***
Она заходит в их номер первая. Дамиано вернётся нескоро, в этом девушка не сомневается. Она берет из бара охлаждённую бутылку белого вина, а после идёт в гостиную. Преимущество этого номера в том, что здесь панорамные окна, с видом на большую часть города. Десятый этаж. Довольно таки высоко. Она делает глоток обжигающего горло напитка, а после подходит ближе к просторному подоконнику. Кричит. Безмолвно кричит. Нет сил. Опирается на оконную раму, при этом забирается на подоконник. Делает очередной глоток, однако практически допивает все вино. Дотрагивается одними подушечками пальцев до стекла. Остаются отпечатки. Она глубоко дышит, а стекло в свою очередь лишь запотевает. Она открывает окно. Выбрасывает остатки вина вместе с бутылкой в пропасть. И правда, высоко. Дамиано неожиданно заходит в номер. Она не ждала его. Живой. Не ожидала увидеть его в последний раз. Даже записки не подготовила, потому что слабачка. Потому что ей надоело терпеть всю ту боль, которую она переживает день за днём. Как пластинка. Ее жизнь, как эта тоненькая пластинка с их альбомом. Если у тебя нет проигрывателя — её можно смело выбрасывать, она бесполезна. Не только пластинка. — Виктория… — он заходит в гостиную и видит перед собой эту ужасную картину. Можно подумать, что это чей-то глупый розыгрыш, плохая шутка. Но нет. Это все происходит наяву. — Не твори глупостей, девочка, прошу… — Уйди, Дамиано! Ещё один шаг и я клянусь, что прыгну! Уходи, Дамиано! Я устала. Уходи! — она старается не потерять равновесие, поэтому даже не поворачивается к нему лицом, лишь сильнее хватается за оконную раму. — Давай ты слезешь, и мы спокойно поговорим. Виктория, это не стоит того, прошу. Прошу, поверь, — он подходит ближе, тянет к ней ладонь; была бы его воля — давно бы сгрёб эту сумасшедшую в свои объятия и никогда не отпускал. Но не может. Она ведь и правда прыгнет… — Замолчи! Молчи, Давид! Ты сказал и сделал мне достаточно! Уходи, — светловолосая срывается на крик. Больше не может. Один шаг. Всего шаг и всё закончится. Давай, де Анджелис. Всего шаг. Она закрывает глаза. Uno²… Due³… Tre⁴… Он считал также, на родном итальянском в тот самый вечер, когда она заперлась в ванной, а он хотел выбить дверь. Ужасно трясутся руки. Прямо сейчас хочет упасть лишь в его объятия, а не в бездну. Но уж лучше так, нежели эта ужасная боль, которая становится крепче с каждым днём. Она задерживает дыхание. Один шаг. Единственное, что она услышала, был крик. Громкий. Не один. Не только её. Она чувствует силу ветра, который буквально разрывает лёгкие снаружи. Она летит. Все еще боится открыть глаза. Просто летит. Выбившиеся пряди волос падают ей на лицо, закрывают собой. Теперь ей не страшно. Она открывает глаза. Свобода. Свобода на асфальте на одной из центральных улиц Манхеттена. Теперь её некогда белоснежная рубашка полностью в крови, как и остальная одежда. Вся пыльная дорога медленно пропитывается темно-алой вязкой жидкостью. Всё, что осталось после неё — лишь кожа да кости. Он стоит у окна. Из последних сил хватается за оконную раму, где буквально мгновение назад были её белоснежные пальчики. Он не может поверить в то, что это не сон. Не какой-то глупый, самый ужасный кошмар, нет. Это произошло наяву. Прямо перед его глазами. Она любила его, он никогда не сомневался в этом. А теперь так глупо потерял… Он кричит. Громко. Протяжно. Срывается на более громкий крик. Казалось, срывает голос до последнего. Связки после подобного не восстанавливаются. Он не может… Потом снова кричит. Кричит про себя. Кричит в душе. Рвет себя на куски изнутри. — Спи, моя Марлена. Однажды, ты обязательно вернешься домой, моя девочка. Я вернусь к тебе, обещаю… Он бросается с места и вылетает из номера. Бежит по лестнице, не дожидается лифта. Пробегает все несколько десятков этажей за пару минут. На улице уже толпа каких-то незнакомых, видно, прохожих