Белый Конь, Серебряный Лебедь

Тризна — то, от чего эдайн высоких родов отказались после Первой Эпохи. Лотириэль сидела рядом с отцом, одетая в цвета Дол-Амрота и увенчанная драгоценной диадемой, скреплявшей длинные косы. Она никак не могла перестроиться на праздник, мысленно все еще оставаясь среди зеленых курганов, осыпанных цветами. Плач превратился в смех, и она знала, что король Теоден покинул мир в пору старости, гордый и не утерявший доблести и твердого рассудка, так, как, наверное, рохиррим желали каждый для себя. Широкий зал Медусельда освещал двойной ряд факелов и разожженный очаг. Латгард сказала ей, что во времена ее бабушки во время праздников мясо жарили прямо на нем, но выросший в Гондоре король Тенгель отказался от этого обычая. Сидеть с едой над костром в центре королевского дворца словно в лесу — это было странно. С другой стороны, Лотириэль могла это объяснить холодными местными зимами, и, раз уж Медусельд все равно необходимо прогревать, отчего бы не сэкономить топливо. Куда как страннее было ловить себя на мыслях об этом, когда сами эти мысли прогуливаются среди высоких зеленых курганов, по свежему дерну, там, где нашли покой павшие королеи, ни одного из которых Лотириэль не знала. Тяжелое платье и торжественно-холодное выражение были притворством, прятавшим смятение. Воины пили стоя, высоко поднимая наполненные до краев кубки. Роханская брага таяла на языке словно терпкая сладость, и Лотириэль отнеслась к ней с настороженностью. Тут вперед — прямо перед троном — выступил юноша, безбородый и тонкий словно древко копья. Голос, уже знавший ломку, но отдававший журчанием светлого ручья Эдораса, завел звонкую песню на рохиррике, и звуки ее уносились ввысь. Изрисованная лютня молчала, только плавное касание струн задавало первые доли. Медусельд умолк, только слабым эхом отвечал юному певцу. Голос был окрашен молодостью и свободой, так пели молодые парни, поступавшие на службу на «Армин» — лебединый корабль, подаренный принцем Имрахилем своей жене. Чувство удовольствия зародилось в груди, и Лотириэль взглядом блуждала среди высокого свода пиршественного чертога, краски которого в свете факелов казались живыми. Медусельд не знал подвесных люстр, и Лотириэль видела, как тянущийся к небу дымок вился среди красных и желтых балок, прячась в тенях у самого потолка. И все-таки это не морская песня, не куплеты команды «Армин». Слишком много в ней алого и зеленого, как в летних лугах берегов Энтавы. Это песня для Ваны, а не для Уинен. Песни рохиррим не походили на эльфийские ни манерой исполнения, ни гармонией музыки, ни оставленными ощущениями. Песня о королях Рохана, что сложил старый бард Глеовин, что днем пели воины, круг за кругом проходя вдоль тропы курганов, была не плачем, а сказанием о том, как один за другим короли Рохана — Марки, так говорили рохиррим — со своими эоредами находили пристанище среди своих предков. Песня же молодого барда была совсем неровной в плане ритма, словно ей в нем было тесно. Это тоже было сказание — но не о ратных подвигах. Принц Имрахиль сидел подле короля Элессара, Лотириэль рядом с ним. По другую же руку от нее расположился лорд Эркенбранд, и глаза его были закрыты. Лотириэль повернула голову к королю Элессару — и королеве Арвен. Та словно почувствовала ее взгляд и повернулась к ней. В неровном свете было тяжело говорить наверняка, но Лотириэль показалось, что глаза ее влажны. Над песнями и историями Лотириэль никогда не плакала, и сентиментальность такого рода была чужда ей. Эркенбранд коснулся ее руки, и Лотириэль едва удержала себя от того, чтобы не дрогнуть. — Он повествует о широких лугах и табунах, которые теперь принадлежат молодому королю, — тихо сказал он, кивком указывая на юношу. Голос барда потонул в криках зала, когда рохиррим воздали троекратным пожеланием здравствования Эомеру. Но этот вечер окрасился не только восхвалениями и воспоминаниями о жизни павших в Войне Кольца, но и объявлением знатной помолвки. Рохиррим вряд ли были