Отречённый от клана

Стоит только двоим скрыться от остальных в кабинете, как Намджун, теряя над собой контроль, тянется к алкоголю. Методично напиваясь, он зло разговаривает со старшим братом, который, в конце концов устав от этих распрей, зовёт Хосока посетить бильярдную. Чон-старший, безрезультатно пытавшийся всё это время побыть рядом с Юнги, не менее эмоционально соглашается. Когда они удаляются, к Юнги подходит Тэхён, ненавязчиво поддерживая брата, в глазах которого тоска и смирение с давно принятым решением, ощущающимся сейчас костью поперёк горла. Возвращение уединившихся для диалога встречается тишиной и напряжением. Все с удивлением смотрят на заплаканного Пака, что с улыбкой кивает Гуку и быстро идёт к Намджуну успокаивать едва сдерживаемую бурю. Чонгук находит глазами того, к кому важно сейчас подойти, почувствовать. Он, не отрывая взгляд, движется прямиком к Тэхёну. Юнги понимающе отходит к сестре. — Мне показалось, или Чимин улыбается? — Ким удивлён не меньше других. Он кладёт ладонь на плечо подошедшего, там, где влага чужих слёз, трёт, словно исследует. — Не показалось, — игнорируя остальных, Чонгук сгребает в охапку мужчину, который перевернул весь его мир. Без стеснения утыкается носом в висок, тянет естественный аромат, смешанный с привычным парфюмом, жмёт крепче, чтобы прочувствовать — рядом, родной. — Что такого произошло за полчаса, что мы имеем счастье наблюдать столь разительные перемены? — Тэхён кидает мимолётный взгляд на Юнги, наблюдающего эту вспышку нежности, тут же смущённо отворачиваясь. Ведя пальцами вдоль горловины рубашки, поглаживает шею любимого, вглядываясь в его сияющие глаза. — Мы поговорили, — Чон оставляет лёгкий поцелуй на щеке мужчины и отстраняется. — Ты, оказывается, умеешь быть таким спокойным, недавящим, — Ким искренне удивлён. — У меня эмоции верх берут рядом с тобой, вообще, я само спокойствие, — вздёргивает проколотую бровь Гук, с тёплой насмешкой рассматривая всё разнообразие эмоций собеседника. — Это возбуждает, — тихо признаётся Тэ. — Что именно? — взгляд темнеет, стремительно меняясь. — То, каким ты умеешь быть мудрым, спокойным и внезапно импульсивным, диким. Мне нравится такое сочетание. Ты холодно и рационально ведёшь себя в рабочих вопросах, ты профессионально владеешь оружием и своим телом, — на этих словах ладонь Тэхёна опускается с плеча мужчины по его широкой груди ниже, к кожаному ремню, опоясывающему талию, — и когда ты отдаёшься природным инстинктам, становишься жадным, бурным, безумным — это тоже имеет свой вкус. — Вкус, — смакует на языке слова любовника Чонгук. — И какой из моих вкусов нравится тебе больше всего? — Предпочитаю всё разнообразие в лице одного Чон Чонгука, — мягким рокотом утверждает Тэхён, тут же целуя своего мужчину, что удивил сегодня тотальным спокойствием и рассудительностью в сложном общении, где могли победить эмоции, где мог зародиться новый виток конфликта, а вместо ожидаемых проблем — невероятный штиль. Чонгук улыбается сквозь поцелуй. Он внезапно чувствует себя моложе, свободнее, без давящих столько лет клыков ненависти. Тем временем Чимин не менее удивительно поступает в отношении Намджуна. Он отбирает стакан с алкоголем из рук мужчины, тянет его к огромному дивану, тут же взбираясь к нему на колени. — Почему ты злишься? — голос тихий, что редкость, без привычных ноток истерики, требовательности. — Ты плакал, — вместо ответа констатирует Ким, напрягаясь сильнее. Его пристальный взгляд ищет подтверждение для начала атаки. Не