то незнакомым выражением. Потом нахмурился. Фанди сам ошалел от того, что вообще осмелился спросить. Он знал, что не посмеет напасть на Дрима; это безнадёжно, бессмысленно и наверняка обернётся плохо, потому что Дрим один из лучших бойцов их мира, Фанди это понимал. Но почему-то мысль о том, что у него будет оружие, странным образом… успокаивала. Как будто это давало ему возможность защитить себя. — Это опасно, — осторожно предупредил Квакити, хмурясь ещё сильнее. Оглянулся на дверь, загнанно; Фанди мог видеть, как Квакити колеблется, не решаясь ни на что, и осознавал — у него есть что-то. Он не мог сам напасть, потому что их было двое, и каждый сражался намного лучше, чем Квакити. Но Фанди… будет так близко. Он обречён быть ужасно близко, ближе, чем должны дети, чем кто угодно в этом долбанном мире. Он не решится. Ему просто будет… не так страшно. Как будто он может дать отпор. Как будто он не просто вещь. — Я… всё равно обречён, ведь так? — прошептал Фанди, чувствуя, как на глазах наворачиваются слёзы. Ему хотелось разрыдаться снова. — Он возьмёт меня. Во рту было кисло от таких слов. Как будто ещё секунда и его стошнит; но время проходило, а Фанди умудрялся контролировать себя и сам этому не верил. Квакити неразборчиво ругнулся под нос и протянул ему маленький ножик; один из тех, что обычно не использовались как оружие, но если уж приходилось — они были последней надеждой. Фанди благодарно кивнул; рукоятка ощущалась в руке не очень хорошо, но он решил не обращать внимания, ведь, если он всё же решится… будет всё равно. Фанди открыл инвентарь; в его маленьком подпространстве можно было хранить очень мало вещей, ну, он никогда не занимался магией целенаправленно и уж тем более не увлекался внешними «расширителями», как это делал отец или — по слухам, которые почти наверняка были правдой — Дрим. В инвентаре Фанди было место для куска хлеба, крохотной записной книжки, спичек — и ножа, ну, теперь. Этого всегда хватало. Не то чтобы Фанди активно пользовался подпространством-инвентарём; он предпочитал карманы и сумки. Но в этом платье негде было прятать оружие. Даже если это такое крохотное лезвие. Он не нападёт. Он просто… ему просто надо… — Будет больно, да?.. — высоким от скручивающего волнения голосом пролепетал Фанди. Неловко обернулся, присел на корточки, поднимая ёмкость от… смазки. — Мне стоило?.. Он не решился продолжить. Квакити наверняка и так понял, о чём речь. Фанди было страшно смотреть ему в глаза, и он не совсем понимал, почему; Квакити не сказал ни слова, даже жестом не выдал своего мнения, но… но, наверное, он думал, что нужно всё же переступить через себя и подготовить тело. Просто чтобы избежать лишних травм, если отказаться невозможно. Но Фанди не смог. И Квакити не упрекал его в этом; только кривил разбитые губы и смотрел так испуганно, так… жалостливо. Так же, как по ночам, когда Шлатт, напившись, спал достаточно крепко. В такие ночи Квакити пускал Фанди в дом; они ужинали втроём — ещё с Таббо — и тихонько разговаривали, а потом Фанди позволяли остаться на ночь, чтобы ему не приходилось скитаться по темноте в поисках места, куда он может забиться. После изгнания отца его жизнь… была тяжёлой. Теперь станет не сильно лучше. У Фанди есть владелец, его продали, как какую-то вещь. — Я просто хочу, чтобы всё закончилось, — прошептал Фанди; почему-то это звучало так, словно он оправдывается за то, что собирается сделать. Может, так и было. На негнущихся ногах Фанди подошёл к двери. Пристальный взгляд Квакити жёг спину. И это было больно. Фанди не знал, сколько сил ему потребовалось, чтобы открыть дверь; это казалось одновременно подвигом и самой главной ошибкой во всей его жизни. Ручка двери — ледяная. Ядовитая. Застёжки лифа крадут дыхание. Фанди задыхается; хрипит беспомощно, глухо, не находя внутри нужных слов. Хоть каких-нибудь слов. Маска Дрима улыбается, и от этого совсем плохо, потому что Фанди кажется, что мужчина улыбается тоже; и нет в этой улыбке ничего хорошего, только злое предвкушение, желание сделать так больно, что оправиться