Отречённый от клана

Music: Nia - roseboi

Внутри тайфун. Он сметает всё на своём пути: недавнюю страсть, желание, то тепло, что пробивалось сквозь лёд внутри. — Я поясню тебе, на что ты соглашаешься, Тэхён, — холод голоса пробирает до мурашек, — чтобы ты не питал иллюзий. Соглашаясь принадлежать мне, ты подписываешь договор. Ты будешь исполнять любой мой приказ. Каждое моё желание — приказ для тебя. Каждая моя воля — приказ для тебя. Я не буду спрашивать, нравится тебе или нет. В ответ давящая тишина. Ким приподнимает голову, глядя в сторону, словно думает, взвешивает. Он переводит взгляд на Чонгука, без страха встречая скрытую ярость, наказание за что-то. — Если ты отказываешься сейчас, больше не смей… — Я согласен, — спокойно, негромко, без той страсти, которой поддался несколько минут назад, но не колеблясь. Зло сверля взглядом собеседника, Чон пытается поймать, что за игру тот ведёт. С каких пор Ким Тэхён согласен на роль игрушки? — Ты должен будешь переехать ко мне. Будешь жить в этом доме в гостевой комнате. Без моего разрешения никуда не сможешь выйти, будешь отчитываться о каждом своём шаге, — давит Гук, ожидая отказа. Губы упрямо сжимаются, кривятся слегка. В глазах цвета мёда разжигается знакомый, но давно невидимый огонёк сопротивления. Чонгук ликует внутри, едва сдерживает победную улыбку, как вдруг с ужасом замечает — огонёк тухнет, подавляется. — Все твои условия я принимаю… Господин. Сквозь покорность в тоне голоса нотки тихого разочарования. Они неуловимы, но режут слух Чону. Он хочет встряхнуть мужчину перед ним, заорать, разбивая вдребезги эту маску, чтобы вернулся настоящий Тэхён, который никогда бы не согласился на подобное. Неотрывным злым взглядом он терзает своего гостя, пока наконец не соглашается принять всё происходящее. — Я отвезу тебя домой. Соберёшь необходимые тебе вещи: с завтрашнего дня ты живёшь здесь, — тихим рыком, разворачиваясь, чтобы не видеть больше этого лживого смирения. Он стремительно движется в сторону собственной спальни, чтобы взять чистую рубашку, когда его останавливает тихое: — У тебя кровь. Надо поменять повязку. Я же говорил, что плох… — Да плевать мне на кровь, Тэхён, — оборачивается резко Чон. — Мне не плевать, — так же спокойно отвечает Тэ, прежде чем подойти к комоду, откуда, как он видел ранее, Чонгук доставал всё необходимое для обработки раны. — Прекрати этот цирк, — повышая тон голоса, теряя контроль, отчего злится лишь сильнее. — Это не займёт много времени, — игнорируя агрессию, направленную целиком на него. — Тэ… — Чонгук-а, пожалуйста! — с отчаянием, не выдерживая. Он оборачивается, сталкиваясь взглядом с чёрным омутом, показывая настоящие эмоции — горечь. Он не сломлен, но близок к этому. Тэхён для себя уже всё решил, он не сдастся. И пусть в глазах Гука это поражение, пусть видит слабость, которая появилась у его хёна, пусть не понимает пока что причин. Ким не питает иллюзий ни о себе, ни о прошлом, ни о том, что Гук остался тем же молодым, юным парнем. Он знает, что они оба изменились. Но его чувства не исчезли с годами, даже когда он считал, что Чонгука нет в живых. Он чувствует, что эта правда сейчас ничего не изменит, лишь вызовет подозрения, новые поводы недоверия, которыми и так переполнен Чон. Взгляд, спрятанные чувства, которые Чонгук умудряется ощутить без слов, и внутренний сумбур, мешающий быть последовательным в своих решениях, останавливают рвущуюся наружу жестокость, вынуждая промолчать, сжав зубы и кулаки, отвернуться и сесть боком, чтобы была возможность обработать кровоточащую рану. Сцепляя руки в замок, Гук опирается локтями на колени, рассматривает выпирающие от частых тренировок дорожки вен на своих предплечьях, молчит. Мышцы спины напрягаются сами собой от ощущения осторожного прикосновения. Тэхёновы пальцы пробегаются по голой