находит, сомневается, злится сильнее. Любимого человека обидели? Он должен отстоять его. — Мне стало легче. Мы поговорили, — Пак улыбается нежно, обвивает крепкую шею руками и смотрит в глаза своего преданного поклонника впервые так открыто. Всегда боялся видеть там любовь, которой пропитан этот огромный, сильный мужчина. Всегда отказывался рассматривать долго искрящиеся там чувства и тотальную уверенность в них. Чимин впервые пробует всё это не просто увидеть — принять. — Он сделал тебе больно? — не успокаивается Джун. — Я могу попросить тебя сегодня не говорить о боли? — неожиданно мягко просит растекающийся непривычной ласковостью и откровенностью мужчина. — Только скажи, если он… Договорить Ким не успевает. Пак прижимается к его губам, целуя. Он впервые целует Намджуна так: без отравляющих эмоций, без игнорирования чувств, без острой потребности заглушить боль. Просто целует. Чтобы успокоить, чтобы без слов рассказать, как готовится к переменам, чтобы распробовать вкус настоящей любви. Джун теряется. Поддаётся, целует в ответ, с осторожностью обнимает. Волнуется, что это мираж или мимолётное видение. Понимая его, Чимин прижимается сам ближе, гладит крепкую спину, кутается в надёжные объятия. Пока Чонгук ведёт неспешный диалог с Тэхёном, его взгляд сканирует пространство и людей вокруг, внезапно останавливаясь на новой цели. Он словно подзарядился энергией от своего человека, набрался сил и теперь уходит, предупредив о своём намерении лёгким хлопком по мягким ягодицам. — Что мешает тебе быть с Хосоком? — голос Гука спокойный, неосуждающий и без любопытства. Он так уверенно подходит к Юнги, что тот даже не сопротивляется внезапно начавшемуся диалогу. — Я всегда считал, что это несправедливо быть счастливым, когда все твои близкие страдают и несчастны, — честно отвечает Мин. — Что ты имеешь в виду? — уточняет Чонгук. Ответ озвучен не сразу. Юнги рассматривает повзрослевшего давнего друга, ищет на дне холодного обсидиана признаки, что это тот самый, родной. Возможно, находит, потому что со вздохом начинает говорить. — Когда Джин признался мне в своих чувствах, я впервые в жизни видел его таким разбитым. Его любовь ко мне была разрушающей, а не исцеляющей, — голос мужчины тихий, как шелест лодки, плывущей в океане после шторма, побитой стихией, потерявшей направление. — Когда Хосок говорил о любви ко мне, он весь светился изнутри, как солнышко, — дрогнувшие улыбкой губы, которая тут же исчезает, — но Джин плакал, вырывая из себя признания. Это убивало его. Я был его ядом. Мне было больно понимать, что увидь Сокджин, как я счастлив в отношениях с Хо, это покалечило бы его. Я слишком труслив, чтобы брать на себя такую ответственность, — он делает глоток алкоголя, скрывая чрезмерное волнение от неожиданного разговора. — Из вас всех я всегда был самым неприметным. Не любил перестрелки, потасовки, а хакерство — это мой образ жизни, вдали от людей. Брак с Чхэён и все события, предшествующие этому, окончательно убедили меня, что в нашей семье невозможно быть счастливым. Как я мог позволить себе отношения с Хосоком, когда страдали абсолютно все мои родные люди? Чимину досталось больше всех. И я не хотел усложнять жизнь его сестре тем, чтобы быть мужем, о котором ходят слухи. Это было бы унизительно. Да, я поддавался соблазну… — на секунду прикрытые веки и тяжёлый вздох от свежих воспоминаний, — но я старался делать это незаметно. Я правда старался. Меньше всего мне бы хотелось, чтобы кто-то страдал из-за меня. Ни Джин, ни Чхэён не заслужили того, чтобы