громче моряков, что перекрикивали шторма бурного моря, но Лотириэль была не на открытой палубе, а заперта в стенах Медусельда, и потому грохот пожеланий, последовавших после слов короля Элессара, чуть ее не оглушил. Вперед выступил огромный — крупнее даже Эомера — седовласый мужчина с длинной будто раздвоенной бородой и с глубоким уродливым шрамом, который пересекал его правый глаз. Передвигался он медленно, с трудом передвигая одну ногу, но от помощи своих оруженосцев отказался резким взмахом руки. — Поздравляю тебя, воительница Марки! — низким грудным голосом провозгласил он. — Желаю тебе многих лет процветания! Эовин наклонилась вперед, целуя этого старого великана. — Благодарю, Альдор Этельхард! — весело сказала она. — Не каждый день в Марке празднуют такое событие, — поклонился уже Фарамиру старый воин. — Я прибыл сюда с Севера Марки, дабы засвидетельствовать свое почтение. — Мы признательны тебе, Всадник с Севера, — ответила Эовин. — Пусть будет во благо нашим землям это решение. — Он повернулся к королю Эомеру. — Теперь ты последний из тех, кто претендует на королевское наследие Эорла, молодой Эомер, тебе я желаю крепкой хватки и хладнокровия. — Я рад слышать это из твоих уст лично, — ответил Эомер. С этими словами старик еще раз поклонился королевскому столу и медленно развернулся, направляясь к своему месту. Принц Имрахиль обернулся к Эркенбранду. — Кто это? — тихо спросила он. — Альдор, сын Айкена. — Эркенбранд чуть прищурился. — Он содержит большой отряд воинов, что охраняют наши северные равнины от дикарей, переправляющихся через отмели Андуина. Вся жизнь его прошла в битвах, его слово многое значит для эорлингов. И внуки его, что живут с ним в северо-восточном Волде, станут наследниками обширных владений — сейчас полупустых. Имрахиль медленно кивнул, вглядываясь в лица высшей роханской знати. Лотириэль надкусила местное яблочное лакомство, похожее на свежий рыхлый хлеб с чудесным кислым привкусом. — Внуки? — тихо переспросила она. — Этельхардом — благородным — Альдора прозвали за преданность королям Марки и военную доблесть. Его сыновья участвовали в походе на Изенгард и в Пеленнорской битве. — Эркенбранд умолк на мгновение. — Ни один не вернулся. Лотириэль внимательно посмотрела на пившего брагу старика, что по-молодецки утирал бороду широкой ладонью. Ярко-зеленый стяг был растянут над высоким столом. Широкие стежки изображали голые сосны и дикую гриву. — Он в родстве с королем Эомером? — спросила Лотириэль. С геральдикой роханских домов она была знакома довольно поверхностно. — Он был братом королеве Эльфхильде — жене короля Теодена. Она родом из низин Волда, где дуют суровые ветры, а большую часть времени люди проводят в седле. Лотириэль ухмыльнулась про себя, раздумывая, не кажется ли она хорнбугскому маршалу до смешного изящной и манерной, словно фарфоровая куколка, расписанная индиго и басмой и затерявшаяся среди оружия и доспехов погребальных сокровищ. Принц Имрахиль поднялся, и Лотириэль встала следом за ним. Отец отодвинул высокий стул, помогая ей выйти из стола. Герион Морин немедленно оказался рядом с ней, подавая из рук в руки тонкий футляр из лебетрона. Чувство скряжничества Лотириэль было не свойственно, но леди Эовин была человеком посторонним, и для морской принцессы было чудно щедро одаривать не дол-амротскую, а роханскую деву. Она обошла стол, привлекая внимание всех в зале, и остановилась там же, где до нее стоял Альдор Этельхард. Лотириэль встретилась взглядами с Фарамиром, который, сохраняя сдержанный вид, улыбнулся ей. Король Эомер поднял руку, призывая своих людей к тишине, когда Лотириэль сделала еще шаг вперед, оказываясь напротив леди Эовин. — Леди Эовин, — звонко сказал Лотириэль, и, словно льняное платье, сбросила с себя неприличествующую моменту скованность. Она тоже улыбнулась, позволяя звенящей по ее венам силе эльфийского обаяния растаять в лицах окружающих. Ее учили публичным речам с ранней юности, и ощущение тщеславного волнения отдавалось жаром