--- ∞ ---
Оказавшись в знакомом пространстве, молодые люди ненамного расслабились, но только на каплю: им было необходимо держать имидж. Проходя через первый зал, где стояло по пять столов с каждой стороны, они оглядывали помещение, количество посетителей и лица тех, чтобы пытаться понимать, были ли они довольны, всё ли устраивало пришедших провести вечер сюда. Для первого зала, где обычно бронировали столики на ужин или, что было реже, обеды, была неплохая занятость, так что и в основном зале наверняка заседало немало посетителей, что являлось, конечно же, хорошим показателем продвижения дел. Да и вообще, большое число посетителей было привычным делом для этого заведения. Бар «Морсмордре», хоть и располагался в незаметном переулке меж двух домов, находился в самом центре Лондона и был одним из самых посещаемых заведений в городе. Да и расположение было выбрано специально: не все обращали внимание на какую-то неприметную дверь с табличкой, содержащей непонятную запись. На самом деле за той дверью скрывался особенный мир, доступный не каждому прохожему, да и не каждому даже богатому человеку. Однако внутреннее убранство не могло не располагать к себе тех, кто бывал здесь впервые: бар был обставлен элегантно и со вкусом, так что никто и не смел критиковать вкус хозяев этого места. На полу был выложен паркет цвета «эспрессо»; стены, покрытые декоративной штукатуркой, выкрасили в светло-коричневый оттенок и украсили деревянными панелями; практически вся мебель, за исключением диванов из натуральной кожи, была изготовлена из красного дерева. Окон в помещении не было — бар освещался несколькими свисающими с потолка лампами, придававшими некий уют. Сам бар разделили на два зала: общий и приватный. Второй, как можно было догадаться, заранее бронировался клиентами для проведения переговоров или же простого отдыха в более уединенной обстановке. Далее молодые люди прошли через арку и оказались в большой комнате, называемой основным залом. Они оглянулись в поиске знакомых лиц и, конечно же, заметив те, улыбнулись, спускаясь по лестнице с площадки, где также расположились столики, небольшая сцена для выступающих артистов и танцевальная зона. На высоком стуле перед барной стойкой сидела светловолосая девушка, одетая в льняное платье без рукавов и длиной чуть выше колена, и попивала из бокала на тонкой ножке прозрачный напиток, в котором плавала маслина. Девушка о чем-то беседовала с человеком, находившимся по другую сторону стойки, однако работником не являющимся, и рукой покручивала висящее на груди ожерелье из жемчуга. Собеседник внимательно слушал её, делая редкие комментарии или качая головой, но иногда отвлекался на изготовление напитков для подходивших официантов, что испытывали некое смущение при разговоре с мужчиной. Волосы его отдавали не то золотом, не то медью, так что трудно было сказать, какого цвета пряди были на самом деле: русые или рыжие; ростом он был невысок и имел крепкое телосложение, а облачен мужчина был в клетчатый костюм, сшитый по самой новой моде Англии, и потягивал во время разговора красное полусладкое вино, однако после того, как с лестницы спустились пришедшие, его зеленые глаза обратились к ним с интересом. В принципе, новоприбывших многие провожали взглядами: кто-то с уважением, иные — со страхом. Как только рядом с девушкой занятыми оказались два стула, прозвучал первый вопрос: — Чего такие довольные? Произошло что-то очень хорошее? Девушка перевела взгляд на соседей, что уже не могли скрывать загадочных улыбок. Причина такого поведения была неизвестна, да и можно было лишь догадываться, что творилось у них в головах. — Никаких вопросов, Людо, сначала выпить, — произнёс один из прибывших, тот, что был темнее волосами и ниже ростом. Парень за барной стойкой, Людовик, не смог не закатить глаза, доставая со столешницы, невидной для посетителей, бутылку с янтарной жидкостью. Усмехнувшись, он разлил напиток по двум стаканам и поставил те перед молодыми людьми. Светловолосый, в отличие от своего друга, сразу же опрокинул в себя напиток, а после недовольно поморщился, словно выпил что-то являвшееся самым отвратительным напитком в его жизни, а не дорогим алкоголем. Его друг пока не притрагивался к выпивке. — Чёрт, и что ты вообще нам налил? — сказал первый, протягивая руку к лимону на небольшом блюдце. — Ах, дай угадаю: шотландский скотч? Людовик лишь пожал плечами, мол, сам виноват, раз не сказал, чего желаешь выпить. — Всё потому, Лорран, что надо уточнять свои предпочтения, — подала голос девушка. — И вообще, что с вашими манерами? Ведёте себя так, будто в джунглях год прожили, — добавила она, фыркнув. Лорран отмахнулся от блондинки, которая склонила голову набок, словно порицая их. От пристального взгляда голубых глаз появилось ощущение, будто их обладательница смогла прочитать мысли мужчины, как делали родители, когда по одному виду своего чада были способны понять, что те успели натворить. Людовик повернулся спиной к сидевшим и на полках стал искать бутылку ирландского виски, что являлся излюбленным у его друзей. Первая порция напитка, вкус которого категорически пришедшим не нравился, была неким наказанием, однако сейчас с чистой душой он отыскал нужный сосуд, после чего забрал у темноволосого, что так и не решился выпить скотч, стакан, выдав новый, и поставил перед Лорраном бутылку. — Раз ты расщедрился на дерзости, нальешь себе сам, — заметил он, и в ответ Лорран пожал плечами. Темноволосый из своего портфеля выудил тонкую продолговатую коробочку, являвшуюся упаковкой для кубинских сигар. Он вытащил одну и передал ту Лоррану, который тут же и поджёг чёрной зажигалкой с золотыми вставками сигару. — Людовик, будешь? — спросил мужчина с тёмными волосами, переводя взгляд на девушку. — Лукреция, знаю, что ты не любишь сигары, — добавил он обольстительно. Лукреция улыбнулась и кивнула в знак согласия. Она в самом деле могла только выносить запах дыма от сигар, но их курение представлялось ей непосильной задачей, так что от предложений друзей она всегда отказывалась. — Благодарю, Джоэл, — положительно ответил Людовик, принимая сигару из рук Лоррана и поднося её кончик к тонким губам. Курение в баре запрещено не было, так что трое мужчин могли спокойно насладиться лучшим кубинским табаком, выпуская изящные струйки дыма. В Лондоне не везде можно было найти сигары такого качества и прямиком с места производства, и несколько лет назад благодаря кое-кому возможность купить эти сигары появилось не только у богатых и имевших связи людей. Лукреция с не изменившимся лицом сидела рядом, продолжая потягивать мартини. Она не являлась противником курения, однако сигары, курившиеся в течение долгого времени, ей были не по душе. Изредка она могла выкурить со знакомыми сигарету, хотя старалась свести потребление никотина к минимуму. — Так что там с вашим делом? — задала интересующий её и Людовика вопрос Лукреция. Джоэл отвлекся от курения и начал говорить серьёзным тоном, что появлялся, как только речь заходила о делах. — После того, как наш прошлый человек в СМИ решил… пойти против нас, мы остро нуждаемся в новом журналисте, потому что он теперь явно бесполезен, — на последних словах он неоднозначно махнул головой. — Мы несколько дней проверяли разные газеты, подбирали возможных кандидатов и нашли парочку