я отравлял им жизнь своим счастьем. — Я уверен, Чхэён была бы счастлива за тебя и Хо, — озвучивает несогласие Чонгук. — Нет, она бы страдала от слухов, которыми её и без того окружали все эти искусственные друзья Семьи, прислуга. У неё не осталось никого, кто мог бы защитить её от этих сплетен. Поэтому моя задача была не давать повода им существовать, — упрямо сжимает губы Мин. — Знаешь, я могу отчасти понять твои благие намерения, — голос глубокий, низкий, будто принадлежит не молодому мужчине, а старцу, прожившему не одно воплощение. — Но жизнь такая короткая. Тебе ли не знать? Может, пора перестать принимать решения за других? Думаешь, Чхэён нравится чувствовать ответственность за то, что ты не можешь быть с любимым человеком? И ты правда думаешь, Джин не справится с болью от того, что выбранный им человек — любит другого? Ты слишком плохого мнения о хёне. И слишком жесток с Чхэён. Ей хватает волнений за брата. Избавь её от волнений ещё и за себя. Ну, и напоследок, подумай о том, что, возможно, ответственность в этом вопросе лишь прикрытие от боязни раниться о любовь, стать калекой, вместо счастливого человека. Так стоит ли прятаться за страхом и причинять боль уже сейчас, даже не попробовав? — с этими словами Чон покидает ошарашенного Юнги и снова возвращается к своему магниту. — Ты меня сегодня удивляешь, — шепчет Тэхён, принимая объятия вернувшегося Дона, словно для подзарядки. — Хм, — задумчиво тянет Гук, отпивая глоток вина, и добавляет низким голосом с хрипотцой предвкушения: — Есть у меня идея, как удивить тебя ещё и ночью. — Чон Чонгук, ты что, заигрываешь со мной? — губы растягивает довольная улыбка. Взгляд обоих разгорается пожаром, воздух между ними искрится стремительно набирающим обороты возбуждением. Гук словно размышляет несколько секунд, прежде чем принять решение. — А ты хочешь поиграть со мной, Ким Тэхён? — густеющая темнота обсидиана завораживает, как и тональность голоса, от которого заметно набухает в области ширинки. Ладонь Чона, покоящаяся на пояснице необходимого ему мужчины, скользит ниже. Средний палец с выбитыми символами власти и подчинения вдавливается аккурат между сочных половинок, натягивая шов классических брюк. — Прямо сейчас? Ты с ума сошёл? — поражённо шепчет Тэ, судорожно цепляясь за крепкие плечи, царапая дорогую ткань идеально сидящей рубашки. Его взгляд с трудом отрывается от многообещающего вида напротив, чтобы молниеносно оценить обстановку вокруг. — У меня в правом кармане брюк, — губы Чонгука так близко склоняются к шее любовника, что по медовой коже стремительно разбегаются мурашки. — Возьми это и отправляйся в уборную чуть дальше по коридору. Там в шкафчике ты найдёшь то, что может понадобиться для этого сюрприза. Как только будешь готов — возвращайся. И мы начнём нашу игру. Янтарные отблески интереса и покорности сияют в глазах Кима, когда он с ловкостью профессионального взломщика достаёт нужное и перекладывает к себе, сжимая, пытаясь на ощупь понять, что это. Предвкушающая улыбка растягивает губы, в которые Чон мечтает впиться совсем неприличным поцелуем. — Не скучай тут без меня. Ты ещё не со всеми поговорил. Хосок в бильярдной с Джином, — намекает Тэхён, прежде чем удалиться, скрывая спешку. Молодой Дон с самодовольной ухмылкой на губах смотрит в след исчезающей из гостиной фигуре. Он ловит себя на чувстве расслабленного состояния, что сродни семейному уюту сытого кота, которым он себя никогда не ощущал. Эта мысль одновременно греет и настораживает. Залпом допивая