Ирис долго сидит напротив своей жертвы, не имея понятия о том, с чего ему начать на этот раз.
В углу тихой тенью стоит Агуст, словно его и нет, а Сонхо пустым взглядом пытается прожечь дыру в грешной плоти, заперевшейся в костюме. С момента появления Тэхена в помещении не было вымолвлено и слова. В голове нет ни единой дельной мысли для вступления; настроя на расправу какого-либо рода тоже пока не наблюдается. Одно только тягостное чувство, погребающее под собой. Брюнет в основном думает о Чонгуке, но не как об одном из пострадавших во всей ситуации с господином Чоном, а как о человеке, заполняющем пустоту и взращивающем тепло внутри. Рука не поднимается сделать что-то, когда единственное, что есть в черепной коробке, —
он.
Тот запредельный и обжигающий холод, всегда работающий на своего владельца, теряет свою силу, не помогая решить проблему и убить предпоследнего виновного в инциденте.
Его голос призрачно то тут, то там. Сбивает с толку. Кажется, что это сковывает в действиях, но Ирис старается бороться с этим, подавляя и заглушая псевдогуманность.
Он несколько раз повторяет себе, что мужчина перед ним желал смерти другу отца и родителю человека, подарившего без преувеличения лучшие эмоции. Импульсом осознание вещности и важности мести приходит быстро. Оно ощутимо запускает все процессы, предшествующие наказанию, распыляя жар в теле и зажигая в глазах убийственный огонь. Тэхен меняется за считанные секунды, превращаясь в немилосердного зверя, как ему и положено.
Поднимаясь со стула, он сразу тянется пальцами в чёрных латексных перчатках к сумке, достает из нее небольшой компактный чемодан, закрывая спиной от глаз несчастного предмет будущей расправы. Долго держать интригу он не планирует, поэтому, поворачиваясь, он начинает говорить, попутно подготавливая выбранное оружие.
— Я не так силён в химии, поэтому единственное, что скажу по поводу сегодняшнего умертвителя, так это краткое и лёгкое в запоминании название — синильная кислота, — Осирис со шприцом в руке слегка облокачивается на стол, рассматривая иглу и наполнение незамысловатого прибора. — Готовая к использованию в жидком виде и токсичная. Вызывает кислородное голодание, но это уже лишние подробности…
Он возвращается на стул, закидывает ногу на ногу, откладывая в сторону медицинский инструмент. Снова лицезреть старое лицо, заметно потерявшее за пару дней вид, не очень приятно с эстетической точки зрения. Круги под глазами цветовому описанию не поддаются, белки увиты цепями капилляров, кожа утратила любые натуральные оттенки, уйдя в желтоватые и сероватые сочетания, а морщины, кажется, разрослись паутиной и углубились, трещинами разбегаясь по всем видимым участка тела. Короткие и уже не совсем черные волосы покрылись лёгкой сединой, ведь сложившаяся картина явно отличается от той, которая была в их первую встречу, когда сын Ына был еще жив, хоть как-то вселяя силы в родителя. Потери меняют людей до неузнаваемости, это очевидный факт.
— Ты худшее, что встретилось мне на жизненном пути, — тихо хрипит мужчина, едва шевеля губами. Ирис с пола берет бутылку воды, приготовленную для старшего из троих присутствующих, делает сам глоток, потом протягивает её Сонхо, позволяет ему вдоволь напиться и ставит обратно.
— Это итог принятых тобою решений, — пожимает плечами брюнет. — Мы бы не сидели тут, выбери ты другие варианты работы с проблемой. Я действую радикально только с вашей подачи.
Ын усмехается сказанному, после чего пару раз кашляет, перекрывая почти нетронутую тишину громкими звуками.
— Дак всё равно… нам обоим нет оправдания, — выдаёт он. — Меня ждёт смерть, а вот тебя? Чем ты будешь расплачиваться за все убийства? Или как это назвать правильнее, на твой взгляд? Справедливостью?
— Я всегда считал, что это слово — мифическое существо, — морщится брюнет. — И бессмысленно давать определение моим действиям. У тебя было достаточно времени для рассуждений «зачем и почему», а мои мотивы специфичны для объяснений. И то, как я буду принимать на себя отдачу за всю грязь, — моё дело, совершенно тебя не затрагивающее. Ты не первый человек, который хочет ткнуть меня носом в мои же выходки. Я бы не стал играть со всеми вами, не будь я уверен в своих поступках, — он вздыхает, пытаясь себя взбодрить и уйти от ненужных разговоров. — Достаточно исчерпывающая реплика, чтобы мы вернулись в реальность, где
я задаю вопросы, а ты отвечаешь?
Но мужчина явно не настроен сотрудничать, заняв молчаливую позицию. Ничего не меняется. Он равнодушно опускает глаза в пол, сосредотачиваясь на одной точке. У него кинолентой прокручивается смерть сына, прожигая внутри дыру размеров, несопоставимых ни с чем. Сонхо проклинает себя за то, что открыл рот, заговорив с Осирисом, потому что тот не заслуживает даже взгляда. Жизнь так легко покинула молодое тело, такое родное и любимое. А прошедшие часы взаперти наложили финальную печать на здравом рассудке, покалечив и призвав вожделеть одну только кончину. И последние минуты Ын хочет провести, молясь за убитого ребенка, молча извиняясь перед господином Чоном за свою глупость и выпрашивая самой худшей участи для Осириса.