подходящих. За эти два дня мы проследили за одним молодым парнем, которого уже взяли в «The Times», — Джоэл прокашлялся, словно ему было не очень комфортно повествовать. Он глянул на Лукрецию, которая внимательно слушала, но ещё не догадывалась, про кого рассказывал Джоэл. — Он пишет на острые политические темы, умело критикует власть, вышел из неплохой семьи… Он затих, продолжая глядеть на неё в ожидании, что она сама всё поймет. Джоэлу на самом деле не особо хотелось говорить об этом при Лукреции: он знал, что та выступила бы категорически против, однако всё ещё не понимала, о ком сообщал Джоэл. Лорран, не выдержав этого молчания и нерешительности своего друга, обратился к ней: — А вы, мисс Блэк, не говорили нам, что у вас есть талантливый в писательской деятельности племянник. — Заткнись, Эйвери, — шикнул на него Джоэл. — А что? — Лорран со злостью посмотрел на друга. — Он хороший вариант, ты сам об этом ранее говорил. Тем более, Лукреция, ты как-то упоминала, что твой родственник очень способный малый. Джоэл хотел что-то ещё добавить, когда та неожиданно для всех стукнула ладонью по деревянной поверхности барной стойки. Людовик, который всё время деликатно молчал, за что Лукреция была безмерно ему благодарна, обеспокоенно глядел на Блэк. Она подняла руку в предупреждающем жесте, мол, ещё слово, и я за себя не отвечаю. — Эйвери, Нотт, замолкните, — процедила она. — Во-первых, не надо мямлить, будто я от этого не захочу тебя придушить, Джоэл, — Блэк выдохнула, сжимая губы в тонкую полоску. — Во-вторых, трижды нет. Я не согласна ни с одним из ваших доводов. Светловолосый Лорран Эйвери мельком глянул на Людовика, словно ожидая от него поддержки в их адрес, но тот явно не намеревался вступаться за друзей. Опустив взгляд в пол, Джоэл Нотт вообще пожалел, что начал этот разговор при Блэк: она никогда бы не позволила привлечь свою семью к их опасным делам, протекающим вне закона. Теперь сама Лукреция была в курсе намерений Эйвери и Нотта, и она готова была любыми способами помешать им рассказать это на сегодняшнем собрании; к тому же, Джоэл был уверен, что та могла затаить на него личную обиду, ведь именно он сказал о юном Блэке, поэтому в сердце его засели особые переживания. Лорран и Джоэл специализировались на подборе и поиске необходимых людей, проверяли кандидатуру, её личные и родственные связи, собирали справки, с кем-то перекидывались словами, расспрашивая о качестве работы. Они составляли список подходящих, а затем наблюдали за претендентами в течение некоторого времени, чтобы подтвердить найденную раннее информацию. Если человек вполне подходил для подготовленной работы, Эйвери и Нотт докладывали о своих успехах и приводили доводы в пользу выбранной кандидатуры; за долгие годы, что друзья этим занимались, ошибок было допущено минимальное количество, так что сомнения насчёт молодого Блэка исходили именно из-за его тёти. — Лукреция... — начал Людовик. — Людо, только ты не поднимай эту тему… — устало возразила Блэк. — Я только хочу сказать, что паренёк сам интересовался другой стороной Лондона, и, возможно, будет лучше, если ему поможешь в этом ты. Тем более ты говорила, что его родители хотят, чтобы хотя бы младший сын пошёл по пути семейных дел, — он протянул руку и накрыл её ладонь своей. У Нотта от этого жеста что-то неприятно всколыхнулось внутри, он еле удержался, чтобы не сморщиться. Эйвери легонько хлопнул его по плечу. — К тому же, Лукреция, ему уже девятнадцать, мы были даже младше, когда начали всем этим заниматься, — добавил Джоэл, грустно улыбнувшись. Но удостоился лишь понимающего взгляда от Людовика и короткого кивка от Блэк. Джоэл не был зол на Людовика за то, чего никогда не было и никогда не могло бы быть. И Лукреция Блэк, и Людовик Мальсибер являлись его хорошими друзьями долгие годы. Все они были близки в течение огромного времени, прошли, как говорилось, огонь и воду, прикрывали спины друг друга, однако и без ссор и обид нельзя было обойтись, но и это каждый смог преодолеть. Между кем-то образовалась крепкая дружба, как, например, у Джоэла и Лоррана, как у Лукреции и Людовика; кто-то, наоборот, не особо имел хороших взаимоотношений, скрывая это от чужих глаз или, наоборот, вынося сопротивление на общее обозрение. Поэтому Нотт, как и всегда, просто засунул это скребущее душу чувство куда подальше и постарался расслабиться. Лукреция успокоилась, почувствовав мягкие движения пальцев друга, выводившие на коже различные узоры. Естественно, Блэк понимала: всё сказанное товарищами являлось правдой. Младший сын её брата действительно был неплох как писатель, да и о всех «взрослых» делах мыслил довольно-таки умно, так что такой паренёк принёс бы немало пользы, но Лукрецию грызли сомнения изнутри: вдруг что могло случиться. Род деятельности, которым они занимались, нельзя было назвать безопасным или добрым, наоборот, его окрестили рисковым и отнюдь не благодетельным, отчего жизнь каждого была на волоске. Однако и Нотт сказал дело: племяннику уже было девятнадцать, и вскоре на него должны были свалиться тяготы наследственного бизнеса одной из линии Блэков, что являлось не менее опасным видом деятельности. «Слишком сложно, а если я только подставлю его?» — судила себя Лукреция за мысли о согласии на предложение ребят. Она пообещала себе, что подумает и рассмотрит этот вариант чуть позже, а также обсудит эту ситуацию наедине с человеком, чье мнение она глубоко ценила, поэтому и не могла не прислушиваться, но на данный момент Лукреция просто смирилась со всей ситуацией. — Какая милая у вас обстановка, — вмешался в разговор пятый человек. Мужчины повернули головы на источник звука, а Блэк испуганно отдернула руку. Не то чтобы она боялась быть неправильно понятой или осужденной кем-то, однако ей казалось, что замечание было направлено именно на жест её и Людовика. Она тоже оглянулась назад и заметила мужскую — ненавистную — фигуру, бесшумное появление которой не заметил никто. Высокий молодой человек с каштановыми волосами стоял в метре от барной стойки, нацепив на лицо самое безэмоциональное выражение, и оглядывал каждого члена компании отдельно. На Блэк темный взгляд практически не задержался, словно та здесь и не присутствовала вовсе, а в тот миг, что обладатели карих и голубых глаз пересеклись взорами, Лукреция ощутила холод, направленный в её сторону, в то время как от неё самой исходил жгучий огонь. Его можно было счесть за белую ворону в зале этого бара, ведь он и вправду не являлся похожим на посетителей, присутствовавших в этом заведении. На него глядели косо, как минимум, из-за внешнего вида, но создавалось впечатление, что ему далеко плевать на всю критику, направленную в свою сторону. Имея собственный ряд ценностей, он не поддавался общественному осуждению, выделялся среди других не как что-то чужое, а будучи тем, кто не желал быть схожим с остальной сворой богачей и авторитетов, выглядевших практически одинаково. В своей, как казалось завистникам, «дешевой» кожаной куртке он выглядел, несмотря ни на что, опасно, угрожающе; вид мужчины отпечатывался в их памяти надолго, так что людишки ещё долгое время могли порицать его, а если знали его фамилию, то могли годами припоминать мужчину как позор рода. И в самом деле он был черной кошкой, гонимой людьми своего круга. Лукреция, невзирая на