алкогольный напиток в своём бокале, он уверенно отставляет его и широкими шагами движется в сторону бильярдной. Стук шаров по мраморной столешнице, обтянутой лучшим сукном, звучит чуть громче, чем редкие слова, которыми перекидываются Хосок и Джин. Чонгук останавливается недалеко от нужной комнаты, напрягая слух. — Ты тоже хочешь поговорить с ним? — Ким-старший задаёт вопрос после успешного, судя по мату, удара. — Я его родной брат. Как думаешь, жду ли я нашего разговора? — хмыкает Хосок, прицеливаясь. Удар, звук разлетающихся шаров и усмешка Джина. — Когда ты успел так поднатореть в бильярде? — Мы просто давно не играли вместе, — по тону голоса слышно, что Сокджин довольно улыбается. — Знаешь, я думал, что ты будешь первым, с кем он согласится на разговор. Ошибся. — Как и я, — негромко отвечает Хо. — Не было и дня, чтобы я не думал о нём. Но с момента его появления, уже несколько месяцев, он ведёт себя так, будто и забыл, что в наших жилах течёт общая кровь. — Общая лишь отчасти, — Чонгук не намерен оставаться в тени долго. Он услышал достаточно. Опираясь плечом о дверной косяк, он смотрит прямо в глаза тому, кого искал. — И с тобой мне было начать разговор сложнее всего. Ведь это диалог о том, что у нас забрали — о семье. — Вам есть, что обсудить. Оставлю вас наедине, — откладывает кий в сторону Ким-старший, прежде чем выйти из бильярдной, мысленно желая братьям найти понимание. — Эта часть, что общая между нами, не нравится тебе? — Хо опирается бедром о бильярдный стол, копируя позу брата. — А тебе? — отбивает вопрос Чон-младший. Они молчат некоторое время, рассматривая друг друга. Оба возмужали, стали шире в плечах, сильнее в мускулатуре, угрюмее в лицах, что когда-то светились детской наивностью. Между ними есть общее, но не зная об их кровном родстве, сложно предположить, что оно действительно есть. Хосок чуть выше ростом, жилистый, крепкий, но не такой раскачанный, как брат. У Чонгука волосы — словно самая тёмная ночь, у Хосока — платиновый блонд. Глаза — обсидианы холодные, в противовес тёплому шоколаду брата. Но если присмотреться, едва уловимые черты присущи обоим. Острые скулы, твёрдость во взгляде, настойчивость в характере. — Я со многим справился за годы моего отсутствия и взросления в специфических кругах, но вот принять то, кем был наш отец, не смог. Это моя нерешённая проблема. Даже после его смерти, моя ненависть к нему не угасла, — с каждым словом Чонгук подходит к брату ближе, выдерживая тяжёлый взгляд. — Но всё это время я тратил не только на искоренение всех эмоций к этому ничтожеству, но и на то, чтобы разобраться в своих чувствах к брату. Моё рождение не стало счастьем для нашей матери. Твоё — да. И я благодарен ей за то, что у меня есть брат. Хосок, ты заботился обо мне всё детство гораздо лучше, чем делали это наши родители. Пусть теперь нам обоим ясна причина, по которой моё появление испортило жизнь нашей семье, но твоя любовь ко мне в детстве была единственной причиной жить. В то время это всё, что у меня было. Мне сложно было простить тебя за то, что ты сын своего отца. В силу моего характера, не отрицая эгоизм, присущий моей натуре, я не хотел тебя прощать. Ведь прощение — это принятие. Принятие тебя снова, как брата — новая слабость в моей столь долго выращиваемой броне. Не люблю чувствовать себя слабым. И всё же я уважаю и ценю тебя. В моём сердце есть место для тебя в память о прошлом. Тебя нынешнего я не знаю. — Какие высокопарные речи, — хмыкает Хосок в ответ на тираду. — Раньше и двух слов связать