— Ну что, способность адекватно мыслить даёт сбой? — задаёт риторический вопрос Осирис. — Ощущаешь эту тяжесть от всех идей и рассуждений в голове? Это процесс гниения, которому подвержен каждый. Ты хотел убить, сейчас учишься принимать это, но только всё многогранней из-за того, что ещё и сам почувствовал боль от утраты. Я хотел, чтобы ты, Сонхо, просто понял свою ошибку. Учителем или наставником я не нанимался, но почему-то стараюсь до тебя что-то донести.
На последние слова он раздосадованно усмехается.
— Меня винить ни в чём не нужно, — парень поднимается со стула, поправляет и без того прекрасно надетые перчатки, смахивает со лба волосы. — Это трата самого себя, которая тихо, но качественно доведёт тебя до пика самоистязаний, сконцентировав внимание на мне, — он берет в руки шприц, удаляет из цилиндра остатки воздуха, от чего прозрачные капли слетают на пол в коротком падении. — Ты на своём месте только из-за своих поступков, — шипящей змеёй пропевает на ухо баритон.
Он отстраняется от чужого лица, разглядывая на нём резкие тени, глаза, наполнившиеся самыми разнообразными чувствами. В выступивших едва уловимых невооружённым взглядом слезах различим гнев, отчаяние, отрицание, только начавшее переход в принятие, и Ирис очень хочет думать, что там где-то есть смирение и доля раскаяния.
— Я надеюсь, что его семья смогла бы меня простить, — хрипит мужчина.
На этом им обоим хочется завершить беседу. По знаку Осириса Агуст выходит из тени, освобождает одну руку Ына из плена верёвок, тот податливо не сопротивляется манипуляциям, соглашаясь на всё. До боли закусывая губы, он старается сдерживаться, не разрыдаться и просто сохранить молчание и всё, что у него осталось, в себе.
Тонкая игла проникает под кожу; попала она в вену или нет — совершенно не важно, потому что действие раствора сработает эффективно во всех случаях. Осирис опустошает цилиндр полностью, зная, что у него есть еще около пятнадцати минут до момента, когда Ын Сонхо умрёт от ядовитого вещества.
Агуст обратно связывает чужие руки и отходит к стене, бесчувственно изучая глазами комнату, пробегаясь по Осирису и мужчине. От его глаз не ускользает ничего, за это он особенно ценится в организации.
Совсем неинтересно становится брюнету. Основное, что он получает от подобных встреч, — отчаяние, страх, боль, раскаяние — широкий спектр отрицательных эмоций, обнажающих людей до самой восприимчивой плоти. Для него самого было удивительно понять, что он не может терпеть этих переживаний именно от близких, пребывая в состоянти на грани истерики, если с ними что-то случается.
Сила чувств ослабляет. Каким бы безнравственным он не считался. Казалось, что есть сомнительное негласное деление, где он эмпат с
его людьми и травмированный наблюдатель и истязатель с неугодными. В данную минуту, когда Сонхо только начинает ощущать некоторые реакции в своём теле, никаких волнующих чувств Ирис не испытывает, хотя бы даже излюбленного адреналина или наслаждения. Он предполагает, что как обычно привык. Привык к этой посторонней напряжённости, гаснущей злостности, тлеющей уверенности в себе и ломающей боли. Как когда-то перестал удовлетворяться какой-то властью, финансовой свободой, своей наружностью и прочим. Это бы стоило ещё давно проработать, но потеря вкуса забывалась, когда находился новый источник питания. Так всё и сменялось в его жизни, увеличиваясь в масштабах изощренности или сложности получения.
А сейчас он в подвале вновь пытается изучить себя за несколько минут, пока человек напротив с каждой утекающей секундой всё ближе оказывается к завершению своего жизненного цикла посредством ускоренного процесса.
Становится душно. Воздух ощутимо теряет концентрацию кислорода, сдавливая и плавя. Ирис делает жадный вдох, вылезая из размышлений, нарушает тишину скрипом стула, вставая, и хочет было заговорить, как за дверью слышится тихое «К Осирису», от которого ноги онемевают. Агуст напрягается, сконфуженный непредвиденным гостем, который появляется в помещении через мгновение.
Тэхен не знает, что делать. Он видит Чонгука, чьи чёрные глаза задумчиво встречаются с его нерешительными. Охранник у железной двери в коридоре изучающе смотрит на Осириса, ранее всегда готового ко всему и сохраняющего лицо абсолютно во всех случаях. Об этом брюнет сам вспоминает достаточно быстро, слегка сводя брови к переносице хоть для какой-то мимической активности. Он смотрит на ожидающего Агуста, готового выполнить приказ.
— Дай нам время, выйди, — устало говорит Ирис. Красноволосый с видимым трудом не задает лишних вопросов, в последний раз смотря на жертву на стуле и игнорируя немой вызов Чона. Он обходит парня, но тот его останавливает.
— Одолжи пистолет, — брюнет кивает на оружие, вставленное за ремень для удобства и контроля.
Агуст хочет проигнорировать его, ощущая, что изнутри шумно бушует. Он слегка поворачивает голову к Киму, который бездумно смотрит в пол, теряя возможность управления ситуацией. Парень знает, что друг хочет как можно быстрее разобраться с возникшим неловким моментом.