коже, поглаживая, словно он крадёт эту секунду неуместной ласки. Бережно снимая повязку, он промывает рану, кусая губы, чтобы сдержать комментарии. Они оба прекрасно знают: рана открылась из-за того, что Чонгук взял его на руки. Но если он скажет это вслух, они столкнутся со свежим воспоминанием, которое игнорируют. Остановив кровь, Ким накладывает чистую повязку, фиксируя её. Последнее прикосновение затягивается без необходимости. Он несдержанно наклоняется, оставляя мягкий поцелуй чуть выше раны. Гук вздрагивает. — Поехали. Я отвезу тебя домой, — встаёт, не оборачиваясь. — Я хочу остаться, — не двигается с места Тэ. Он знает, что его ждёт дальше. Но он знает также, если уедет прямо сейчас, потом будет хуже. Чонгук по какой-то причине снова отталкивает его. Упустит момент — неизвестно, когда появится возможность притронуться к его душе снова. Всё тело потомка Красного дракона каменеет. Он жмёт кулаки до хруста, пытаясь сдержать себя. Ярость взрывается внутри. — Я. Сказал. Ты. Едешь. Домой, — чеканя каждое слово. — Твоей собственностью я стану завтра, когда подпишу договор. Сегодня я прошу тебя, позволь мне остаться с тобой, — Ким медленно приближается к застывшему статуей молодому мужчине, точно тот опасный зверь, который кинется, едва почувствует человека близко. Он ощущает неуловимые вибрации сдерживаемой злости. Его руки дрожат, когда он кладёт их на скованные напряжением плечи раненого воина. — Тэхён, — глухим предупреждающим рыком. Прикрывая глаза, Тэ чувствует, как глаза жгут наступающие слёзы. Внутри полная осознанность: о последствиях, о том, что его ждёт, если он не остановится. Его губы невесомо касаются голой кожи вдоль кромки волос, жмутся, оставляя ожог, пальцы сильнее впиваются в плечи с немым: «Не уйду, прогоняй». Огонь внутри тела ощущается сквозь почти не оставшуюся между ними преграду. Губы скользят по каменным мышцам, безостановочно покрывая неспешными поцелуями. В каждом кроется признание, которое Чонгук пока не в силах расшифровать, но Тэхён и не надеется на это. Может, когда-то… Дракон внутри ревёт дико, взметает ввысь, заполняя всю грудную клетку, всё тело, проявляясь красным отблеском в тёмных глазах. Он срывает все сдерживающие его цепи, давит человечность, затыкая ей рот когтистой лапой, и опаляет сознание сметающей всё на своём пути яростью и первобытным желанием, тесно сплетёнными между собой. Резкое движение не пугает, Ким покорно опускает руки, замирает безвольно перед развернувшимся к нему мужчиной. Видит в глазах пробуждённого зверя и слабо улыбается, пряча дрожь. Татуированные пальцы больно впиваются, оставляют следы на медовой коже, когда Чонгук хватает его, вжимая в своё тело, с остервенением впиваясь в его губы, кусает до крови, втягивая в рот тонкую струю с металлическим привкусом вместе с глухим стоном боли. Он мнёт талию в своих руках, рёбра, словно пробует переломать. Это даже отдалённо не нежность. Это требовательная жадность и наказание, которые безропотно принимает Ким, глотая слёзы и шире открывая рот, не отказываясь от глубокого, грубого поцелуя, дрожащими пальцами цепляется за мощное тело зверя. Ткань дорогой рубашки рвётся под натиском: Чон так сильно дёргает её вниз, оголяя тело своей добычи, что оставляет следы на золотистой коже. Мускулы его рук напрягаются в соревновании с тряпками, закрывающими тело Тэхёна от него. Его не волнует сохранность одежды, не волнует, что сдирая всё это требовательно, вместо неспешного раздевания, он причиняет боль. В голове красным мигает необходимость чувствовать голую кожу Кима, чтобы раскрасить его метками принадлежности, наказания и доказать, что он принял неверное решение. Грубо вдавливая ладонью обнажённое тело к стене, Гук тяжело дышит, глядя в медовые глаза. Он хочет видеть там разочарование, страх, мольбу отпустить. Но на него