в теле. Эовин, повинуясь незаметному жесту Фарамира, тоже встала. Лицо ее сияло, и она была красива, как героиня древних сказок. — Так как здесь нет ни моей тети леди Ивриниэль, ни леди Фаротвен Миримэ, этот дар я вручаю вам из собственных рук. Синие камни — знак рода Дол-Амрота и дочери принца Адрахиля леди Финдуилас. Пусть с вами будет благословение женщин Дол-Амрота и пусть оно принесет вам радость и счастье в браке с Наместником Фарамиром. Лотириэль в тишине звонко повторила свое благословение на древнем наречии квенья, призывая в свидетели покровителей морских владык, и протянула Эовин драгоценный дар. В тишине та откинула крышку футляра, затаив дыхание глядя на сапфировый пояс, тлеющим огнем сверкавший на черно-эбеновом бархате. — Согласно легенде, камни, из которых сделаны звенья пояса, добыли на землях, что долгие годы ограждали мир Средиземья от зла Ангмара. — Лотириэль пожала плечами. — Теперь уже никто доподлинно не знает, правда ли это, но, думается, что лучшей владелицы им нечего желать. Эовин бросила на нее дерзкий взгляд, вспоминая прежний упрек Лотириэль, а потом смущенно опустила взгляд, рассматривая камни. Лотириэль повернулась к Эомеру. — И тебе мои пожелания, молодой король Марки, — медленно сказала он, и роханское слово на ее языке прозвучало музыкой. Эомер медленно кивнул, благодаря ее. Фарамир выступил чуть вперед, и Лотириэль поцеловала его в щеку. Дар для него тоже был поясом — но уже тканым, из драгоценных нитей, разве что узлы перевязи сделаны из кожи, и широким, словно кушак моряков, ценным не столько золотом — его хватало, — сколько самоличной работой дочери принца Имрахиля. Лотириэль ждала еще какой-нибудь песни от молодого барда, но один из воинов вскочил и завел веселую песню на рохиррике, вызвавшую улыбки на лицах роханских вождей, короля Элессара и даже Митрандира — тех, кто понимал этот язык. Напев был веселый, песню подхватили множество голосов, а потом зал взорвался от хохота. Эовин чуть покраснела, смущенно о чем-то говоря Фарамиру, Эомер же не скрывал ухмылки. Лотириэль прекрасно могла понять о чем песня и без перевода. В Дол-Амроте о горячих ночах и пылких объятиях любили петь не меньше. Под крики и улюлюканье двое мужчин выкатили огромную бочку, с трудом сняли с нее обручи и, наконец откинув крышку, почерпнули темной густой жидкости. Один поднес широкий кубок конунгу. Эомер взял его двумя руками и единым махом выпил до дна. С громким придыханием Эомер утер рот тыльной стороной ладони и засмеялся. — Угощай всех, сенешаль Этла! Пусть ни один не выйдет из палат твердой поступью! Рохиррим встретили эту фразу громким одобрением. Этла — полноватый мужчина в длинной алой рубахе со связкой ключей на поясе — подтолкнул молодого парня к бочонку, властной рукой отгоняя желающих без очереди попробовать сладкий напиток. Парень только и успевал, что наполнять кубки. Выдержанная брага и мед источали терпко-сладкий аромат, крики становились все громче и громче. — Помню, помню как бывало конунг Теоден заговорит о том, чтобы открыть запасы, так лишь силой удержать можно было его! — А говорят, что когда Медусельд был построен, то Брего приказал каждому из своей дружины дать столько браги, сколько тот захочет. А один так и вовсе в такую вот бочку прыгнул — да и захлебнулся! — А я слышал, что бочки эти заложили еще во времена Хельма Молоторукого! И когда дунландцы взяли Эдорас, то никто не смог открыть их! Имрахиль опрокинул в себя кубок единым движением. Выдержанный не один десяток лет напиток вполне мог свалить его с ног. Лотириэль со смехом шелковым платком утерла подбородок отца. Проворный Этла хлопнул в ладоши, и над Медусельдом пронесся пронзительный вскрик флейты. А потом заиграла музыка — больше ритмичная, чем напевная, мало похожая на широкие песни рохиррим, но в центр зала немедленно выпорхнула стайка девушек, со смехом вытаскивающая со скамей мужчин. Начались танцы, и Лотириэль горящими глазами глядела на деревенские притоптывания и прыжки. Она могла сколько