собственную многолетнюю ненависть, не могла не признавать силу мужчины, что смело шёл, показывая себя истинного. Но, когда тот миг закончился, она вернулась в исходное положение, не желая вновь встречаться с карими омутами, а в голове была лишь фамилия. — Лестрейндж, — Людовик покачал головой. — Не пугай так больше. Присядешь? Губы мужчины скривились, что отнюдь не было похоже на улыбку. Выбор его был занять место возле Блэк или правее Нотта, и он, не имея сомнений, решил в пользу Джоэла. Тот, словно не ожидал такого исхода, слегка подпрыгнул, а после покосился в сторону соседа: тот с невозмутимым видом расположился на стуле, не удосужившись снять куртку, как остальные мужчины сделали со своими пиджаками, а Лукреция — с кожаным плащом. — Мальсибер, тебе советую быть более внимательным к окружающей обстановке: я простоял за вами минуты две, а ты и не просёк, — сказал Лестрейндж, не то осуждая, не то советуя. Сидящий через одно место левее Эйвери фыркнул: Лоррана часто раздражала манера Лестрейнджа относиться ко всем свысока, даже при знакомстве с человеком в десять, а то и больше, лет. В действительности он относился к другу с особой осторожностью: тот был слишком разносторонен и непредсказуем; в одну минуту Лестрейндж был представителем типичной аристократии, а уже в другую — главным бунтарём событий. К тому же он никогда особо не распространялся своими эмоциями, даже если и удавалось застать его за проявлением чувств, то это, в основном, были моменты злости, неприязни и отвращения. Конечно, к своим товарищам такие эмоции Лестрейндж испытывал весьма редко, и чаще они видели лишь холодное пустое лицо без намека на малейшую улыбку. Нотт даже как-то тихо заметил при Эйвери: «Мне кажется, даже Том чаще позволяет себе улыбнуться или посмеяться, чем Родмонд», — и Лорран тогда согласился. Но все эти бесчувственность и беспристрастность Родмонда не отталкивали его напарников по делу, и, например, Эйвери часто шутил над этими качествами, а Людовик, не желая влезать не в своё дело, просто принимал это в товарище. Сейчас Джоэл, глядя на лицо Родмонда Лестрейнджа, мог лишь приметить, что тот явно устал и был не в духе (а как часто он был не в духе?), отчего и лезть под «холодную» руку Лестрейнджа не стал. Однако и сам Джоэл валился с ног и мечтал сразу после собрания отправиться домой и как следует отдохнуть. — Выпьешь чего-нибудь, Родмонд? — предложил Людовик, выполняя роль ответственного работника. Лестрейндж, словно не ожидая, что на его присутствие кто-то уделит особое внимание, сперва даже не откликнулся, но затем перевел взор на спокойное лицо Мальсибера и попросил лишь черный кофе. Остальные в их небольшой компании поглощали различные алкогольные напитки, однако Родмонд осознавал степень своей усталости и последние силы не хотел терять. День ещё не закончился, поэтому нельзя было с уверенностью сказать, что не могло возникнуть каких-либо дел. Он пожелал оставить разум в трезвости, отчего отказался от предложенных Лорраном виски и Джоэлом сигары. — А почему ты, Людо, решил встать за стойку? — спросил Нотт, явно не понимая мотивов товарища. — Пробуешь себя в новом деле? — вставил Эйвери, улыбнувшись краешком губ. Людовик оставался спокойным, помешивая американо для Лестрейнджа. Он никогда не реагировал на какие-либо замечания со стороны Лоррана, не испытывая ни злости, ни обиды и никаких иных чувств. — Мы с раннего утра разбирали отчёты с предприятий, закончили около часа назад. Я не вылезал из кабинета весь день, захотелось размяться что ли. Да и у второго бармена сегодня выходной, а посетителей, как сами видите, немало, — пояснил Людовик. — Я не прочь иногда этим заниматься: помогает прогнать лишние мысли. — Погоди, вы с утра сидели за бумагами? — переспросил Нотт и, получив кивок, добавил: — Вот чёрт, я бы не смог так долго заниматься бумажной волокитой. — Джоэл, ты и так ею не занимаешься, — прибавила Лукреция. — По очевидным причинам вас с Лорраном никогда не привлекают к этому. Той самой «бумажной волокиты» было постоянно много, однако в каждом месяце наступали определённые дни, когда все предприятия присылали отчёты о работе, проверка которых являлась особо важным делом. Обычно каждый как-то да участвовал в разборе огромной кипы бумаг, но не Эйвери и Нотт. Несмотря на их отличные качества сыщиков и другие достоинства, усидчивостью эти двое не обладали. Являлось мученьем для них провести целый день в рабочем кабинете и листать, как казалось, бесконечные отчёты, поэтому Лоррана с Джоэлом освободили от этого, хотя и добавляли взамен другую работу. — Но это не значит, что мы ничем не занимаемся, — возразил Эйвери, тряхнув светлыми волнистыми прядями. — Вон, Лестрейндж тоже не выглядит тем, кто сегодня разбирал отчёты. Блэк, мало заинтересованная в делах Лестрейнджа, принялась без цели разглядывать посетителей. — Эйвери, не болтай о том, чего не знаешь. У меня тоже было своё поручение на сегодня, — ответил Родмонд и про себя удивился, что он попытался оправдаться перед Лорраном. Теперь две пары глаз обратились к Лестрейнджу в ожидании пояснения о том, что же за поручение такое. Мальсибер спокойно продолжал свою работу за барной стойкой. — Малфой в последнем письме написал о каких-то сведениях, пришедших ему из Франции, сказал, что обязан передать лично в руки кому-нибудь из нас, поэтому я ездил в Уилтшир сегодня, — нехотя прибавил Лестрейндж. — А, ты ездил к Абраксасу? Как он поживает? — поинтересовался Людовик. Родмонд покосился на него, не совсем понимая, что тот имел в виду. — О жизни мы не говорили, лишь перебросились словами о делах, а в этом плане у Малфоя, по его словам, всё отлично. — Ты уже был у Тома? Передал информацию от Малфоя? — пересилив себя, спросила Лукреция, не поворачиваясь к Родмонду лицом. Она понадеялась на то, что обсуждение сведений, полученных от Абраксаса Малфоя, займёт большую часть сегодняшнего собрания, а Нотт и Эйвери отложат доклад о кандидатуре её племянника на роль человека в СМИ. Разумеется, Блэк осознавала, что рано или поздно разговор состоялся бы, однако прежде в её планах было заполучить кое-какие гарантии. — Нет, — отрезал Лестрейндж. — Не было ещё времени обсудить что-то лично. — Но ты уехал утром, дорога до Уилтшира не занимает и трёх часов. Не думаю, что вы с Малфоем там так долго любезностями обменивались. Ты что-то не договариваешь, Родмонд, — вставил Лорран. — Обсудим на собрании без лишних ушей. Перечить последним словам Лестрейнджа никто не стал, ведь все были осведомлены о его неприступности, поэтому понимали, что в данный момент другого ответа они не добились бы. Некоторое время компания провела в тишине, лишь Лорран и Джоэл между собой переговаривались о понятных только им вещах. Стрелка часов близилась к девяти, и в бар прибывали новые посетители, поэтому Людовик надолго не оставался без работы. А Лукреция и Родмонд, каждый в одиночестве, поглощали свои напитки и размышляли о своём, хотя при всей их взаимной неприязни это «своё» так или иначе было у них общим. Они не переносили на дух друг друга, избегая совместного общества и предпочитая томиться в уединении с самим собой, нежели мало-мальски поинтересоваться жизнью друг друга. Однако и у них существовала, наверное, единственная вещь, что была способна объединить Родмонда и Лукрецию. Когда они находились на каком-нибудь