***
Чонгук знает, что они все на месте. Чувствует. Глупость несусветная: столько лет прошло, а он чувствует, как бы ни закрывался от этих ощущений. Он хочет окружить себя стеной, лишь бы не испытывать ничего, не ловить эти ниточки эмоций людей, которые давно чужие. Глубокий вдох, шумный выдох. Непроницаемая маска на лице. Хруст покрытых татуировками пальцев. Скрип ступенек под лакированными туфлями, но с любимой массивной подошвой. Секундная заминка, прежде чем рвануть на себя хлипкую дверь и войти туда, где сегодня уже встречался с призраком прошлого. Голоса, слышимые до того, замолкают сразу же. Он проходит внутрь и оскалом зверя улыбается: — Ну, здравствуйте. Братья… — последнее слово как плевок. Яд и презрение сочатся в тоне голоса. Он окидывает взглядом каждого перед ним. Не удивлён. Видел в досье, собранном на них его людьми. Они изменились. Как и он. В груди растекается тупая боль, игнорируемая, ненавистная. Он разберётся с ней позже, когда останется наедине. Выдерет с корнем. — Чонгук… — тихо выдыхает Хосок, неверяще глядя на брата. — Чонгук, — повторяет, точно заведённый, встаёт с пыльного, просевшего от времени дивана, на котором сидел сегодня и сам Гук. Он быстрыми шагами приближается к застывшему, словно камень, мужчине. Разрабатывая этот план, продумывая каждую деталь, Чонгук многого ожидал, кроме того, что, увидев его впервые, брат кинется обнимать, сжимать в тисках искренних объятий. Ещё больше он не ожидал, что его брат будет плакать. Это не похоже на спектакль. Это не входило в планы Чонгука. Он оглядывает всех собравшихся, не отталкивая Хосока, не отвечая на его объятия. Не видит в глазах, неотрывно смотрящих на него, презрения, ненависти, сожаления, что не мёртвый, как все они думали. Он там видит радость, слёзы, и счастливую усталость. Где он просчитался? Десять лет назад его не стало в жизни каждого из них. И ни один из них не вышел с ним на связь, приняв факт того, что он якобы мёртв. А теперь они…пытаются делать вид, что рады? — Ты живой. Живой! — трогает его, не замечая холодной реакции, Хо. — Мои молитвы были услышаны. Ты жив! Ребят, он правда жив! Господи, Джин, я думал ты дерьмовый юморист. — Какого хрена! — отталкивает брата вышедший из ступора Гук. — Почему вы смотрите на меня так, словно рады, хотя меня изгнали как предателя, опозорившего честь так любимой всеми вами Семьи? — Чонгук, — ошарашенно смотрит на него старший брат, — никто из нас ни секунды не верил в этот бред. Мы не считали и не считаем тебя изменником, предателем. Мы всегда… — У меня мало времени, — зло прерывает его Гук. — Это не встреча выпускников детского сада «Ромашка». Либо мы говорим сейчас по делу, либо я ухожу. Боль в глазах Хосока слишком очевидна. Кажется, он даже не пытается её скрыть. Это удивляет Гука не меньше, чем тёплый приём, которого он точно не ожидал. Такая открытость чувств — либо игра, либо… Нет, не может этого быть. — Говори. Мы здесь, чтобы выслушать тебя, — Тэхён как всегда рассудителен. Сейчас Чонгук ему даже благодарен за это. — Красный дракон и его семья объявили войну вашему Отцу, — Гук едва сдерживает себя, чтобы не поморщиться при упоминании о человеке, который вышвырнул его, как дворнягу, отдав на растерзание врагам. — Но у вас есть выбор. Вы можете избежать многочисленных потерь, кровопролития и сохранить свои жизни, как и жизни ваших близких людей, в том числе ваших солдат. Вы должны добровольно сдаться Красному дракону. — Какое отношение ты имеешь ко всему этому? — уточняет молчавший до этого Юнги. У него пепельный цвет волос, потухший взгляд, и уже нет той же сияющей улыбки, что часто озаряла его лицо десять лет назад. Рядом с ним, безусловно, Джин. — Красный дракон — мой отец. Мой кровный, настоящий отец, — спокойно и отчётливо выговаривает каждое слово Чонгук, сжимая челюсть на последнем слове. Он умеет скрывать свои эмоции. Больше не тот открытый, искренний ребёнок. Того отдали на съедение шанхайским шакалам. — Я ничего не понимаю, — хмурится Чимин. Он сидит на подлокотнике дивана, откинувшись назад, расслабленный, точно витает в облаках. — Чонгук, если мы примем решение сдаться, что нас ждёт тогда? — хмурится Тэхён. Он чувствует подвох. — Я становлюсь Отцом вашей семьи. Доном. Вы сохраняете ваши звания, я оставляю за вами права, касающиеся ваших кланов. Вы подчиняетесь мне и семье Красного дракона, — давит тяжёлым взглядом