не мог. А теперь вон как поднаторел. Помимо мускулатуры, раскачал и речевые навыки? Молодец. Я по-прежнему тот же матершинник и скупой на философские рассуждения, как бы не старался воспитать этого во мне отец. И да, мои чувства к нему далеки от любви, но пока ты обретал новую семью, я пытался спасти нашу мать, а потом — себя. Памятью о тебе и любовью к нашей семье, ко всем тем, кто сейчас в твоей гостиной, я возвращал себя к жизни. Ради тебя. Моя цель была отомстить за тебя и за мать. Но это сделал ты. Как мы уже поняли из твоих слов, это не помогло избавиться от ненависти, как и не изменило прошлого. — Мне жаль, что нам пришлось пройти это. Я не отрицаю наше родство, Хо. По законам моей Семьи, в которую меня приняли после отречения от нашего с тобой клана, кровь отца сильнее крови матери, но это не исключает родственных связей по ней. Однако мои сводные братья по крови моего настоящего отца считаются для меня первостепенно важными, — чеканит Гук давно заученное, рассматривая скрываемую неприязнь в глазах брата. — Меня перевоспитывали без жалости. Лишняя сентиментальность старательно выбивалась из меня, как и любовь к людям из прошлого. Правда, ни мой Наставник, ни его отпрыски не знали, что кровь Дракона, смешиваясь с кровью Человека, коим я был в нашем с тобой прошлом, не отнимает одно у другого. Как и не знали, что в этом прошлом существует человек, своей любовью возвращающий меня, исцеляющий это прошлое и меня. Ни одна формальность не заберёт мою связь с тобой, Хо. Простыми словами — познакомимся заново, брат? — Гук протягивает руку, едва приподнимая уголки губ в улыбке. — Познакомимся, — пожимает крепко протянутую ладонь Чон-старший. — Я ждал тебя, Гуки. Для меня ты, как был любимым младшим братом, так и остался. Да, я чувствую пропасть между нами. И не только в разнице выражения своих мыслей, но и в испытываемых чувствах. Не буду лукавить, в мои планы не входило бегать за тобой, добиваясь ответной любви, как Тэ, но и предавать тебя перечит моим принципам. — Спасибо за честность, — высвобождает руку из тепла родной крови Чонгук. — Мы можем дать друг другу время, чтобы познакомиться, понять, как преодолеть эту пропасть, если возникнет обоюдное желание. — Оно уже возникло, но нам действительно нужно время, — согласие с тенью сомнения и кивок в сторону бильярда после секундной заминки. — Сыграем партейку? — Я бы с удовольствием, но в другой раз. Мне надо проверить… другую мою игрушку, — усмешкой отказывается Гук. — Ужин готов. Пора отпраздновать наше воссоединение как Семьи и наши первые шаги, чтобы вернуть родственность связей, — он уже отворачивается, чтобы выйти, когда останавливается, прошивая брата пристальным серьёзным взглядом: — Да, и Хосок… Тэхён не бегал за мной. Не ожидая ответа, игнорируя удивление в глазах брата, молодой Дон выходит первым, неспешно двигаясь к остальным. Они возвращаются вместе. Чонгук стремительно выискивает взглядом столь необходимые янтарные глаза, сияющие шалостью, и едва сдерживает улыбку, тут же подходя ближе. — Мой подарок на месте? — уточняет Гук, укладывая ладонь на упругие ягодицы, манящие аппетитными формами. — Да, — лёгкое смущение окрашивает щёки Тэхёна. Он кусает губу, рассматривая всполохами пробивающуюся сквозь холод обсидиана похоть. — Я впервые пробую нечто подобное… — Надеюсь, тебе понравится, Тэтэ, — шепчет Чон, наклоняясь к медовым губам. Опуская руку в карман брюк, он на ощупь нажимает нужную кнопку и удовлетворённо хмыкает, когда Ким хватается за него от неожиданности. Поцелуй