угодно то упрекать, то одаривать леди Эовин, но зато теперь почувствовала шевелящуюся внутри зависть от того, как задорно роханская принцесса отзывалась на веселье музыкантов. Эльфхельм, чьи идеи, как она думала — как она знала, — были в некотором роде отправной точкой ее присутствия в Медусельде, посчитал со своей стороны недопустимым дать ей томиться. — Разве госпоже с Запада не хочется танцевать? — спросил он, вырастая над столом и весело ухмыляясь не только Эркенбранду, но даже принцу Имрахилю. Лотириэль посмотрела на танцующих. — Но я не умею, — ответила она. Эльфхельм посмотрел на нее словно на идиотку. Она не стала скрывать совершенно взаимный взгляд. — Я не знаю роханских танцев, — объяснила она. Эльфхельм рассмеялся, но в его случае это был не вежливый смешок, а басовитый хохот, отдавшийся в другом конце стола. — Так мой сын сочтет за честь научить настоящую нуменорскую принцессу придворным танцам Эдораса, если она не откажет, — то ли издеваясь, то ли говоря серьезно ответил он. Предложение Эльфхельма не подразумевало отказа — и Лотириэль посмотрела сначала на него, а потом на отсалютовавшего ей кубком молодого мужчину с нескрываемым выражением недоверия. Король Элессар перегнулся через принца Имрахиля и похлопал Лотириэль по руке. — Они смеются, госпожа, это не так сложно. Танцы здесь не имеют ничего общего со сложными фигурами Минас-Тирита. — Я бы очень хотела, однако… Лотириэль посмотрела на отца. Она, признаться честно, не могла представить закованного в броню роханского короля веселящимся, но хорошим тоном было бы сначала отдать танец Эомеру, хозяину дома, и только потом кому-то из его людей. — Здесь не придерживаются принятого в древних домах Гондора церемониала, — пояснил Элессар. Отец пожал плечами, и, прежде чем он пришел ей на помощь, король Элессар движением руки позвал сына Эльфхельма. Тот подошел к ней, низко кланяясь и выглядя далеко не таким смелым в непосредственной к ней близости. — Мое имя Эльфбанд, госпожа, — тихо сказал он. Он смущался одновременно и ее, и ее окружения. Лотириэль с подозрением опустила свою ладонь в широкую лапищу Эльфбанда, едва подавляя легкий вскрик, когда он порывистым движением утащил ее с возвышения в зал. Тут он был гораздо смелее. Это и вправду оказалось совсем не сложно. Главное — поймать такт музыки и поглядывать по сторонам, повторяя разномастные движения. И напоминало танцы Дол-Амрота. Только не придворные. Когда музыка остановилась, Эльфбанд не отпустил ее, передав из рук в руки Сигвульфу, а потом Лотириэль танцевала с Эльфхельмом, который не упустил возможности ухватить ее за талию, кружа в воздухе. Потом ее перехватил благословенный Анаронд. Его было куда проще утащить к Морину и людям Имрахиля, которые окружили одну из бочек с элем. Лотириэль они со смехом подали наполненный до краев кубок, благодаря рохиррим за щедрое угощение. Лотириэль взяла и второй кубок — но не для себя. Амротоса она нашла в тени за высокими столбами. — Самая вкусная дичь, что я пробовала, — звонко начала Лотириэль. — Но рыбы считай что и нет. Зато есть вот это, — заметила она, протягивая ему кубок. — Не могу сказать, что принц Имрахиль очень рад тому, что его люди спаивают его же дочь, по крайней мере, без соблюдений правил старшинства. Амротос улыбнулся. — Сладкий роханский эль и местный мед им нравится. — Он с удовольствием принял напиток из ее рук. Лотириэль засмеялась. — Наивный. Дол-амротцы давно смешали его с ромом. — Она села рядом с братом. — Так почему бы тебе не пойти ко всем? Амротос поморщился. — Я там не у места. Лотириэль пожала плечами. — Вполне логично, ведь они тебя не знают. Или ты не собираешься возвращаться в Дол-Амрот? — Король Элессар хочет, чтобы я вернулся на побережье. Он сказал, что не может причислить меня к Королевской Гвардии. Конечно, если Фарамир согласится принять меня в Итилиэне, он не возразит, но… Лотириэль вздохнула. — В Дол-Амроте совсем не обязательно сидеть в форте или Затопленном городе. Езжай к Эрхириону, севернее, к