Давать средство обороны и убийства в чужие руки кажется неосмотрительным. У него есть все основания отказать, потому что просьба сама по себе неуместна и непредсказуема по исходу, но, снова смотря на Тэхена, он, стиснув челюсти, достаёт немецкий Walther, протягивает его Чону и шепчет слышимое только им двоим:
— Не твори глупостей. Я за него, — он ведет пальцем, указывая на парня в костюме, — голыми руками сотворю самосуд с кем угодно.
Ветром он покидает их, с силой закрывая за собой дверь. На пришедшем оседает невидимый слой чужого холода вместе с сохранившимся в памяти взглядом Юнги, выражающим непривычную враждебность. И даже это объяснимо, Чонгук ворвался в чужую обитель явным обманом, без предупреждения, нарушив все правила. Теперь пистолет в руках лежит инородным телом по его выбору.
— Ты прошёл двух моих людей, — говорит Ирис, улыбаясь одним краем губ. — Они не стоят того, чтобы платить им зарплату? Такого никогда не было, а теперь придется придумывать меры для наказания.
Звучащая ирония не помогает снять лёгкое напряжение, но Осирису всё равно на Walther, дело не в нём.
Чонгук не чувствует неприязни, настороженности или неуверенности. Еще он даже сам не до конца понимает, зачем ему нужно оружие, но когда обращает своё внимание к человеку в худшем положении из возможных на данный момент, он фокусируется, рассматривая лицо мужчины. Тот в ответ стеклянными глазами глядит, а интерес сам просыпается, вовлекая.
— Расскажи мне, — достаточно напористо просит Чонгук Тэхена, но последний отрицательно вертит головой, отходя на шаг назад.
— У него самого есть, чем с тобой поделиться, — говорит он. — Это Ын Сонхо, работник с завода твоего отца.
Потрёпанный вид представленного мужчины и его обездвиженное состояние сообщают достаточно информации. Во-первых, по мнению Осириса он — один из виновных в том, что Чон старший оказался в коме, а во-вторых, что ему уже прилично досталось за своё деяние.
Повисает небольшое затишье, которое сразу же нарушает Чонгук элементарным вопросом.
— Вы как-то задействованы в покушении на убийство, да?
Осирис сверяется со временем на наручных часах, отмечая, что прошло чуть меньше пяти минут, а уже через десять действие введённого препарата достигнет пика своего влияния на организм.
— Да, — сухо соглашается мужчина, часто моргая и почему-то теряя былую жалость к семейству Чон, как и любые другие эмоции. Те слезы, которые совсем недавно стояли в глазах, изжили себя. Восприятие постепенно притупляется, обостряя нервозность. И усталость накрывает вместе со всем. — Я, мой погибший сын, двое мужчин с такой же участью и ещё живая женщина. Мы спланировали это преступление.
Он черство констатирует факты, глядя в молодые глаза. Они так похожи на родительские, что Сонхо усмехается.
Очень спорно ощущает себя Чонгук. Сначала ему было жалко видеть старшего, даже несмотря на неприятное осознание правды. Но сейчас, когда перед ним совершенно пассивный человек, не выказывающий ровным счётом ничего, сочувствие отступает.
— Какую цель вы преследовали? — сдержанно спрашивает Чон, косясь на Тэхена. Тот безучастно продолжает исследовать серо-зелёный бетон, но такая его немая позиция становится ясна. Вступи он в разговор, то легко покажет, кто тут отрицательный персонаж по субъективному мнению, сам всё пояснит, расставит все акценты и введет в курс дела. Но он же понимает, что на месте Чонгука инстинктивно хотел бы самостоятельно всё выяснить, услышать всё из первых уст, изучить преступника при такой щекотливой и критичной возможности.
— Изменение порядков, — слышится в ответ.
— Разве не было других способов… — предполагается естественное, но ловина чужих слов сбивает.
— Если мы решились на это, значит для нас существовал только этот. Я наслушался уже подобного от него, — он указывае грязной головой на Ириса, — не надо пытаться выдавить из меня раскаяние, — ядовито говорит Сонхо. — Хватит.
Даже тот самый личный палач малую долю ошеломлен таким поведением.
— И это всё, что Вы можете сказать? — с вызовом произносит Чонгук, перехватывая пистолет в руке удобнее, но только для того, чтоб тот не выпал от жестикуляции. — Мой отец чуть не умер! Он понёс огромный ущерб, не сравнимый ни с чем. Ему предстоит длинный курс реабилитации, его организм опустошен и лишён сил. Но он очень стойкий и выбрался благодаря своей воле. А вы хотели упаковать его прах в урну, сменив положение на заводе таким образом?..
Чонгук невероятно зол. Чёрные волосы ни на секунду не замирают в воздухе от трясущей ярости, сдерживаемой немалыми усилиями. Как быстро овладел им грешный гнев.
— Дак он пришёл в себя? — с удивлением и долей истеричного приобретённого облегчения вопрошает мужчина. — Если так, то что я здесь забыл? За что умер мой ребёнок?! За что я умираю?
