***
Граф Салтыков застал учителя своих детей в библиотеке. Алексей Аракчеев стоял на лесенке и читал книгу, снятую им, очевидно, с верхней полки. Молодой человек не сразу заметил его появление, а когда граф окликнул его, резко вздрогнул, обернулся и, неловко оступившись, свалился на пол. Николай Иванович, охая, подбежал к нему, помогая подняться. — Ну, что же вы, голубчик, аккуратнее... так и расшибиться можно. Алексей быстро поднял с пола уроненные книги и, ужасно смущённый своим падением, стал оправдываться, что искал такую-то книгу для урока, но не смог удержаться, чтобы не посмотреть другие и что у Николая Ивановича такое тут разнообразие, что он совершенно растерялся. — Ну, что вы, я же вам сказал, берите, читайте всё, что захотите... — взгляд его упал на книгу, которую Алексей старательно прижимал к себе, как будто желая спрятать. — Хм…Французская лирическая поэзия 18 века? Неожиданный, но хороший выбор. Аракчеев покраснел и сунул книгу обратно на полку. — А... а это случайно выпала... Спустя пару часов братья Салтыковы, Сергей и Александр, воспользовавшись тем, что Аракчеев ненадолго отошел на зов хозяйки дома, подошли к столу, за которым сидел учитель. Оба боялись и терпеть не могли своего преподавателя, это странного, долговязого молодого человека с неулыбчивым лицом и холодным, жёстким взглядом. При этом Александр проявлял большие способности к занятиям, а вот Сергею не везло — Аракчеев как-то заставил его пятнадцать раз переписывать из учебника по артиллерии один и тот же абзац, из-за найденной во время контрольной шпаргалки. На первом же занятии учитель строго объявил: «Я объясняю, после этого вы спрашиваете, что не понятно. Если есть вопрос – я объясняю снова, и так до тех пор, пока до каждого не дойдёт». Сергею, которому было не только непонятно, но и неинтересно, быстро понял, что длится это может бесконечно, ведь непонятно ему было почти всё, и он не знал даже, о чëм переспрашивать, потому предпочитал молчать. Он надеялся списать ответы на контрольную работу, как всегда делал до этого на контрольных с другими учителями, но у Аракчеева списать оказалось невозможно, — каким-то непостижимым образом он видел всё на 360 градусов вокруг себя, напоминая стрекозу, и план Сергея провалился. «Не слушаешь, что я говорю, значит, будешь переписывать то, что прочитаешь сам!» — заявил учитель, едва ли не грубо ткнув его носом в раскрытую книгу. Однако на последних нескольких занятиях братья заметили, что ненавистный преподаватель стал менее внимателен, был рассеян, задумчив и весь урок, дав им задание, что-то сосредоточенно писал в тетради. И вот теперь оба хотели подглядеть, что именно такое дотошный Аракчеев всё писал, что даже забывал следить за ними. Они знали, что все задания для проверочных работ тот составляет лично, и надеялись, что, может быть, смогут теперь их подглядеть заранее. Саша стоял возле дверей и караулил приход учителя, а Сергей быстро перебирал бумаги на столе. Контрольной работы он не нашёл, зато нашёл тетрадь, в которую, к его изумлению, были переписаны не формулы и схемы, а целые отрывки из… стихотворений. — Гляди, что я нашёл! — крикнул он брату. — Ни за что не поверишь, чем он занимается...8.
27 июля 2021 г. в 12:54
Домой...
Алексей смотрит на отражение в зеркале и новенький мундир. Тот самый, с красными обшлагами, который ему ночами снился в детстве. Теперь он как Никифор Корсаков, он офицер-поручик и едет домой, к родителям в свой первый настоящий отпуск. Отражение не может лгать. Ведь это он. Но вместо гордости или восторга думает, что мундир на нём сидит совсем не так, как на Никифоре. Он крутится и так и эдак и чувствует себя так, как будто он мундир этот украл. Как будто сшит он не по его фигуре. И как-то плечам в кафтане тесно, и сапоги как будто жмут. Алексей смотрит в зеркало и себе не нравится. Вот получил он заветный свой мундир, закончил кадетский корпус, но почему ему кажется, что лучше при этом он не стал?