людей. Вот, подъезжает машина скорой помощи. Он пробивается сквозь толпу. К ней. Берет светловолосую за руку. Боже, она все еще теплая, казалось, просто заснула. Но открытые, замершие глаза говорят об обратном. Она даже сейчас смотрит прямо на него. Улыбается одними лишь глазами. Он шепчет что-то на их родном итальянском, а после закрывает её глаза своей холодной ладонью. Целует девушку в лоб, а после наблюдает за тем, как врачи грузят тело на каталку и заворачивают в черный пакет. У всех один конец. Брюнет подходит к машине полиции, дабы дать показания, а после уединяется в номере отеля. Конечно же, другом. Тот закрыт на время следствия. Бред. Что они там найдут? Ничего. Это он виноват. Идиот.***
Виктория де Анджелис покинула этот мир двадцать восьмого октября. Услышь это Итан впервые, рассмеялся бы девушке в лицо, а после сгреб бы её в охапку, даже не стал бы исправлять позор в прямом эфире какого-то интервью. Похороны состоялись спустя несколько дней. Пришли только самые близкие. Он. Попросил никого больше не приходить. Убил бы Джорджию лично, но она захотела пойти вместе с ним. Кто он такой, чтобы перечить беременной женщине, тем более, что она его жена? Да, они ждут ребенка. Иронично, но брюнетка узнала об этом как раз таки в день смерти его басистки… Закрытый гроб белого цвета из какой-то ольхи или же дуба. Он даже не смотрел, что заказывает, однако был в состоянии оплатить все похороны, прикрываясь тем, что уж она ему точно не чужой человек. Даже не говорит, что была, потому что никак не может смириться с её скорой кончиной, в которой, без сомнений, виноват лишь он. Было принято решение похоронить девушку рядом со своей матерью, иначе он бы и не поступил, разумеется. Принес цветы. Какие-то лилии. Её любимые. Провел ладонью по гранитной плите и высеченному имени на надгробии. — Прости меня, родная. Покойся с миром, малышка, — он подходит еще ближе. Сразу же после протяжной речи священника. Бросает первую горсть сырой земли на закрытый гроб, а после молится.***
Год. Целый год прошел с того момента и ужасного события, которое унесло с собой душу невинного человека. Дамиано всё ещё никак не может нормально заснуть, ведь каждую ночь его мучают эти дурацкие кошмары. Он просыпается по сотне раз за ночь не для того, чтобы помочь своей супруге покормить их дочь, а просто потому, что образ юной басистки никак не хочет выходить из головы. У него было много снов. Разных. Где-то она его винила в том, что всё произошло только из-за него, где-то же, наоборот, говорила что он абсолютно невиновен и это стало её личным решением, что она ни о чем не жалеет и поступила правильно. Где-то винила его жену. Говорила, что эта ведьма не заслужила долгой жизни, потому что приворожила его. Где-то винила и саму себя. Плакала ему в плечо, что ей там плохо и она мечтает вернуться. Она хочет вернуться домой, хочет к нему. Этой ночью он впервые увидел её. Девушка сидела на его подоконнике и что-то тихо напевала себе, нашептывая. Изначально, проснувшись, молодой человек не поверил своим глазам и решил ущипнуть себя, дабы проснуться, однако не проснулся. Он медленно встал с постели и подошёл ближе к окну, а именно, к самой де Анджелис. — Прекрасная ночь, не правда ли? — она так по-детски смеется, прикладывает свои белоснежные подушечки пальцев к оконному стеклу, а после наблюдает за тем, как эти же отпечатки растворяются. — Полнолуние… — Я, кажется, и правда сошел с ума… Малышка, это правда ты? Он до сих пор не верит своим глазам. Подходит ближе и утопает в её, столь родных и ничуть не забытых со временем объятиях. — Дами, задушишь, — она, конечно же, обнимает мужчину в ответ, при этом всё ещё не снимает со своего лица такую спокойную, нежную, но такую родную улыбку. — Я пришла попрощаться. Ты целый год винишь в случившемся себя. Тебя мучает бессонница. Дам, ты… — Не нужно, Вик. Не нужно. Виноват и правда я. Всегда. Всегда