общем задании, то этих двоих можно было назвать вполне теми товарищами, у которых процветала гармония не только в рабочих делах, но и даже в личных взаимоотношениях. Враждебность между ними возникла ещё в школьные, такие, пожалуй, далёкие времена, но год шёл за годом, а Лукреция Блэк и Родмонд Лестрейндж за пределами работы продолжали игнорировать существование друг друга. А между двумя неприятелями сидели те мужчины, отношения которых, наоборот, были крепкими, дружескими и по-своему особенными. Лорран и Джоэл имели собственный мир, непонятный даже для их ближайших товарищей. Неразлучные с пелёнок стали неразлучными и в ведении дел. Кто-то говорил, что друзья не способны работать вместе, однако Эйвери и Нотт кому угодно доказали бы, что союза крепче и дуэта гармоничнее не найти: они понимали друг друга с полуслова, иногда и лишь по взгляду в лицо товарищу; не существовало как и темы, мнения по которой бы у них расходились, так и вопроса, вызвавшего бы меж ними сильный спор. Тихую идиллию у бара прервал Лорран, который после возвращения Людовика (за пятнадцать минут до начала он снял с себя обязанности второго бармена) задал вопрос о присутствующих на предстоящем собрании. — Антонина, скорее всего, на первой половине собрания не будет. При разборе отчётов мы заметили одну несостыковку, и Том отправил Антонина навестить их, — сообщил Людовик. — Вы, получается, впятером сегодня занимались бумагами? — уточнил Нотт. — Да там сложно даже сказать, что вчетвером. Лукреции, как и вас, днём не было, а Антонин то приходил, то снова уходил. — Так ты тоже ездила куда-то сегодня? — обратился Джоэл к Лукреции. Она слегка улыбнулась, и Джоэл, смотрящий прямо в голубые глаза Блэк, замер, а внутри него снова что-то всколыхнулось, но уже далеко не по той же причине. Нотту показалось, что мир остановился на те мгновения, что он глядел на её улыбку. Лукреция кивнула и к этому добавила: — Узнавала кое-что по политическим делам — на собрании обо всём расскажу. Нотт, получив ответ и после почувствовав себя крайне неловко, резко отвернулся, наткнувшись на холодный взор Лестрейнджа. Вдруг где-то на площадке, ближе к сцене, послышались недовольные мужские возгласы, прервавшую тихую идиллию в баре. Все в компании обернулись на источник шума, пытаясь что-то разглядеть, однако сделать это у стойки являлось невозможной задачей. К громким голосам мужчин прибавились несколько женских криков, и Мальсибер с Лестрейнджем, переглянувшись меж собой, собирались подняться на помост к спорящим, но затем и затихло всё так же быстро, как и началось. Уже не доносились ни крики, ни громкие голоса спорящих, лишь ещё спустя несколько секунд с помоста донесся глухой звук удара весьма чего-то тяжелого о пол. А затем за подходе к лестнице показался высокий и стройный силуэт. Мужчина шёл медленно и неторопливо, на бледном лице застыла несколько глупая, но определённо обворожительная улыбка. Волосы его доходили до линии скул, были прямыми и имели платиновый оттенок. Мужчина был очень худ и высок, отчего одежда его, несмотря на то, что была пошита по его собственным меркам, висела на костлявом теле; две верхние пуговицы свободно болтающейся белой рубашки были расстегнуты, через плечо был перекинут черный пиджак, галстук и бабочка вовсе отсутствовали. Весь взъерошенный внешний вид указывал на какую-то небрежность в мужчине: волосы укладывали не особо старательно, одежда не сидела как влитая. Он выглядел молодо, очень молодо. Незнакомцы по обыкновению давали ему около двадцати лет, и даже это было с натяжкой, однако на самом деле в прошлом месяце он отмечал тридцатилетие, а два месяца назад — рождение второго сына. В общем-то этого «парня» называли тем типом молодых людей, которые вели развязный образ жизни, тратили деньги своих родителей, что и сами-то о чаде перестали беспокоиться, и ни к чему не стремились. В действительности, всё было совершенно наоборот: он назывался примерным семьянином, и, хотя брак был заключен не по любви, а по расчёту, верность жене хранил; на работе был максимально сконцентрирован, практически ошибок и не допускал. Он являлся почти обычным порядочным гражданином Англии. Но лишь почти. — Каллиас, это ты там шуму навёл? — смотря на прислонившегося к перилам мужчину, спросила Лукреция. Он лениво повернул голову назад, поглядел, видимо, на картину последствий спора, а затем звонко рассмеялся. — Я не думал, что выйдет так громко — прошу меня за это простить. Кое-кто не умеет принимать свой проигрыш и сразу начинает тыкать в противника дулом пистолета. Как некультурно, — Каллиас отпил из своего бокала шампанское. — Но, полагаю, больше делать он этого не будет. По крайней мере, не в этом баре. Он прошёл к сидящим в ряд товарищам, поздоровавшись со всеми, кого в тот день ещё не видел (в принципе со всеми, кроме Людовика), и с шумом поставил бокал на стойку. — Да уж, Розье, не меняешься ты, — посмеялся Лорран. — Ты в него тоже пистолетом потыкать решил? Чего он так замолчал резко? И чья тушка свалилась? Лукреция переглянулась с Людовиком и закатила глаза. — А вот что с ним стало, это уже секрет. И вообще нам на собрание пора, Эйвери, а то потом в нас всех уже Том будет пистолетом тыкать, а про наши печальные тушки я и вовсе думать не хочу. — Что же, по крайней мере мне не будет надоедать дотошное выражение лица Лестрейнджа, — заметил Лорран в ответ. — Эйвери, тебе в том случае уже ничего надоедать не будет, так что наслаждайся, пока можешь, — посмеиваясь, возразил Каллиас Розье, подмигнув фыркнувшему Лоррану. Лукреция, Джоэл и Людовик улыбнулись с диалога друзей, а Родмонд принял такой вид, словно про него ничего и не было сказано. Закончив беседу на этом, молодые люди зашли за дверь с табличкой «только для персонала» и направились в помещение на третьем этаже, отведённое специально под собрания.--- ∞ ---
Том Риддл, практически не покидавший своего кабинета, расположенного над баром «Морсмордре», откинул от себя очередную папку, не испытывая ни разочарования, ни радости. Доставленные отчеты не содержали в себе ничего особенного, были от первой и до последней строчки напичканы явно приукрашенной правдой. А те папки, где цифры слишком не сходились, помечались, как и предприятия, приславшие отчёты. Пару часов назад Риддлу на глаза попались бумаги, не устроившие его от слова совсем, поэтому он послал Долохова навестить управляющего фирмы и задать ему пару-тройку вопросов. Впрочем, это и можно было бы отложить, но под вечер Тома уже начинало раздражать особо весёлое настроение Долохова сегодня, отвлекавшего Риддла от бумаг в течение всего дня. И, как только возник повод, Том вручил Антонину заветную папку и отправил того на другой конец Лондона, пожелав хорошего времяпровождения. Заниматься этим Том начал ещё ранним утром с Каллиасом и Людовиком, однако пару часов назад отпустил тех, окончательно утомившись от чужого общества. Мальсибер, конечно, был тих и сосредоточен на работе, как, впрочем, и Розье, который не отставал от первого во внимательности и усидчивости, но присутствие одного Антонина почему-то сыграло сегодня особо злую шутку. Тот заметил, что Риддлу необходимо бы отдохнуть, выспаться и хоть на ненадолго расслабиться, однако Том лишь отмахнулся от него, не чувствуя потребность в отдыхе. К вечеру всё же Риддл признал правоту Долохова, хотя