Отречённый от клана

Он впервые за несколько лет выспался — мысль, которая посещает его на удивление ясную с утра голову. Чонгук не помнит, когда в последний раз спал так крепко, спокойно и… сыто? Он усмехается своим же размышлениям, оглядывает пустую комнату, и, прогоняя желание немедленно узнать, где Тэхён, идёт умываться. Воспоминания о прошедших выходных отдаются сладкой истомой во всём теле. Чон улыбается, потягиваясь. Замечая свою слишком довольную морду в отражении зеркала, застывает, меняясь в лице. В голове начинают копошиться, словно только проснулись, подозрения, сомнения, сотни и тысячи вопросов. Он хрустит шейными позвонками и выходит из комнаты, неспешно двигаясь по дому в поисках своего гостя. Чонгук бесшумно входит в просторный зал. Между арками, на длинном аристократично красивом диване сидит Тэхён. Его обнажённая спина сгорблена, он ерошит собственные и без того взлохмаченные волосы, пока говорит по телефону. Гук напряжённо прислушивается. — Да, милая, я тоже скучаю… В голосе мужчины слышны искренность и боль. В груди неприятно колет от этого тона, этих слов, Чон уже готов развернуться и уйти, как до его ушей долетают новые обрывки фраз. — Моя Принцесса, что ты такое говоришь? — возмущённым восклицанием. — Папа никогда не бросит тебя и никогда не перестанет тебя любить! Ты моё сокровище, моя драгоценность! Я люблю тебя больше жизни, Ки Ёнг. «Дочь. Он говорит с дочерью», — запоздало понимает Чонгук и выдыхает с облегчением. Только сейчас осознаёт, как сжало внутри всё тисками чёртовой ревности, ощущением предательства. Он когда-то сможет избавиться от этого? Или так и будет жить калекой, который во всём пытается найти признаки, подтверждения, что весь мир плетёт заговор против него? — Малышка, как только смогу, я заберу тебя, обещаю. И мы обязательно поедем вместе в путешествие. И… — Тэ прерывается, вслушиваясь в то, что говорит ему ребёнок. Чону почему-то кажется, что тот улыбается, и, когда Ким говорит снова, его догадки подтверждаются. — Прямо в самую Африку? — смеётся Тэхён. — Хорошо, Принцесса. Мы обязательно отправимся на поиски жирафов, но милая, панды не живут в Африке… и нет, мы не будем заводить живую панду, Киёнг. Но я обещаю тебе, что куплю самую огромную игрушку в мире. Ким снова смеётся. От этого звука тепло разливается по телу Гука. В груди так печёт, что он кладёт ладонь и начинает растирать, пытаясь избавиться от этого непривычного ощущения. — Милая, тебе не кажется, что панда, зайчик и тигр — это слишком много представителей животных у нас дома? Нам придётся покупать новый дом и… — мужчина снова хохочет, слушая ответ дочери. — Хорошо, хорошо, Принцесса. Не в силах противостоять желанию, захватывающему его сознание, Гук подходит ближе, чтобы увидеть эту сияющую искреннюю улыбку на губах главы одного из сильнейших мафиозных кланов страны. Он бесшумно делает несколько шагов вперёд, оказываясь прямо возле Кима, успевает рассмотреть счастливое лицо привлекательного мужчины, как тот замечает его боковым зрением и вздрагивает. Уголки губ стремительно ползут вниз, в глазах вместо счастливой искры, на мгновение, настороженность. Но, увидев Чонгука, Тэ снова расслабляется. Взгляд медовых глаз пристально рассматривает взаимно удивлённого мужчину, и, найдя там какие-то ответы, плавно скользит вниз. — Принцесса, папе пора. Я перезвоню тебе позже, — тяжело сглатывает Ким. Гук ухмыляется, потягивается, словно в этом есть необходимость, неотрывно глядя на реакцию Кима, с удовлетворением подмечая расширившиеся зрачки, впившиеся в напрягающиеся под голой кожей мускулы, и юркий язычок, лижущий губы, когда взгляд Тэхёна упирается в кромку спортивных штанов, висящих низко на бёдрах. Краснеющий Ким Тэ — новый