Чон. — Мы должны предать Отца нашей семьи? Что будет с ним? — складывает руки на груди Намджун. Он стал ещё мощнее, шире, массивнее. Насколько известно Чонгуку из досье, именно Джун сейчас стал главой своего клана, несмотря на то что старшим среди них является Сокджин, занимающий нынче место советника Отца. Гуку противно называть человека, растившего его с пелёнок, но отдавшего его на смертную казнь, отцом. Он не понимает, почему никто из присутствующих не называет его имени. — Вы должны принять решение. Что для вас важнее? Кровные узы или Отец вашей семьи, — бьёт наотмашь словами Чонгук. — Я даю вам время до завтрашнего утра. Мои люди в боевой готовности. Считайте, это предупреждение — услуга по старой…дружбе. — Старой дружбе? Чонгук, что ты такое… — вскакивает Чимин, внезапно свирепея. — Не сейчас, Чи, — Тэ останавливает Пака, рвущегося к тому, кого по сей день считал хоть и погибшим, но всё же братом. Намджун обнимает Чимина за плечи, притягивая к себе. Чонгук ухмыляется этому тёплому жесту и отворачивается, игнорируя молнии ярости в глазах Пака. — Ты расскажешь нам, что произошло тогда десять лет назад? — тихим голосом, зная ответ, просит Хосок. Он выглядит поникшим, пустым. Под стать Юнги. Они словно пытаются находиться далеко друг от друга. — Моё время вышло. Я жду ваше решение до восьми утра завтрашнего дня, — Чонгук выносит окончательный вердикт, не чувствуя сожаления. Ему противно видеть эту выдуманную теплоту от тех, кто отказался от него. Он и так многое сделал для них, предупредив о надвигающейся опасности. Хотя кому из них он сделал этим лучше — спорный вопрос. Не давая им время ответить, он выходит, громким хлопком закрывая за собой дверь.***
На протяжении нескольких лет по ночам он просыпался от собственных оглушительных криков. Он рвал глотку, когда отец тащил его за волосы из дома. Он окровавленными губами умолял его объяснить. Цеплялся пальцами за него, терпя очередную порцию побоев и плевки. Не понимал. Страшнее физической боли непонимание, незнание причин. Мозг сходит с ума в попытке найти логическое объяснение происходящему, не может найти и вводит в агонию, в пучину безрассудных метаний. Ощущение, что ты теряешь себя. Думать, что ты спишь и снится кошмар; думать, что ты тронулся умом — всё это страшнее, чем синяки, кровь, ссадины, переломы. Чонгук был уверен, что свихнётся. И эта уверенность крепла, когда незнакомые люди громко смеялись над ним, издеваясь, мучая его тело так, как не заслуживал ни один живой человек. Будучи совсем ещё юным парнем, он выл от боли и унижения, стиснув зубы, чтобы не умолять оставить его в покое, чтобы не просить об избавлении от этих мук убийством. Смерть казалась очень сладким концом. Под закрытыми, опухшими от слёз и синяков веками мелькали образы, которых хотелось коснуться в последние минуты жизни. Вот Хосок учит его плавать. Это произошло после того, как отец скинул маленького Чонгука за борт собственной яхты со словами, что если тот не хочет учиться, то жизнь его научит. Видимо, он тогда возомнил себя Богом. Хосок, ослушавшись отца, вытаскивал брата за шкирку, пока мать снова плакала. Отец орал на них обоих. Гук испуганно пытался отдышаться, чувствуя уверенную хватку брата и его поддержку. На следующий же день Хо всеми силами, но без агрессии, учил младшего брата азам плавания. Когда Чонгук взял золотую медаль на городских соревнованиях по плаванию, Хосок плакал от счастья. Его брат всегда был эмоциональным, как и он сам. Чонгук хочет прокричать Хосоку, как сильно он любит его, как благодарен за поддержку, за защиту от отца, за мудрые советы и терпение. Ведь всему учил его именно Хо. Вот Намджун и Джин препираются, снова несогласные друг с другом не желают уступать. Их нельзя было ставить в спарринг на тренировках, потому что эти двое могли покалечить или убить друг друга от злости. Чонгук хочет крикнуть им, что всё это ерунда, пусть ценят каждую минуту жизни и будут опорой друг другу без злобы. Вот Джун пристально смотрит на Чимина, думая, что никто не видит его тяги, как он зависает на симпатичном парне, как осыпает его комплиментами и в спаррингах всегда поддаётся, хотя Пак жутко злится из-за этого. Гук хочет умолять их перестать играть и признаться в чувствах. Пусть они безответны, но пусть будут открыты. Ведь это так страшно — умереть, не узнав правды. Даже горькой. Вот Юнги, часто хмурый и