устью Рингло. Там рядом Анфалас и земли лорда Голасгиля. Эрхирион его хорошо знает. Отец желает наладить торговые пути с севером в обход Андуина и столицы, тебе найдется много работы. — А ты? — Зиму я проведу, конечно же, с Фаротвен в форте Дол-Амрота, а следующим летом тоже поеду к Эрхириону, поближе к гаваням Эделлонда. Твое семейство планирует там возводить новые верфи. Раз мы теперь торгуем с Умбаром, нам нужны корабли. Амротос задумался, будто пробовал на вкус ее слова. — Разве не пираты Умбара пожгли наши караваны? Лотириэль молча разглядывала осунувшееся лицо брата. — Какого ответа ты от меня ждешь? — тихо и со всей серьезностью наконец спросила она. Амротос открыл было рот, но промолчал. Лотириэль поцеловала его в щеку. — Пойдем к Морину. Ты сын принца Имрахиля и не должен отталкивать его людей. Амротос скорчил гримасу. — А если я не хочу? — Тогда тебе не стоит надеяться, что они отдадут за тебя свои жизни, — серьезно ответила Лотириэль. Амротос снова хотел что-то ей возразить и снова осекся. Лотириэль удержала себя от того, чтобы коснуться его лица. — Я так и не извинилась за свою выходку, когда ранила тебя в глаз. Это было недопустимо. Прости меня. Амотос покачал головой. — Ерунда. Я наговорил всякого. — Нет, не ерунда. Я не могу отвечать за тебя и за твои слова или действия, но отвечать за себя — это меньшее, что от меня требуется. — Тут Лотириэль нахмурилась. — У тебя есть уязвимое место, и я воспользовалась этим. На глазах посторонних. Амротос ухватил ее за руку. — Ради Дол-Амрота, неугомонная! Не хватало, чтобы ты собралась устраивать публичные извинения перед королем Рохана! — В глазах — глазу — брата блеснул ужас. И некоторая доля удивления, причину которого искать Лотириэль не стала. Она потянула руку назад, чувствуя, как ей непроизвольной болью отдается крепкая хватка брата. — Ты был полон намерений оскорбить Эльфира и Фаротвен, я не стерпела. Я прошу прощения не за то, что заткнула тебя, дорогой братец, а за то, каким способом это сделала. — Ты потрясающе извиняешься, сестра, — медленно ответил Амротос. — Тебе стоит меньше общаться с нашей тетушкой Ивриниэль. — Она умеет постоять за себя. Это важное качество. — Она старая сука и готов поспорить, что сможет довести до слез даже роханскую воительницу. Фарамир не распространялся о своих родственниках? — Я не знаю, — растерянно ответила Лотириэль. — Он наконец-то узнал, что существуют красивые женщины, в которых можно влюбиться. — И стать идиотом, — засмеялся — почти ехидно захихикал — Амротос. — Вряд ли старая тетка — та тема, которую хочется обсуждать с невестой. — Зато ты всегда знаешь, что стоит обсуждать, — холодно заметила Лотириэль. Амротос был достаточно чуток, чтобы почувствовать смену ее настроения. — Я не обманываю Фаэль, но, как ты верно сказала, нельзя отвечать за действия — или мысли — другого человека. Лотириэль хотела много чего сказать, но только кивнула. Амротос поднялся, и Лотириэль встала следом, но, когда брат повернулся к дол-амротцам, теперь уже она потянула его на себя. — Во мне ни капли зла или обиды за попытку меня прирезать. И, я думаю, что настоящей злости нет ни в Анаронде, ни в Брегоре. Но зато раздражение от вечных поддразниваний рано или поздно всегда выливается в конфликт. И я часто потом испытываю чувство вины, что могла бы предотвратить его. Амротос как-то странно посмотрел на нее, но Лотириэль не поняла этого взгляда. Что она знала точно, так это то, что, если дать волю ногам, она сможет танцевать, пока их в кровь не сотрет. Танец, который с натяжкой можно было назвать вольтой, она разделила с королем Элессаром. Он двигался так, что Лотириэль даже не оглядывалась на то, как танцевали другие, полностью позволяя ему вести себя. Отвел он ее потом к королю Эомеру, который, к удивлению Лотириэль, все же умел танцевать. Видя ее вытянувшееся лицо, он то ли смутился, то ли развеселился, но после местной браги, ей было, признаться, все равно, а руки у него были гораздо осторожнее, чем она