это вряд ли бы он ему и сказал. Поэтому, просмотрев отчет от небольшой авиастроительной компании, Том не взял в руки очередные документы, а просто приземлился в родное кожаное кресло и откинул голову, прикрыв глаза. Ничего не нарушало тишины и покоя в этом кабинете, и, Том мог поклясться, если бы не вечернее собрание, то он бы просто отдался в притягательные объятия царства Морфея. Риддл поднялся из кресла и подошёл к окну. Сумерки уже наступили, чего Том, сидя за бумагами, не заметил. Он раскрыл окно, впуская в комнату свежий воздух, затем подошёл к столу, взяв с него портсигар и зажигалку, и вернулся обратно. Поджёг сигарету и глубоко затянулся, глядя на происходящее на улице. Окно его выходило как раз на переулок, где и находился вход в бар, так что с кабинета открывался прекрасный обзор на входящих посетителей. Том в мрак кабинета выдохнул антрацитовый дым, засматриваясь темными глазами цвета беспокойного моря на то, как закручивались кольца и спирали, а затем и вовсе растворялись в воздухе. С каждой затяжкой в тело приливало особое тепло, а голова расслаблялась после целого дня работы взаперти. С улицы донёсся звук остановившейся машины, и Том без любопытства посмотрел в окно. Направляясь ко входу в бар, продвигались два мужчины, знакомые Риддлу. Он опять без какого-либо интереса отметил их пунктуальность, хотя и без этого знал, что его Рыцари на собрание опоздать не посмели бы. Том усмехнулся, а затем его глаза зацепили темную фигуру, прислонившуюся к стене дома напротив. Та провожала прибывших до самого входа, после чего тоже закурила. Ничего удивительного. Том знал их всех. Наблюдал уже более десятка лет, примечая особенности поведения каждого, а чтобы не забыть, записывал. Риддл с первых дней в школе вёл дневник, куда выписывал информацию о каждой интересующей его личности. Изначально в тетрадке были несколько беспорядочные записи: Том помечал всё, что мог. С годами он научился выделять только ключевые моменты, которые могли бы быть для него полезными или, наоборот, опасными. Он хотел всегда и всё обо всех знать с целью избежать неожиданностей в будущем. Время шло, а привычка осталась. Сейчас у него хранился дневник, где несколько десятков страниц были отведены Рыцарям. У каждого он отмечал происхождение и родителей, особые приметы и привычки, достоинства и недостатки, отношение друг к другу. Это помогало координировать их в делах, давать работу определённого вида. И по прошествии пары лет всё стало гармонично. Особые внимание и чутье Лестрейнджа, удачный дуэт Нотта и Эйвери, рассудительность и ум Мальсибера, легкая маскировка Розье под любые образы, меткий глаз Долохова, неприязнь Блэк к Лестрейнджу ― все важные детали про своих Рыцарей Риддл подмечал. Про врагов Том также вёл записи. В случае, когда кто-то из таких смельчаков решал посягнуть на территорию или собственность Рыцарей, Риддл быстро мог сообразить, на какое слабое место надавить, чтобы не просто избавиться от угрозы, а и вовсе подчинить себе их. Не раз дневник выручал Тома, доказывая свою значимость.--- ∞ ---
Когда часы в кабинете показали без десяти девять, Риддл направился в комнату, предназначенную для собраний. Она также находилась над баром, как в принципе и все рабочие помещения Рыцарей. Бар «Морсмордре» считался главной собственностью Вальпургиевых Рыцарей, чуть ли не святым местом, где были собраны многие важные, хотя и не все, документы. Здесь решались основные вопросы, пути дальнейшего продвижения дел и судьбы людей. Риддл зашёл в весьма тёмное помещение, освещаемое одной небольшой лампой. В центре расположился прямоугольный стол, окруженный восьмью кожаными креслами, по два с каждой стороны, чтобы каждый человек мог видеть остальных и наблюдать за ними. Стены, выкрашенные серебристой декоративной штукатуркой, были голыми, за исключением антикварных массивных часов. Впрочем, в комнате больше не было ни единого предмета мебели или декора. Том расположился в кресле лицом к двери, положив свой блокнот на стол, ожидая прихода Рыцарей. Те, к их же собственному счастью, появились ровно за две минуты до начала собрания. Пока молодые люди входили, Риддл внимательно наблюдал за каждым из товарищей, пытаясь прочесть их лица. Родмонд Лестрейндж, первый мелькнувший в дверном проёме, как и всегда, был отстранённым, и трудно было сказать, о чём он думал или в принципе занимали ли его голову какие-нибудь мысли. Дальше показался улыбающийся Каллиас Розье, перекинувший свой пиджак через плечо, лёгким шагом прошедший к своему месту возле Родмонда. Дуэт Лоррана Эйвери и Джоэла Нотта был неразлучен, что никого уже давно не удивляло: эти двое прекрасно ладили и слаженно работали, чем Том и успешно пользовался, получая радующие его результаты. И последними вошли Людовик Мальсибер и Лукреция Блэк. Риддл никогда не думал, что какое-то значимое возле него место может занять девушка. Нет, не потому, что он был привержен традициям или имел предрассудки насчёт женского пола, просто Том считал, что не у каждой девушки мог быть тот самый изворотливый ум, хитрость и настолько сильная целеустремлённость, что даже различные фанатики своего дела позавидовали бы. В Лукреции Блэк Том тоже поначалу не замечал того, что хотел бы видеть в своих ближайших соратниках, однако школьные годы расставили всё по своим местам, а Лукреция предстала перед Томом как весьма интересная личность, обладающая знаниями, наполненная целями и весьма опасная для тех, кто добра ей не желал. И решение тогда принялось быстро, о чём Риддл в итоге не пожалел. Замыкающим Рыцарем стал Мальсибер, чьё спокойствие оставалось неизменным, будь то весёлый вечер или же поле боя с огромным числом мёртвых тел, на которые каждый из них смотрел по-разному: Людовику не изменяло привычное спокойствие; Лукреция просто отворачивалась от мертвеца, не выдавая никаких чувств (что также ценилось Томом); Лорран и Джоэл пожимали плечами и могли меж собой пустить какую-нибудь шутку; Каллиас тоже обычно не задерживался у тела, не видя в этом смысла; Лестрейндж смотрел на тело с тем же холодом, а если человек лишался жизни от его руки, то Риддл мог заметить проблески удовлетворения от выполненной задачи в его карих глазах (впрочем, Том испытывал то же самое); Антонин Долохов, пока отсутствующий на собрании, несмотря на свою серьёзность ситуации, был способен отшутиться, а затем возвращался к товарищам. Никто из них уже не испытывал сожаления или жалости над покойником. И сейчас почти все Вальпургиевы Рыцари сидели перед Томом, внимательно глядя на своего лидера и ожидая его слов. Лестрейндж, Розье, Эйвери, Нотт, Блэк, Мальсибер ― те, кто слушался его беспрекословно, уважая и выполняя все приказы. ― Всех приветствую, ― произнёс Риддл, обводя их всех очередным взглядом. ― Чем порадуете? Рыцари переглянулись, молча спрашивая друг у друга, кто же начнёт делиться новостями, ведь каждому явно было что сказать. ― Думаю, мне стоит начать, ― ответил Родмонд, держа в руках конверт. ― Абраксас в последнем письме указал, что у него есть ценные сведения, которые опасно пересылать почтой, поэтому я сегодня ездил к нему. Он мне передал информацию, ― Лестрейндж протянул конверт Тому, ― которая, по его словам, является весьма ценной для нас. Помимо этого, он сказал мне кое-что лично. Я не знаю, что в конверте, но могу сначала