***
Чонгук живёт в новой реальности вот уже неделю. Ему непривычно, и вряд ли в ближайшее время он сможет всецело освоиться. Открывшаяся правда меняет не только его мнение о людях, которые в прошлом были, и как оказалось, всегда оставались для него семьёй, но и его самого заставляет меняться. Он иначе реагирует на многое и иногда заторможено наблюдает за собой со стороны. Как непривычная, несвойственная ему нежность срывается внезапной необходимостью, а потом возвращаются старые паттерны поведения, и он закрывается. Как ему спокойно рядом с Тэхёном и как он хочет продлевать эту гармонию внутри, это «рядом», но вмиг меняется, застывает, и уходит побыть один. Непривычно. Его сила всегда питалась его ненавистью, яростью. Но теперь он не чувствует рядом с Кимом ничего подобного. Оставаясь холодным и рассудительным в работе, он внезапно ощущает диковинную для него мягкость. Переключаться между этими состояниями ещё сложно для него. На удивление Тэхён действительно терпит. Подмечает каждую такую перемену, пережидает бури без обид и претензий, порой дразнит, чувствуя, как пробуждается в молодом мужчине Дракон. Он этого Дракона не боится. Гладит по чешуйчатой коже, царапает его шипы в ответ, целует клыкастую пасть. Не в первый раз за эти дни они касаются темы братьев. — Они видят перемены в тебе, замечают, просто не понимают, — Тэхён игнорирует упирающиеся больно в его спину предметы на рабочем столе Чонгука, отдаваясь горячим поцелуям. Не удержались, успешно довёл, дразня. Его предупреждали, и он счастливо закатывает глаза, чувствуя собственнический укус на горошинке соска и быстро освобождающие его от одежды пальцы, покрытые татуировками. — Ты не рассказывал им о нашем разговоре? — Чон едва отрывается от быстрого утоления резко вспыхнувшего желания, тут же возвращая свои губы на стремительно опухающие от ласк соски. — Нет, мы не говорили в последнее время, — Ким давит сожаление, царапающую боль неприятия от братьев, зарываясь рукой в отросшие длинные волосы молодого Дона. Ему безумно нравится хвостик, который делает теперь Чонгук. А ещё ему безумно нравится этот дикий голод, который они утоляют на работе не в первый раз. Останавливая грубую собственническую ласку, Гук нависает над распластанным перед ним мужчиной, внимательно глядя в его глаза. — Вы не говорили, потому что не было времени или потому что они осуждают твой выбор — быть со мной? — Может, тебе напомнить, как именно ты заявил им права на меня? — хмыкает Ким. Он скользит ладонью по крепкой груди, всё никак не может насытиться этим мужчиной. — Это неважно. Они должны были принять твой выбор. Дело не касается меня, — Чонгук отстраняется, садится в кресло, рассматривая напрягающийся пресс Тэхёна, пока тот встаёт. — Я понимаю их эмоции и не осуждаю, — спокойно отвечает Ким, поправляя одежду, и принимаясь за пуговицы на рубашке, чтобы застегнуть. Придётся вернуться к работе с неутолённым желанием. — Дохуя понимающий ты у меня, — рыкает Гук. — Мы ещё не закончили. Он дёргает на себя удивлённого мужчину, вынуждая оседлать его крепкие бёдра, и утягивает в поцелуй. Его ладони снова возвращаются к исследованию уже откровенно любимого тела. У Тэхёна от этого «ты у меня» скручивает все внутренности и ёкает сердце. Чон скуп на признания. И каждое из них Тэ хватает, рассматривает, словно драгоценность, и бережёт. — Собери их всех сегодня вечером. У меня в доме, — кидает Чонгук, перемещая свои губы на подставляемую для его поцелуев шею. — У тебя в доме? Это что за внезапный вотум доверия? — ошарашенно уточняет Тэхён, сбиваясь с мыслей, когда Чонгук обхватывает их обоюдное возбуждение жёсткой хваткой, соединяя текущие головки, размазывая предэякулят. — Во всём виноват ты, Ким Тэхён. Делаешь из меня такого же всё понимающего, — хмыкает Чон, ускоряя движение собственной руки, и с гордостью наблюдает за сходящим с ума от наслаждения мужчиной. — Давай обсудим это потом, чертовски сильно хочу, чтобы ты кончил, выстанывая моё имя. — Как прикажете, Господин, — жарко лижет губы Тэ, прежде чем сорваться на громкий бесстыдный стон, подаваясь бёдрами навстречу.***