На фоне тихо смеется Осирис, обхватывая плечи в защитном жесте, который помогает сохранять самообладание. Он сжимает пальцы на себе сильнее, замолкая. Борьба с собой даётся тяжело. Как же хочется высказаться, вылить всю грязь на Ына, брызжа слюной и закипая до вен на лбу. Чонгук явно увидит Кима во всей красе, когда тот не сможет контролировать себя с бесстыдным взрослым человеком, минуты жизни которого уходят. Ирис изнутри разрывается, вновь возвращаясь к тому испепеляющему желанию растерзать и стереть в порошок, а оно должно было появиться еще в первые минуты его прихода. Только он окончательно сдвинется, если накажет кого-то при Чоне. Не потому, что тот будет парализован от увиденного, обретёт новый букет психотравм и тому подобное. Тэхен уверен, что парень выдержит любое его действие, дело в другом. Просто света больше в нём не останется. Озверей Ким сейчас, он не уверен, сможет ли выбраться из чернильной ямы. Не для кого будет стараться оставаться хоть в немного человеческом обличии. Чонгук даже сейчас видит эти блуждания во тьме, но сам находится там же. Всё же оба знают, что рано или поздно будет тот самый момент, когда на мгновение они выйдут оттуда, чтобы вернуться обратно, насладившись благами одной стороны. Тэхен так живет, а Чон только знакомится с неизвестным.
Поднимая лицо, Ирис сначала смотрит на Чонгука, а потом на Сохно, уничтожая его в своей голове и расщепляя взглядом в реальности. Мужчину это только больше веселит.
Сейчас гость в этих стенах хотел бы услышать здешнего властителя. Но тот продолжает молчать.
— Почему вы мне не отвечаете? — подаёт голос мужчина вновь. —
Он знал, что Хендо остался жив, но со всеми разделался? Да даже если бы он умер, это всё равно не стоит наших жизней!
Не желая слушать подобное, Чонгук приставляет холодное дуло к блестящему от пота лбу. Ему так противно принимать восклицания, приравниваемые к оскорблению в сторону отца, что даже подобное действие от себя неудивительно. Почувствовать чужой испуг, страх, дрожь — это волнительно. А эти болезненные глаза, по которым ничего не прочитать, вынуждают осознать достаточно быстро, что смерть иногда может быть желанной.
— У тебя умер сын, а ты всё равно считаешь, что говорить близкому родственнику чуть не убитого тобой человека о неоправданности своего наказания — правильно? — никакого уважения к возрасту, так решил для себя Чон. — Мы здесь все провинились, но именно ты, — он давит на кожу сильнее, — не осознаёшь ни черта.
Проведя с Агустом в работе немало времени, Ирис допускает вероятность, что предохранитель может находиться в выключенном состоянии. Чонгук, учитывая то, что разбирается в оружии, должен был заблаговременно это заметить. Но его указательный палец в напряжении лежит на спусковом крючке в непостоянстве. И как только начинает говорить Осирис, чтобы достучаться до него, открывает рот и Сонхо.
— Глупые юнцы, — хрипло тянет он. — Что вы из себя представляете…
— Чонгук, — тихо зовёт Тэхен.
Мужчина начинает кашлять. Он ловит ртом воздух, когда у него получается остановить позывы, и всё же не тормозит свой поток мыслей.
— Избалованы, анархичны, упрямы, эгоцентричны, — прорываются слова. — Мне не стыдно за уже совершенное. Как я не остался безнаказанным, так и тебя будет поджидать
что-то особенное за
всё это, — говорит Ын Осирису, который сосредоточен только на действиях Чонгука. — У тебя не будет лучшей жизни. Мучения сами найдут тебя…
— Чонгук! — кричит Ирис, приближаясь к нему.
Тот, повернув к нему лицо, смотрит в глаза давя на курок. Никакого сожаления, чистая и девственная пустота. Громкий выстрел убивает. Кажется, что-то внутри разбивается и вонзается в мягкую плоть двух парней. Неизвестное переключается в голове Чонгука. Рука Тэхена в перчатке касается его, вынимая и убирая в сторону пистолет. Они не замечают, когда в помещение залетает Агуст, недоумевающе старающийся понять увиденную картину. Всё это неважно. Ким сжимает тёплую руку, продолжая смотреть в черные всепоглощающие бездны, полные сияния. Он совершенно ничего не понимает, не видит боковым зрением изуродованное лицо их жертвы, не слышит друга. У него бешено колотится сердце, кажется, что пульс человека напротив подстраивается под его собственный. Чонгук с шумом сглатывает, сводит брови и переплетает пальцы с другими, ничего так и не произнося. Сейчас главная битва негласно происходит внутри. Тэхен от странного терзающего чувства жмурится, вынимает из его ладони свою, быстро сдергивает черный латекс, выбрасывая его на пол, а потом снова хватается за Чонгука и ведёт его к выходу.
Проходя мимо Агуста, он исключительно губами произносит «Прости, разберись с
этим», давая себе обещание, что объяснится перед ним, когда позволит время и обстоятельства.
Пара минует длинный коридор, Осирис взглядом даёт понять охране, что сегодняшний день и всё с ним связанное исчезают с радаров, забываясь.
Совершая подъём из подвала, он незаметно старается уловить хоть что-то на лице Чона, но тщетно. В эту секунду Тэхен ненавидит себя, имея сотни предположений о причине случившегося, о мотивах парня, о его состоянии. Начать разговор ещё нельзя, не место, так думают оба.
На улице, выбравшись из здания и пройдя несколько шагов, Чонгук замедляется, делает очередной глоток воздуха, осматриваясь по сторонам. Мир вокруг него ни капли не изменился. Люди идут дальше, машины продолжают свой путь, реклама на широких экранах близ дороги непрерывно призывает посетить очередной магазин, привлекая красивыми словесными оборотами и не менее привлекательными товарами, а тяжёлые облака не прекращают плыть по небу, которое за ними явно голубое.
Всё также.
Только есть одно
«но».