скрывает несдержанный стон, сорвавшийся с губ Кима. — Боже, — шепчет Тэхён. — Чонгук… Лёгкая вибрация прошивает всё тело, посылая импульсы удовольствия, выгибая тело прямиком в желанные объятия. Чёрт возьми, когда он открыл маленькую коробочку в ванной и увидел там вибропулю, он и не думал, что Гук воспользуется ей немедленно, при всех. Ему пришлось задержаться, подготавливая себя, но теперь всё это не имело значение. Всё, что осталось в сознании — стремительно нарастающая жажда. Ужин, накрытый пышным обилием блюд и напитков в столовой прислугой, проходит без происшествий. Намджун испепеляет взглядом хозяина дома, пока тот не сводит глаз с сидящего напротив Тэхёна, то и дело ёрзающего на стуле. Он не убирает руку с пульта, с особым наслаждением подбирая нужный ритм. Чуть быстрее, наблюдая за расширяющимися зрачками, за жадно глотаемым вином и крепче сжимающимися длинными пальцами на ножке бокала. Убавить скорость, плавно нажимая и отпуская кнопку, при этом ведя спокойный диалог с Джином и Хосоком о развитии нового направления сотрудничества для Семьи, ничем не выдавая своё горячее возбуждение от вида плывущего Тэхёна, чувственно лижущего губы в такт мягкому покачиванию вибропули в его анусе. Сделать перерыв, самодовольно рассматривая откинувшегося на спинку стула мужчину, что стирает подушечкой пальца капельку пота с виска, дышит загнанно и не знает, радоваться паузе, дарованной ему Господином на самом пике, или страдать от неудовлетворённости. И это продолжается достаточно долго, пока на очередной паузе, отдаляющей оргазм, Тэхён собирается с силами, что сложно в условиях затраханности, откровенно говоря, неспешно с осторожностью встаёт. — Я отлучусь на несколько минут, — тихо оповещает он Юнги, сидящего рядом. Стрельнув голодным взглядом на виновника его состояния, он выходит из шумной столовой. Шаги сзади слышны лишь спустя несколько минут томительного ожидания. Ким улыбается и толкает ближайшую дверь. Закрывает её не он. — Устал? — родная ладонь безжалостно обхватывает пах, сжимая. — Изголодался, — стоном тянет Ким, опираясь на мощное тело позади него. — Такое обилие блюд, а ты голоден, — насмехаются горячие губы, тут же врезаясь в изящную шею, удобно откинутую ему на плечо. — Мой голод можете утолить только Вы, Господин, — дразнит Тэхён, потираясь измученной задницей по ощутимо выпирающему бугорку сзади. — Наблюдать за тем, как ты справляешься с похотью — красивее лучшего в мире искусства, — шепчет Чонгук, крепче прижимая ластящееся к нему тело. — Я вижу, ты тоже на грани, — усиливает трение Ким. — Это игра без победителей и проигравших. Её цель — обоюдное удовольствие. Иначе какой смысл? — Чон имитирует поступательные движение, его мышцы бугрятся от сдерживаемого возбуждения. — Я трахнул бы тебя сейчас же, игнорируя наличие кого-либо в доме. Но правила игры таковы, что нам обоим придётся потерпеть… — Чёрт возьми, мы же сами выбрали эту игру, мы можем изменить правила, — стонет неудовлетворённо Тэхён. Ему жизненно необходим член Чонгука, немедленно. Он нуждается в оргазме сильнее, чем в чём-либо ещё прямо сейчас. — Ты такой нетерпеливый, Тэтэ, — рокотом растекается голос Гука. — Мы будем соблюдать правила. Мощное тело Чона вжимает в стену изнывающего по нему, придавливая собой. Снова запущенная игрушка стремительно ускоряет темп под чутким руководством. Ким стонет громко, отчаянно, умоляюще. Даже сквозь одежду член Гука ощущается большим, толстым и жадно необходимым. Он трётся между сминаемыми его ладонями ягодицами