Все в напряжении. Пожалуй, если бы не долгие, рассудительные убеждения Тэхёна, их бы здесь не было. По крайней мере, некоторых из них. Чимин остро и пристально смотрит на виновника этого сборища и хозяина дома, куда их великодушно впустили. Он даже не притронулся к алкоголю, что совершенно странно для него. Рядом с ним на диване расположился не менее напряжённый Намджун, взглядом исподлобья дающий понять, что не горит желанием здесь присутствовать. Джин, напротив, сидит расслабленно, покачивает ножкой бокала, в котором искрится вино, и вальяжно занимает широкое кресло неподалёку от младшего брата. Хосок и Юнги находятся настолько далеко друг от друга, насколько позволяют масштабы зала, в котором несколько диванов, камин, бар и такой накал энергии, что сложно избавиться от ощущения — рванёт. Хосока эта дистанция раздражает. Юнги невидимкой прячется за широким креслом, имея отличный вид на человека, по которому скучает до безумия, а синяки на теле до сих пор напоминают, как сильно он любим. На самом кресле сидит, подобрав под себя ноги, Чхэён. Она кидает обеспокоенные взгляды на брата, пышущего яростью и даже не обращающего на неё внимания. Тэхён стоит рядом с Чонгуком, слегка за его спиной, чувствуя силу, волнами расходящуюся от его мужчины. Тот внимательно осматривает каждого, игнорирует затянувшуюся тишину. Они готовились к тому, что диалог будет сложным. — Я попросил Тэхёна собрать вас здесь, чтобы извиниться, — голос Чонгука уверенный. Он не давит, но намерен озвучить своё мнение. — Он рассказал мне всё, что произошло после моего исчезновения. Я был не прав. Признаю свои ошибки. Прошу у вас прощения за то, что не стал слушать, когда вернулся. Но, думаю, многие из вас, не все, конечно, — беглый взгляд по лицу Чимина, — понимают, что я не смог бы довериться вам. Я не буду просить меня принять, я понимаю, что изменился, что больше не тот, кем был. Но обещаю, что больше не буду действовать из чувства мести. Мне очень жаль, что всё произошло именно так, — он останавливает свой взгляд именно на том, о ком думал эти дни больше всего, кому, на его взгляд, тяжелее других далось прошлое. — Браво. Вот это речь, — ожидаемо агрессивно реагирует Чимин, ещё больше раздражаясь от этих двусмысленных взглядов. — Нам теперь в ножки тебе кланяться? — Мы не можем изменить того, что произошло. Но можем изменить наши взаимоотношения в перспективе. Я действительно стремлюсь к развитию Семьи и обещаю не расформировывать ваши кланы и прислушиваться к вам в формате работы, — игнорирует выпад в свою сторону Чон. — Я рад, что теперь ты знаешь правду, — Сокджин встаёт, чтобы подойти. — Думаю, рано говорить о возрождении нашей семьи, и, если я назову тебя братом уже сейчас, не уверен, что не получу по роже от некоторых присутствующих, — беззлобная усмешка. — Но я искренне надеюсь, что мы придём к этому… — он протягивает руку для рукопожатия и шёпотом, так, что слышно лишь Гуку, добавляет: — брат. — Спасибо за доверие, — мягко улыбается Чонгук, отвечая на крепкое рукопожатие. Последнее слово ещё неуютно колется в сердце. Джин это понимает, не торопит навязыванием взаимности. — Неожиданно, — откашливается Хосок. Он подходит к хозяину дома. — Думаю, нам ещё есть, что обсудить? — Безусловно, — так же уверенно соглашается Чонгук. Они жмут друг другу руки, пристально разглядывая в глазах родство, настороженность и слабую надежду быть понятыми. — С возвращением, — единственное, что говорит Юнги, так же подходя ближе. Вместо рукопожатия он обнимает. На секунду Чонгук теряется, он оборачивается, ища взглядом поддержку, ловит теплоту медовых глаз и неуверенно обнимает в ответ, похлопывая по спине обнимающего его Мина. — Надеюсь, ты