Тэхен то самое «но» сожжет в крематории посредством третьих лиц, избавившись от последствий. Он не даст Чону потеряться, хотя теперь это кажется таким привлекательным, что если не было бы под боком Ириса, младший без раздумий предпочёл бы упасть на землю сухим осенним листом, которого от шумного разрушения отделяет совсем немного.
А может он и преувеличивает. Ведь так мало его отделяло в последнее время от этой стороны жизни. Там существуют те самые убийцы, завязанные друг на друге, соседствующие с подобной нелегальщиной, где разнообразное оружие и наркотики не так далеки от торговли людьми. Это всё было и есть, только Чонгук никогда не планировал знакомиться с этим настолько близко, плавая теперь около центра. Его ждёт череда самых противоречивых, сомнительных, взаимоисключающих рассуждений. Но если он правда сделал это осознанно, то весь ворох настоящих мыслей — просто лишний мусор. Загнать себя в угол — лёгкая задача, в которой ответ на собственные вопросы кроется в каждом сомнении. Этих же сомнений Чонгук лишается, пробежавшись по профилю фаворита, до этого смотревшего в ту же сторону, что и сам Чон. Сейчас его как никогда легко прочесть.
— Кажется, ты переживаешь больше, чем я, — с еле заметной вымученной улыбкой говорит младший. Холодный ветер кусает, заставляя запахнуть чёрную джинсовку.
— Я просто… удивлён, — в смятении отвечает Тэхен, поворачиваясь к нему. Чонгук не показывает эмоций, поэтому ему трудно подобрать слова. Он напряжён.
— Тому, что я размозжил ему голову? — с прежним выражением лица спрашивает Чон. — Ты думал, я не выстрелю? Пистолет же создан для убийств.
И эти слова тоже выдержано и решительно врезаются в реальность.
Тэхен закрывает лицо руками, мотая головой. Это не дурной сон, где всё бессвязно цепляется друг за друга; это очередное происшествие, но частично принадлежащее теперь двадцатичетырехлетнему парню. Ким боится, что Чону придется пройти через те же депрессивные периоды, ночные кошмары, паранойи, переживания за всё и вся.
Желая лучшего будущего, ему кажется что он своими же цепкими лапами утащил его на дно. Убирая пальцы от лица, он встречает спокойный взгляд, будто мёртвая тишь на озере.
— Ты не виноват, — серьезно заявляет Чонгук. — Эта ситуация не имела другого исхода. Вы бы в любом случае его прикончили…
— Ему уже был введен яд, — не сдерживается парень. — Его от смерти отделяло несколько минут.
— Неотвратимо, я же говорю, — пожимает плечами черноволосый, кивая в сторону дороги. — Я предлагаю поговорить обо всём где-то не здесь.
— Поедем ко мне, — соглашается Тэхен, следуя за ним и соглашаясь с его правилами.
Они проходят тот же переулок, который привёл Чона к Осирису. Пересекая поток людей и приближаясь к парковке около дороги, пара останавливается недалеко от той самой кофейни. Оглядывая Тэхена, Чонгук давится смехом, смотря на рукав его пиджака.
— У тебя здесь немного крови, — поясняет он.
Ким старается понять, не началась ли истерика у младшего или это защитная реакция, но тот искренне улыбается. Доставая салфетку из нагрудного кармана, Тэ произносит:
— Странный ты.
— Хорошее заявление от тебя, — приподнимает бровь Чон, смотря за спину собеседника. — Тебе тут не поможет какая-то тряпка. Там Чимин идёт, просто сними пиджак. Если не хочешь лишних вопросов и подозрений, то поторопись.
Скидывая верх костюма и картинно пристраивая его на предплечье, Тэхен поворачивается назад, а Чонгук только успевает удивляться его актёрским способностям и мобильности.
— Привет, — здоровается Ким.
— И тебе, — коротко отзывается Пак. — Ты как тут оказался? Почему
он вышел позвонить, а оказался с тобой?
— Как много вопросов, — пытается увернуться от нападков брюнет. — У меня здесь недалеко склад, езжу по точкам сегодня. А с Чонгуком случайно получилось.
Последний, поджимая губы, следит за глазами Чимина, которые сосредоточены на запястьях Тэхена. На коже едва заметные красноватые следы от резинки перчаток, еще не сошедшие. Их не так хорошо прикрывают рукава рубашки.
Но парень молчит, не затрагивая это.
— Ладно, проехали, — кидает он. — У тебя какие планы? — обращение уже к Чонгуку.
— Мы договорились прокатиться. Нужно обсудить кое-что, — не врёт парень. — Это не проблема? Вы с Хосоком будете здесь?
— Всё нормально. Мы собрались съездить через час в один молл, посмотрим Хо в квартиру какую-нибудь мебель и всё в этом духе. Если освободишься рано, пиши, мы там надолго.
Так они и договариваются, Чимин быстро прощается и уходит обратно, оставляя парней одних снова. Они скоро садятся в жёлтый лотус, загруженные больше, чем раньше.
— Он сообразительный? — спрашивает Тэхен, потирая запястья и выезжая из ровного ряда машин. Он тоже всё понял, по привычке подметив важный момент разговора и на секунду загоревшиеся глаза Пака, когда тот остановил своё внимание на незамеченной вовремя Кимом улике.
— Я в нём не сомневаюсь, — осторожно замечает Чон, не забывая сказать в дополнение важное: — Он упомянул имя «Осирис», когда мы ещё планировали завтрак в кофейне. Кто-то хочет начать расследование, об этом уже говорили по новостям.