никогда не выйдет. Дрим взял его за руку. — Наконец-то. Прикосновение чужих пальцев, пусть и скрытых под тканью перчаток, кажется Фанди обжигающим. Он выдохнул. Вдохнул. Задержал дыхание. Ему хотелось поднять взгляд на отца; обернуться и посмотреть на Квакити. Фанди не решился на это. Просто послушно двинулся с места, когда Дрим настойчиво потянул его за собой. Пытаться убежать было бессмысленно; тянуть — тоже. Фанди это понимал. Он не будет пытаться. Он не будет сражаться, даже если у него есть нож. Он — сплошное отчаяние; разбитое зеркало, раскрошившееся в пыль стекло. Он отверженный, обречённый, он выброшенный в пропасть, потерянный в самом глубоком море, сожжённый заживо, брошенный и униженный. Ему чужой волей предрешено таким быть. Он белый, как агнец. Он в белом, как мертвец. И существо, держащее его за руку, существо, ведущее его в свою спальню, это существо — лжец, обманувший даже Подвенечную. Фанди казалось, он не сможет дойти до комнаты. Упадёт где-нибудь по дороге и умрёт от недостатка кислорода; его лёгкие полны крови, она пузырится внутри него, чёрная, почти-что-осквернённая чужой похотью. Дрим толкает его за порог. Чужие руки цепляются за завязки грубо и небрежно; платье не снимают — срывают практически. В каждом движении нетерпение, такое судорожное и страшное, что Фанди не смог сдержать высокий испуганный скулёж; уши прижал к голове, про себя тайно надеясь никогда чужого голоса не слышать. Слишком плохо. Платье спало на пол. Фанди замер в кругу ткани, зажавшийся, оставшийся в одном белье; ему не хватило смелости сделать шаг к кровати, он не смог решиться отбиваться, даже когда Дрим убрал руки с его плеч. Где-то за спиной хлопнула дверца шкафа; наверное, он тоже видел, что Фанди вылил ту жидкость. Ему будет больно, ему будет так больно… Фанди закрыл глаза. Нет, видеть это выше его сил, он не сможет, точно не сможет, он сломается просто — он уже весь истрескавшийся, только тронь и осыпется осколками настолько мелкими, что о них невозможно будет порезаться. Только тронь... Рука снова коснулась плеча, но теперь спереди; Дрим прямо напротив. У него страшная маска. Он такой — весь, целиком. Фанди открыл инвентарь. Просто чтобы убедиться, что он не один, что с ним — пусть хотя бы опосредованно — кто-то ещё. В ушах взорвался смех, похожий на свист чайника. Ножа в инвентаре не было. — Зубочистку эту ищешь? — Фанди испуганно распахнул глаза, затаив дыхание. — Миленькая. Подарил кто? Дрим держал в руках его нож. — К… ка… п-почему?.. — Свой инвентарь или чужой, — мягко промурлыкало существо напротив. — Мне всё равно, к чему тянуться. Так что, Фанди, кто подарил? В голове раздалось отчёливо: Квакити нельзя сдавать; его уже слишком сильно ненавидят. Нельзя ставить его в опасное положение. — Это… это м-моё… — Вот как, — Фанди услышал, как Дрим усмехнулся. — Знаешь? Мне плевать. Оденься и посиди тихо. А потом Дрим дал ему нормальную одежду. Какие-то штаны и похожую на футболку штуку. Забрал нож; естественно, он забрал нож, на что Фанди вообще рассчитывал?! Зачем он открыл хреново подпространство?.. В голове всё поплыло. Он едва держал вещи дрожащими руками; как попало натянул футболку, потому что Дрим приказал. Штаны. Опустился на пол — не сходя с места; он сел прямо в этот круг ткани, он прикасался к свадебному платью, которое ещё с полчаса назад было его, и задыхался. Фанди не понимал, что происходит. Дрим сел за письменный стол с видом очень занятого человека. Достал какую-то записную книжку, заскрипел пером по бумаге. Фанди сидел на полу, не сводя с него взгляда. Ему казалось постоянно, что вот сейчас Дрим поставит точку, развернётся и прикажет — а теперь догола разделся и в койку. Но Дрим писал. И писал. Так долго, что у Фанди заныли колени; он терпел это какое-то время, продолжая беззвучно и покорно наблюдать, пока желание заскулить от тяжести в ногах не стало почти нестерпимым. И тогда Фанди решился заговорить. — Ты убьёшь меня?.. — Я что, зря устраивал свадьбу? — саркастичным тоном отозвался Дрим, не отрываясь от записей. — Когда ты… — Фанди