***
Night Lovell — Dark Light (slowed) Гибкое тело жарко извивается, сладким стоном оглушая комнату и, скорее всего, весь этаж особняка. Чимин не любит сдерживать себя и свои желания. — Ну же, давай, хватит медлить, — капризно стонет, требует Пак, изгибаясь ещё сильнее, до хруста костей. Ему так отчаянно надо, необходимо. — Думаешь, ты уже готов? — хриплый шёпот опаляет раскрасневшееся от укусов ушко. — Мы растягиваем его уже полтора часа, конечно, он уже готов, — второй голос пропитан раздражением. Пьяный взгляд, которым Намджун скользит по изгибающемуся под ним телу резко становится холодным и смертельно опасным. Он переводит его на источник ненависти, которая сменяет расслабленность и похоть. — Заткнись, — рычит он. — Оба заткнитесь и продолжайте начатое! — шипит Пак. Тело покрыто испариной, волосы растрёпаны. Щёки опаляет яркий румянец. Он переводит сердитый взгляд на красивое лицо под ним. Сощуривает глаза, прежде чем впиться зубами и губами в роскошную шею. — Чёрт! — дёргается Джин. — Айщ… Боль и удовольствие сплетаются, вынуждая истекающий смазкой член дёрнуться и упереться в живот старающегося над ним Чимина. Пользуясь тем, что Пак увлечённо раскрашивает шею брата в фиолетовый, Джун взглядом даёт понять, как сильно его заебало всё это, точнее конкретно то, что Сокджин в этой комнате. Неотрывно глядя на старшего родственника, он одним толчком заполняет любимого парня, выбивая из того яркий, сочный стон, и довольно скалится, раскачиваясь, набирая темп. Джин выдерживает взгляд, иронично изгибая бровь, безмолвно продолжает диалог вопросом: «И что ты сделаешь?». Он подстраивается так, что соприкасается текущими головками с Чимином, скользит рукой по рёбрам чувственного парня, поглаживая каждый оставленный ранее им же самим засос, щипает за бёдра, дрожащие от напора, которым таранит его глава клана Ким, и опускает руку к их трущимся друг об друга членам. На каждом толчке Намджуна Пак трётся об длинный, вкусный (он знает точно) член его старшего брата. Он высасывает на коже Сокджина свою метку, в наказание за начатую перепалку, которые его раздражают. Но когда рука старшего касается его члена и жёстко обхватывает, соединяя с собственным, он отстраняется, запрокидывает голову от удовольствия и громко оглашает вердикт: — Джи-и-ин… За что тут же получает шлепок по ягодицам и грубый толчок от Джуна, ведь не его имя сейчас так вкусно выкрикивали. Нам трахает грубо, наказывает, оставляет следы своих пальцев на пышных, в противовес узкой талии, бёдрах. Натягивает на свой толстый член с крупной красной головкой, который потом обязательно заставит тщательно обсосать, затыкая наглый рот, и будет наслаждаться тем, как его любовь глубоко и тщательно принимает его, глядя на него, только на него одного. Раскачиваясь между двух братьев, Чимин отчаянно хочет сильнее насадиться на член младшего, чтобы после почувствовать охуительное трение ладони и члена старшего. Его ведёт от возбуждения, завладевающего всецело его телом, делая его расплавленным, текущим, мокрым. Он чувствует, как смазка стекает из его растраханной дырочки, пока Джун остервенело вбивается в него, наказывая за то, что он не принадлежит ему одному. Слышит шлепки голых тел друг о друга, хлюпанье смазки и тяжёлое дыхание двух Кимов. Пока его ствол скользит вдоль всей длины Джина, он закатывает глаза, вспоминая, как глубоко может чувствовать это произведение искусства в себе, как нежно старший брат треплет его по оттопыренной щеке, когда он требовательно сосёт это лакомство, как ласково тот гладит его тело, когда мучает, трахая медленно, но так чётко упирается головкой по комочку нервов. Пак обожает этих двоих. Ему нравится любовь Намджуна и его ревность. Ему нравится, как он вымещает свою злость в сексе, так