фетиш Чонгука. Он даже не может сдержать самодовольную улыбку. — И я люблю тебя, — отвечает в трубку Тэхён, но взглядом упирается прямиком в чёрный обсидиан, совсем не веющий сейчас холодом. — До скорого. — Доброе утро, — низким, слегка хриплым голосом нарушает повисшую тишину Чонгук. От последних слов, что так уверенно произнёс Тэ, пусть и дочери, а не ему лично, покалывает в груди. — Доброе утро, — снова облизывается Ким. — Ты голоден? — двойной подтекст вопроса ощущается в усмешке и горящем взгляде. — Немного, — улыбается в ответ Тэхён, откидываясь на спинку дивана. Да, ему тоже есть, чем соблазнять. Длинные пальцы поглаживают бёдра, подбираясь выше, задирают футболку и поглаживают живот, в доказательство голода, но Чонгук ощущает скапливающуюся стремительно слюну от вида голой кожи, поджарого живота. — Позавтракаем вместе? — Чон склоняется ниже, опирается руками по бокам от лица мужчины. Его губы в миллиметре от лица Кима. — Как ты любишь завтракать? — тихо спрашивает Тэхён, едва заметно подаваясь вперёд. Вчера им было не до еды, они смогли оторваться друг от друга лишь к обеду. И это их первый совместный завтрак впервые за много лет. — Обычно быстро, потому что нет времени, — Гук протискивает колено между ног мужчины, расталкивая, подбираясь всё ближе. — Но сегодня мой второй полноценный выходной за много лет. Вчера был первый. Так что, можем растянуть… удовольствие. Тэхёну не позорно проигрывать, если победитель — Чонгук. Он сдаётся первым, требовательно вжимаясь в тщательно исследованные за эти дни губы, чтобы получить свой утренний поцелуй. Руками зарывается в тёмные волосы, ероша их, наслаждаясь возможностью творить, что вздумается, царапать слегка ногтями кожу головы. Эта лёгкость непривычна для Чона. Расслабленность, игривый флирт, без грубой силы, ощущение безопасности. Сквозь поцелуй размышления обо всём этом настойчиво требуют разобраться. Гук хмурится. Отстраняется, нехотя завершая поцелуй, скользит взглядом по отлюбленному за эти дни телу, давит вздох. — Нам действительно стоит поесть. И ты, помнится, хотел со мной поговорить? Неверие отражается на лице. Чонгук готов к разговору? Он готов слушать? — Идём, — протягивает ладонь Чон, безмолвно давая понять, что да, это будет сложно, но они попробуют. Завтрак проходит в задумчивой тишине. Тэхён даже не чувствует вкус еды, лишь нетерпеливо поглядывает в сторону хозяина дома, боясь, что тот передумает. Но Гук даже не подаёт виду, что нервничает. Жуёт размеренно, неспешно, едва замечая присутствие кого-то ещё в огромной столовой. — Твоя дочь скучает по тебе? — вопрос звучит так же внезапно, как и само предложение о разговоре, озвученное почти часом ранее. — Да. Очень, — осторожно отвечает Тэхён. Он до сих пор не знает, как Чон относится к его семье, его ребёнку. — А ты? — тяжёлый взгляд, открытый, ничего не скрывающий. Чонгук делает глоток кофе, отставляет кружку в ожидании ответа. — Знаешь, — Тэ решает начать с себя, — я никогда бы не подумал, что хочу детей. Что хочу стать отцом. Не думаю, что я хороший папа, но Киёнг — дар. Это драгоценность, которую я, бесспорно, не заслужил. Она освещала мою жизнь, которая виделась мне непроглядной тьмой. Я не видел смысла жить. Она мне этот смысл вернула. И не видеть её месяц — мука для меня. Откровение задевает что-то внутри. Какие-то невидимые струны, что мелодией боли и тоски царапают сердце. Чон молчит, стараясь не сорваться с места, уходя, закрываясь снова. — В ту ночь, когда тебя… забрали… — слова даются тяжело, хотя прошло столько лет, — я был сломлен, Чонгук, — Тэхён сталкивается взглядом с холодным обсидианом, замечая, как там мгновенно выстраиваются стены, как внутри молодого мужчины происходит борьба с самим собой. Хочет