— …говорили по новостям, — повторяет брюнет, барабаня пальцами по рулю. — Мне что-то такое сегодня сообщали, я не обратил внимания. — Он мысленно отбрасывает это в дальний ящик, обещая себе разобраться со всем потом. Беря с панели приборов портсигар, он выуживает оттуда желаемое и зажигалку. Направляясь по дороге в сторону своего дома, он медленно наполняет легкие новой порцией никотина, выпуская дым в приоткрытое окно. И снова единственное важное, о чём он думает — Чонгук, сидящий совсем близко и отрешенно глядящий перед собой.
И совсем неудивительно, что у последнего в голове Тэхен.
Под тихий гул мотора столичного зверя, парни бродят в своих мыслях, сохраняя основное до их конечной цели — квартиры. Сейчас они опять сделали свой выбор, переплетясь шрамированными душами.
•
Норвегия. Выбор Сокджина пал на эту северную Европейскую страну, богатую не только финансово, но и природно. Вернувшись домой где-то к двенадцати, им за пару часов было просмотрено около сотни сайтов и фотографий, впечатляющих своей грандиозной и завораживающей магией гор, ощутимого через экран холода, уютных городов и петляющих дорожных серпантинов.
Намджун, заинтересованный кипящей работой, с нескрываемым любопытством периодически появляется в комнате Джина, молча принося сносный кофе.
Как итог, в просторную гостиную, оккупированную блондином и тихим шумом телевизора, заглядывает старший, усаживаясь рядом на бежевый диван. Он не обращает внимания на то, что для него была специально заранее освобождена вторая половина, зато сам Джун доволен тем, что брюнет больше не делает странных поступков, в том числе не тычет пистолетом в лицо.
— Ты сегодня дома, — начинает с небольшого вступления Сокджин. — С утра я уходил собраться с мыслями по поводу нас.
— И заодно покатался на мотоцикле Юнги, да, — парирует Нам, по-доброму улыбаясь.
— Он тебе растрепал, — недовольно в ответ, но это чувство быстро исчезает, когда блондин вносит дополнение:
— Окно из моей спальни выходит на дорогу, я не спал всю ночь, пропялившись в потолок и на просыпающийся район за слоями стекла. Рык ямахи я привык слушать, как кипение чайника, его я узнаю при любом раскладе.
Тот только соглашается, зацепившись за отсутствие сна у Нама, но продолжает о своём.
— В общем, чтобы мы оба зря не тратили друг на друга время, — не совсем заботясь о тактичности слов, говорит старший, игнорируя возмущённый взгляд, — я предлагаю тебе и мне отправиться в небольшое путешествие. Может это наоборот нас отдалит еще сильнее, но спорные отношения требуют спорных мер их налаживания.
На самом деле, не проходит и секунды, а Джун уже даёт ответ. Он соглашается, охотно слушая последующее краткое описание страны, взятое из интернета, мирится с незнанием чужого языка, игнорирует достаточно существенное различие в климатических условиях. В особенности он закрывает глаза на обилие работы, которое останется у него в Корее, и он не сможет взять её с собой и решить хоть какие-то важные вопросы. Ему придется переложить ответственность на плечи Агуста и Осириса, потому что отказывать Сокджину он не может. Да и есть какая-то особенная уверенность, что парни справятся и так, опираясь на других вечных помощников и сотрудников организации.
Сам Джин доволен своей маленькой победой, хотя что-то его отделяет от полного погружения в чувства, сохраняя сомнительные переживания о том, как отъезд хозяина теневого бизнеса повлияет на ход дел.
В порыве всех эмоций и предвкушения, они наспех заказывают билеты, бронируют номер в столичном отеле, попутно списываясь с владельцем какого-то домика на одном из живописных и пленяющих взгляд островов. Обезоруживающее удовольствие приносит заинтересованность Джина, его оживленность.
Намджун, опять эмоционально обнажаясь перед
ним, сладко до ямочек улыбается, разглядывая сосредоточенное лицо и бегающие по буквам пальцы, вбивающие в принесенном ноутбуке данные по документам для оформления
их поездки.
•
Падшее время года рождает спорный поступок, заранее окрашенный в кроваво-красный. Он предрешенно нечестивый, громкий, порочный только для угождающих и добродетельных. Чонгук хочет упростить себе задачу, отрешившись от тягостных ярлыков.
Комнаты, разряженные тусклым светом, ловят в свои просторы двух парней. Чонгук, подходя от коридора к широкому окну около кухонной зоны, принимает на свою кожу немного солнечных лучей, пробравшихся сквозь плотные кучи ватных туч. А какая-то прекрасная картина маслом на стене, где пейзаж золотом украшен, становится тусклой на фоне приятной сцены в квартире Тэхена. Так приятно ловить себя на мысли, что самое прекрасное, чего и желать нельзя было в жизни, сейчас впитывает редкое для поздней осени солнце прямо перед ним. Парень назвал бы это искусством.
Только боится, что не достоин. И в эту минуту, и в предыдущие, он считает, что виноват в произошедшем целиком и полностью, как бы Чонгук не убеждал в обратном. Если бы не Осирис, он бы не убил, не попытался, возможно, даже разжечь в себе эту потустороннюю жестокость.
Способность читать людей и их мысли здесь бы пригодилась, потому что тогда все обвинения старший с себя бы снял.