качественно доставляя удовольствие. Необходимое, требуемое жадно не из прихоти, а из невозможности жить без этого. Для Чимина это — кислород. Не будет насыщения — он сдохнет, загнётся. И оба брата знают это, добровольно становясь для него единой кислородной маской. Тёмные мысли бьются внезапно сквозь тугую пелену похоти. Взгляд Пака становится растерянным, он не стонет больше. Чувствуя неладное, Джин кидает один лишь взгляд на брата. Тот замедляет темп, осторожно шепчет: — Чимин? — Чимин, сладкий, — Сокджин нежно обхватывает красивое, но такое безжизненное сейчас лицо, тянет на себя, — родной, посмотри на меня. Малыш… Вся вражда забывается, когда они видят младшего таким. Намджун осторожно выходит, обхватывает руками застывшего Пака, разворачивает к себе, жмёт к огромному, горячему телу, смотрит в стеклянные глаза. Хмурится, зная, что сейчас ему придётся делать. — Чимин! — голос громкий, грубый, приказом, несмотря на боль и отчаяние внутри. — Чимин, мне придётся наказать тебя. Широкая ладонь жадно сжимает ягодицы, вжимая гибкое тело в себя. Звонкий шлепок разносится эхом по комнате. Пак вздрагивает. Ещё один. Рот парня приоткрывается с удивлением. Новый удар, оставляющий след-пожарище на нежной коже. Тихий стон срывается с бескровных губ. Голова парня падает, он утыкается лицом в мощное плечо, впивается ногтями в спину Джуна. Оживает. — Ещё, — шепчет слабо. Губы Сокджина касаются подрагивающего тела, которое оживает от порки, возвращается обратно к жизни, пряча слёзы, смешивающиеся с солёным потом Намджуна. Джин оставляет дорожку поцелуев от горящих ягодиц вверх к острым лопаткам. Говорят, лопатки — это место, где у ангелов растут крылья. И люди, как падшие ангелы, порой фантомно помнят боль от того, как лишились столь дорогого — своих крыльев. Джин выцеловывает каждую, мечтая вернуть крылья их любимому ангелу, несправедливо страдающему здесь, на Земле. Его ладони оглаживают со всей возможной сладостью дрожащие бёдра, смыкаются на опавшем возбуждении, нежат его, чтобы вернуть. Как только он чувствует первый слабый отклик, заглушенный чужим мощным телом стон, он поднимает взгляд на брата. — Малыш, порадуешь Папочку? — хрипло спрашивает Нам. Он обращается к Паку, но взгляд не отрывает от старшего брата, удовлетворённо кивающего на то, что тот верно понял его без слов. В ответ новый, мягкий, жаждущий стон. Чимин очень любит это. Он благодарен. Но говорить не может. Целует крепкую шею Джуна, лижет языком, словно котёнок, поднимается к губам, рассматривает их, не смея поднять взгляд на главу клана Ким. Сзади его прижимает к своему телу старший из братьев. Пак греется их телами, забирает себе частички их душ, чтобы воскресить свою. Закрывает глаза, откидывает голову на плечо Джина, руками цепляясь за плечи другого брата. Они оба сжимают его крепче в ответ. Целуют нежно его лицо, плечи, не выпускают из рук. И только когда он полностью расслаблен, его возбуждение возвращается, живительной силой растекаясь по телу, он распахивает глаза, сталкиваясь с тёмным взглядом Намджуна, и многообещающе улыбается. — Я очень хочу порадовать тебя, Папочка. Ты позволишь мне? — он накрывает пах мужчины, жёсткие тёмные волоски покалывают его ладонь. — Будь старательным мальчиком. Нам облокачивается о спинку кровати полулёжа на спине. Пак любуется этим мощным телом, рассматривает, жадно облизываясь, пока старший брат продолжает ласкать его тело, прижимаясь сзади. Намджун рассматривает их двоих, давит внутри ревность, напрягает мускулы, зная, как это нравится его любимому человеку. Запуская ладонь в волосы Чимина, Джин поворачивает его к себе и ласково целует. Он скользит языком по губам парня, прежде чем раскрыть их без сопротивления и сплестись языками. Поцелуй неспешный, изнеженный. Они слегка