***
В дни тревоги, когда Митрандир увел войска на восток, беспокойная Белая Леди Рохана, воительница, ставшая заложницей Палат Исцеления, своим желанием деятельности вызывала недовольство Главного Смотрителя, а значит, что и недовольство всех, кто служил под его началом. Рутинная тяжелая работа напрочь лишала любопытства и почтения, а потому мало кто из целителей хотел искать встреч с тяжелой не только на руку, но и на взгляд роханской девой. Лотириэль пришла к ней, не ища ни разговоров, ни, упаси Валар, дружбы. «Я должна осмотреть ваше плечо», — сказала она, равнодушная к холодной ярости — или отчаянию — запертой в клетке Эовин. Кожа рук Лотириэль сушилась и трескалась, пальцы опухли, а сладковатый привкус гноя и мочи мучал ее в период редких перекусов. Наместник Дэнетор, ее дядя, погиб мучительной смертью. Отец и два брата были где-то на востоке, мысленно Лотириэль уже простилась и с ними, по какой-то животной инерции стараясь проживать день от утра до вечера. И она тосковала по морю. А тяжелый нрав Эовин мог сколько угодно биться о холодность, исправно скрепленную воспитанием, Лотириэль. Это все равно, что выйти против опытного бойца с деревянным мечом. Задеть, конечно, можно, но никто всерьез не воспримет. Это не поле боя, здесь у роханской воительницы не было шансов. Лотириэль пришла к ней и на следующий день. — Ты не похожа на простую горожанку, и я видела, что Наместник Фарамир говорил с тобой. — Слова Эовин были острыми как клинки, и Лотириэль слышала в них ревность, хотя Эовин сама и не догадывалась об этом. — Он мой кровный родич. — Она не стала мучить ее сомнениями. — Моя рука в порядке. Я хочу только свободы. Лотириэль тяжело вздохнула. — Я не из старших целителей и не принимаю решений относительно обитателей Палат. Зато там внизу ждут своей очереди два десятка человек, половине из них я должна заново наложить швы. Часть из них — рохиррим. Ты отнимаешь не только мое время — но и их тоже. Лицо Эовин порозовело. — Я тебя раздражаю, и ты откровенна в этом. — Ей это явно нравилось. — Могу позволить себе. В последующие дни Эовин стала спокойнее и тише. Оттаявшая — так Фарамир ее назвал. Лотириэль видела, что Белое Знамя Наместников сменило Серебряного Лебедя, и в тот же вечер в Минас-Тирит прибыл Морин с посланием от Эльфира из Дол-Амрота. «В Минас-Аноре довольно рук, а ты нужна мне в Белфаласе. Пусть твои навыки служат родной земле, как всегда было». Лотириэль оттянула возвращение на день, когда Эрхирион прибыл в город, передав приглашение отца на празднество на Кормалленском Поле. Пока-еще-не-коронованному следопыту с Севера Лотириэль Дол-Амротская была не нужна, а праздновать в ту пору, что рыбаки Белфаласа возвращались на разоренные южными пиратами земли, она не собиралась. Эовин сидела в заброшенном саду леди Финдуилас Дол-Амротской — для жены его приказал выстроить Дэнетор, но в последние годы его жизни, когда тяжелые думы поглотили Наместника, сад совсем одичал. Синий плащ тугим свертком лежал на коленях Эовин, а сама она сидела с лицом одновременно светлым и печальным. — Я слышала, леди Финдуилас умерла, не выдержав надвигающейся Тени, — сказала Эовин, встретив взгляд Лотириэль. — У нас говорят, что она скончалась от тоски по морю. — Лотириэль села с Эовин рядом. — Те, кто слышат Песнь Моря, не могут потом жить без нее, черная меланхолия сжигает их изнутри. Кто знает? Не все болезни открыты даже наблюдательному взгляду. Мать говорила, что по простой прихоти человек не оставит своих детей. — Моя мать ушла вслед за отцом, — печально ответила Эовин. — Дядя… — Лотириэль не знала короля Теодена, но сколько было в этом молящем восклицании! Эовин закрыла глаза. Оттаявшая — и долгие годы сдерживаемой боли слышались в ее словах. — Моя мать умерла, защищая меня, — ответила Лотириэль. — Она умерла в сражении? Сила не всегда заключается в умении сражаться, иначе леди Эовин не говорила бы сейчас с маленькой Улой. — Ее смерть была… нехорошей. Не той, о которой слагают легенды. Они помолчали. — А твое место, леди Эовин, разве не рядом с воинами на Кормалленском Поле? — Я долго была в этом убеждена, — честно ответила Эовин, крепко сжимая синий плащ. — Да и