Bendy: The Illusion of Living

      – Не хотите ли войти? – спросил я, широко открывая дверь и отступая в сторону.       И снова детектив Адам Синклер не подал виду, что услышал меня, что он согласился или не согласился с моим приглашением, он просто вошёл в мою студию и встал посреди комнаты. Он медленно огляделся, осматривая пространство. Его глаза скользнули по моей тарелке, моей единственной тарелке, всё ещё стоявшей на кофейном столике, затем осмотрели комнату в поисках чего-то ещё, возможно, пыли или грязи. Он не найдёт ни пылинки. Хоть это и была маленькая одноместная комната, одновременно спальня и гостиная, но она была чистой. Я всегда забочусь о своих вещах. Это было небольшое помещение, но меня это не беспокоило. Я знал, что живу здесь только временно, что это маленький шаг, который я должен был сделать, прежде чем жить в верхней части города в квартире с большим количеством комнат для заполнения. Эта единственная маленькая комната была романтическим началом моей истории, примером того, как далеко я зашёл.       Я не думал, что детектив сейчас судил о моём образе жизни. Я думал, что он осматривал всё, что у меня есть: маленький диван, двуспальная кровать, очень похожая на койки, которые были в Войсках, несколько книг, которые я забыл вернуть в библиотеку базы, вязаное одеяло, которое я взял с собой для переезда по настоянию мамы, и, конечно, мои четыре пары туфель, начищенные до блеска, стоящие рядом в ногах кровати. Он заучивал всё это, добавляя в приложение к своей истории. Я был полон решимости не оказаться каким-то мелким персонажем, у которого может даже не быть имени. Я не собирался иметь только описание "высокий, худощавый, красивый молодой человек" или что-то в этом роде.       – Не хотите ли присесть?       – Нет. Расскажите мне, как вы познакомились с Уолтером Ричмондом, – сказал он, глубоко затягиваясь сигаретой.       Я не собирался позволять какому-то мужчине выставлять меня неловким, поэтому сел в маленькое кресло у окна, закинув ногу на ногу. Я не торопился. В конце концов, это был мой дом, каким бы простым он ни был.       – Я познакомился с ним во время войны, в лаборатории, – сказал я, когда почувствовал, что готов.       – Радиолаборатории Войск связи? – спросил он, небрежно зажав сигарету между губами и доставая из-под плаща блокнот.       Я кивнул. Тогда я понял, что вряд ли смогу дать ему то, чего он ещё не знал. Ему нужно было, чтобы я что-то сказал, потому что в противном случае всё это было только предположением, без доказательств, но он уже всё знал.       – Именно, – ответил я.       Я решил, что хочу сотрудничать. Не было никаких причин не делать этого, и этот парень очаровал меня. Поэтому я рассказал ему всё, что смог вспомнить.       Я встречался с Уолтером Ричмондом всего один раз, но это была не короткая встреча. И она также не была несущественной. В тот день он многому меня научил, и я также это запомнил. И до сих пор помню.       Как вы уже знаете, дорогой читатель, я проходил обучение в Войсках связи, а затем, когда обучение закончилось, меня перевели в Радиолабораторию, или просто лабораторию, как мы её называли. Это было всё ещё в Нью-Джерси, в Лагере Вейл, всё ещё на нашей стороне океана. Но работа, которую мы там проделали, помогла армии. Всё это было очень экспериментально, и я уверен, что некоторые сочли бы мою роль не более чем ролью лакея, но на самом деле это была одна из самых захватывающих работ, которые я когда-либо выполнял. И, что более важно, только очень немногие из нас получили шанс.       