раскачиваются телами — Чимин вжимается в тело сзади, затем толкается в кулак старшего и снова подаётся назад, покачивая бёдрами, чтобы вернуть твёрдость члену, на который у него ещё на сегодня планы. Он ругает себя за то, что они снова упустили время из-за него. Нам чётко ловит этот момент, когда из плавного возвращения к их играм Пак переходит в состояние злости на себя. Парень царапает ногтями руку Сокджина, которой тот держит его поперёк тела. Его движения становятся агрессивнее, отрывистее. Джун неслышно вздыхает, прежде чем рыкнуть: — Папочка злится! Вздрагивая, Чимин разрывает поцелуй, хмуро смотрит на мужчину. Немедленно нависает над крепким телом, седлает мощные бёдра. — Я искуплю свою вину так тщательно, как только смогу. Лёгким поцелуем касаясь искривлённых злобой губ, успевает получить в наказание укус. С улыбкой опускается ниже, жадно всасывая кожу на шее, одновременно с этим покачивая бёдрами, потираясь. Намджун шипит от ощущений, закрывает глаза и впивается пальцами в тонкую талию, чтобы прижать тело Чимина ещё ближе. Он чувствует, как выкручивают, царапают, жмут его соски, как горит кожа под губами, ненасытно исследующими его тело. Возбуждение твердеет, недвусмысленно упираясь между половинок покачивающегося на нём парня. Ощущение удовлетворения мурашками пробегается по телу. Пак любит возбуждать этого мужчину, покорно лежащего сейчас под ним, играющего роль Папочки, но каждый из присутствующих знает, что всё здесь происходит для Чимина. Он отклоняется, с улыбкой глядя на мерно вздымающуюся грудь, потирается ещё раз о стояк Джуна, прикусывает губу и встаёт, чтобы устроиться удобнее. Зажмуренные до этого веки резко распахиваются. Нам переводит взгляд в низ, чтобы отчётливо увидеть, как широко высовывает язык Пак, прежде чем слизать каплю предэякулята, сочащуюся из уретры. Джун наслаждается открывающимся ему видом. Обводя языком красную бархатную головку, Чимин обхватывает её губами, нежно посасывая. Его губы широко растягиваются из-за крупного размера, пока он медленно опускается ниже, намеренно плотнее сжимая губы, чтобы подразнить уздечку. Толкается языком в уретру, лижет широко и размашисто, всасывает вакуумно, с натягом. — Блять, — несдержанно шипит Намджун, зарываясь пятернёй во влажные волосы парня. Надавливая на затылок, он требует — это именно то, что так надо сейчас Паку. Покорно вбирая член в рот, глубже насаживаясь горлом, Чимин стонет от удовольствия, пуская вибрации по всей длине. Мышцы напрягаются, удерживая мужчину на месте. Он сильнее давит ладонью, с возбуждением глядя, как любимый утыкается носом в его лобок. Слюна скапливается во рту, стекая тонкой струйкой, пачкая, облегчая задачу. Чимин сглатывает, вызывая шипение у Джуна, слегка расслабляет губы, чтобы сделать себе передышку и скользит вверх, выпуская изо рта блестящий от слюны и смазки член. Намджун тянет голову Пака чуть ближе, другой рукой обхватывает член, чтобы провести влажной головкой по его губам. Он ведёт из стороны в сторону, глядя, как размазывается смазка, как туманится взгляд Чимина. Шлёпает по его губам, щекам, порыкивая от наблюдаемого кайфа, которым кроет его любимого парня. Прогибаясь в спине, Пак требовательно покачивает ягодицами перед Джином. Его просьбу беспрекословно исполняют. Длинный член, тоньше Намджуна, но от этого не менее любимый Чимином, потирается между полушарий его упругой попы. Сокджин наклоняется, чтобы оставить поцелуй между остро торчащих лопаток, и сжимает пальцы на плече Пака. Взгляды братьев скрещиваются, одновременными вздохами принимая происходящее, откладывая борьбу на потом. Джун заставляет Чимина шире открыть рот, скользя членом внутрь, пока его старший брат медленно заполняет стонущего парня сзади. Зажатый и заполненный братьями