***
— Я вас, Николай Иванович, позвала для разговора о вашем воспитаннике… Граф Салтыков изобразил на лице живейшее внимание, хотя и внутри его всё напряглось. Все наставники и воспитатели юных князей дрожали при мысли, что императрица останется недовольна результатам их стараний. Любовь Екатерины к внукам была безмерна, однако граф Салтыков прекрасно видел и понимал, что воспитанники его с каждым годом всё более становятся далеки от образов, созданных для них их венценосной бабушкой. Граф смог условиться лично с князем Александром, о том что не будет докладывать императрице о его проделках и шалостях, если тот со своей стороны будет всячески стараться перед государыней образ должный поддерживать. С Константином же сладить ему так и не удалось и он ждал больших проблем от этого мальчика, который помимо собственных шалостей, ещё и брата регулярно втягивал в свои безобразия. — Ужасная история с графом совершенно выбила меня из колеи… — вздохнула Екатерина. — Да-да... в такие годы и уже быть разбитым параличом! Ужасно! — Но само место, где его нашли!.. Вас это всё не поразило? Что делал он в купальне Александра ночью? А знаете, что думаю я? — Не дав ему ответить, произнесла императрица: — я полагаю, наш дорогой граф использовал помещения бани для тайных любовных встреч. — Да что вы говорите! — Уж вы поверьте, мне известно о его... любвеобильном темпераменте... — усмехнулась императрица. — Но так как я строго-настрого запретила в окружении Александра подобные свои наклонности открыто проявлять, я думаю, он развлекался тайно. До меня дошли слухи о связи его с одной из моих фрейлин. Должно быть, там и проходили их свидания. — Ужасно… да… — А милый Сашенька так опечален его болезнью… Уж третий день, как плачет, говорят... — М-м-м… ну, да... — Но я с вами, Николай Иванович, ведь даже не об этом хотела говорить. Я думала о всём произошедшем за эти месяцы... и должна признаться вам, что сцена та, которую устроил здесь мне Павел Петрович… — Екатерина нахмурилась. — Убедила меня в том, о чëм я размышляла долго и сама. «Неужто она собирается позволить юным князьям больше бывать с родителями?» — подумал Салтыков. — Я считаю, что пора подумать нам об его женитьбе! — с торжественной улыбкой произнесла императрица. Салтыков остолбенел и невольно остановился посреди тропинки парка, где они прогуливались вдвоём, никак не ожидая услышать теперь такое заявление. Екатерина же выжидающе смотрела на него, и граф был вынужден хоть как-то на это отреагировать. — Женитьба? А не рановато ли, Ваше Величество? — Так не завтра же играть нам свадьбу! Но не вы ли сами говорили, что наш мальчик как будто не желает расставаться с детством? — Да, но я никак не думал, что… Что вы здесь увидите такой намёк… Он хотел было добавить,что Его Высочество по складу своей натуры ещё дитя, но это от того, что сама императрица всячески желает окружить его атмосферой весёлой беззаботности. И что возможно, даже воспитание отца здесь могло бы принести полезные плоды... Но женитьба? Однако по тону императрицы ему было очевидно, что решение принято, и Екатерина не спрашивает его тут мнения. Она ищет одобрения и поддержки или на крайний случай молчаливого согласия. — Я не молодею, Николай Иванович... — неожиданно она как-то странно отвернулась и приложила руку к груди. — Бог знает, как много мне осталось. А я ведь старше нашего несчастного графа... «Так вот какую связь она здесь видит!» — Поразился граф. — «Неужто и впрямь решиться…» — Вам с Александром об этом надо будет поговорить. Аккуратно, осторожно подготовить его к этой мысли. Не в этом, конечно же, году… но в следующем возможно… Протасов ведь ясно намекнул, что у него уже... — она тут как бы немного смутилась. — Проснулись те влечения? — Да, Ваше Величество. Сашенька всё большее волнение проявляет в присутствии красивых молодых особ, хоть и велика в нём стыдливость... — Он совершенно ещё невинен в этих вопросах... Вам нужно будет объяснить ему... Вам! А а не этому ханже Протасову! — Хорошо, Ваше Величество... — обреченно вздохнул Салтыков, подумав при этом, как гневалась бы императрица, узнав, что её внуки гораздо более осведомлены об отношениях полов, чем ей задумывалось. Таковы уж дети… — Да, Саше придётся теперь преподавать уроки совсем другие,- улыбнулась она каким-то своим мыслям. — И знаете, здесь важно также, КТО учитель… — Да, Ваше Величество! Должен сказать, хорошего учителя ныне днём с огнём не сыщешь... — оживился Салтыков. — Взять хоть бы моих оболтусов... а как мне повезло найти им репетитора! Да! Кому как не мне знать, как трудно с юными умами управляться... тут тебе и лень и праздность... Но мне попалось просто золото! — Очень любопытно... Что же за учитель? — Выпускник кадетского корпуса, офицер Алексей Аракчеев. Нанял сыну преподавать артиллерийское дело и фортификацию. За полгода подтянул моего Сергея, а тот ведь раньше едва-то учил таблицу умножения... Два только у него есть недостатка: молод он и беден, хоть и из дворян. Но я, право, всем о нём рассказываю... Так хочется помочь молодому человеку карьеру сделать достойную его дарований… Они продолжили прогулку, и граф Салтыков был очень рад такой возможности незаметно сменить тему.7.
25 июля 2021 г. в 13:08
— Вы звали меня, Ваше Сиятельство?
Стоявший у окна Пётр Иванович Меллисино обернулся и увидел возле двери, очевидно, только что незаметно вошедшего Алексея Аракчеева. Молодой человек, как обычно, стоял выпрямившись, чуть вздёрнув подбородок и вытянув руки по швам. Директор рассматривал его высокую, худощавую фигуру с непривычной внимательностью, как будто впервые видел.