Эльфхельм приходил ко мне, спрашивал, не хочу ли я спуститься вниз, к всадникам. Так много крови и боли, которых я не замечала раньше. Эовин умолкла, снова замыкаясь в себе. Лотириэль не хотела, чтобы эта красивая женщина обратилась в статую. — Не жди от меня жалости, леди Эовин. Когда король Ондохер воевал с дикими наездниками Руна, он, как полагается воинским вождям, лично возглавил гибельный для себя и своего наследника поход. А регентом оставил младшего сына. Тот переоделся и неузнанным присоединился к союзникам Гондора. К предкам твоего народа. — Лотириэль грустно улыбнулась Эовин. — Но он умер. Моя тетка леди Ивриниэль считала это какой-то извращенной противоположностью дезертирства. Гондор остался без правителя, на милость своих лордов. Глаза Эовин сверкнули от гнева. — Будто после победы Саурона было бы чем править! Лотириэль пожала плечами, пряча усмешку. — Мои предки принимали участие в той войне и состояли в Совете Гондора. Но принц Имрахиль лично вознес тебе похвалу как победителю Ангмарца. Амротос был одним из тех, кто спасся во время взятия Ангмарцем Осгилиата. И с тех пор в нем не было покоя. Кем был Король-Чародей? Назгул — чудовища, столь пугающие, что не хотелось верить в их реальность. А что реально? Клинки и копья, и раньше Лотириэль много плакала над ранами. Она умолкла, смотря в белое лицо Эовин, представляя ее на поле битвы. Дрожь побежала по ее спине, и впервые она осознала всю силу и надломленность сидящей рядом девушки. — Желаю тебе исцеления, Эовин, — тихо сказала она, наклоняясь вперед и целуя Эовин в лоб. — А я возвращаюсь домой.***
В первый день приезда, все прошло в суете, бесконечной сутолоке, оставив в Лотириэль ощущение паники. Золотой Чертог ошеломил её. Чрезмерное обилие позолоты, яркие гобелены и ковры, оружие, развешанное на стенах — это было столь вычурно, что ей, привыкшей к холодному камню и мрамору, хотелось закрыть глаза — украшения слепили ее. Сам зал по архитектуре был похож на зал в Минас-Тирите, но Лотириэль по-прежнему смущали открытый длинный очаг в центре и отверстие в крыше для выхода дыма. А дождь? К тому же, в Рохане зимой выпадает снег… Вторая половина дня была еще ничего — когда люди собрались в пиршественной зале. В Эдорасе Чертог был открыт для каждого, и ели все вместе. Король и его дружина сидели за одним столом, и никаких безликих слуг, стоящих за спиной. И пусть пища тут не могла похвастаться изысканностью, Лотириэль с удовольствием попробовала зажаренное на вертеле мясо с хлебом и кружкой эля. Еще она слышала строгие песни воинов на улице, но король Эомер рано оставил своих гостей, и зал вскоре опустел. Похороны должны были состояться на третий день. Утро второго же дня было словно затянувшаяся прогулка на пустыре. Товарки Лотириэль спали, леди Эовин, видимо, тоже. Поэтому Лотириэль ничего не оставалось, как подолгу изучать гобелены, украшавшие зал Медусельда. Зал встретил ее тишиной и сумраком, готовым вот-вот развеяться. Двери в Медусельд были раскрыты, и только стража будто дремала на входе. Два рыжих волкодава поднялись при виде Лотириэль, но успокоенные квенийской попевкой, выученной от охотницы-Фаротвен, опустили головы на лапы. Впрочем, Лотириэль не испытывала искушения погладить псов. Без суеты и сутолоки, в золотых рассветных лучах, падавших из узких окон под потолком, нити гобеленов казались мазками кисти художников, и Лотириэль нашла их изучение гораздо более привлекательным занятием, чем думала накануне. Из изображенных героев Марки узнала она только Эорла. Ей хотелось услышать пение звучных рогов, что звали воинов на битвы и охоту, чувствовать, как ветер бьет по лицу во время быстрой скачки. На возвышении стоял широкий трон, украшенный искусной резьбой. Взгляд зацепился за диковинных птиц с глазами-изумрудами, что украшали верхние балки. Казалось, что им ничего не стоит улететь, но в Медусельде они нашли покой и приют. Лотириэль опустила взгляд, проводя мыском туфли по непонятному ей узору на полу, выложенному разноцветными камнями. В Дол-Амроте пол украшали изображением, но такого узора она не встречала. Лотириэль снова вернулась к гобеленам. На одном из них была изображена фигура