Вместо запланированного анализа случившегося, вместо эмоционального взрыва после всего, Чонгук просто критично и приземленно переходит в своих раздумьях в другое, но схожее по направленности русло, начиная беседу.
— Тот мужчина сказал, что из всех, имевших отношение к покушению, осталась только какая-то женщина?
— Да, заместитель генерального директора, — подтверждает Тэхен, наливая воду в прозрачные высокие стаканы. — Мы приехали сюда, чтобы обсудить первым делом это?
— Я бы сказал и так,
Тэ, — шагая к мраморному кухонному столу, говорит Чон. — С остальным я разберусь сам, — звучит достаточно выразительно, чтобы понять, о чем идет речь, и что разбираться с этим в данный момент он не будет.
Осушая предложенную ёмкость, парень наблюдает за немного сбитым с толку Кимом.
— Когда ты называешь меня этим чертовым «Тэ», я готов согласиться на всё, — сдержанно делится он, расстегивая запонки на манжетах рубашки. — Но ты точно уверен, что не хочешь поговорить об…
— Тэхен, — устало смеется Чонгук, — рассказывать серийному убийце о своём первом преступлении не очень увлекательно. Так еще и при условии того, что всё было не так красочно.
— Я не серийный убийца, — отнекивается Ким.
— Ну маньяк, ладно, — непричастно пожимает плечами Чон. — Я ещё на разобрался во всём этом, мне нужно время для изучения точных определений.
— Хорошие у нас темы для шуток, — беззаботно замечает другой.
— Не спорю, — кивает Чон, планируя всё-таки разобраться с интересующим. — Вернёмся к обсуждению предыдущего вопроса?
— Куда без этого…
Лучшего места для этого в квартире не находится. Кроме спальни, ванной и широкой кухни с коридором, помещение удобнее найти не удастся. Усаживаясь на высокие барные стулья друг напротив друга, Чонгук принимается за свой небольшой опрос.
— Что ты знаешь о ней?
— Ей около тридцати, она активно старается предпринять какие-то действия по спасению судостроительного завода, ежедневно посещая глав различных административных учреждений и прося их о материальной помощи, какой-либо другой поддержке и продвижении её же самой на пост нового директора в ближайшие сроки, — поясняет Ким, сложив руки друг на друга, тем самым строя из себя послушного ученика. — Она предпочитает себе в спутники двух охранников, так как начала догадываться,
кого именно убивают.
— Родственники есть?
— Мать пятидесяти лет. Отец умер три года назад. Со знакомыми не встречалась последние три недели.
— Во сколько и где завтракает?
— С девяти двадцати до девяти пятидесяти в кафе «Paris Baguette».
— Уборную посещает?
— Не уверен, что могу гарантировать точность ответа, — задумчиво говорит Тэхен, замечая сатирические искры в чёрных глазах. — Ты же сейчас просто насмехаешься, да?
— Да, — соглашается Чон, не пряча улыбку. — Не думал, что ты так тщательно готовишься к своим… заговорам.
— Без этого я был бы уже в тюрьме, — практично объясняет брюнет.
— Возьму на заметку.
И такую дорогу осилят только беспринципные. Чонгук уже успел задать себе тысячу и один вопрос о том, каким бы мог быть Ким, выбери он что-то другое, а не поддаться скопившейся ярости, недовольству, внутреннему мстителю. Гнев должен гореть ярко, но позволить ли ему отравлять свою жизнь — другой вопрос. Опять же, будь Тэхен не таким, какой он есть, смогли бы они так друг к другу проникнуться? Знать это не хочется при любом исходе, поэтому в Чоне сейчас кипит это обилие эмоций, смешанное со страхом за
его будущее. Чтобы выйти из этого тумана, он спрашивает:
— У тебя уже созрел план на неё?
Несколько секунд у Тэхена уходит на то, чтобы из обилия своих идей соорудить или выбрать что-то одно и целостное.
— Взрыв, — коротко говорит он в итоге, поджимая губы. Ирис открыто смотрит на Чонгука, ожидая реакции.
— Взрыв чего? — уточняет он.
— Завода, — спокойно звучит в ответ.
На это парень в чёрном приподнимает брови.
— Но так как это труд всей жизни твоего отца, я подумываю о другом варианте…
— Нет, — резко обрывает Чон. — Мне кажется, что он сам бы хотел избавиться от всего, — уже спокойнее говорит он. — Я заеду к нему сегодня, попробую что-то ненавязчиво узнать об этом.
Ким, уходя в короткую прострацию, пытается поставить себя на место Хендо, но ничего не получается. В эту роль ему не вселиться.
— И-и. — внезапно тянет Чонгук, — кажется, у меня есть идея.
— Какая? — участливо интересуется старший.
— Тебе она не понравится, — звучит с вызовом. Лёгкая усмешка на губах делает своё дело, заводя механизмы внутри. Тэхен готов устроить любое представление.
•
Запах сосны и лаванды проходится по гортани, оседая внутри разнородными воспоминаниями. К вечеру полный воодушевления Тэхен приходит в родительский дом, именуемый с детства особняком. В меру пышные цветы в вазах на скромных деревянных столиках с резными ножками как обычно стоят вдоль стен коридора, ведущего в отцовский кабинет. Натёртый до блеска пол ярко врезается в сознание, тревожа. Приходится поправлять рукава серой толстовки от дискомфорта. Парень почему-то ёжится от неприятного предчувствия.