— Садись, батюшка, не стой, — указал он ему на стул.
Алексей присел на самый краешек, как он обычно всегда сидел в его присутствии, и выжидательно посмотрел на директора. Меллисино медлил с началом разговора. Перед ним стояла трудная и неприятная для него самого задача.
После истории с покушением на Аракчеева он чувствовал свою личную вину за то, что виновные так и не были найдены и не понесли соразмерного наказания. Он вполне доверял словам Алексея о причастности Василия Костенецкого к этому делу, но при отстутствии прямых улик и доказательств, у Костенецкого были влиятельные родители с деньгами, отец — подполковник в отставке, служил по дипломатической линии и связи имел при царском дворе. Выгнать Костенецкого из кадетского корпуса без открытого разбирательства Меллисино не мог, хотя Василий, в отличие от Алексея, не отличался ни прилежанием в учёбе, ни дисциплиной и был известен лишь драками, попойками и большими подношениями, которые делал учителям и товарищам.
Таким образом директор вынужден был оставить это дело и вот теперь случилась очередная ужасная история. Глядя на сидевшего перед ним молодого человека со строгим лицом, он думал, неужели лишив пострадавшего справедливого суда над его обидчиком, он не оставил ему другого выхода, кроме как суд этот свершить самолично?
Василий Костенецкий был обнаружен завхозом рано утром в кладовой, привязанный к стулу, избитый жестоко, в изорванной одежде и, по некоторым слухам, ещё и обмочившийся. Два дня он провёл в госпитале, но так как серьёзных ран, не считая ушиба головы, обнаружено не было, он был отпущен с освобождением от занятий и сразу же явился к Меллисино в кабинет, где обвинил в нападении его… Алексея Аракчеева. Костенецкий сообщил, что нападавший был с мешком на голове, но он узнал Аракчеева по голосу и по фигуре и готов свидетельствовать об этом. Уликой так же было то, ключи от подсобных помещений были лишь у некоторых учителей, завхоза и надзирателей-курсантов, к которым относился Аракчеев.
К Меллисино нагрянул отец Василия — отставной полковник, герой Крымской войны и потребовал разбирательств самым жёстким тоном. И вот теперь Петр Иванович вызвал к себе Алексея, чтобы подвергнуть допросу и обнаруживал теперь в самом себе чувства столь противоречащие его долгу, что был ими смущён и не знал, как разговор этот начать.
— Вот что… Алексей Андреевич... —после непродолжительного молчания заметил он. — Дело тебе известное. Ты знаешь, какие обвинения против тебя выдвинуты. Дело серьёзное…Дойти может до исключения…
При слове «исключение» Алексей весь как-то вытянулся и напрягся, как струна, и взгляд его забегал нервно, а руки сжались в кулаки.
— Ваше Сиятельство! В чëм обвиняют меня, мне известно. Однако и вам известно, что Костенецкий меня преследует и третирует давно уж.
— Хочешь сказать, что ложны его обвинения? — переспросил Меллисино. Он одновременно хотел и не боялся признания Алексея.
— Ложны, Ваше Сиятельство. Ни разу за всё время пребывания здесь благодаря вашей доброте и покровительству ничем я не опорочил оказанного мне, бедному дворянину, доверия! — с жаром воскликнул молодой человек. — Неужто вы думаете, что стал бы я оным так рисковать теперь, за полгода до выпуска?
Директор кивнул, отметив справедливость этого рассуждения. Однако одним тут рассуждением дело не обойдётся.
— Скажи мне, Алексей, может ли кто-то подтвердить твою непричастность? Скажем, засвидетельствовать твоё присутствие в своей спальне во время нападения?
— Не знаю, Ваше Сиятельство. Ночь ведь была. А про Костенецкого скажу я вам, что всем известно и свидетелей этому много, что все эти годы издевался он надо мной. А я если и отвечал ему, то защищаясь. Обвиняя меня, стало быть, он допускает наличие у меня таковых к нему поводов? — неожиданно на губах Алексея появилась легкая усмешка.
— Алексей, тяжело мне и неприятно тебя допрашивать. И я желаю тебе только добра. Однако прав ты, что конфликт между вами всем известен, потому и подозревать тебя здесь логично.
— Ваше Сиятельство, у Костенецкого помимо меня других недругов хватает. И поводов к мести давал он многим. А на меня свалить всё желает, так как знает, что некому за меня заступиться. Я не дурак, чтобы себе вредить. А что до поводов... то поводов к нему много кто иметь может. — И неожиданно встав, произнёс с волнением: — ведь он развратными действиями мучает учеников!
— Что?! — меньше всего ожидавший такого заявления Меллисино аж подскочил в кресле, потом опять сел и приложил руку к груди, как бы хватаясь за сердце.
— Я с этим бороться пытался, но тут ведь жалобы должны быть. А жалоб из чувства стыда ученики предъявлять не будут. Так вот, учитывая известные мне детали нападения, совершил его несомненно кто-то из жертв. А таковых много, Ваше Сиятельство.
Через четверть часа Алексей Аракчеев покинул кабинет директора, и его сменил вызванный Иван Воронский.
На следующий день Костенецкий отказался от своих обвинений в сторону Аракчеева, а Иван Петрович на вопросы коллег отвечал, что прямых доказательств вины кадета Аракчеева нет, а ломать жизнь лучшему студенту училища на последнем курсе он считает чрезмерного жестоким.
«Даже если есть причастность его к этому делу,» — рассуждал он про себя, — «то ведь и поводы у него имеются. Из-за одной ошибки поднимать теперь шум... и репутацию порочить всего заведения! Нет уж, заканчивают оба, слава богу, и дело с концом».