мужчины с длинной бородой и длинными волосами-косами, волной ниспадавшими из-под шлема. — Это король Альдор, Альдор Старый. Лотириэль обернулась. Король Эомер стоял в дверях, без кольчуги, с несобранными волосами. Лотириэль склонила голову. Если он вошел не с внутренних дверей, то, стало быть, ночь провел с рохиррим, готовившими курган для покойного короля. — Большое полотно. Наверное, над ним работали не один год. Эомер подошел к ней. Его лицо и шея блестели от воды, но на рубахе темнели пятна пота и на штанах остались въедливые следы травы. — Наверное, — он виновато улыбнулся. — Я не знаю. Лотириэль удержала себя от того, чтобы коснуться полотна. — С таким мастерством, — пробормотала она. — Его почитали. Короля. Эомер поглядел на нее с любопытством. — Это так. Но королем вместо брата его сделал случай. Лотириэль чувствовала запах Эомера, смесь мужского пота с чем-то слабо знакомым ей, какой-то травой, отдающей смолой и… свежестью? Что-то местное, в Белфаласе это не растет, но оно не редко. Теперь этот вопрос измучит ее. — А что стало с его братом? — спросила она. — Он ушел Путем Мертвых и не вернулся. Лотириэль отвела взгляд. — Говорят, что мертвых там больше нет. Эомер усмехнулся. — Бальдор тоже так говорил. — Но ведь король Элессар и его следопыты были там и вышли на свет. Лорд Ангбор говорил, что король подчинил себе армию мертвецов. Эомер посерьезнел и выглядел гораздо менее радушным. — Ты никогда не была там, принцесса, в Димхольте, на пороге Темной Двери. Может души мертвых оттуда и изгнали, но зла в том месте не убавилось. В Лотириэль это пробудило очень нехорошее любопытство. — А что тогда толкнуло Бальдора идти этой дорогой? Уголок рта Эомера дернулся. — Изрядная доля браги, я думаю. Он хвастался перед младшими братьями, и тщеславие погубило его. — Значит, Альдор не единственный его брат? — Третий Эофор, к его роду принадлежал мой отец Эомунд. Лотириэль нахмурилась. — Наместник Дэнетор настаивал, чтобы я знала историю Рохана, хотя бы примерно, но все, что я почерпнула — это последовательность королей Рохана и свидетельства тех, кто присутствовал при клятвах Эорла и наместника Кириона. Больше ничего. Эомер развел руками. — Я, принцесса, ничего не могу на это ответить. — А вы не ведете летописей, которые могли бы переписывать для архивов Минас-Тирита? — Летописей? Нет, не ведем. — Как? — Лотириэль смутилась. — А откуда тогда ты знаешь историю братьев Альдора? Эомер потер лоб. — Мы храним нашу историю в песнях, принцесса. В сказаниях, которые потом рассказываем своим детям. Лотириэль растерялась. — И эти гобелены созданы по живым воспоминаниям? — спросила она. — Да. — Эомер предложил ей руку, уводя чуть дальше. Он остановился перед красно-белым полотном. Работа эта была не так детализирована, как предыдущая, но мужчина, стоявший над обозом, легко угадывался. — Это король Фолквинэ, принцесса. Получает виру от вашего наместника. Ты знаешь за что? Лотириэль опустила взгляд. — Его сын умер в боях с харадрим, — ответила она. — Два сына, принцесса. Приглядись. Там два щита. Это цена клятвы Эорла. Лотириэль не нашла, что на это ответить. Эомер тяжело вздохнул. — Я не хотел тебя задеть, принцесса, — тихо сказал он. Она смущенно покачала головой, рассматривая руны под своими ногами. Эомер ободряюще похлопал ее по руке, но, не дождавшись реакции, развернул ее ладонь, проводя большим пальцем вдоль нежной кожи. От этого прикосновения побежали мурашки, и Лотириэль поежилась. — Ты не задел меня, король Эомер, только напомнил о том, что я иногда забываю. Ведь Рохан не раз являлся на помощь Гондору, — сказала она, но собственный голос ей показался непослушным. Мужчины находили её красивой с тех пор, как она начала носить длинные платья, но ей особенно нравилось то, как смотрел на нее король Эомер. В его взгляде не было того, что не одобрил бы отец. Ни похоти, ни алчности, ни желания обладать и повелевать ею. Зато было согревающее ее чувство нежности, кажущееся таким неуместным для человека, с юности лет знавшего только военную повинность перед своим дядей-королем. Может быть, Эомер не был обходителен как лорд Анаронд или тактичен как следопыт Харданг, но рядом с ним