Ким, Чимин чувствует себя в безопасности. Похоть снова плотной стеной встаёт на защиту его ментального здоровья, закрывая доступ страхам и прошлому. Он стонет, извивается между ними, насаживаясь на оба члена одновременно, старательно высасывая из Нама ревность, активно принимая в себя Джина и прогибаясь под его ласкающими пальцами. Каждый из них получает сейчас удовольствие — они не думают ни о чём другом. Сокджин тянет ладонь, чтобы помочь Паку кончить, но его запястье больно сжимают. Жадно всасывая в себя тугую плоть, Чимин кидает требовательный взгляд на Джуна, жёстко удерживая руку старшего брата. Он не кончит, пока не кончат они. Это его правило. Оно действует не всегда, но до скрежета зубов раздражает Намджуна. Чтобы отвлечься от злости, Нам прикрывает глаза, толкается жёстче бёдрами, ускоряет свои движения. В такие моменты под его веками одна и та же картинка. Всегда одна и та же. Он кончает, отталкивая от себя голову Пака, заливая семенем каменный пресс и свой собственный кулак. Сбито дышит, открывает глаза, наблюдая, как старший брат прижимает к себе гибкое тело, ласкает губы, только что сосавшие его член, трахает разнеженного парня, доводя их обоих до финиша. Его любимое тело. Его любимый человек. Его. Намджун сжимает зубы, встаёт с кровати рывком и идёт в душ, не желая смотреть предсказуемое продолжение. Вода бьёт по телу, смывая грязь. Жаль, что так нельзя сделать с собственной душой. Он ловит губами капли, поласкает рот, словно вода может достать глубин его души и очистить её. Сплёвывает, растирает по телу мыльную пену, смывает и выходит, остервенело вытирая влагу полотенцем. — Что за концерт? — врывается бесцеремонно Джин. — О чём ты? — не смотрит на брата Нам. — Прекрати валять дурака. Снова твои загоны? — Сокджин быстро обмывает член, не заботясь об остальном. — Не пойти бы тебе … трахать Юнги? Ведь на месте Чимина ты представляешь именно его? — рявкает Намджун. Старший брат ловит разъярённый взгляд в отражении зеркала. Он видит всё, что скрыто. Он знает всё, что чувствует Джун. Как же он устал от этой бессмысленной грызни. — Для меня важнее всего, чтобы Юнги был счастлив, пусть и не со мной. Хочет Чимин, чтобы мы двое его трахали — я буду это делать, и плевать на твою, Намджун, боль, потому что ты такой же, как и я, как и Тэхён. Тебе важнее кайф в глазах любимого человека, чем собственные чувства, даже если они убивают тебя изнутри. Мы все, Ким, такие искалеченные. Родители могут нами гордиться, — холодно чеканит Джин, прежде чем выйти из ванной. Джун тяжело дышит, разглядывая себя сломленного в зеркале. Он даёт себе пять секунд. Затем он вернётся в кровать, где Чимин, любовь всей его жизни, нежится в объятиях его старшего брата. И он знает, что когда кровать прогнётся под весом его мощного, но совсем не железного тела, Пак будет ждать его объятий, его поцелуев. Он хочет их двоих. И он получит, потому что иначе он потеряет его навсегда. Все они.***
— Как ты? — Юнги осторожно прикладывает смоченный перекисью бинт к ссадинам Хосока. — Заживёт как на собаке, — глаза Чона неотрывно рассматривают его лекаря. — Я не про царапины, — цокает Мин, отворачиваясь, чтобы обновить окровавленный бинт. — Как я чувствую себя, зная, что моего отца убил мой младший брат, которого мы считали погибшим и который не хочет признавать больше наше с ним родство? — хмыкает Хо. Юнги поднимает на него взгляд, полный сожаления, понимания, но никак не оскорбляющий силу Капитана. — Ты очень хорошо вёл сегодня своих людей в бою. Ты великий Капитан, Хосок. Если бы не твои навыки, если бы не ты… — Юн запинается, когда губы Чона накрывают его. Он пытается отстраниться, но ему не дают. Ладонь Хосока крепко жмёт главу клана Мин к себе, не даёт сопротивляться, делая поцелуй