Он успел проведать няню, заглянув в комнату с самой тяжёлой обстановкой. Там, стоя перед её прахом, он молча делился с ней всем, что произошло в его жизни за последний месяц. Единственная важная женщина точно не одобрила бы его деятельность, но поддержала бы его чувства. Пообещав самому себе, что он представит
ей Чонгука, Тэхен уже было расслабился, преодолев непростое, но нет.
Как только тяжёлые двери раскрываются под напором его рук, глаза старшего Кима холодно проходятся по нему. Он указывает сыну на стул, тот сразу же подчиняется, но все создаваемые звуки кажутся громкими. Почему Тэхен чувствует себя виноватым уже заранее?
— СМИ контролировать я не в силах, — слышится от Хенджуна. — В моих руках авиационная промышленность, а я не уследил за этими крысами. Скажи мне, чья здесь вина?
Этот вопрос задаётся еще раз через секунду, но невероятно громко.
— Тэхен, почему за взрослого человека я должен решать вопросы информационной безопасности и взяток? Почему ты платишь только полиции, но даже не удосужился проверить, копают ли на тебя другие? Почему какая-то девчонка смогла достучаться до новостных порталов и пустить в оборот Осириса?
Повисает тишина, подразумевающая ответы или проигрыш.
— Всё? — тихо спрашивает Тэхен.
— Что?
— Это всё? — громче говорит он, закидывая ногу на ногу. Ему придется защищаться или же он покажет, что не готов, не повзрослел для того, чем занимается. — Меня больше интересует тот момент, когда по телевизору будут транслировать мою фотографию с подписью «Ким Тэхен — убийца, сын прородителя авиатехники, поставщик разнопланового оружия в элитные семьи Кореи, прекрасный бизнесмен и просто — хороший человек». Если таких заголовков ещё не было, я не понимаю, к чему разборки.
Не язвить брюнет не может. Ему пришлось долго учиться играть только в свою пользу, выкручиваясь из любого положения. Иначе он бы сбежал уже в восемнадцать в Америку, забывшись в алкоголе и наркотиках, как обычно принято в подобных той ситуациях.
— Отец, я пришёл к тебе не за этим, — сдержанно продолжает он. — Я хотел предупредить тебя о том, что на днях уеду в Пусан. Слышал, что Намджун тоже улетает со своим парнем, но я не задержусь в чужом городе более трёх дней. Агусту каждый из нас готов доверить свои жизни, поэтому он проконтролирует всё, за это никто и переживать не станет. А оружейный под надёжным присмотром моих людей.
Хенджун хмурится, выражая недовольство. Бизнес не его, поэтому здесь он никто и бессилен, его слово ничего не решит. Именно поэтому Тэхен вьётся в другой стези, не ступая по следам своего родителя.
— Едь куда хочешь, — говорит мужчина. — Но в Пусан ты ради чего именно?
— Мы с Чонгуком думали о том, чтобы завершить начатое. Остался один человек.
— Ты ради Чонгука собрался туда ехать? — задает волнующий вопрос отец. Единственное, за что он смог уцепиться.
— В каком-то смысле, — кивает Тэхен. — Ты понимаешь, я бы не подверг сына Чона Хендо опасности, но…
— Ты заинтересован в нём? — перебивает Хенджун.
Долго растягивать младшему не свойственно, поэтому он утвердительно качает головой.
— Вот как… — неоднозначно говорит отец, отводя глаза.
— Это что-то меняет?
Вопрос звучит странно для самого Тэхена, потому что в его представлении всё куда проще. Ему видится всё более чем естественным.
— Не уверен, — быстро отвечает старший, отбиваясь.
Никогда до этого Тэхен не обсуждал свои отношения и другие какие-либо связи с родителем. Если на случайных вечерах или встречах он и был с девушкой, то на долгое время она не задерживались по различным причинам: начиная с того, что у кого-то из двоих пропадал интерес, и заканчивая непринятием из-за заблудшего к пассии слуха. Было представление, что любой выбор — норма.
— Тебя не устраивает, что мне нравится парень? — предполагает первое, пришедшее на ум, Тэхен.
— Твоё право, — снова коротко отвечает отец.
Брюнет своевольным порывом встаёт из-за стола, сжимая в кармане толстовки пачку сигарет. Сейчас лучшее —
сдерживать и подавлять себя.
— Пап, я по-настоящему…
— Тэхен, если тебе больше нечего мне сообщить, то лучше уйди, — бьёт по слуху тихими и ломающими словами. Хенджун так и не смотрит на сына, упираясь в бумаги на столе.
Младший замолкает и послушно выходит из кабинета, аккуратно прикрывая за собой дубовые двери.
Буря внутри. Кипящая лава вместо крови, прожигающая глаза и заполняющая их тонкими алыми змеями. По физическим ощущениям накрывает огненное адское цунами, распаляя, взвинчивая и сжигая. Бурная лихорадка, пытающаяся угомониться одной примитивной мыслью «Это отец, его нельзя возненавидеть».
Вырываясь из дома, он смерчем проносится мимо железных ворот. Заперевшись в лотусе, парень боится надавить на газ, унестись с места на бешеной и неконтролируемой скорости, поэтому он не препятствует себе и бессмысленно бьёт по бесчувственному рулю от обиды.
Тэхен тратит себя физически, стараясь избавиться от режущего чувства. Он так ярко полыхает внутри, что, кажется, вот-вот сгорит.