выдохнул, пытаясь собраться. Выходило плохо. Его голос был ненормально высоким и срывался на скулёж. — Когда ты с-собираешься… в-взять?.. Дрим хмыкнул. — Меня не интересуют дети. Что. — Чего?! — А тебе что, так хочется? — на мгновение перо, скрипящее по бумаге, остановилось. Но только на мгновение. — Можешь поиграться прямо тут. Мне плевать. — Нет! — неожиданно даже для себя крикнул Фанди и тут же испугался громкого звука. Отпрянул, опираясь на пол ладонями. — Я не!.. нет! Ты… ты не собираешься… насиловать меня или типа того? — Я старше Вилбура, Фанди. — Я в курсе! — голос стал звучать ещё более высоко, хотя мгновение назад Фанди был уверен, что это невозможно. — Но… ты же… Перо остановилось. Дрим развернулся к нему, оставаясь на стуле. Жуткий смайлик прожигал Фанди взглядом пустых глаз. — Я что? — Ты же… ты сказал… — Дрим пожал плечами. — Я соврал. Меня не интересуют дети. Фанди трясло. Дрим только что сказал, что не собирается его насиловать. Что это всё не больше, чем дурацкий розыгрыш. Их с отцом злая шутка. Это должно было радовать. Но почему-то Фанди чувствовал, что чужие слова стали толчком; и теперь он рассыпается, крошится на осколки, оседает на пол стеклянной сверкающей пылью. — Но зачем тебе всё это? Эти заявления… и свадьба. Почему ты так? — жалобно протянул Фанди, не находя себе места и во все глаза разглядывая сидящего перед ним человека. — За что? — О, — голос Дрима звучал несколько монотонно. — Ты слишком любопытен, Фанди. Это весьма опасное свойство. Особенно в твоём положении. Фанди прижал уши и поджал хвост. От того, как Дрим говорил, ему становилось не по себе, а тот факт, что его рот — который, по сути, был просто нарисованной на маске улыбкой — не шевелился, сбивал с толку ещё сильнее. — Понимаешь ли, — Дрим чуть наклонился к нему и ощутимо понизил голос. Фанди едва слышал шёпот из-под маски. — Я собираюсь сдать твоего отца как торговца детьми. Что. — Чего?! — Повторяешься. Не очень смышлёный. — Придурок, — буркнул Фанди себе под нос; Дрим наклонил голову набок, как будто мог это слышать. Но промолчал. Потом Фанди заговорил уже громче. — Но зачем тогда свадьба? — Вещественные доказательства. Как для других, так и для твоего отца, — голос Дрима утратил монотонность, став более… строгим и серьёзным. Сосредоточенным. — Вилбур должен поверить. Это… самая сложная часть. — Разве тебя не арестуют как покупателя? — растерянно уточнил Фанди, не совсем понимая, о чём идёт речь. Он чувствовал себя маленьким и ничтожным, просто пылью, которая никогда не сможет совладать с вещью более масштабной, чем Фанди со всеми его страхами и глупостями. — О нет, не на этом смп, — в голосе Дрима прорезалась странная, но почти добродушная интонация. Фанди никогда не думал, что применит слово «добродушный» к этому человеку. — Я не вернусь в тюрьму. Неа. Нетушки, — Фанди замер. Повёл одним ухом. — Местная пенитенциарная система прогнила. Все в ней берут взятки, Фанди. Абсолютно все, от мелкого служащего до самого высокого начальника. — Но в тюрьме… только Сэм? — И он берёт взятки, мелкий. — Он бы не стал… — О, — голос Дрима звучал насмешливо. — Так всё ещё хуже, чем я полагал. Он потворствует правительству чужой страны из личных симпатий! Где его патриотизм, ужас. Фанди моргнул. — Ты… пытался пошутить всё это время?.. — Беру свои слова назад. Ты не очень смышлёный ребёнок. — Повторяешься, — буркнул Фанди и тут же прикусил язык. Но, вопреки ожиданиям, Дрим засмеялся. Как чайник. И очень тихо. — Твоё чувство юмора ужасно. — Я знаю, — Дрим сделал пафосный голос и важно кивнул. — Зна-ю. И они замолчали, неловко рассматривая друг друга. Фанди чувствовал себя странно. Освобождённым и скованным одновременно. Он был убит, расколот на маленькие кусочки — но теперь их как будто собирали во что-то иное. Кровь исчезла из его лёгких. Он научился дышать. — Мне нужно, чтобы ты притворился изнасилованным, — монотонной просьбой прервал молчание Дрим. — Что, прости?.. — Вилбур может всё испортить, — человек напротив пожал плечами так непринуждённо, как будто речь шла о какой-то