настойчивее. Он давит языком на губы, пытающиеся сомкнуться, терпит укусы острых маленьких зубов. В какой-то момент Юнги сдаётся. Со стоном поражения он закидывает руки на напряжённые плечи Чона, ощупывая, словно боясь, что сон. Открывает рот шире, принимая всю ненасытность Хосока. Они целуются, как дикие звери, изголодавшиеся, измученные ожиданием. Руки Капитана опускаются на ягодицы Мина, подталкивают, заставляя пересесть к нему на колени, не разрывая поцелуя. Юн слушается, седлает крепкие бёдра, прижимается непозволительно близко к телу, по которому скучал до боли в сердце. Сочные звуки поцелуя разносятся по кабинету. Тихие стоны будоражат и без того возбуждённые тела. Юнги чувствует, что готов окончательно сдаться. Он так скучал, боже… Резкий стук и скрип открывающейся двери действуют отрезвляюще. В мгновение ока Мин спрыгивает, отшатываясь от Хосока, заплетаясь ногами, едва не падая. Он упирается спиной в стену, тяжело дышит, и глазами, полными ужаса, смотрит на взлохмаченного Чона. — Капитан, вы в порядке? — в кабинет входит Дон Ук. — Да, — рыком сплёвывает мужчина, заставляя себя оторвать взгляд от Юнги. — Я помешал? — удивлённо оглядывается солдат, запоздало замечая главу одного из кланов Семьи. — Я прошу прощения, — кланяется низко. — Нет, нет… Я уже… — Юн не успевает договорить «ухожу». — Останься. Мы не закончили, — тон голоса Хосока не даёт возможности возразить. — Дон Ук, ты что-то хотел? — Составил предварительный отчёт о погибших, раненных и сбежавших, — неуверенно откашливается боец. — Но, кажется, забыл некоторые детали. Я зайду позже, извините, Капитан. — Завтра, — отрезает Чон. — Отдохните. Всех отпустить. Дверь за подчинённым закрывается, и Капитан переводит взгляд на Юнги, так и застывшего на месте. — Иди ко мне, — мягко просит он. — Нет, — отрицательно машет головой Мин. — Нет, Хо, мы не можем… — Да почему, блять, мы не можем? — свирепеет Капитан. — Ты знаешь почему, — хмурится Юн. — Чхэён никогда бы не осудила нас за то, что мы вместе! Она не дура, всё прекрасно знает. Кто ещё тебя волнует? Наши братья? Напомню, что Намджун и Джин трахают Чимина. Не им осуждать нас. Наши семьи? Наши подчинённые? Кто, блять, не даёт тебе быть счастливым со мной?! — Хосок кричит. Он непозволительно громко выплёвывает бессмысленные причины, по которым не может быть с тем, кого любит с шестнадцати лет. — Моя жена умная и мудрая женщина. И я не хочу оскорблять её связью с… — С кем, ну же? С отпрыском жестокого тирана, который держал всех нас на цепи столько лет? Или с педиком? Ну же, Юнги? — С человеком, которого я люблю, но который не умеет контролировать свои эмоции, чем может подставить не только нас с ним, но и всю нашу Семью, — тяжело вздыхает Мин, двигаясь к выходу. — Стой! Мы не договорили, — кидается следом Хосок. — Если ты тронешь меня хоть пальцем, — оборачивает Юн, холодом глаз замораживая Капитана, — это будет наша последняя личная встреча, Хо. Я не шучу. Боль забирает дыхание. Вздохи рваные, вымученные. Чон смотрит в глаза, в которых смысл его жизни, его существования, и медленно замерзает от вьюги там. Он знает, что Мин не шутит. — Юнги, пожалуйста… — тихо, так несвойственно ему. Всегда слишком громкий. — Мне очень жаль, что жизнь наказала нас любовью друг к другу, — едва слышно. — Возможно, в следующей нам разрешат быть вместе, не причиняя боль другим. Холодные губы касаются дрожащих напротив в лёгком прощальном поцелуе. Боже, как он скучает по этим губам. Каждый день, каждую минуту. Чёртовы принципы, чёртовы обязательства. Мин Юнги ненавидит свою жизнь. Он осторожно закрывает массивную дверь кабинета Хосока. Прямо сейчас он отправится к жене. Прямо сейчас Хосок начнёт громить свой кабинет. Снова. Его подчинённые уже привыкли. Жаль, что не привык он сам.