будешь действовать в интересах семьи, Чонгук, — Чхэён выглядит серьёзной и взволнованной. — Не торопи… каждого из нас. В её словах Чон улавливает прямой намёк на брата, за которого хрупкая девушка встаёт горой. — Чхэён, извини меня, — тихо просит Чонгук. — Я ничего не знал… Она закусывает губы, чтобы сдержать стремительно надвигающиеся слёзы, машет отрицательно головой. — Ты не виноват. В том, что произошло десять лет назад, ты не виноват. Но, пожалуйста, не сделай того, за что будешь извиняться теперь, — с отчаянием просит Чхэён. Она не осмеливается обнять вернувшегося друга, боясь реакции кровного брата. Лишь слабо улыбается и уходит к своему месту, мгновенно окутываемая поддерживающими объятиями Юнги. — Знание правды многое меняет. Не так ли? — тон голоса Намджуна властный, давящий. — Именно так, — соглашается Чон. — Тебе стоило бы извиниться перед одним конкретным человеком. Ким Намджун за своё готов рвать. Даже если силы не равны. Даже если перед ним Дон, пусть и младше по возрасту. Он может многое простить, но не боль, причинённую Чимину. — Ты прав, — неожиданно для всех кивает Чонгук. Он переводит взгляд тёмного обсидиана на сидящего рядом парня: — Чимин, я прошу у тебя прощения за излишнюю грубость. Незнание не освобождает от ответственности. Мои реакции соответствовали твоему поведению, но… — Что за цирк ты устроил? — вскипает мгновенно Пак. — Засунь свои извинения знаешь куда? — Чимин, — осаждает его Джин, хмуро глядя на эмоционального не только из-за характера парня. — Что? Я уже тридцать два года Чимин. И не хотел бы быть им столь долго! — зло отвечает Пак. — Что вы все носитесь со мной, как наседки? Вы Дона Семьи заставляете извиняться передо мной, серьёзно? За что? За то, что угрожал убить меня? Да плевать я хотел на его угрозы. Может, я и рад бы, если бы меня грохнули. Ну, Чонгук, пристрелишь меня, как сделал это со своим отчимом? Пустишь мне пулю в сердце, как поступил он с моей матерью? Или, может, отдашь на растерзание своим солдатам? — Я понимаю твою злость, — так же спокойно отвечает Чон. — Моя ярость, ненависть держали меня все десять лет. Я мог бы сказать, что благодаря им стал тем, кто я есть, но нет. Благодаря контролю над ними, я стал тем, кто я есть, а мог бы стать тобой. В этом «стать тобой» — не насмешка. Боль. — Ты меня не знаешь, — рыкает Чимин, поднимаясь, стремительно приближаясь к воскресшему мужчине, что был когда-то близким другом, знал все тайны. — Я готов познакомиться с тобой заново. А ты со мной — готов? Или будешь убегать в свою ненависть, как делаешь столько лет? — голос тихий. Чтобы слышал только Пак. — Ты меня лечить собрался? — шипение, предупреждением заткнуться. — Пойдём поговорим? Или пошлёшь меня, как истеричка, в которую превратился? Помню, Чимин, которого я знал десять лет назад, уже давно вдарил бы мне, выпустил пар, но поговорил бы, чтобы всё выяснить. Так долго ещё будешь бегать? — холодный обсидиан мерцает всполохами контролируемой злости. Чонгук злится на Чимина. Злится на то, во что он себя превратил. — Потянуло на откровения? Что же послужило столь сильным переменам? У Тэхёна настолько волшебная задница? — язвит Пак, но добавляет: — Где у тебя тут кабинет для приёма особо важных гостей? Уходя, Чон одним лишь взглядом даёт понять подорвавшемуся следом Тэхёну, что не надо, что всё будет в порядке. — Долго будешь мучить Намджуна своими концертами? Он тебя, истеричку, терпит уже столько лет, — не ходит вокруг да около Чон, стоит только двери за ними закрыться. — Ну, у них это семейное. Тэхён вот тоже по тебе скулил, — Пак нахально закидывает ноги на стол, покрытый натуральной кожей. — И каково это, превращаться в наркомана, вместо того чтобы наслаждаться любовью преданного тебе человека? — скрещивает руки на груди Гук. — Наркотики и психотропные вещества помогают мне жить. И я знаю каково это, когда тебе нельзя умирать, хоть ты и хочешь