в такт вибропули. Ким так тесно прижат к стене, не может пошевелиться, а хотел бы усилить трение о собственный текущий орган. На его брюках наверняка уже видно влажное пятно, но ему так плевать, боже. Он скулит по-сучьи, требуя один конкретный член в своей активно виляющей заднице, и плевать он хотел на всех, даже если кто-то догадывается о причинах отсутствия этих двоих. — Чонгук, пожалуйста, — стонет Тэхён, пока его ладонь тянется к собственной ширинке. — Не смей, — рычит Чон, перехватывая запястья его медового мужчины, смыкая их за спиной одной ладонью, сильнее вжимая того в стену. — Ты очень непослушный сегодня. Надо научить тебя быть терпеливее. Острые зубы смыкаются на краснеющей от возмущения и возбуждения мочке уха, движения ускоряются. Тэхён вскрикивает, ощущая, как его трахают сквозь одежду одновременно Чонгук и чёртова игрушка. — Чонгук, Гук-и, — захлёбывается стонами Ким, ощущая, что почти на грани. — Неужели так сильно хочешь кончить? Так грязно, игнорируя присутствие в доме твоих братьев, Тэтэ? — издевается Чон. — Пожалуйста, да, — голос непривычно хнычущий, у него дрожит всё тело, и он не может думать ни о чём, кроме столь близкого финала. Зная реакцию своего мужчины, Ким добавляет, срываясь на стон в конце: — Дайте мне кончить, Господин. — Течёшь как сука, — рычит Чонгук. — С ума меня сводишь своей жадностью похотливой, своей отзывчивостью откровенной, — шепчет, словно в бреду, усиливая трение и кладя, наконец, ладонь на тяжело налитый пах своего любовника. От развратных, диких слов, от действий, от запаха нужного, родного человека и тяжести энергии, которой его придавливают похлеще тела, Тэхёна ведёт. Так сильно, что он почти теряет связь с реальностью, вздрагивая от каждого толчка, когда Чон врезается в него сзади. — Заводит, что нас могут услышать? Что каждый в меру своих распущенных фантазий представляет, как я сейчас трахаю тебя? — хрипло шепчет Гук, сам еле сдерживаясь, чтобы не сорвать одежду и, наплевав на всё, отдаться похоти целиком — не только телом, всем своим звериным нутром, всей своей природной дикостью, отключая холодный рассудок. — Ты не получишь мой член сейчас, любимый, — последнее так тихо, но так уверенно, что Ким замирает, рушась от этого простого слова, оседая в крепких руках. — Но, так уж и быть, я разрешаю тебе кончить. В этих словах приказ, столь нужный переполненному новыми, сильными ощущениями мужчине, никогда в прошлом даже не думавшему о том, что может быть так. Так горячо, так надёжно, так сумасшедше восхитительно. Ким Тэхён никогда не думал, что захочет подчиняться кому-то, что его разум будет поглощён желанием отдавать себя всего. Удовольствие ярким фейерверком взрывается в его теле, отпуская напряжение и все мысли. Он чувствует, как окончательно обмякает в крепких руках, как пустеет голова, как мокро в области паха. Последний раз он кончал в штаны ещё будучи школьником, в самый расцвет пубертата. — Сейчас я провожу гостей и скажу тебе, когда ты сможешь выйти из этой комнаты. Держи телефон при себе. И не смей переодеваться и принимать душ. Чон крепко держит безвольно дрожащего в его руках мужчину. Несмотря на приказной тон, он с особой бережливостью поднимает Тэхёна на руки, чтобы донести до кровати, уложить, заботливо укрывая пледом, и, оставив касание горячих губ на щеке разомлевшего, покидает комнату. Поцелуем он извиняется за то, оставляет игрушку включённой, пусть на самом медленном и тихом режиме, но остро ощущаемой после сильного оргазма. Тэ надо время, чтобы прийти в себя.