Чёртов Орочимару...

Я решил, что нужно немедленно бежать. Находиться в лаборатории было невозможно. Хотя дома даже Орочимару не было. Был бы он в лаборатории, было бы ещё и очень-очень страшно. Он врал мне, что не убивает людей и не ставит над ними чудовищные эксперименты. Орочимару способен обманывать. Значит, полностью доверять ему было нельзя. Что творилось у него тогда в голове, мне было непонятно. Я до судорог боялся, что и его любовь ко мне была всё это время одним сплошным враньем. Я не мог доверять тем, кто мне так нагло лжет. Поэтому я и боялся Орочимару, боялся его непредсказуемости. Я рисовал в воображении, как отец признаётся мне, что никогда не любил меня. Сердце обливалось кровью, стоило мне только представить такое. Что же со мной сделается, если это окажется правдой? У меня проскальзывали мысли, что сбегать я хотел больше не оттого, что Орочимару убийца, а оттого, что он может сказать страшную правду о своих чувствах ко мне или пренебречь мной ради личной выгоды. Узнать, что меня никогда не любили, страшнее, чем даже окровавленные трупы и причинение любой физической боли. Когда только оказалось, что меня обманывали, я думал, что у меня появились мысли о самоубийстве, потому что я ошибка, созданная руками, на которых так много крови. Но потом я задумался: «А какое мне дело до этих людей?». Действительно, я их не знал никогда и знать не хотел. Чего бы это я должен умирать, потому что кто-то когда-то погиб? Поразмыслив над этим, я понял, что хотел умереть не из-за смерти множества людей, а потому что появилась высокая вероятность, что меня не любит собственный отец. Это куда ужаснее, чем смерти неизвестных мне людей. Страх оказаться никому ненужным был сильнее чувства жалости к людям во много раз. Я реально хотел сдохнуть, потому что труп моральной боли не ощущает. А если я останусь жив, то буду существовать с мыслью, что я не плод любви родителя, как я думал всю жизнь, а эксперимент, которого даже как личность не уважают до такой степени, что изображают перед ним любовь и верность. Это же самое настоящее посягательство на святое — на любовь! Её нельзя изображать и использовать для личной выгоды! Это мерзко! Низко! Подло! Я снова чуть не зарыдал. Я никогда не боялся так сильно физической боли, как боялся тогда моральной. Она мне представлялась куда страшнее, чем избиения, порезы и любые другие физические издевательства. Я незаметно для всех пробрался на кухню и взял еды в дорогу. Потом мгновенно вернулся в свою комнату, чтобы собрать другие вещи. Руки дрожали, пока я наполнял рюкзак. Я хотел одновременно покинуть лабораторию и остаться здесь. Мне тут всё такое знакомое и родное, я провел тут всю жизнь. Оказалось, что покидать родной дом тяжело. Но страх когда-нибудь услышать, что я не нужен отцу, пересилил желание остаться дома. Отец рассказывал, что в лаборатории есть потайной ход. Шиноби Ямато с его стороны не ходят. Благодаря этому выходу можно незаметно для охраны выбираться из лаборатории. Кроме меня и отца, об этом никто не знал. И я решил этим воспользоваться. Я думал, что без проблем уйду из лаборатории, но у выхода всё же встретил одну огромную проблему — Суйгецу. Он стоял, прижавшись спиной к стене. Он сложил руки крест-накрест и недовольно посмотрел на меня. — Куда собрался? — произнёс Хозуки. — Отстань! — крикнул я. — Тебя это вообще волновать не должно! Что хочу, то и делаю! Я не мог понять, как Суйгецу вообще оказался у выхода. О нём он точно не знал. Отец только мне это рассказывал. — Знаю, о чём ты сейчас подумал, — сказал Суйгецу. — Об этом выходе я и понятия не имел. Орочимару-сама ничего о нём не говорил. И вообще в этой лаборатории хрен что-либо найдёшь! Но я следил за тобой, понял, куда ты направляешься, и пришёл немного раньше. Сразу скажу, что следил за тобой не по своей воле. Это мне велел твой отец. А родителя не обманешь! Всё предусмотрел! — Он сказал, что моя способность превращаться в воду хорошо подходит для шпионажа. Да, в том стакане на кухне был я. И в том ведре у комнаты с мелким твоим братом тоже был я. Хорошо, что ты ничего не понял. Суйгецу хотел ещё что-то сказать, но уже не было сил его слушать. Я на бешеной скорости, какую только смог набрать, выбежал из лаборатории. И в тот же миг оказался в лесу. Я пытался скрываться среди деревьев, листвы, веток и кустов, но Суйгецу все равно нашёл меня. У его шеи что-то шевельнулось. Присмотревшись, понял, что всё это время с ним была змея. — Ты с ним переговариваешься? — спросил я. Моя интонация тогда показалась мне даже грозной. Я Суйгецу никогда так сильно не угрожал. — Да, с ним. И он сказал вернуть неугомонного ребёнка домой! — после этих слов он вмиг куда-то исчез, а потом чуть не схватил меня со спины. Но я отпрыгнул. Суйгецу ещё пару минут пытался вернуть меня домой. Но я оказался слишком шустрым. Схватить меня, не применяя техник и приёмов, которые могут мне навредить, не получалось. Потом Суйгецу, не сказав ни слова, просто ушёл. Это меня шокировало. Бегал, бегал за мной, а потом раз — и ушёл. Я предположил, что Орочимару приказал ему оставить меня в покое. Только я не понял, зачем ему это делать. Долго размышлять над этим я не стал и бросился бежать. Прочь! Прочь от этого проклятого места! Я хотел оказаться, где угодно, лишь бы не здесь. Я боялся когда-нибудь услышать, что Орочимару меня никогда не любил. Я бежал от страха оказаться нелюбимым и нагло использованным. Может быть, это кому-то показалось бы надуманной причиной для такого ответственного шага, но для меня, искренне верующего в отцовскую любовь, это казалось проблемой космических масштабов. Я понимал: я не переживу, если мои предположения окажутся правдой.