передать его слова. Родмонд вопросительно посмотрел на Тома и, получив утвердительный кивок, продолжил: ― В общем, мы все слышали о Геллерте Гриндевальде, который пытался ещё со времён Второй Мировой захватить власть во Франции, но также действовал в Италии, Германии и Австрии. В Англии влияния он особо не имел, поэтому раньше мы с ним не соприкасались. У Гриндевальда было достаточно много сообщников, причём среди властей в том числе; он что-то пропагандировал о разделении людей на низшие и высшие сословия, и, по словам Малфоя, речи толковать он умел знатно. Кстати, он отметил, что даже некоторые члены наших семей его поддерживали. Риддл оглядел соратников в поисках какого-то отклика. И он нашёл: Каллиас побледнел, хотя с его цветом кожи это казалось почти невозможным, и крепко вцепился пальцами в подлокотники кресла. Да, Розье, семья которого как раз проживала на территории Франции, как-то упоминал, что кто-то из его родственников яро держался за Гриндевальда, но сам Каллиас позиций этих не разделял. Также Том уловил, как Нотт опустил глаза в пол. ― Моя тётка, Винда Розье, считается до сих пор самой одержимой сторонницей Гриндевальда. Отец давно прогнал её из семьи, и в пределах нашего поместья запрещено любое упоминание о Гриндевальде или о Винде, ― пояснил Каллиас, видимо заметивший взгляд Тома. ― Мои родители тоже... за него были. Мать убила полиция на каком-то очередном выступлении Гриндевальда, а до отца добрались несколько лет назад, ― прибавил Джоэл, покраснев. О, эту историю он слышал. Когда-то многие газеты пестрели заголовками об убийстве членов одной из высших семей Британии, и сплетни там слагали самые разные. И споры насчёт виновности жертвы успокоиться долго не могли, однако конечной версии так никто и не выдал. ― Сейчас с Гриндевальдом покончено. Организация под названием «Орден Феникса» разгромила её в прошлом году. Абраксас сказал, что те намного слабее и меньше самого Гриндевальда, но имели преимущества, из-за которых и могли давить на него. Как итог, Гриндевальда заточили в его собственном доме где-то в горах Австрии под строгим надзором, ― заключил Лестрейндж. ― М-да, видимо, у французов явно отсутствует ум, раз они снова запирают преступника, пытавшегося перехватить власть, в его же собственном доме, ― с сарказмом подметил Эйвери, на что большинство усмехнулось. Риддл и сам не понимал причины, по которой Гриндевальда, опасного для властей и общественности, не могли казнить. Он считал, что объекты и субъекты, представляющие опасность, должны быть уничтожены. Ни одно заточение, ни одна тюрьма не смогли бы удержать человека, который стремился к своим целям, не заботясь о том, какими средствами они достигались. К тому же, Том осознавал, что простым делом поимка Гриндевальда не являлась, ведь человек, достигший немалых вершин, что почти уже захватил власть во Франции, не мог быть таким глупцом, чтобы попасться в первую же ловушку. Французское Правительство многие годы вылавливало Гриндевальда, но со всей собственной силой и даже поддержкой других стран оппозиционера поймать не смогли, а тут на горизонте возник неизвестный «Орден Феникса», имевший преимущества над Гриндевальдом, и буквально за несколько месяцев сделал то, что не удавалось два десятка лет нескольким странам. ― Но самое интересное не в этом. На таком виде заключения настоял лидер «Ордена Феникса». Тот, оказывается, имеет доступ к политикам не только Франции, но и Англии, поэтому те, видимо, его послушались, благодарные за поимку оппозиционера. ― Подожди, а сам этот «Орден Феникса» действует в пределах закона или лишь прикрывается благими делами в собственных целях? ― спросил Каллиас, прищурившись. Риддл был уверен, что с этой организацией далеко не всё так просто и чисто. Ведь откуда-то лидер их имел связь с Гриндевальдом, которую и использовал. ― Как выразился Малфой, они обитают на двух сторонах, хотя вторая, впрочем, просто для властей и политиков. И последнее, ― умолк Родмонд. Он оглядел всех, но задержался глазами именно на Риддле. ― Вы даже себе представить не можете, кто является лидером Ордена. ― Гриндевальд под прикрытием? ― пошутил Эйвери в нагнетённой Лестрейнджем обстановке. ― Альбус Дамблдор. Наш любимейший преподаватель истории в школе, ― выдал Родмонд. Улыбки моментально пропали с лиц, что сейчас оживлённо переглядывались, но и ничего не произносили. Казалось бы, в воздухе повис вопрос: «Это что, неудачная шутка?», а ответ на него ожидали именно от Тома, как от лидера. Однако тот, охваченный непрошенными воспоминаниями, встал с кресла, вмиг показавшимся ему неудобным, и медленно начал ходить то вперёд, то назад, сохраняя молчание. Дамблдор. Альбус Дамблдор. Был преподавателем истории в частной школе, где семь лет учились Вальпургиевы Рыцари. На каждом уроке высказывал им лекции о ценности любви, дружбы и мира. Честный, с безупречной репутацией, никогда не пойманный на обмане. Поддерживающий каждого ученика, всеобщий любимчик. Осуждавший несправедливости мира и тех, кто разжигал вражду между разными социальными группами. Слишком идеальный. Но не для Риддла и всех Рыцарей, презираемых Дамблдором на протяжении всей учебы тех в старшей школе. Преподаватель никогда не выражал свои мысли вслух, однако Том знал, что Дамблдор считал одного из самых способных учеников школы угрозой для общества. Первые годы преподаватель уделял особое внимание духовным ценностям человека, когда Риддл на уроках истории, где они обсуждали военные конфликты, мог высказать аргумент в пользу того, кто развязал войну. Том не поддерживал известных завоевателей, но и не мог не признавать их амбиций и ума. А Дамблдор относился к ученику всё более подозрительно, игнорировал на своих уроках, на обедах всматривался в стол компании Вальпургиевых Рыцарей, а, когда сталкивался с Риддлом в пустых коридорах, прожигал ученика подозрительным взглядом. Он чертыхнулся, и это стало спусковым крючком для остальных рыцарей. ― Полный провал, ― покачал Лорран головой. Том мог с ним согласиться. Если Дамблдор действительно управлял преступной организацией, то это не могло не висеть дамокловым мечом над их головами. Последние годы учёбы Дамблдор, как казалось, только и ждал минуты, когда Риддл или кто-то из его людей оступился бы, чтобы получить в руки средства, позволившие ему управлять Томом. Дамблдор был простым манипулятором. Для всех представал добродушным и благонравным героем, в то время как сам управлял «Орденом Феникса» и, возможно, даже сотрудничал с Гриндевальдом. ― И что теперь? Не факт же, что Дамблдор приедет в Англию. Мы о нём много лет уже ничего не слышали, ― вставила Лукреция. ― Факт, Блэк, ― возразил той Родмонд. ― Они уже в Англии. Блэк и Лестрейндж сошлись в битве взглядов. Ни один из них не спешил сдаваться и прекращать, по мнению Тома, эти детские обиды, чтобы сохранить нейтральные отношения. Эти двое являлись очень большой проблемой, как считал Том. Вместе работать они не хотели, и даже заставить бы их никто не смог, а, находясь всё время вдалеке друг от друга, не имели возможности хотя бы наладить взаимоотношения, избавившись от своеобразной вражды. ― Сейчас нам нужно максимально сосредоточиться на возникшей проблеме, ― сказал Розье, игнорируя слова сидящего рядом Лестрейнджа. ― У нас пока как таковой проблемы и нет, ― запротестовал