***
Антон зашел в двухкомнатную квартиру, все комнаты в которой были выполнены в стиле «минимализм». Всё было чётко, серо, однообразно. Среди этих сплошь серых комнат была лишь одна, в которой все стены были увешаны плакатами и распечатками, в которой извечно творилась анархия. Конечно, это была комната подростка, Антона. Шастун, даже не сняв куртку, направился в свою комнату, куда закинул свой телефон и рюкзак, также наспех кинул на кровать связанную мамой шапку. Кровать Шастуна была из тёмного дерева, постельное бельё извечно было красных, коричневых оттенков, ведь парень считал это весьма необычным и даже брутальным. В комнате подростка пахло всегда не особо приятно — за стеной жила неблагополучная семья, одаривая и комнату Антона различными запахами. Порой это был чёткий запах табачного дыма, иногда таблеток, а несколько раз и вовсе в его комнате воняло трупами, отчего подросток боялся соседей настолько, что желание громко слушать музыку после десяти вечера нехило так отпадало. Томно вздохнув, парень вышел из комнаты, своей единственной зоны комфорта, возвращаясь в суровую реальность. — Ты куда? — спросил Антон, увидев маму, что была в нарядном платье и что активно наводила марафет, поглядывая на себя в зеркало. — По делам. — счастливо улыбнулась она. «Любовник. Или любовники. Их будет там несколько? Сколько этих мужиков у неё вообще?» — пронеслось в голове школьника. — Ты до скольки? — так же весело спросил Шастун. Он со временем даже перестал видеть несправедливость в действиях матери. Конечно, первый год ему действительно казалось подобное ужасным, омерзительным, парнишка даже хотел рассказать отцу, но… На самом деле, Антон даже не знал, что его останавливало раньше. В любом случае, это было раньше. Сейчас же школьник ничего не докладывал лишь потому, что любил мать любой, какой бы она не была. Даже женщиной, что изменяет мужу с любовником, а ему в свою очередь с другими любовниками. А, если бы он рассказал отцу, то матушка бы уже гнила в земле. Честно признаться, мальчишка даже восхищался этим поистине бесподобным умением врать. На протяжении нескольких лет обводить всех вокруг пальца так, что никто ничего не подозревал — бесподобно. — Я не знаю, может, вообще до утра… — пьяно хихикнула она, после чего парень понял, что женщина уже опрокинула, может, и не один стаканчик пива. — Отец в ночную что ли? — задал Шастун вопрос, что не требовал ответа. — Мамуль, я хотел пиццу заказать… — Ни слова больше. — продолжала сиять женщина, всовывая мальчишке пять сотен. Из её телефона раздалась приятная мелодия, а на экране телефона высветилась яркая надпись «Ира Работа». Взглянув на это, Антон прыснул, на что мать злобно покосилась на него, но после её лицо вновь начало преобладать теплыми окрасками. Она, ответив на звонок, мило разговаривала с «Ирой», периодически посмеиваясь и краснея. …И как Шастун может злиться на маму, если видит её такой счастливой?..***
Главный герой уминал пиццу «Маргарита», посматривая какой-то американский сериал с кучей сезонов, что посоветовала ему какая-то девчонка, когда тот общался с незнакомцами в анонимном чате. Доев уже, кажется, третий кусок пиццы и выпив четвертый стакан газировки, юноша спешно отправился в туалет, параллельно спотыкаясь обо всё подряд. Справив нужду, юноша подошёл к раковине, над которой висело большое зеркало, что было извечно пыльным и измазанным в зубной пасте. Пара болотно-зеленых, в которых не было ни единой искорки счастья, глаз томно смотрела на своё отражение. Под этими безжизненными глазами залегли тени, контрастирующие с бледной кожей. Жёсткие, сухие волосы цвета соломы были растрёпаны и торчали во всё стороны. Огромные уши хотелось отрезать, вырвать, банально избавиться от этой ошибки генетики. «А может всё-таки я — лишь ошибка генетики?..»***
— Давай, Тох, твой выход! — просмеялся второй из друзей Антона, главный весельчак и затейник их компании. Звали парнягу простые смертные Гришей, среди своих он был исключительно Грегом. У него были тёмные, почти чёрные, извечно взъерошенные волосы, на которые тот уже давненько наплевал. Ледяные глаза всегда так же холодно взирали со всех свысока, насмехаясь одним лишь взглядом. Кожа юноши была извечно бледной, запястья тонкими, а пальцы длинными. Подобные черты вкупе с характером делали его эдаким Дорианом Греем, как говорила извечно Оксана. «Жаль, ты не блондин. Дориан брюнет лишь в фильме, а книга лучше раза в три.» — грустно повторяла она, когда появлялся даже малейший повод. — Блин, а Антон точно сможет отвлечь Сергеевича? — неуверенно спросил Петька, закусив губу. — А как иначе? — надменно фыркнул Шастун, вздёрнув нос. — Я ведь восхитителен! Да этот пидорок обкончается, когда я с ним заговорю! Под массовый смех и улюлюканья, Антон пошёл в столовую, где находился столь желанный Арсений Сергеевич. Зайдя в помещение, парень увидел, что учитель уже выходил, посему пошёл к нему на встречу. — Простите, мы не могли бы обсудить кое-что в коридоре? — поджав губы и похлопав глазами, спросил главный герой. — Что за спешность, Шастун? — с лёгким возмущением спросил историк, выходя за юношей в коридор. — Понимаете, я подумываю сдавать историю… Может, вы как-то берёте репетиторство или вроде того?.. — неуверенно спросил Антон. Арсений с усмешкой взирал на ученика. Щёки подростка, по неизвестной мужчине причине, раскраснелись. Волосы, что цветом напоминали чем-то только сготовленный хлеб, выглядели невероятно мягкими наощупь, отчего в них хотелось зарыться носом, пальцами. Зелёные, словно солнечное поле в лесу, глаза взирали на него неуверенно, заставляя учителя стыдиться того, что он так откровенно пялится на ученика, с которым у него, между прочим, чёткая субординация. Во взгляде его также мелькала искорка дерзости, от которой внутри всё пылало. «Видимо, ты заставишь меня совершить множество ошибок, Антон Шастун.»