мелочи. — Он должен поверить. А чтобы он поверил, Фанди, ты должен вести себя соответственно. Я расскажу, как, и я знаю, что ты сможешь — ты хорошо играл сторонника Шлатта. Ну же, — голос Дрима звучал так, как будто под маской была широкая довольная улыбка. — Ты же хочешь отомстить отцу? Он-то был абсолютно честен сегодня. Ему понравилась свадьба. Понравилось продавать тебя, как вещь. Фанди закрыл лицо руками. У него словно раскалывалась голова. Это было каким-то абсурдом. — А если я… — Фанди запнулся; он хотел знать ответ, но совсем не хотел понимать, что Дрим на самом деле может оказаться таким уёбком. Не сейчас. Только не сейчас, когда он увидел свет. Когда начал собираться по крупицам заново. — А если я откажусь?.. Дрим внимательно посмотрел на него. Его улыбающаяся маска казалась страшнее любого уродства. — Я не собираюсь менять план, — он не шевелился. И Фанди казалось, что он даже не дышит. — Я должен заставить Вилбура поверить в мою искренность. И я это сделаю. Дрим не договаривает. Но всё и так ясно. Фанди заскулил. — Я хочу, чтобы ты помог мне обмануть. Хорошо? — Разве у меня есть выбор?.. — растерянно спросил Фанди. Он совсем не удивился, когда вместо ответа Дрим отрицательно качнул головой. — Иди сюда, — Фанди медленно поднялся на ноги; чуть задержался, переминаясь на месте и пытаясь избавиться от ощущения мельтешения внутри. Дрим внимательно наблюдал. Потом чуть сдвинул маску, открывая рот. — Подойди. Я собираюсь оставить следы на нас обоих. У тебя же крепкие ногти, Фанди? — Ага?.. — Расцарапаешь мне запястья, как будто сопротивлялся. Поплачешься завтра Кью в плечико, — Дрим снова поманил Фанди пальцем. И тот послушно подошёл, весьма смутно понимая, что с ним сделают. Но понимая. — И они поверят. Я заставлю их поверить. — Почему нам нужно врать всем? — неожиданно для себя спросил Фанди; кажется, такая резкая перемена планов сильно ударила ему в голову, потому что ещё полчаса назад он не смел и глаз поднять на Дрима. — Ведь… ведь нам надо убедить только, — он не смог назвать этого человека отцом вслух. — Вилбура. Квакити мог бы помочь н… — Будет по-моему, Фанди, — резко оборвал его Дрим враз помертвевшим голосом. — Добровольно или нет. Ты понял? Фанди испуганно закивал. Что-то внутри него воспротивилось; Квакити на самом деле волновался за него, защищал Фанди до последнего, он, блять, предлагал Дриму себя! Он не заслуживал замалчивания. Фанди затолкал эту часть глубоко внутрь себя. — Не рассказывай Кью, — приказал Дрим тем самым голосом, которому невозможно было противиться. — И иди сюда наконец. Когда Дрим сидел, он был слишком низким для задуманного; тем более в этом кресле. Но если он встанет, то окажется слишком высоким. И они оба поняли это в один момент. Дрим осторожно взял Фанди за руку. Это было… почти нежно. — Сядешь ко мне на колени? — с неожиданной для Фанди осторожностью, почти трепетом попросил — попросил! — Дрим. — Я укушу тебя. Ладно? Только для Вилбура. И так Фанди обнаружил себя сидящим на чужих коленях. — Это омерзительно, — выдохнул он и покрепче сцепил зубы, когда чужое дыхание опалило открытую шею. Очень спокойное дыхание; а внизу не было и намёка на возбуждение, и, наверное, Дрим правда не соврал, когда сказал, что ему не нравятся дети. — Мне тоже не нравится, — шёпотом отозвался Дрим и прикусил кожу. Фанди вскрикнул и дёрнулся, но чужие руки удержали его на месте. Из горла вырвался рваный скулёж, очень высокий и… странный. Не похожий на то, как Фанди скулил от страха. Почему-то он ожидал, что, отстранившись, Дрим проведёт по укусу языком. Но этого не случилось. Фанди вдруг захотелось смеяться. Не очень ясно было, от отчаяния или облегчения, потому что внутри него они настолько крепко сплелись, что стали единым целым. Вместо этого Фанди выдохнул: — Ты ужасно целуешься, знаешь? — Ага, — буркнул Дрим ему куда-то в шею. — Это был мой первый поцелуй. — Будешь знать, как делать не стоит. Никаких извинений. Только новый укус, болезненный и вызывающий желание расчесать шею до крови. Это было намного лучше, чем Фанди предполагал.