замкнутый, улыбается ярко Хосоку, смущаясь, когда кто-то обращает на это внимание. Хо смотрит на него с обожанием, часто обнимает, зная, что Мин нетактильный от слова совсем, но всегда, когда рядом появляется Джин, Хо отступает. Чонгук хочет наорать на них обоих, чтобы не сдавались. Чтобы признали свои чувства друг к другу, перестав отрицать. Он умолял бы сейчас Сокджина оставить этих двоих в покое, зная, что у него чувства, на которые не может ответить Юнги. И, чтобы не обидеть никого, Мин выбирает одиночество, которое душит его, Гук это чувствует. Тэхён. Его образ перед глазами так ярко: прямо сейчас протяни руку — и можно будет коснуться. Но это лишь образ, видение, вызванное мозгом, дабы отвлечь от боли, помочь сохранить жизнь. Чонгук сотни раз шепчет сухими губами о любви к этому человеку и умоляет простить его за свои чувства, которые, он знает, не уместны в их Семье. Он так мечтает, чтобы Тэхён был счастлив. Образы меркнут, тело расслабляется моментально, делаясь ватным, бесчувственным. Говорят, когда ты на грани между жизнью и смертью, ты видишь тоннель. Свет. К которому ты идёшь. Но Чонгук видит только Тэхёна. Он берёт его за руку, готовясь счастливо пребывать в забвении с тем, кого успел полюбить. Он даже ощущает огромную благодарность богам, что позволили ему узнать это восхитительное, пусть и невзаимное, больное, неправильное чувство. Он пробуждается тогда от собственного крика впервые. Того самого крика, которым он разрывал лёгкие, умоляя отца остановиться. Перед ним — высокий поджарый мужчина. В его чертах Гук улавливает, хаотично скользя взглядом, знакомые черты. Но когда мужчина начинает говорить, парень убеждён, что это просто невозможно. Он не верит. Не верит, когда мужчина представляется человеком, благодаря которому он появился на свет. Не верит, когда мужчина спокойно, с расстановкой, рассказывает, что забрал полуживого Чонгука из рук своих лютых врагов, которым отдал его отец, не являющийся ему кровным. Не верит, когда ему объясняют, что его родной отец — глава могущественной мафиозной семьи в Китае. Сам Красный дракон — его отец. И он даёт ему выбор: умереть от его руки или стать частью семьи — быть принятым, как сын. Для Гука отныне слово «сын» приобрело искажённое значение. Человек, в доме которого он жил до восемнадцати лет, дал ему понимание, что быть сыном — значит быть рабом, который изо всех сил пытается получить одобрение своего родителя; это значит быть всегда недостойным, но постоянно пытающимся достичь тех высоких планок, что задрал родитель; это значит быть под защитой Семьи, но незащищённым от отца. Человек, являвшийся на самом деле его кровным отцом, дал ему новое знание, что быть сыном — значит быть солдатом своего отца; это значит защищать честь Семьи, беспрекословно выполнять указания отца, достигать иерархии в Семье в соответствии со своими достижениями, а не только в соответствии со своим возрастом; это значит быть безликим среди других сыновей отца, иметь братьев, но не иметь семьи в традиционном её представлении для тех, кому посчастливилось родиться вне клана мафии. Он так долго шёл к тому, чтобы из разодранного шанхайскими шакалами и собственным отцом мальчишки, стать мужчиной, лишённым чувств и эмоций, пустившим по венам сталь, вместо живой крови, чтобы вытравить из себя доброту, открытость, душевность и перестать просыпаться от ночных кошмаров, где его снова тащат за волосы, чтобы заново убить. И он смог. Он восстал из мёртвых. И больше никому не позволит сломать себя. До назначенного времени ровно час. Чон смотрит на циферблат дорогих часов, следя за секундной стрелкой. В руке — бокал с красным сухим вином. Он никогда не любил крепкие напитки. Звонок прерывает его медитацию, выводя из транса. Медленно переводя взгляд на экран телефона, лежащего рядом, Чонгук про себя считает до пяти, прежде чем молча поднять трубку. — Мы согласны на твоё предложение. Когда мы можем обговорить детали? — голос Тэхёна ледяной. Гук прикрывает глаза, вслушиваясь в еле слышное дыхание на том конце провода. — Я сам свяжусь с вами. С этого дня вы переходите под моё подчинение, — без эмоций, не показывая, что ждал этого звонка именно от него. Он сбрасывает, не дожидаясь новых вопросов. В руке осколки треснувшего бокала. Он стряхивает их, не заботясь о том, что разбрызгивает кровь, и идёт обработать порезы, прежде чем дать распоряжения своим людям.