Как мать ждала его приезда… Едва он в дом вошёл, вскочила, ахнула и даже замерла на месте.
— Алёша! Ты ли это?..
Она как будто не узнала сына, но в глазах её восторг. Такой он взрослый и для неё всегда красивый. И не может даже подойти к нему, обнять с дороги, словно боится испортить что-то, поломать в нём. Отец на том же месте — у окна. Встал и не спеша подошёл к нему, руки положил на плечи и, оглядев с головы до ног, чуть усмехнулся.
— Ну, здравствуй... Орёл! — Он обнимает его, но сдержанно и сухо и поворачивается к так и стоявшей в стороне жене. — Ну, что же ты застыла… Вот он твой красавец… Иди хоть обними…
И словно получив на это разрешение, мать бросилась к нему в объятья, а Алексей, расцеловав её в обе щеки, почувствовал, как к горлу подступил тяжёлый ком. Каким он уезжал и какой теперь приехал? И вроде в тот же дом, родные стены, и вот родители и времени прошло не так уж много, а всё как будто бы стало совсем другим. А главное, он стал. Он другой, но что в нём изменилось? Что мешает ему почувствовать теперь, в этот момент, восторг и гордость, радость встречи? Почему так больно смотреть ему на все вокруг?
К его приезду накрыли стол. Пока мать суетиться по хозяйству, он достаёт подарки, которые привёз, а отец расспрашивает о Петербурге, о том, по какой линии решил он пойти служить — инженерной или артиллерийской. Алексей что-то отвечал, при этом не сводил глаз с матери. Да, она всё та же. Нервно-энергична, куда-то бегает, быстро говорит и на ходу собирает волосы в пучок тем движением, которое запомнил и выучил он с детства. Время от времени Елизавета Андреевна останавливалась и бросала на сына взгляд, в котором светилась любовь и гордость. Сели за стол, и тут же она принялась накладывать еду ему в тарелку, и это прежде мужа. Алексей смутился, глянул на отца, который только усмехался на её заботе. Он постарел за эти четыре года, в нём чувствуется тяжесть, вялость, какой-то упадок сил. На столе стоит бутылка водки, которую он тут же открывает, чтобы налить себе и сыну, но Алексей отказывается пить, в смущении отодвигая свой стакан.
— Чего ты? Теперь тебе ведь можно... Вон какой мундир… поручик! — удивляется отец.
— Простите, батюшка, не приучен. Не люблю... — скромно отвечает он и не понимает, от чего у отца вдруг делается таким недовольным лицо.
Андрей Андреевич наливает себе, со стуком ставит бутылку и произносит с укором:
— Важный, видать, стал совсем. С отцом выпить уже не хочет...
— Выпей, Алёша… — шепчет мать. — За твой приезд немного можно.
— Простите, батюшка! — он покорно берет бутылку и наливает себе на четверть ровно. — Я выпью с вами, но водка мне просто не по вкусу...
Отец поднимает своей стакан, они чокаются и пьют. И Алексей надеется, что на этот раз он оправдался.
— Не по вкусу говоришь… а что тебе теперь по вкусу? Вино, наверно, марочное... ведь ты теперь у графа Салтыкова, а? — он произносит это с усмешкой, но в это усмешке звучит такой укор, что Алексей лишь молча опускает взгляд в тарелку, проглатывает подступившийся к горлу ком.
— А это что? — Андрей Андреевич показывает на золотые нагрудные часы, висящие на мундире Алексея. — Ну-ка покажи...
Неужели он заметил? Алексей с гордостью снимает часы и протягивает отцу со словами: «Подарок от графа и графини Салтыковых!» Отец рассматривает дорогое украшение и как-то странно смотрит на него. Он ещё не пьян, но взгляд его, мутный и тяжёлый, Алексей помнит хорошо. Он съëживается под ним невольно и начинает задыхаться от волнения.
— Хорош подарок... Дорогой... Ничего не скажешь... Побудет у меня. До твоего отъезда.
И с этими словами кладёт часы к себе в карман. Алексей молчит. Кусок не лезет в горло. Мать рядом бросает на мужа хмурый взгляд.