Там был я, был НэйтанАрч, был Джейсон Хартли, очень тихий умник с толстыми очками и гнусавым голосом (я не могу достаточно подчеркнуть, сколько клише и типов существует в реальном мире, но никогда не давайте никому пытаться убедить вас в обратном). Были два брата, Эндрю и Алекс, молодцы, как мы их тогда называли, богатые, вот что я имею в виду. Они откупились от службы и почти ничего не делали в лаборатории, кроме того, что мешали всем. Был доктор Сквайр, ответственный за всё, также был секретарь, а по ночам - уборщики. Это была небольшая команда, и я бы не назвал нас семьёй, но мы ладили и чувствовали, что работа, которую мы делали, достаточно важна, по крайней мере, чтобы не устраивать на ней слишком много споров.       Вся наша работа была основана на коммуникациях. Телеграф всё ещё был тогда главным средством связи, удивительно думать об этом сейчас. Но мы работали над улучшением радиосвязи и телефонной связи. Многие из проектов, над которыми мы работали, доктор Сквайр продолжил после окончания войны, и именно благодаря ему и его лаборатории у нас есть впечатляющие технологии, которые мы используем сейчас во время нынешней войны.       Итак, это основное объяснение того, чем мы занимались, на самом деле детали не имеют значения, и работа была настолько продвинутой, что это, я думаю, будет слишком сложно для обычного читателя. И вообще, не в этом суть истории. Суть в том, что однажды я пришёл после завтрака, снял шляпу и пиджак, надел лабораторный халат и заметил в комнате нового человека. Он был среднего роста и веса, блондином с такими светлыми волосами, что сначала я подумал, что они редеют на макушке. На нём не было ни лабораторного халата, ни формы. На нём был простой коричневый костюм. Он выделялся - вот что я хочу сказать.       Арч, который в этот момент разговаривал с ним, заметил, что я заметил их, и подозвал меня.       – Джозеф, познакомься, это Уолтер Ричмонд, – сказал он. Арч всегда умел создавать впечатление, что тот, с кем он был, был его гостем, даже если он только-только встретил парня.*       Я протянул ему руку для рукопожатия, и он пожал её. Я помню, что у него было очень среднее рукопожатие, не сильное, не слабое, просто среднее. Рукопожатие. Это ещё больше напомнило мне, как важно иметь определённое рукопожатие, знать, как начинать рукопожатие и, что также важно, как заканчивать его.       – Приятно познакомиться, – сказал я, и Арч быстро ввёл меня в разговор. Он был и остаётся мастером общения.       – Уолтер - фотограф, только что вернулся с фронта, – сказал он.       Я был впечатлён, я не привык, чтобы люди возвращались оттуда. – В самом деле? – сказал я.       Уолтер кивнул. Это был мрачный человек с глубоко посаженными тёмно-карими глазами, отчего казалось, что они плавают посреди его чрезвычайно бледного лица. Он, похоже, не очень-то хотел мне что-то говорить, поэтому я сделал то, что всегда делал лучше всего, и задал ему вопрос: – Фотографирование. Вы научились ему там, или вы сражались, а это была ваша работа до войны?       Уолтер посмотрел наАрча, и я подумал, что он, может быть, немой. Или, может быть, он глухой. Может, с ним что-то случилось в окопах, а может, он таким родился. Но нет, похоже, с одобрительным кивком от Арча, Уолтер повернулся ко мне и заговорил. – Я занимался фотографиями ещё до отъезда. Я вступил в Войска связи, и на тренировках со мной работали, чтобы я мог стать фотографом за границей. Мог запечатлеть то, что там происходит, мог сделать так, чтобы историю не забыли.       Я внимательно слушал и был поражён. Мысль о том, что есть свидетельства боевых действий в виде фотографий, была для меня чрезвычайно волнующей. Что за концепция! Я уверен, что сейчас, когда вы смотрите фильмы о нашей нынешней войне, вы даже не можете себе представить, каким важным всё это было для меня. Это кажется чем-то повседневным, когда видишь впечатляющие кадры армий в движении, самолётов в разгар воздушного боя, генералов, командующих войсками, и так далее. Но что вам нужно понимать, так это то, что тогда, когда фотографирование само по себе было довольно новой вещью, идея того, что можно увидеть сердце войны... в это было почти невозможно поверить.       