ли он это слушать? — Мы ринулись на твои поиски, — продолжает, рискуя, Ким. — Мы не спали, прочёсывали каждый квадратный метр города, всех близлежащих пригородов, даже несмотря на запрет искать тебя. Та ночь обернулась болью для всей нашей семьи, окрасилась красным маревом. Но когда нам сказали, что ты умер, когда подсунули ложные доказательства, я… — Тэхён отворачивается, прежде чем признаться, — я был абсолютно сломлен. Слабак. Мне стоило продолжать поиски. Но я впал в апатию. Полгода я оплакивал тебя. Я пил по-чёрному, выл как собака и постоянно думал о тебе. Я крушил дом, я отталкивал семью, я обвинял всех… В ушах нарастает гул от признания. Чонгук замирает, вслушиваясь в каждое слово. Он не понимает. — Я слабак, Чонгук, — Тэ рассматривает шторм в глубине зрачков того, для кого ворошит прошлое. Его утягивает в самую гущу, и он больше не сопротивляется. — Ты был настолько сильным и смелым, что смог признать свои чувства тогда, много лет назад. Признать и озвучить. Ты не убегал от них, не отрицал их, как я. Когда я думал, что ты мёртв, я корил себя за слабость. За то, что оттолкнул тебя… — Ты всё правильно сделал, — внезапно озвучивает Гук то, к чему пришёл уже давно. — Иначе нельзя было. — Можно было. Но было слишком страшно. Это страшно любить кого-то так сильно, знать, что никогда не сможешь быть с этим человеком, никогда не сможешь открыто взять его за руку, поцеловать при всех, не сможешь предотвратить его и собственную свадьбу с другими людьми. Потому что долг, обязанности, Семья. Никогда. Это «никогда» пугало меня до чёртиков, но сообщение о твоей смерти стало настоящим «никогда». — Ты… любил меня? — тёмные густые брови сведены к переносице. Шум в ушах нарастает. — Да, Гук-и, — Тэхён за этот диалог цепляется, как за спасательный круг. Он игнорирует собственную боль, торопливо рассказывая всё о прошлом, что давно хотел. — Я чувствовал к тебе гораздо больше, чем братскую любовь, но скрывать свои чувства у меня тогда получалось лучше, чем у тебя. Ты жутко разозлил меня своим признанием. Мне казалось, ты всё испортил, ведь вынудил меня вслух отказаться от твоей любви. Как думаешь, почему я так часто старался остаться наедине с тобой? Чтобы никто не видел, как я смотрю на тебя, чтобы никто даже подумать не смог, что я наслаждаюсь тем, как ты сам исследуешь меня своим пытливым взглядом. Чонгук ощущает тяжесть правды, которую спешит открыть ему Ким. Он молчит, впитывая каждое слово, разгребая хаос чувств и эмоций, ощущений, что накатывают гигантскими волнами от каждого слова. Картинка никак не складывается. И Гук знает, почему, но спросить сложно. Слова комом застревают в горле. — Как ты думаешь, почему я тебя поддержал, когда ты вернулся, когда предложил переворот? — продолжает Тэхён. — Я всегда выбирал семью, Гук. И тогда, когда хотел бы наплевать на всё и брать тебя на заднем сидении своего кабриолета вместо того, чтобы объяснять тебе про братскую любовь. И тогда, когда хотел выстрелить в голову твоего отца вместо того, чтобы жениться, налаживая выгодные для Семьи связи. И теперь. Ты — наша семья. Всегда был. — Расскажи мне всё, — голос хрипит, слова царапают изнутри, режут, вскрывают раны, что снова сочатся и топят в дикой боли. Неужели он ошибался столько лет? — После того, как твой отец неожиданно для всех кланов выставил тебя предателем и раскрыл правду твоего рождения, спокойная жизнь в семье закончилась. Мы пытались найти тебя сами. Что могли молодые сопляки своими силами? Мы не были готовы к такому. Вместо холодного рассудка нами двигали эмоции, страх. Нас схватили, когда мы пытались проникнуть на борт баржи, на которой, по нашим догадкам, находился ты. Силы были не равны. Наши жизни спасли солдаты кланов под