этого в душе, но этим причинишь боль людям, которые тебя любят и которых любишь ты. Это помогает мне выживать, просто держаться ради Намджуна. Так что не читай мне нотации, — за закрытыми дверями Чимин по-прежнему груб, но не скрывает свою усталость. — Ты понимаешь, что своим поведением причиняешь боль ему? — уточняет Чонгук. — Из-за того, что одновременно сплю и с ним, и с его старшим братом? Нет. Этим я его спасаю. Он не вытянет меня сам. Джин уравновешивает нас обоих. И мне жаль, что Джун-и этого не понимает. А ты с каких пор стал таким правильным? Этому учат всех сыновей китайских мафиози? Или это уроки Ким Тэхёна во время секса? — Не вытянет тебя? Пока что себя не вытягиваешь только ты, Пак. Все остальные справляются с этим даже лучше, чем можно было бы представить в подобной ситуации. И нет, отвечая на твой последний вопрос, этому учат только тех, кто хочет уметь контролировать свои эмоции. — Ох, какие речи! — театрально хватается за сердце Чимин. — Тебя обучали психологии? — Меня обучили убить в себе жертву и взять на себя ответственность. Тебе бы тоже не помешало. — Я тяну на себе слишком много ответственности. — Нет, Чимин. Ты не берёшь на себя ответственность за себя и свою жизнь. Ты заполняешь пустоту выдуманными причинами. Боль прошлого для тебя вкуснее и привлекательнее, трагизм для тебя единственный выбор, всё остальное ты отрицаешь. И знаешь почему? Потому что быть жертвой удобнее, малыш. Удобнее находить оправдания для наркотиков, удобнее не принимать решения. — То, что прошёл я, даёт мне право быть таким больным. — Вот ты и сказал правду. Ты сам решил, что быть больным — отличный выход из сложившейся ситуации. Быть больным легче. Не надо выбирать между Намджуном и Джином. Не надо преодолевать зависимость от наркотиков. На транквилизаторах легче, ведь не надо учиться контролировать свои эмоции. Это очень удобно. — Хочешь обвинить меня в том, что я безвольное ничтожество, зря топчущее землю? Ты опоздал, я занимаюсь этим постоянно. — Нет, я хочу сказать, что тоже скучал по тебе. Они оба замолкают. Чимин не кричит, не высмеивает. Смотрит в холодный обсидиан и чувствует, как рушатся его собственные стены. — Очень скучал, — добавляет Чон. — По Тэхёну скучал больше, — с обидой шепчет едва сдерживающийся Пак. — Нет, глупый. Тэхён — это другое. Это любовь. Ты был моим лучшим другом, самым близким. Не представляешь, как мне тебя не хватало. Я миллион раз через звёзды отправлял тебе сообщения. Пока не разучился это делать под умелыми кулаками Наставника, выбивающего мою сентиментальность. Ты потерял родителей. Ты видел это своими глазами. Я прошёл не то ж самое, но тоже несладко. — Тебе было сложнее, — признаёт Чимин, стирая рукавом кофты первые слёзы. — Не надо меряться болью. Боль она и есть боль. Нам обоим было хуёво, Чимин. Но я не могу видеть, как ты отказываешься выкарабкиваться. Ты гораздо сильнее, прекрати играть эту дерьмовую роль слабака, пожалуйста, — последнее шёпотом, делая шаг вперёд, навстречу. — Ненавижу тебя, — слёзы льются ручьём уже несдерживаемые. — Ненавижу, что ты бросил меня. — Прости меня за это, — крепкие объятия сжимают содрогающееся рыданиями тело. — Ты должен был вернуться раньше и помочь мне выбраться из этого дерьма, — Пак сквозь слёзы выливает обиду, уже не имеющую под собой той желчи, что гнила ранее. — Должен был. Не получилось, — соглашается Чон, обнимая ещё крепче. — Они все должны были искать тебя лучше, — продолжает делиться наболевшим Чимин. — Нет, они сделали всё, что могли, пора признать это, — отвечает Чонгук. Это даётся тяжело даже ему. — Ты заразился лишней добротой от Тэхёна, — сквозь слёзы улыбается Пак. — Надо признать его талант, он быстро тебя обработал. — Быстро, не то слово, — хмыкает Чонгук. — Пойдём к остальным? — Нет. Я ждал тебя десять лет. Они могут подождать, пока я побуду с тобой наедине, — собственнически сжимает старого друга Пак.