предполагала. — Думал, что до меня очередь не дойдет, — засмеялся Эомер. Он не казался веселым, скорее… опустошенным. Лотириэль чувствовала в нем какую-то уязвимость, отличную от прежней непробиваемой уверенности и властности. Он, конечно, чуть моложе Наместника Фарамира или Эльфира Фаластура, но не так же сильно, чтобы разница бросалась в глаза! — Это неучтивость с моей стороны, король Эомер. Тяжелая ткань платья сковывала, а длинный шлейф путался под ногами. В Дол-Амроте девушки или выстукивали ритм ногами и ладонями, или совсем наоборот, плавными движениями подражали морским волнам. Здесь же танцы подразумевали больше свободы. Лотириэль по сравнению с местными, наверное, казалась зажатой и скованной, но ничего поделать с прямой спиной и держащейся не столько за счет зажимов, сколько осанки, диадемой она не могла. — Тебе хорошо здесь, принцесса? — Мне жаль, что помолвка леди Эовин совпала с проводами твоего дяди, король. Как я могу сказать после такого, что хорошо провожу время? Эомер усмехнулся. — Дядя был бы счастлив за Эовин. Танцующие как-то ловко перестроились, Лотириэль же застопорилась и осталась в стороне. — Та песня, которой вы провожали короля Теодена — это одно из сказаний о ваших королях? — спросила Лотириэль. — Да, принцесса. Бард, который ее сложил, больше не станет петь, но, если желаешь, я сам научу тебя. Лотириэль, переминавшаяся с носка на пятку, застыла. — Меня? — как-то беспомощно спросила она. Эомер хитро прищурился. — Переводу на вестрон, конечно. Но, хоть Имрахиль задержится в Эдорасе, лучше нам начать прямо завтра. Лотириэль, чувствуя, что перестает контролировать ситуацию, едва не засмеялась. — Я выучусь всему, чему ты, король, посчитаешь нужным меня обучить. Уголок рта Эомера дернулся, но он подавил ухмылку. Вопреки своим привычкам, король опустил взгляд, пряча его от девушки. — Тогда я хотела как раз спросить, — добавила Лотириэль, смущенная своим непониманием уже второй реакции за вечер. — Не будет ли это оскорблением, если я навещу курганы? Эомер нахмурился. — Отчего же? Напротив, там даже проложена дорога. — Завтра ранним утром вряд ли будет оживленно, — пожала плечами Лотириэль. — Должно же быть место для уединения, ты не находишь? А танец вернулся в прежнее русло, и Лотириэль, теперь знающая как правильно перестраиваться, вернулась в круг, уворачиваясь от неуклюжих локтей. Когда музыка остановилась, Эомер не очень торопился отпускать ее руки, но Лотириэль, запыхавшаяся и растрепанная, поняла это только спустя время. В тот момент она внимания не обратила, благодарно кивнула и скользнула в толпу, желая перевести дыхание. К счастью или несчастью, среди дол-амротцев Лотириэль ждал ее отец. Она скользнула между снующих слуг, чувствуя его внимательный взгляд на себе. Лотириэль старалась не измениться в лице. Принц Имрахиль, конечно, любил ее, свою единственную дочь, но он особенно ценил ее стремление к королевской сдержанности. Но в тот вечер отец был мягок. Рохан действовал на него не хуже, чем на Лотириэль, заставляя обнажать чувства, мало подходящие для человека его положения. — Король Эомер следит за тобой, — заметил он. — Я сделала что-то неправильно? — тут же спросила Лотириэль, возвращаясь к словам и жестам во время благословения леди Эовин — разве не это было целью ее приезда? — Нет, дитя, напротив, ты все сделала очень хорошо. — Отец наконец поцеловал ее в лоб. Между ними возникла напряженная пауза. Лотириэль подняла глаза на возвышение к королевскому трону — Эомера там, конечно же, не было, ведь она сама только что оставила его в толпе. — Раньше я всегда знала, говоришь ли ты со мной как принц Дол-Амрота или как отец. Отец тихо рассмеялся и подал ей руку. — Выйди со мной на свежий воздух. Лотириэль, чувствуя одновременно и некоторое облегчение, и слабую тревогу, последовала за отцом. Еще она была уверена, что среди толпы видела Амротоса и Фаэль. Вечерняя прохлада пришлась кстати. Справедливости ради, ей бы хотелось танцевать — хотя бы сегодня, впервые за последние годы постоянных пиратских набегов, а не сидеть с унылым и растерянным видом, обдумывая те глубокомысленные вещи, что она наверняка услышит.  — Рохиррим отличаются от нас, — мягко начал отец. — Надеюсь, что леди Эовин придется по сердцу жизнь в Гондоре. — Я думаю, уж с этим она справится. Имрахиль покачал головой. — Порой каждодневный рутинный труд оказывается гораздо непреодолимее подвига, достойного легенд. — Он некоторое время помолчал. — Король Элессар с Митрандиром и перианами завтра уедут. — Скорое решение. — Невелички многое повидали и пережили и теперь желают добраться домой. Кто знает, что их там ждет? Лотириэль взяла отца за руки. — А нас? Дол-Амрот не видел своего господина уже несколько месяцев. Это не дело. — Эльфир хорошо справляется. Лотириэль сжала ладони. — Вопреки. Чем дольше тебя не будет, тем глубже станет его обида. — Лотириэль… — Я все понимаю, но разве он не прав со своей стороны? — Лотириэль хотелось так много высказать, но она сдерживала себя, зная, что сумбурная и торопливая речь никого не убедит. — После падения Тени ты остался в Минас-Аноре, что же, королю Элессару необходимо было ознакомиться со многими деталями и вряд ли это сделает кто-то лучше тебя, знакомого с лордами каждой из провинций… Но все-таки не стоит становиться делателем королей и превращать Дол-Амрот в житницу для страны! — Лотириэль прикусила губу. — Я была категорично настроена поначалу, но сейчас понимаю, почему ты признаешь себя вассалом короля Элессара. Но есть же какая-то золотая середина. Будем честны, король и королева не обычные люди и не сказать, что так уж нуждаются в руке, ведущей их. Имрахиль улыбался. — Ты меня не услышала, Лотириэль. Ты была не одинока в своем предубеждении, и в том, чтобы преодолеть его, заключен немалый труд. Любить героя легко, тяжело любить того, кто должен восстанавливать порядок на разоренных землях. — Разве это не аргумент, чтобы вернуться в Дол-Амрот как можно скорее? — Это аргумент для того, чтобы научиться верно делегировать полномочия. Я бы не оставил Эльфира правящим принцем, если бы не был уверен в его верности мне. А какую роль уготовил отец для нее? Лотириэль повернулась в сторону гор. По дороге в Эдорас они с отцом достаточно много говорили о чаяниях принца Имрахиля в отношении Рохана, но самой Лотириэли Эомер показался достаточно непримиримым. — Ты говорил с королем Эомером о Путях Мертвых? — спросила она. Принц Имрахиль был невозмутим, но все-таки Лотириэль росла при нем, а потому видела какую-то неуловимую досаду в движении его бровей. — Король Эомер уверен, что рохиррим не станут пользоваться этой дорогой ни за какие блага. Уж больно силен ужас перед ней. Я не согласен с этим. Если доказать, что дорога безопасна, то найдется пара предприимчивых, ну или любопытных людей, которые пройдут сквозь горы. За ними пойдет уже десяток, а там и движение наладится. Только подумай, побережье в нескольких днях пути! В Черностечной Долине тоже самое, но, что еще главнее, они перестанут бояться гор и смогут наладить торговые пути на протяжении всей дороги. Это золотая жила. — И как ты собираешься доказать безопасность? — Я сам пройду там. Лотириэль опешила. В этом была логика, но Лотириэль вспомнила лицо Эомера, когда он говорил о лесе Димхольт, куда выходила дверь на Пути Мертвых. Даже Турин, родившийся по ту сторону гор, про земли Камня Эреха рассказывал с неохотой — это Турин-то! Спорить или возражать она не стала, это было бы бесполезно. К тому же решение принца — есть решение принца. И все же был момент, смущавший Лотириэль, и о котором она не могла умолчать, как советница отца. — Как король отнесется к тому, что, получив отрицательный ответ на свое предложение, ты поступишь наперекор ему? Отец заговорил не сразу. — Я не хочу, чтобы ты думала, будто я привез тебя сюда, чтобы улестить короля Эомера перед сделкой. Это не так. Женщины Нуменора и Гондора вольны распоряжаться своей судьбой самостоятельно, но за любым правом стоит ответственность. Лотириэль