руководством отца Чимина, как главы бойцового отряда. Он умер от рук шанхайской мафиозной группировки, спасая нас. А за то, что пытался помочь, найти, спасти, ослушавшись приказа Дона, тот сам лично убил мать Пака на глазах сына. На этих словах Чонгук вспоминает, как держал на мушке Чимина. Невольно вздрогнув от таких схожих картин, он сжимает руки в кулаки. Как бы ему хотелось быть непохожим на ублюдка, воспитывавшего его до восемнадцати лет, сделав в итоге разменной монетой, но он понимал, что невольно взял от него черты. — Твоя мама… — осторожно пытается рассказать следующую часть тяжёлой истории Ким. — Да, я знаю. Застрелилась, — кивает Чон. Голос глухой, взгляд потерянный. — Не выдержала того, что устроил ей этот изверг, — с сожалением добавляет Тэхён, оправдывая поступок совсем не плохой женщины, но слишком слабой для реальности, в которую попала. — Чтобы спасти клан Паков, который по приказу Дона должны были расформировать за предательство, я и Сокджин пошли на переговоры. Мы убедили не поступать так с Семьёй. Выходом было женить сестру Чимина на Юнги по добровольному его предложению. Он спас её, сам понимаешь от чего. Так как Чимин был формально не нужен, его хотели убрать, но сохранили его жизнь, отдав самую грязную работу, заставили его поклясться в преданности Семье. И это сразу после смерти родителей. Ему пришлось тяжелее всех нас. Он был постоянно на транквилизаторах, а потом и… — Наркотики, — догадывается Чон. Тэ кивает. Вздох. Минута молчания в память о родителях Пака, и собраться с мыслями, чтобы продолжить. — Хосок не смог простить своего отца. Ни за тебя, ни за мать. Но и выйти из Семьи он не мог, его бы убили. Совершить переворот было невозможно. Силы были не на нашей стороне. Главы наших кланов, в том числе мой отец, были на стороне Чона. Они были уверены в его правоте. Пойти против Дона — неприемлемо, невозможно. У них другие устои. Для них они Семья. Для нас семьёй был ты. И тогда мы приняли реальность. Мы всё равно искали тебя. Получали наказания и снова искали. В итоге нам подсунули, видимо, липовые документы твоей смерти. Те фотографии до сих пор стоят у меня перед глазами, — Тэхён чувствует, как слабеет с каждым новым признанием. Он словно сосуд, что выливает всё содержимое. Напряжение отпускает вместе с силами, которые копил, чтобы дождаться этого момента. — Ты сказал, что твой брак — выгодная сделка. Неудивительно, каждого из вас готовили к этому, не меня, как отброса семьи, — усмешка звучит невесело. — Но как ты относишься к ней? — взгляд исподлобья. Чонгук готов ударить себя за этот вопрос, но смотрит пытливо. — Сначала я ненавидел свою жену. Редкая стерва, — Тэхён слабо улыбается. — Но потом мы пришли к вполне мирному сосуществованию. Потомство от нас требовали с обеих сторон. И Дон, и её родители. Ни один из нас не отличается верностью друг к другу, но дочь у нас получилась прекрасная. Я очень сильно люблю Киёнг. Она соответствует своему имени — отважная, смелая и с чистой, открытой душой. Вся правда ложится на сердце одновременно лёгкостью и болью. Его искали. Его любили. Его оплакивали. Всё, за что Чонгук ненавидел Тэхёна, оказалось неправдой. То была ядовитая ложь, отравляющая его, но и вынуждающая становиться сильнее. Он смотрит в пол прямо перед собой, всё ещё пытаясь переварить услышанное. Картинка почти сложилась. Есть ли у него сомнения в правдивости озвученного? Он бы и хотел ответить, как обычно, что ложь, что не верит, но отчего-то не может. Молчит. Внутри ворочается лишь одно признание, которому Чон не может поверить. Тёплые ладони касаются голых плеч, скользят, обнимая. Чонгук улыбается уголком губ, ощущая, как предательски сжимается сердце от такого простого жеста. Губы Тэхёна