в ответ смотрят открыто: бери. Делая несколько шагов назад, Чон скользит взглядом по телу, которое снилось, будоражило воображение, доступ к которому всегда был для него закрыт. Он впервые видит Тэхёна полностью обнажённым. Срывая с себя оставшуюся одежду, в противовес собственным резким движениям он рассматривает свою единственную неправильную любовь медленно, завороженно. Сквозь ярость едва пробивается очарованность. Ему всегда нравилось, как выглядит его хён. Гибкое стройное тело. Узкая талия и широкие плечи. Острые тазобедренные косточки, которые хочется целовать, но сейчас он может позволить себе лишь мимолётную нежность во взгляде, прежде чем снова отдать себя всего зверю. Мягкие бёдра, поджарый живот, красиво очерченные косые мышцы, темная дорожка волос. Слюна выделяется обильнее, стоит глазам опуститься к паху, медленно проскользить ниже. Он хотел бы пройтись языком по каждой венке, изласкать сочащуюся головку, чтобы Ким кончил только от этих мучительных, неторопливых ласк. Хотел бы окутать влажностью своего рта всё его возбуждение целиком, увидеть в его глазах едва сдерживаемую похоть, волну удовольствия, что заставит его сжимать Чонгуковы волосы у корней. Но этого не произойдёт… Веки плотно сжимаются, он машет головой из стороны в сторону, словно прогоняя мираж, рычит утробно, нечеловечески, прежде чем вернуть во взгляд красную поволоку и накинуться на мужчину перед ним, смыкая свои зубы вокруг призывно торчащей горошинки соска. Тэхён кусает губу, чтобы не вскрикнуть от боли, закрывает глаза, откидывая голову назад. Он под веками сохраняет воспоминание о той нежности, которая пробивалась в холодном обсидиане, пока Чонгук рассматривал его, как драгоценность, сокровище, которое так долго стремился найти. Фиолетово-кровавый след расцветает возле шоколадного ореола, следы укусов рассыпаются по лебединой шее, и зубы впиваются в изодранную губу. Широкие горячие ладони тесно жмут пышные бёдра. Крепкое тело прижимает так плотно к стене, что выбивает кислород из лёгких. Тэхён сцепляет руки в замок на мощной шее, удерживая себя и подтверждая, что не собирается отступать, не попросит остановиться. Его подбрасывает вверх, ладони Чона крепко держат, продолжая сминать ягодицы. Ким скрещивает ноги вокруг талии Гука, прижимаясь ближе. Кожа к коже. Впервые так откровенно. Тэхён упирается взглядом в чёрный омут, неотрывно следящий за ним, лижет окровавленные губы и напрягает бёдра, чтобы ощутить трение между их телами. Для них обоих это впервые. Новые, неизведанные ранее ощущения мурашками растекаются по телу. Красное пламя в глазах Чонгука разгорается ярче, когда Тэ повторяет плавное движение. Они оба замирают, не могут оторвать взгляд друг от друга и не могут перестать пытаться стать ещё ближе. Гук так тесно жмёт к себе гибкое тело хёна, что от напряжения тянет мышцы. Тэхён в его руках мелко подрагивает. Его губы приоткрыты, словно ему мало воздуха, и он дышит медленно, часто, ощущая стремительно нарастающее возбуждение. Подбрасывая коротким резким движением свою добычу чуть выше, Чон даёт почувствовать, как возбуждённая текущая головка упирается между разведённых его руками ягодиц. Его плечи царапают, впиваясь ногтями. Гук заставляет двигаться ещё. Ким послушно выполняет движение снова, ощущая, как собственное возбуждение трётся о тугой пресс, проезжаясь по кубикам выше, пачкая смазкой кожу. Ещё раз. Высокий стон, слишком долго сдерживаемый, запускает ток в телах, плотнее жмущихся друг к другу. Утробный рык в ответ и жадный собственнический укус на ключице поверх предыдущих. Тэхён чувствует, как уплывает сознание от накрывающего всё тело возбуждения. Чувствует, как рык Чона вибрирует в его груди и отдаётся дрожью по всей его плоти. Теряясь в ощущениях, он лишь спустя несколько секунд понимает, что Гук несёт его куда-то