Вот что сделало Войска связи такими революционными. Как я уже говорил, всё было основано на коммуникациях. И не только на голосовых. В 1917 году, в том же году, когда я пошёл в армию, в Войсках была создана официальная Фотографическая секция, которая отвечала за все снимки, полученные с войны. Конечно, я узнал об этом только в тот день, когда встретил Уолтера. Позже я провёл собственное исследование на эту тему.       – Это впечатляет, должно быть, у вас есть какие-то истории, – сказал я.       Уолтер угрюмо покачал головой, и я быстро понял, что именно так угрюмо он обычно всё и делал. – Я наблюдал. Я видел вещи, но не мне ими делиться. Только объектив моей камеры может сказать наверняка.       Вы должны понимать, что в то время и в моём юном возрасте это имело для меня мало смысла. Моим опытом в искусстве до того момента были актёры на сцене или слова на страницах. Мысль о том, что объект, в данном случае фотоаппарат, используемый для создания искусства, имеет свое "мнение", была для меня шокирующей. Разве создатель не был всем и концом всему в рассказывании истории? С тех пор я узнал, что то, что мы используем для рассказывания истории, так же важно, как и сама история, и может оказать большое влияние на то, что аудитория получит от истории. Я также узнал, что то, что мы видим глазами, и то, что видит объектив камеры, - это две совершенно разные вещи. А то, что видит зритель, это ещё и третья вещь.       Но тогда я был в замешательстве, хоть и понимал, что он был не из тех, кто хочет что-то объяснять. Поэтому мы ещё немного поговорили, и вместо этого я задал ему вопросы о фотографировании и камерах. Он был первым человеком, который сделал кинопроизводство более возможным, и не так, как другие люди здесь. Всё казалось очень простым, правда, когда было разложено по полочкам.       – Главное - понять, что нужно заснять. Есть выбор. Я его делаю. Не всё даёт хороший кадр, – объяснил Уолтер.       – Конечно, – сказал я, обдумывая это, – суть в том, что надо рассказать историю в одном кадре.       – Именно, – ответил он. Он, похоже, не был впечатлён моим заключением, но я был уверен, что он должен был быть впечатлён.       В тот день мы разговаривали слишком долго, но доктор Сквайр присоединился к нам, так что у никого не появились проблемы. В тот вечер Уолтер сказал, что встретит нас в столовой и принесёт своё портфолио.       – Потрясающе, правда? – сказал Арч, когда мы пробирались сквозь свежий осенний воздух, чтобы встретиться с нашим новым другом.       – Не могу в это поверить, – сказал я, хотя, конечно, мог. Жизнь страннее выдумки, как мы уже более чем убедились в этой моей книге.       – Фото стоит тысячи слов, – со знанием дела сказал Арч. Тогда я не понял, к чему он клонит, но любой, кто знаком с его грандиозными маркетинговыми усилиями, сразу поймёт, что он имел в виду. Арч всегда был очень хорош в передаче сообщений через образы. Мне нравится думать, что в этом я с легкостью превзошёл его, но, надо отдать должное моему старому другу, его бизнес был связан со сталью, а мой был, и есть, связан с образами.       Мы сели за маленький столик, присоединившись к Уолтеру и доктору Сквайру, уже поставившими перед собой напитки. Мне ещё не исполнилось восемнадцати, но никто этого не знал, а если и знал, то им было всё равно. Мне подали пиво, даже без моей просьбы, и я устроился поудобнее, когда Уолтер поставил на середину стола большую кожаную сумку.       – Это всё - неприкрашенная правда, – сказал он. Он не хвастался и ничего не объяснял. Это было предупреждение. Как будто мы с Арчем были слишком чувствительными для этого. Я не волновался. У меня был крепкий желудок, и я был не из тех людей, которые легко пугаются или беспокоятся.       Он вытащил первую фотографию - мертвец в окопе. Грязный, мокрый, и хоть картинка и была чёрно-белой, можно было различить, что из мокрого было водой, а что кровью. Это было захватывающее зрелище. В газетах не делились подобными изображениями. Они даже не описывали их. Даже тогда, с моим недостатком знаний, я бы не назвал фотографии хорошими, но все они были довольно висцеральными.       Он вытаскивал больше фотографий, иногда с кратким объявлением мест, где они были сделаны, но без каких-либо других объяснений. Была мёртвая лошадь, была крыса, пожирающая ногу, и было фото лица мертвого мужчины, всё ещё измученное агонией. Уолтер показывал их нам бесстрастно, почти равнодушно.       Мои чувства, с другой стороны, были совсем другими. Я, очевидно, слышал об ужасах войны, но видеть их тогда вот так, ну, это еще больше внушало благоговейный трепет. О, я определённо чувствовал отвращение и ужас, конечно, большинство чувствовало бы, но я также был очарован. Суметь запечатлеть такие необработанные моменты, такие вещи, от которых мы защищаем себя, истинную реальность мира, суметь поймать этот момент, сохранить его навсегда, поделиться им с другими, пока время движется в этой реальности. Эти мертвые тела были покрыты грязью и таяли в земле. Но здесь они будто были всегда свежи.       – Действительно ужасно, – сказал доктор Сквайр. – Бессмысленно.       – Что бессмысленно? – спросил Арч.       – Эта война, всё это. Давайте потеряем целое поколение из-за капризов политиков за океаном. Мне от этого противно.       – Они также финансируют ваши исследования, – сказал Арч. Он был не из тех, кто стеснялся в выражениях.       Доктор Сквайр ничего на это не ответил, и мы просто сидели молча, пока, наконец, мне не пришло время проститься.       И это было всё. Таким был мой опыт общения с Уолтером Ричмондом. Я не знал, что с ним стало после этого. Я предполагал, что он вернулся за границу, возможно, умер. Как оказалось, он умер. Только не в окопах.       – Нож в спину, – сказал детектив Адам Синклер, прикуривая вторую сигарету от окурка старой.       – Вижу.       – В тёмном переулке.       – Похоже на уличное ограбление.       – Похоже на то. – Он глубоко вздохнул. Я наблюдал, как он задержал дым в лёгких намного дольше, чем я думал, а затем медленно выдохнул, заполнив белыми облаками маленькую комнату. Я знаю, это всегда было модно, но курение никогда не интересовало меня. Даже сейчас. Я считал, что запах был просто ужасным, а в детстве меня учили, что если что-то плохо пахнет, то это что-то плохое.       Не наука. Просто инстинкт.       – Но это не ограбление… – медленно произнёс я, когда детектив больше ничего не сказал.       – Нет, – ответил он. – Ничего не взяли. Никаких следов борьбы. Семья наняла меня для расследования, и вот я здесь.       – В моей квартире.       – Так вы это называете? – Значит, он осуждал меня. Мне это не понравилось.       – Но почему я? Почему вы здесь?       – Пытаюсь найти фотографию жертвы. Беседовал с бывшими напарниками. Вы с ним работали.       – Не особо.       Теперь он расхаживал по комнате, и я почувствовал ещё большую тревогу. Я оценил это, ходьба обычно заставляла людей чувствовать себя определённым образом. Это может быть полезно, подумал я тогда. Теперь я знаю, как это удобно, заставлять персонажа расхаживать, делая такое краткое обращение к аудитории.       – Этот человек был в некотором роде одиночкой, вы и некоторые другие фигурируете в списке людей, работавших в той лаборатории в Нью-Джерси. Делаю всё с должной осмотрительностью. – Наконец он посмотрел на меня. Я понял, что это был первый раз, когда он посмотрел мне в глаза. Глаза у него были водянистые, красные. Наверное, от дыма.       – Я не убивал его, если вы так думаете, – сказал я со смехом. Представьте меня, Джоуи Дрю, убийцей. Это было уже слишком.       – Я так не думаю, больше не думаю.       – Значит, это всё? – спросил я.       Он кивнул. – Если мне ещё что-нибудь понадобится, я свяжусь. – И он направился к двери. Он оказался там прежде, чем я успел открыть ему дверь. Когда его рука дотянулась до ручки, у меня возникла идея.       – Подождите! – я встал. Я помню то чувство, которое у меня тогда было, адреналин и спешка. Это то же самое чувство, которое я испытываю, когда придумываю новую историю для мультфильма по Бенди, новый продукт или инновацию. Это то волнующее чувство действительно великой идеи. Я надеюсь, что хотя бы раз в жизни у вас будет возможность испытать это чувство.       Детектив стоял ко мне спиной, не двигался, не издавал ни звука, пока не сказал: – Да? – Может быть, он надеялся, что я признаюсь в преступлении; может быть, он думал, что я вспомнил что-то важное. Я не знаю.       – Могу я быть с вами? – спросил я.       О боже, как он обернулся в этот момент. Этот медлительный человек, осторожный и ни на шаг не сбившийся с места, он мог двигаться быстро, когда хотел. Он смотрел на меня сверху вниз, сердито, я мог сказать, что он думал об этом. Он не понимал почему. Поэтому он спросил.       – Это трудно объяснить, – ответил я. Как вы объясните жизненную философию, которая в тот момент ещё не была полностью сформирована в моём собственном понимании? Как сказать человеку, который занимается смертью и преступной деятельностью, что вы хотите посмотреть, как он работает, потому что это откроет вам совершенно новую сторону жизни и человечности? Я хотел знать все истории, всех персонажей, всех типов. Мне нужно было знать всё.       – Попробуйте.       Поэтому я солгал. Я не из тех, кто любит лгать, я всегда был честным, прямым парнем. Я считаю, что человек должен стоять на своём слове. Но я также знаю, что иногда цель оправдывает средства. И иногда ложь не так уж и плоха, если на то есть веская причина.       – Я немного потерялся в карьере, и я подумал, что детективная и полицейская работа и подобные вещи могут быть как раз по моей части.       – Я не учитель и не беру учеников. – Его плечи немного расслабились, чуть-чуть опустившись, может быть, на сантиметр.       – Я не собираюсь быть вашим учеником. Просто хочу быть вашей тенью, молчать, просто наблюдать, пока вы будете заниматься этим делом. Когда вы будете говорить с людьми.       – Значит, ты не хочешь заниматься моими бумагами?       – Нет, вовсе нет.       – Очень жаль, – он стряхнул окурок второй сигареты на пол и задумчиво наступил на неё. Я не собирался говорить ему, как это грубо. Я хотел получить работу, и было очевидно, что он знал это. Было также очевидно, что он хотел, чтобы я сказал что-то о сигарете. А мне не нравится, когда мной манипулируют.       – Ладно, конечно. Почему нет. Молчи, не пытайся раскрыть дело самостоятельно. Ты здесь не в каком-нибудь дешёвом романе, ясно? – Он снова покосился на меня.       – Я ценю эту возможность. – Дешёвый роман. Я никогда не читал ничего подобного. Нужно было глянуть. Определённо нужно было глянуть.       Он издал что-то вроде такого звука, когда прочищаешь горло, и вышел из моей квартиры. Я быстро собрал два окурка и положил их в миску с завтраком. Затем я бросился к своему единственному окну, чтобы посмотреть, как он покидает здание. Он снова превратился в неуклюжую тень, бредущую прочь от моего дома, даже не оглянувшись. По-настоящему фантастический персонаж.       Будет весело.       

***

      Нэйт.А: Я всегда находил это наблюдение очень лестным.