Эйвери. ― Нам Дамблдор ещё ничего не сделал. ― Но уже достаточно того, что у него в руках, судя по всему, неслабая организация, которая поймала Гриндевальда! ― напомнил всем Нотт. ― Джоэл, ещё рано паниковать. Они не сделали ни одного хода, ― спокойно ответил Мальсибер. ― Но и знать, каким будет его ход, мы тоже не можем. Вдруг его целью являемся не мы. ― А кто в Лондоне представляет большую опасность, нежели мы, Каллиас? Том с закрытыми глазами слушал перепалку Рыцарей. Каждый из них по-своему был прав, но ни один не хотел признавать правоту другого. Кто-то сильнее подвергался панике, другие, наоборот, не видели опасности, пока к их горлу не подставляли ножи. Вальпургиевы Рыцари решали проблемы разными методами: одни предпочитали дипломатию, вторые являлись сторонниками разрешения конфликтов насильственными методами, а третьи пользовались чужими руками. Однако верного способа противостояния Дамблдору Том не мог назвать точно. ― В данный момент главным вопросом является тактика Дамблдора, ― начал Том, после чего воцарилась тишина и на него устремилось семь пар глаз. ― Мы не знаем, каким путём пойдёт он, следовательно, не можем точно просчитать собственные дальнейшие шаги. У меня есть два предположения о его тактике. Первое: он будет открыто проявлять агрессию и не ограничивать своих людей в использовании оружия по отношению к нам и нашим людям. Второе предположение заключается в том, что Дамблдор будет пытаться спровоцировать нас на конфликт. ― Каким образом? ― спросил Джоэл и, получив странный взгляд остальных, пояснил: ― Если он прикажет своим людям нападать на наших, чтобы вывести нас на конфликт, то чем это будет отличаться от открытого проявления агрессии? ― Бойне так или иначе Дамблдор вряд ли позволит произойти. В открытой агрессии никто сдерживать себя не будет, пользуясь любыми средствами. Также такая тактика предполагает постоянное нападение, следовательно, нашего шага им ждать необязательно, ― пояснил Каллиас, вздыхая и рукой проводя по светлым волосам. ― С провокацией сложнее. Они будут кидать нам кость и ждать нашего ответа, скрываясь в тени, таким образом защищая себя и подставляя нас. ― Если Дамблдор выберет тактику провокации, то нам ни в коем случае нельзя вестись, ― добавил Людовик. ― Верно, ― Том кивнул. ― Необходимо помнить, что связей у Дамблдора в Правительстве достаточно, отчего ошибки будут стоить нам очень дорого. Когда «Орден Феникса» впервые выйдет на контакт с нами, будь то чьё-либо убийство или просто угроза, мы попытаемся решить всё дипломатическими методами. В случае, если Дамблдор не захочет договариваться, продолжив провокацию, мы будем держаться позиции защиты, потому что риск очень велик. ― А если он решит вести технику открытого нападения? ― поинтересовалась Блэк. ― Мы ответим со всей силы. Риддл оглядел Рыцарей, уловив то, что паника ослабила своё влияние на них. Они были уверены в Томе, поэтому его слова имели очень большой эффект. Уже больше десяти лет Том являлся главой Вальпургиевых Рыцарей, и за все эти долгие годы ошибок он не совершал, чем заслужил уважение и доверие остальных. Поэтому они его послушали даже сейчас, когда, казалось бы, они узнали, что им могла грозить реальная опасность. И Том был доволен этим. Он глядел на них свысока, имея превосходство над Рыцарями и испытывая наслаждение от этого. ― Поэтому сейчас, во время выборов в Кабинет министров, нам нужно укрепить свои связи с ними. Точно предугадать, кого Фадж выберет на роль министров, трудно, но сейчас необходимо как раз собрать как можно больше информации и по возможности уже в ближайшее время налаживать контакты, ― заключил Риддл. ― Итак, у кого на данный момент есть информация по поводу выборов? Выступить решила Лукреция. ― Я сегодня ездила к родителям, и они дали мне некоторую информацию, но, опять же, всё это лишь слова, и судить трудно. Герцог Арктурус Блэк, отец Лукреции, являлся пэром в Палате лордов парламента Великобритании уже много лет, и, хотя члены Верхней Палаты уступали в возможностях Палате общин, мнение Блэка ценилось очень высоко, в особенности при решении судебных дел или назначении премьер-министром Корнелиусом Фаджем министров департамента. После смерти Блэка членство в Верхней Палате должно было перейти к его сыну Ориону или дочери, то есть Лукреции, что было очень на руку Вальпургиевым Рыцарям. Кроме Блэков, в Палате лордов также заседал отец Родмонда, Граф Роберт Лестрейндж, так что Том имел через двух Рыцарей связь с пэрами, которыми впоследствии стали бы и сами Лукреция и Родмонд. ― Отец недавно говорил с Фаджем по поводу выборов, и тот уже выбрал кандидатов на роль министров департаментов, но всех премьер отцу он не раскрыл. Что для нас плохо, Малфоя ни на одну кандидатуру министра не рассматривают, но отец сказал мне, что Абраксас планирует избираться в Палату лордов, потому что там он видит больше преимуществ. ― Да, Абраксас сегодня упомянул об этом, ― подтвердил Родмонд. ― Он хочет получить наследственное пэрство в Верхней Палате, чтобы впоследствии оно перешло к Люциусу. Том задумался. Малфой уже неоднократно избирался в палату общин, однако дальше никакого повышения получить не смог. Он считал, что доверие Фаджа к нему очень мало, к тому же сам премьер боялся того, что Абраксас занял бы место самого Фаджа, поэтому и ограничивал его в действиях. В девятнадцатилетнем сыне Абраксаса Риддл не видел тех же выдающихся качеств, что в его отце, поэтому пока не подпускал Люциуса к себе, ведя дела со старшим Малфоем. Несмотря на всё влияние их семьи, далеко не все уважали Малфоев и признавали их, считая, что те могли бы прибрать власть в свои руки, поэтому нашёптывали Фаджу своё мнение. По поводу премьер-министра Том имел собственные мысли, разделяемые и Абраксасом, и Вальпургиевыми Рыцарями, и их семьями. Фадж казался Риддлу слишком мягким и слабохарактерным трусом, который не мог даже решения принять самостоятельно, слушая чужие выводы. Поэтому Том не понимал, отчего Её Величество до сих пор не сменила главу правительства, который, мягко говоря, со своими обязанностями не справлялся даже на половину. ― Кроме этого, на место лорда-канцлера хотят назначить Долорес Амбридж, известную нам всем. Министром юстиции станет Бартемиус Крауч-старший, это уже точный факт. Фадж не рассматривает никого другого на эту должность. ― Это плохо. Крауч очень консервативный человек, который чётко блюдет закон. О переговорах с ним мы и думать не сможем, ― вставил Каллиас. ― Я тоже переговаривался сегодня с кем-то из мелких чиновников, и они говорят, что Крауч уже планирует реформы, связанные с усилением наказаний при нарушении закона. ― Назначение Крауча нам вообще никак жизнь не облегчит. Никто из наших семей никогда не мог наладить с ним контакт, ― прибавил Лорран. ― Отец подтвердил, что Яксли хотят назначить министром иностранных дел, ― заключила Блэк. ― Это всё. Том кивнул ей. ― Назначение Корбана как раз нам под руку. Тогда мы сможем иметь прямой выход на правительство, ― произнёс он. ― Главное, чтобы он своей позиции не изменил. Яксли ― слишком непостоянный человек, ― сказал Родмонд, глядя на Риддла. ― Чтобы сохранить сотрудничество, нам нужно занять позицию, способную управлять им. ― О, об этом не беспокойся. Корбан в моих руках, ― заверил его Том. ― У кого-нибудь есть что-то ещё по политике? Риддл