вглубь дома, продолжая оставлять короткие укусы, везде, где может дотянуться, сжимает его крепко, имитирует толчки, которые совсем скоро в действительности заполнят его. Лёгкий укол страха быстро теряется в ощущениях, которыми окутывает его сама мысль принадлежности Чонгуку. Не сдерживая больше зверя внутри себя, Чон грубо вдавливает тело Тэ в собственную кровать, наваливается сверху, дотягивается до истерзанных губ, чтобы освежить собственные укусы, вжимается губами в нижнюю, высасывая капли крови, и накрывает глубоким поцелуем, пока его руки хаотично исследуют тело под ним. Он хочет ощутить подушечками пальцев каждый миллиметр медовой кожи, хочет оставить свои следы, которые не скоро сойдут и навсегда останутся в памяти. Головка упирается в сжатое колечко мышц. Совершая несколько поступательных движений, чувствуя, как выгибается под ним желанное тело, Чонгук сквозь туман похоти напоминает себе истинную цель происходящего. Хрипло выдыхает воздух, отстраняется, удерживая вес тела на одной руке. Опускает руку, сжимая своё возбуждение, надавливая головкой, чтобы войти, заполнить собой. — Чонгук-а, — пытается остановить его Ким. — Я чист, — злым рыком. — Я не о том… — пытается объяснить Тэ, голос дрожит. — Гук-и… — Ах, ты о себе? — вспышкой слепой ярости. У Чонгука в голове только одна мысль: сколько мужчин трахали человека, в которого он был влюблён всю свою жизнь и любовь к которому он убивает в себе вот уже десять лет? Губа дёргается в злом оскале, он подрывается с кровати, грубо дёргая ящик прикроватной тумбы, зубами рвёт шелестящую упаковку и, не глядя на распластанного, уязвлённого Тэхёна, раскатывает презерватив по своему члену. Шумными выдохами вылетает из груди жар, заполняющий всё тело, душащий. Он гонит прочь образы того, как Ким отдаёт своё тело другим. — Чонгук, пожалуйста… — Закрой рот, — нечеловеческим рычанием. И Тэхён сдаётся. Он резко понимает: что что бы он сейчас ни сказал, Гук его не услышит. Внутри зреет решимость принять всю боль. Возвращаясь к начатому, Чон больше не смотрит в медовые глаза. Он грубо разводит длинные красивые ноги в стороны, оставляет синяки, сжимая внутреннюю сторону мягких бёдер, прежде чем упереться взглядом на свершаемое им. Первый резкий толчок и глухой стон боли. Пальцами чувствует, как вздрагивает наказываемое им тело. Неразработанные стеночки туго обхватывают головку. Внутри нарастающее удовольствие от ощущений борется с желанием поднять взгляд, увидеть всё, что сейчас нараспашку, открытым текстом, в медовом янтаре чужих глаз. Злясь на себя, он грубее толкается дальше, глядя лишь на то, как собственный член погружается в желанную столько лет плоть. Тэхён сжимает простыни, чтобы удержать себя на месте. Из глаз брызжут слёзы. Он пытается сдержать рвущийся изнутри крик, но полустон-полувой всё равно растекается болью по комнате. Чонгук опускается на его тело, зарывается лицом в его шею, прихватывая кожу зубами, а Тэ разводит дрожащие ноги шире, обхватывает ладонями могучую спину и закрывает глаза. Новый толчок отзывается простреливающей болью во всём теле, жжение невыносимо терпеть, но Ким лишь ближе жмётся к крепкому телу. Раскачиваясь плавной амплитудой, наращивая темп, Чонгук сходит с ума, ощущая, как плотно сжимает его Тэхён. Концентрируясь только на этих ощущениях, держа в голове мысль о том, что под его пальцами кожа Тэ, вдавливая пальцы сильнее в мягкие бёдра, он рычит утробно, толкаясь в тело под ним чаще, резче. Мышцы его тела красиво перекатываются под кожей и, возможно, Ким мог бы насладиться этим, проведи он руками по этой широкой спине, массивным бёдрам, таранящим его, нырни пальцами в ямочки на ягодицах, что сжимаются сейчас, делая толчок резким, но таким точным. Сквозь боль по телу раскатывается удовольствие от меткого попадания по простате. Тэ широко