Лотириэль чувствовала себя защищенной. Эомер почти братским жестом заправил ей прядь за левое ухо. Провел пальцем по митриловой серьге-кольцу в верхней части — такая же была у Эрхириона, и особого интереса у Эомера, незнакомого с моряками Дол-Амрота, не вызвала. Он только чуть нахмурился, когда наконец увидел, что нижняя часть уха у Лотириэль отсутствовала, провел пальцем вдоль узкого, незаметного для глаза шрама. Опять же ничего не сказал, но Лотириэль почти со смехом заметила, как он словно примерился к тому, каким был тот удар, что по уму лишил бы Лотириэль головы, а не деле только испугал. — Король Эомер. — Громкий окрик заставил Лотириэль вздрогнуть и внезапно смутиться тем, как близко она стоит к Эомеру. Король ласково пропустил прядь волос сквозь пальцы, возвращая ее на место — пряча ухо, — и неторопливо обернулся к окликнувшему его человеку. Сгорбленный мужчина, весь в черном, разве что ворот его платья украшала цветная лента, поклонился Лотириэль. Борода у него была недлинная, а волос седина коснулась только у корней. — Дочь принца Имрахиля, как я помню, — сказал он. Голос у него был куда как приятнее цепкого взгляда. — Да, — кивнула Лотириэль. — Это Фреалаф, принцесса, один из моих советников, — сказал Эомер. — Ты уже ждешь меня? В такой ранний час? — Для государственных дел не бывает рано, мой король, — ответил Фреалаф, а потом добавил фразу на рохиррике, отчего Эомер нахмурился. — Мне нужно идти, принцесса, — сказал он. — Я не смею задерживать, — ответила она. — Лорд Фреалаф, — неуверенно сказала она. Тот поморщился. — Я не лорд, госпожа Дол-Амрота. Прошу прощения. Несмотря на горб, он быстро двигался, и Лотириэль задумчиво смотрела на советника, который уводил короля отчего-то на улицу. Не иначе, как подальше от «дол-амротской госпожи». Ну что же, нравится всем нельзя. К собственному смущению, Лотириэль хотелось есть. Отсутствие снующей вокруг прислуги, готовой услужить ей по мановению руки, конечно, ставило в тупик, но голод подстегивал храбрость. Мальчишка, пришедший разжигать очаг, проводил Лотириэль на кухню, где она натолкнулась на Латгард, что-то вроде домоправительницы и старшей кухарки, защищавшую свои владения не хуже иных рыцарей. Лотириэль подействовала на нее так же как на волкодавов в зале и подлым иноземным захватчиком уселась за грубо сколоченный деревянный стол, удовольствовавшись остатками вчерашней стряпни. Но она не знала о чем говорить с местными — если они еще понимали вестрон — и чувствовала себя не в своей тарелке, пока не заявились Турин с Брегором, присутствие которых тут же изменило настроение заспанных девушек-кухарок. Одна из девушек — она представилась Луской — перебирала вишню, и Лотириэль задумчиво присоединилась к ней, найдя местный сорт терпким и в целом не менее приятным, чем зеленые яблоки. Общее дело хорошо объединяло, и Лотириэль даже забылась, когда пришла одна из женщин, что были с леди Эовин во время их приезда. Звали ее Леофа, и она не была служанкой, скорее кем-то вроде придворной дамы при леди Эовин. В это время Луска с подружками уже рассказывали Лотириэль и ее землякам о дворце. Медусельдом рохиррим называли как сам Чертог — пиршественную залу, — так и весь дворец в целом. То есть помимо одного-единственного помещения еще несколько пристроек сбоку и верхние светлицы. — Вы меня здесь разыгрываете, неужели даже у королевы нет отдельных покоев? — спросила Лотириэль. Женщины засмеялись. Латгард предупреждающе посмотрела на своих служанок. — Не слушайте их, госпожа, — серьезно сказала она, но ее гладкое лицо озарила широкая улыбка. — Еще Стальная Морвен приказала выстроить для себя отдельную комнату. Она примыкает к королевской опочивальне. Комнату. Как чулан для прислуги. Лотириэль подавила рвущееся с языка возмущение. — А зачем королеве отдельные покои? — Эти слова принадлежали уже леди Леофе, ждущей, пока Лотириэль закончит срезать веточки с ягод и сполоснет руки. Она пришла сказать, что леди Эовин будет рада, если Лотириэль позже присоединиться к ней во время визита к королеве Арвен, и теперь подстегивала ее поторопиться. Роханских женщин нельзя было обвинить в какой-то грубой непочтительности, но