был. И в отеле. И в твоей квартире. Главная твоя проблема — я, девочка моя. И всегда был. И только на том свете ты смогла от меня избавиться. Иронично, — он тихо усмехается, а после всё ещё изучает девушку. Старается запомнить. — Нет, дорогой, ты просто стал последней причиной. Точнее, твоя избранница. Помнишь, как шептал мне тем вечером, в той самой ванной, что она никогда не станет твоей женой? Помнишь, любовь моя? Ты нарушил обещание… Она заламывает бледные костяшки пальцев, старается успокоиться, но волнение берет верх. Она смотрит только на него. Глаза в глаза. Заправляет его выбившуюся темную прядь волос, а после грустно и натянуто улыбается. — Я ведь так и не рассказал тебе. Не смог. У Джорджии болезнь. Причем, очень редкая. Я не смог её бросить. Её отец… Влиятельный человек. А она уже на тот момент растрепала всем про помолвку, потому что нашла в одном из карманов моего пиджака кольцо. Конечно же, оно предназначалось не ей… У меня просто не было выбора. Да, звучит абсурдно, будто самая глупая отмазка на планете, но это правда. И я никак не мог с тобой об этом поговорить, потому что не мог подобрать нужных слов… — Ты мог сказать и без нужных слов, Дам. Я бы ничего не поняла, разумеется, но я была бы жива, дорогой. Я бы знала, что ты меня любишь. Знала бы, что ты хочешь провести остаток жизни со мной. Что никогда не бросишь именно меня… Она вытирает первые капли слез тыльной стороной ладони, а после выдавливает из себя улыбку. Хочет, чтобы он жил спокойно. Он не должен винить во всем себя. — Прости меня, Виктория. Прости, я идиот, — он запускает пальцы в собственные волосы, а после чуть отходит от девушки. — Прости… — Тише, ты ни в чем не виноват, слышишь? — она аккуратно спускается с окна, а после медленно сокращает расстояние между ними. Поднимает его голову за подбородок и проводит пальчиками по его гладко выбритой щеке. — Это было моё решение. И только. Приди ты на пару минут раньше и останови меня — я бы все равно рано или поздно сделала бы это. Только вот заперлась бы в ванной или же прыгнула из окна — выбор невелик. Исход был бы одинаков. — Почему, любовь моя? Почему? — он берет её за руку, а после несильно сжимает. Подносит к собственным губам и нежно целует каждый пальчик. — Я не смогла бы жить, зная, что ты спишь в одной постели не со мной. Занимаешься любовью в этой же постели не со мной, хотя раньше в ней были только мы вдвоём. Живешь в одной квартире не со мной, хотя, у нас был бы и небольшой домик за городом, я уверена. Завтракаешь и ужинаешь не за одним столом со мной. Желаешь «спокойной ночи» и засыпаешь в обнимку ты тоже не со мной. Я бы не смогла, Дамиано… — Моя девочка, прости меня. Я во всем виноват. Только я… Я прошу, прости, — он становится на колени, все также целует её руки, хотя светловолосая и старается поднять его и просит встать. — Я знаю, что ты уйдешь, но прошу. Последний раз. Полежи со мной, — светловолосая прекрасно знает о всех его недосыпах и бессонницах, поэтому готова выполнить его просьбу, но до последнего не хочет ложиться в их постель на место его супруги. Делает исключение. Разумеется, та ее даже не заметит, но здесь лишь принципы. Она смягчается под взором любимого и все же ложится рядом с ним. Брюнет приобнимает девушку со спины, а та лишь слушает учащенное биение сердца сквозь какую-то футболку. — Я всегда буду любить тебя и помнить, моя Марлена, — он в последний раз вдыхает этот пряный аромат её волос, который всегда любил прежде, а потом спокойно засыпает. Впервые, за долгое время, без кошмаров. — Che non voglio più sparire! ⁵ — тихо шепчет она, когда молодой человек видит уже пятый сон. Светловолосая исчезла навсегда, теперь уже точно. Её душа, наконец, смогла найти покой, а значит ей открылись врата на Небеса. Её душа теперь всецело принадлежит Раю, только, разве что кусочек сердца, который успел захватить с собой один итальянец…