распахивает веки, освобождая скопившиеся слёзы, теперь непрерывными ручьями полосующими его лицо. Чонгук повторяет движение, упираясь головкой в тугой комок нервов, и чувствует рваный вздох. Он борется с собой, чтобы не смотреть, не хотеть собрать губами каждый стон. Двигается резче, отключаясь, думая лишь о своём удовольствии. Пальцы Кима отчаянно впиваются в его плечи. Тихие звуки, срывающиеся с его губ, совсем не похожи на стоны удовольствия. Гук всё ждёт, что вот сейчас его оттолкнут, наорут, дадут пощёчину. Но ничего это не происходит. Его рычание растекается вибрацией по комнате от злости, не от похоти. Он злится на себя, на Тэхёна, остервенело трахая, заставляя себя думать только о том, как плотно сжимается вокруг его члена Ким. Его губы смыкаются вокруг мочки уха, а кончик носа касается виска, куда стекает солёная мокрая капля. Чон замирает. Отстраняется. Его тяжёлое сбитое от темпа дыхание греет холодное лицо хёна. Влажные от слёз глаза встречаются с чёрным обсидианом, и губы размазывает улыбка. — Чонгук, пожалуйста, — голос Тэхёна хрипит. Он впивается пальцами в каменные мышцы, тянет на себя, умоляя. — Пожалуйста… Гук смотрит на то, во что превратил любимого человека. Разглядывает сквозь красную пелену слёзы, дрожащие губы. Чувствует, как упрямо тянет его к себе Ким. Не двигается. Тэхён просит его продолжать. А он ждал, что тот будет молить остановиться. — Чонгук-а, Гук-и, пожалуйста, — шепчут искусанные в кровь губы. Тэ знает, чувствует, что, если сейчас Чонгук остановится, в нём проснётся ненависть. К себе. Превозмогая боль, он двигает бёдрами, насаживаясь сам. От жжения щиплет и без того слезящиеся глаза. Он игнорирует всё, продолжая медленно скользить на крепком члене. Его руки скользят по спине Чона, снова пробуя притянуть к себе, но лишь наталкиваются на липкое, горячее. Ким останавливается, подносит руку к лицу, даже сквозь пелену слёз видя кровь на собственных пальцах. Рана снова кровоточит. Поддаваясь импульсу, заглушая рассудок, он касается испачканными пальцами собственных губ. Мажет Чонгуковой кровью, прежде чем погрузить в рот, посасывая. Чонгук тяжело сглатывает. Бёдра сами скользят вверх-вниз, продолжая. Киму плевать на собственное опавшее возбуждение, он хочет лишь того, чтобы Гук завершил начатое. Дракон внутри дышит загнанно, мечется, рвётся накрыть собой глупого человека, что не понимает: зря он всё это затеял. Он хочет рвать это тело, навсегда оставляя на нём собственные следы, чтобы любой другой после него знал — это тело принадлежит ему. Он хочет сжечь своим пламенем, разрастающимся в груди, воспоминания обо всех, кто был до него, кто смел касаться этой кожи. Жёсткой хваткой он выдёргивает руку Тэхёна, зажимает запястье, придавливая к кровати сверху над головой. Мышцы перекатываются под мокрой кожей, когда он снова начинает двигаться, наращивая темп, врываясь в податливое теперь тело жёстче, грубее. Он впивается взглядом в плачущие глаза, выжигая там собственный образ. Шлепки голых тел заполняют комнату, смешиваясь с тяжёлым дыханием. Чонгук прилагает массу усилий, чтобы сдержать стоны удовольствия, рвущиеся из его тела, но когда губы Тэхёна, измазанные его же кровью, открываются, и с них срывается мягкое, окутанное любовью: — Чонгук-а… Он поражённо стонет, заливая своим семенем презерватив, и накрывает лживые губы поцелуем-укусом, смывая слюной следы крови. Ему удаётся остановиться не сразу. Он прикладывает усилия, чтобы перестать толкаться во всё ещё желанное тело. Чон замирает, отрываясь от кровоточащих из-за его укусов губ, и выходит, делая Тэхёна пустым. Взгляд скользит по телу, испещрённому грубыми метками, синяками, упираясь невольно в растраханную дырочку. Вид крови там сжимает ледяную глыбу его сердца, даёт там трещину, вынуждая быстрее отвернуться и скрыться в ванной. Трус.