покрывают короткими поцелуями его шею, дотягиваются до скул, возвращаются к напряжённым мышцам спины. Всё это медленно, тягуче, словно оборачивая в кокон заботы и любви. Гук так крепко задумался, что даже не заметил, как Тэ подошёл к нему. — Я причинил тебе много боли, — губы едва размыкаются, чтобы произнести это. Чонгук неотрывно смотрит в одну точку. — Мы оба, — тихо вздыхает Тэхён, укладывая голову на мощную спину, сжимая покрепче в объятиях. Он не готов отпускать этого своенравного мужчину. — Как ты смог простить меня? — хрипло. Хорошо, что Ким не видит крадущийся в зрачках иней, что готов перекрыть всё тепло, даруемое так искренне. — Любовь помогает прощать даже там, где боль. А ещё понимание. Понимание причин, корни поступков, — поясняет откровенно Тэ. В ответ тишина, некомфортная, угнетающая, и каменеющие мышцы спины. Резкие перемены в настроениях Чонгука — чистый ад. Но Тэхён настойчивый, он не сдастся. — Что не так? — осторожно уточняет Тэ. Он, не отпуская из рук, обходит мужчину и садится у его ног, заглядывая в глаза. — Не верю, что можно прощать так легко, — Чон переводит на него острый взгляд, почти затянувшийся холодом. На месте обиды — грустная улыбка. Длинные пальцы скользят по голой коже, останавливаются на щеке, гладят. Тепло в медовых глазах готово растопить иней, готово бороться со льдом. — Каждый год в дату, когда тебя забрали у нас, я отмечал годовщину твоей смерти, — признание звучит тихо, но отчётливо слышно каждое слово. Тэхён лижет пересыхающие правдой губы. Чонгук хмурится. — Мне сложно посчитать, сколько раз я прокручивал в голове все возможные «если бы». А если бы я поцеловал тебя тогда, в машине? Если бы я не пустил тебя в тот день домой, забрал бы на квартиру, вжимался губами в твоё тело, винил себя за слабость, но ласкал бы тебя всю ночь? Если бы я поддался чувствам тогда? Ты был бы живым и рядом? Мы смогли бы сохранить тебя и нас? — продолжает открываться Ким. — Я был так зациклен на правильности не из-за того, что был послушным, ты же знаешь. А из-за того, что боялся тебя потерять. Но, как верно говорится, страхи сбываются быстрее желаний. Отказ тебе в чувствах, отказ в близости — был способом уберечь тебя. Безопаснее рядом, но не со мной, просто под присмотром. Оставить дистанцию некровного родства, чтобы защищать, оберегать и болеть одному, без тебя. И чего я добился? Рассматривая искры в глазах мужчины, что сидит перед ним на коленях, Чонгук старается принять. Принять правду, принять признания и силу любви, которую не скрывает Тэхён. У Чонгука не было времени, чтобы разобраться в собственных чувствах. И не было учителей, обучающих доверять. С точностью наоборот его учили быть одиноким и защищаться от чувств. — Мне надо время, — отвечает честностью на новую реальность Чон. — Я не могу взять и перечеркнуть ту правду, в которой жил десять лет. Я не прошу у тебя доказательств или ждать, пока я… — Я ждал тебя десять лет, Гук-и, — руки скользят по крепким плечам, жилистым предплечьям, ныряя в безжизненно свисающие ладони, переплетая их пальцы. — Я подожду столько, сколько необходимо. И прошу тебя, говори мне о своих сомнениях, мы можем разобраться с ними вместе. Просто дай мне возможность помочь тебе. — Помочь… — повторяет эхом Чонгук. Он не убирает руки, наоборот, рассматривает, как гармонично сцеплены они в замок с Тэхёновыми. — А если мы не сможем? Если я не смогу? — Из нас двоих сильный ты, — напоминает Ким. — Но терпеливый — я, — мягкая улыбка касается его губ. Он кладёт голову на их сплетённые ладони, доверчиво опираясь. Тяжесть правды разрушается о силу терпения. Чонгук поднимает Тэтэ с пола, подхватывая на руки, прижимает к себе крепко, молча несёт в спальню, без слов обещая справиться.