знала это с детских лет. — Наместник Дэнетор всегда относился к Рохану с большой дружбой, — ответила она. — Ты сам говорил мне об этом. Думаю, что во времена, когда он интересовался наследниками короля Теодена, никто и мечтать не смел о прямой дороге между Роханом и южными провинциями. Как много значат слова! Мне приятнее олицетворять политическую волю властителя Гондора, чем причислять вырученный процент от торговой выгоды Дол-Амрота к своему приданому. Имрахиль виновато улыбнулся. — Дэнетор был человеком редкого ума и силы воли. Кто бы мог подумать, что именно это и сыграет с ним столь злую шутку! — добавил он куда-то в сторону. Лотириэль промолчала. — Он очень любил тебя, Лотириэль, — продолжил отец. — Ты походила на Финдуилас, и Дэнетор порой представлял тебя своей дочерью, хотя он, конечно, мне об этом не говорил. После смерти матери ты часто бывала в Минас-Аноре, и в определенный момент это перестало быть моей инициативой. — Мало чести быть любимой только за схожесть с кем-то, — заметила Лотириэль. Имрахиль покачал головой. — Кто получил от Дэнетора большее? Лотириэль стало тоскливо при воспоминании о суровых, резких чертах отца Боромира. Но говорить о чаяниях людей, которые претворить их в жизнь уже не смогут, она не желала. — Что же, в таком случае сегодня дом Наместников и королей Рохана был связан, — уклончиво сказала она. Имрахиль обнял ее. — Ты права, — согласился он, принимая скользкий ответ дочери. Морин сидел на лавке, уткнувшись взглядом в пространство перед собой, и Лотириэль села спина к спине с ним рядом. Она наблюдала как Турин что-то нашептывал Эмелин и испытывала двойственные чувства, не зная, стоит ли оставить их наедине или же напротив, делать этого как раз не стоит. Ее размышления прервала леди Эовин, с улыбкой севшая рядом. — Устала, Ула? — спросила она. — Надеюсь, пиры в Гондоре не сильно отличаются от наших? — Дочь Имрахиля за холодным выражением лица Эовин видела напряжение. Лотириэль пожала плечами. Как хозяйка она могла бы многое сказать и многое сравнить — начиная от количества блюд и убранства зала и заканчивая провожанием гостей, но не стала. Эовин волновали не подробности быта. — По сути — нет. Разве что они тише и поклоны другие. По лицу Эовин было видно, что она расслабилась. — Думаю, что мне уже пора лечь в постель. — Лотириэль движением глаз указала на Морина. — В таком положении он выглядит не таким пьяным как себя чувствует, но думаю, что уже вовсю путает синдарин и вестрон. — Я все слышу, — хрипло заметил Морин. Эовин засмеялась. — Старый мёд коварен в своей сладости. — Она дала Лотириэль руку. — Я провожу тебя, Ула. Лотириэль поманила к себе Эмелин, подумав, что некоторые вещи стоит делать все же исключительно в твердом рассудке. Возле выхода из зала стояли великан Альдор Этельхард и маршал Эльфхельм. Они поклонились девушкам, прервав разговор, и Лотириэль видела, как нахмурилась Эовин. Альдор Этельхард был вблизи высок, словно нуменорец. Взгляд его оценил расшитую серебром парчу платья Лотириэль и ее тяжелую диадему с синими, как сапфиры пояса Эовин, камнями. Еще один делец. Как пошутил король Элессар? Назвал Эомера щедрым за благословение брака Эовин с гондорским лордом. Хорошо бы теперь получить ответное сокровище. Мысли эти не вызывали ни брезгливости, ни гнева, как можно было бы ожидать. Эти люди подавятся ею как своей королевой — они имеют слабое представление о том, чему Дол-Амрот учит своих детей. Лотириэль не стала задавать вопросов Эовин, искренне посчитав это бестактным. Фаэль была в покоях, лежала ничком в постели, и дыхание ее было прерывистым, словно после бега — или плача. В покоях горел блеклый фонарь — один из тех, что девушки использовали в дорожных палатках. В его неровном слабом свете Лотириэль уловила собственное движение в медном зеркале, стоящем в углу. В мутном отражении — да, это не работа мастеров Гондора — мелькнул ее темно-синий с серебром образ. Лотириэль заботливо накрыла Фаэль одеялом и молча легла рядом.