посмотрел прямо на Лестрейнджа, ожидая услышать желанное, но тот лишь ответил хмурым взглядом. Что ж, этот разговор Том решил оставить для личной беседы, осведомлённый о неприступности Родмонда. ― Раз так, то с политикой закончили, но, ― помедлил Риддл, ― я хочу, чтобы вы узнали, относится ли Дамблдор к какой-либо палате в парламенте. Он успел распечатать конверт, полученный от Абраксаса, где содержались скудные сведения об «Ордене Феникса» и о самом Дамблдоре, однако о членстве в парламенте сказано не было, поэтому вопрос оставался открытым. Если лидер «Ордена» состоял в Палате общин, то это значительно ухудшало ситуацию, ведь тот мог претендовать на должности в правительстве. Палата лордов ограничила бы Дамблдора в этих действиях, но таким образом Том понимал, что бывший преподаватель имел прямую связь с Фаджем, а следовательно, был в силах повлиять на премьера. ― Этим займутся Лукреция и Родмонд, ― заявил Том. Ставить этих двоих на одно задание он не желал, однако, так как Лестрейндж и Блэк являлись детьми лордов Верхней Палаты, им было проще добыть необходимую информацию, не затрагивая сторонних людей. В комнате, казалось, затихли даже тикающие часы, нагнетая обстановку. Рыцари переглянулись между собой, потому что не понимали мотивов своего лидера при выборе людей на задание. ― А почему мы не можем обратиться к Яксли? ― спросил Нотт. ― Если моё предположение подтвердится, я не хочу, чтобы кто-то не из приближённых знал об угрозе в лице Дамблдора, а Корбана точно заинтересует причина, по которой мы ищем информацию о нём. Пока Дамблдор не начнёт активные действия, мы не будем прибегать к третьим лицам. Итак, кто дальше выскажется? Он заметил решительное выражение лица Эйвери и несколько сомневающееся — Нотта, который мельком поглядывал на Лукрецию. ― У нас есть новости по поводу СМИ, ― уверенно начал говорить Лорран. Однако договорить не успел. Дверь с шумом распахнулась, и в комнату зашёл, улыбаясь, Антонин Долохов. Он тряхнул тёмными влажными кудрями, с которых слетело несколько капель, и поправил воротник белой рубашки, выглядывавшей из-под плаща цвета глубокой ночи. Глаза, оттенком напоминавшие сумеречный лес, Антонина заблестели, когда он увидел Вальпургиевых Рыцарей в полном составе. ― Добрый вечер, дорогие друзья! ― радостно произнёс он, облокачиваясь на дверной косяк. ― Какой прелестный вечер, вы не считаете? Том прищурился. Долохов явно был в хорошем настроении, и оставалось только гадать, случилось с ним что или тот просто находился в отличном расположении духа после разбирательства с фирмой, куда отправил его Риддл. Наверное, прерви собрание кто-то другой, Том мог быть недоволен, однако появление Антонина такого впечатление никогда не оставляло. Каким бы Долохов ни являлся, как бы ни поступал, Риддл всегда относился к нему благосклоннее, чем к другим. И не то чтобы к остальным Рыцарям он проявлял большую строгость — просто Антонин из всех стоял к Тому ближе, поддерживая во всех начинаниях и стремлениях, понимая лидера абсолютно всегда. Возможно, объяснить это можно было тем, что Долохов имел больше схожестей с Риддлом, нежели остальные, но при всём этом Антонина также называли полной противоположностью Тому. ― Антонин, ― поприветствовал друга Том. ― Случилось что-то хорошее? Долохов, как ни в чём не бывало, расправил белые манжеты и, оставшись довольным своим внешним видом, улыбнулся товарищам, показав ровный ряд белых зубов. ― У меня к вам есть предложение по поводу вечернего времяпровождения. ― Долохов, если тебе нечем заняться, то, как видишь, у нас собрание, ― попрекнул его Лорран, хотя Антонин даже не обратил на него внимания. ― Я тебя слушаю, ― кивнул ему Том. Антонин вышел из помещения, а спустя секунду вернулся в сопровождении знакомого Тому лица. Лидер банды егерей Скабиор слегка стушевался, заметив Вальпургиевых Рыцарей в полном составе, не рискнув заговорить первым. Риддл уловил настороженный взгляд Лестрейнджа, а после обратился к Долохову. ― Поясни. Антонин показал жестом Скабиору, что тот мог говорить. ― Добрый вечер, ― он попытался растянуть губы в улыбке, но, впрочем, она получилась слишком зажатой. ― В общем, мы уже несколько недель не можем решить проблему с другой бандой, которая находится вне вашего влияния. Том нахмурился. Егеря находились под покровительством Вальпургиевых Рыцарей несколько лет и являлись самой многочисленной бандой, подчиняющейся им. Риддл и остальные ограничивали действия егерей и давали им определённую свободу на конкретные решения. К сожалению, в Лондоне существовали образования, не пожелавшие подчиняться Рыцарям, и на разбирательства с членами таких организаций запрета Том не давал, так что те были вольны и могли самостоятельно разбираться с конкурентами. ― В чём конкретно проблема? ― Несмотря на то, что их меньше, им каким-то образом удаётся нас обходить. В последнее время они активизировались: устраивали атаки и даже забрали некоторые наши территории, несмотря на наши ответные нападения. Риддл выгнул бровь, недовольный словами Скабиора. Егеря получали оружие, имели достаточное количество людей, однако, видимо, ума на разумные действия им всё-таки не хватало. ― Мы уже не знаем, как поступить, поэтому я прошу вас о помощи. ― Выйди, ― ледяным тоном приказал Риддл, и егерь в ту же секунду вылетел из кабинета. Антонин оттолкнулся от косяка и прошёл к своему креслу, что пустовало с таким же незанятым креслом Тома, который по-прежнему стоял. ― Так ты хочешь отправиться на территорию другой банды и показать им их место? ― обратился к Долохову Том. ― Именно это я предлагаю. ― А ты не думал, что идти в одиночку неразумно? ― сомневающимся тоном произнёс Людовик. ― Кто говорил, что я пойду один? ― Антонин усмехнулся. ― Мы все поедем разбираться с ними, Людо. Он закинул одну ногу на другую и посмотрел на Тома в ожидании решения. ― Да ладно, Том, мы уже давно не выходили куда-то вместе. К тому же, раз эти идиоты не способны справиться с какой-то мелкой бандой самостоятельно, мы напомним, на чьей стороне преимущество в Лондоне. Риддл сомневался. С одной стороны, предложение Долохова было заманчивым, и, вероятно, не существовало причин, по которым от идеи стоило отказаться, однако полученная сегодня информация от Малфоя оказалась слишком важной, чтобы не обратить на неё внимания. ― А если эта банда уже сговорилась с «Орденом Феникса» и сейчас действует в интересах Дамблдора? ― выразила мнение Лукреция, чью позицию Риддл склонен был разделить. Антонин, услышав знакомую фамилию нелюбимого преподавателя, с интересом посмотрел на Блэк, пребывая в непонимании. ― Объясню потом, ― отмахнулся от этого вопроса Том. ― Шанс этого велик, но я так не думаю. ― Вдруг это та самая провокация? ― спросил Нотт. ― Нет, потому что Дамблдор не может быть уверен в том, что егеря пришли бы к нам, ― отверг предположение Родмонд. ― Похоже действительно на обычную разборку банд. ― При том, что егеря ничего не скрыли от нас, ― добавил Эйвери. ― Антонин, что за банда? ― задал вопрос Лестрейндж. Ответ последовал сразу же: ― Авроры. ― Тогда это точно не Дамблдор, ― кивнул Риддл. ― Они хотят прибрать власть к чужим рукам и слишком жадны для того, чтобы эту позицию с кем-то делить. ― Получается, ты согласен развлечься? ― усмехнулся Долохов, а в глазах его загорелся опасный огонёк. ― Собирайтесь.