все же они были лишены того такта, к которому привыкла гондорская принцесса. Медусельд — это совсем как дом Охты, только больше. — Зачем королеве отдельные покои? — переспросила Лотириэль. — Ну да, она же замужняя женщина и вполне логично, что спать она будет с мужем, — хитро улыбнулась леди Леофа. Латгард скрестила руки на груди, хмурясь. Лотириэль растерялась. У ее матери были не просто отдельные покои — традиционно башня Гильмит считалась собственностью жены или первородной дочери принца Дол-Амротского. Этот обычай принцы переняли у местного населения еще до того, как расцвел Гондор. Не смотря на это у Лотириэль было три старших брата — факт, вызывающий зависть у многих загибающихся от отсутствия наследников родов. И пусть охотник Оромэ простит Лотириэль за постыдную мысль, что жить здесь — все равно что в большом подобии конюшни. На слова Леофы она не ответила, справедливо рассудив, что со своими обычаями в чужой дом приходить не стоит. В конце концов, здесь уже много лет не было настоящей королевы, и мнения Лотириэль никто не спрашивал. Да и еда вкусная была. Когда Лотириэль уже встала, готовая попрощаться с девушками, на кухню прошел долговязый, но ужасающе худой мальчишка. Спутанные волосы обрамляли лицо, потерявшее невинную детскую припухлость, а в глазах застыло выражение какой-то обреченности. Он о чем-то говорил с Латгард на местном языке, после чего отдал ей туго свернутый тюк, похоже, что с тканями. Одна из женщин из кладовой принесла хлеба и мяса. Мальчишка покраснел, неловко принял еду из рук служанки, а потом почти бегом, нескладный, скрылся. — Кто это? — тихо спросила Лотириэль Луску. — Эгрик, — ответила она. — Они с матерью пришли в Эдорас из Вестфолда. Их дом сгорел, отец умер в Хорнбурге, есть ли родня — неизвестно. Беженцы, перебиваются как могут. Лотириэль подумала об овдовевшей Фритте, нашедшей дом в семье брата. А потом о Белфаласе, который они с отцом оставили. Леди Леофа шла быстро, по пути умудряясь рассказывать Лотириэль что-то о том, как Медусельду будет не хватать леди Эовин, если слухи правдивы, и красивый благородный лорд Гондора и вправду просил ее руки. На страже у выхода стоял Освине Дрейвн, молчаливый знакомец Лотириэль, с ястребиными глазами. Лотириэль приветствовала его, а когда они прошли мимо поста, леди Леофа поглядела на нее с любопытством. — Не думала, что Дрейвн заведет друзей. Лотириэль не сдержала усмешки. — Вот уж он вряд ли меня другом посчитает. Скорее примет как раздражающее вежливое неизбежное. Леди Леофа с каким-то странным облегчением выдохнула. — Он, конечно, выглядит недружелюбно, — заметила Лотириэль. — Но с чего такая реакция? — Дрейвна никто не любит, человек он суровый. Лотириэль это не убедило. — А что, многие юношескую мягкость после войны сохраняют? — ядовито спросила она. Леофа покачала головой. — Он ведь Дрейвн, Охотник. Его семью всю орочий яд положил, а он потом ни разу из рейда маршала Теодрета не приходил без голов орков, притороченных к седлу. За волосы их привязывал, жуткие оскалы эти. Зрелище не из приятных. Лотириэль обняла себя за плечи. Ей внезапно стало холодно. Она орков в жизни не видела. В Дол-Амроте напастью были люди. А к тому моменту, как она прибыла в Минас-Тирит, трупы с Пеленнора и нижних уровней Города успели убрать. — Что такое орочий яд? — спросила она. Яды хотя бы были в большей степени в ее компетенции. Леофа поглядела на Лотириэль с таким же недоумением, как и при ее вопросе об отдельных королевских покоях. — А я думала ты целитель. Орки Изенгарда иногда наконечники своих копий и стрел смазывали какой-то жуткой дрянью. Она постепенно отравляет человека, маленькая царапинка — а ты, считай, уже не жилец. Нет, выжить можно. Дрейвн вот выжил. А семья его, жена и сын — нет. Кровавый пот — так еще эту болезнь называют. Лотириэль потерла лоб — совсем как Эомер накануне. Ей вспомнились пустые глаза Амротоса. Леди Леофа была серьезна. — У Дрейвна никого нет, и он никого не хочет с собой рядом видеть. Что с ним командир будет делать теперь — не знаю. Он как взглянет — душа в пятки уходит. Лотириэль промолчала. Странно среди жертв войны искать тех, кому повезло больше или меньше.