Ночью Алексей заснуть не может. Свою детскую кровать давно он перерос, но в комнате, которая когда-то служила детской ему и брату, другого места нет. Лёжа на спине, он смотрит в потолок и снова видит тени. Они не кажутся уже такими страшными, но он всё равно ворочается, всё тело напряжено, каждый мускул будто замер в ожидании... Чего ему бояться? Ведь он дома.
До слуха доносятся голоса родителей. Отец уж пьяный говорит так громко, как будто и хочет, чтоб он его услышал.
— А что ты вечно на защиту его встаёшь? Часы и золотые! За какие такие заслуги ему такой подарок? Ещё и от графини.
— Ты бы гордился лучше сыном!
— Гордись или не гордись... Всё красоваться хочет... А ты ж поди, у него и друзей-то нет... Всё про покровителей своих рассказывает... Часы повесил, чтоб все видели, какой он важный... Похвастаться приехал...
Алексей повернулся на бок, лицом к стене и стал смотреть на выщерб среди досок. Слова отца долетали всё слабее, как будто шёл он сквозь туман. Он ночь почти не спал, а утром всё никак не мог заставить себя выйти к родителям. В итоге взял так и не распакованный свой чемодан и вышел в комнату, где мать накрывала завтрак. Увидев его с вещами, она растерянно присела, а Алексей начал что-то говорить о том, что у него в городе остались ещё дела. Что кто-то там из роты ушёл в отпуск, и вот ему теперь надо работать за двоих, и что он приехал буквально на денёчек и надо снова возвращаться в Петербург. Его объяснение звучит нескладно, но даже когда мать едва не со слезами на глазах начинает просить его остаться, он всё твердит, что он никак не может. Сидевший за столом отец, хоть теперь и трезвый, но с похмелья, бросает будто ему в укор:
— Ты, Алексей, как волк. Тебя как ни привечай и не корми, всё в лес свой смотришь... Приехал, называется, повидать родню...
Он подошёл к отцу, присел с ним рядом, но вместо привычных учтивых сыновьих слов и изъявлений в благодарности и прочем вдруг произнёс:
— Батюшка, часы верните. Подарок как никак. Граф Салтыков ежели на мне их не увидит, подумает, что я подарком пренебрёг... Или не дай потерял или продал по бедности.
Отец, никак не ожидавший этих слов, не скрывая раздражения, резко встаёт и идёт к себе и возвращается, держа в руках часы. Своей рукой вешает их на мундир и произносит с негодованием:
— Вот твои часы! Но помни, что это мой тебе подарок! Если бы не я, тебе бы такого в жизни не видать! Кто отдал тебя в кадетский корпус? Кто деньги посылал тебе на жизнь все эти годы? Забыл, кому ты всем обязан? Салтыкову что ли?
— Андрей Андреевич, прекрати! — внезапно громкий голос матери перебивает.
— Я вас, батюшка, благодарю за всё. Я вам... долг отдам... как и затраченные средства... — Алексей голос свой не узнаёт, такой он хриплый стал и будто бы чужой.
Они стоят и смотрят друг на друга, Андрей Андреевич первым отвёл свой взгляд и сел на лавку. Алексей обнял мать и ему показалось, что она смотрела на него так виновато…
Всё повторяется и как тогда. Он уезжает по своему желанию, но чувствует, как будто его прогнали. Прогнали даже теперь, когда он столько сделал… когда он получил офицерский чин и мундир этот проклятый. Мать провожает его в дорогу, собирает с собой еду и будто бы специально то одно забудет, то другое — тянет время.
— Ты на сердись-то на отца… он не со зла. Стареет и ворчит. Всем вечно недоволен… — Она оправдывается и вдруг добавляет тихо: — и выпивает больше. Всё от безделья…
Она впервые говорит о муже так при сыне, но Алексей чувствует радость от этих её слов.
— Не печальтесь, матушка, даст Бог, всё у меня устроится, я сам вас в гости позову.
— Устроится… Конечно, всё у тебя устроится, Алёша... И правильно, и нечего сидеть тебе здесь с нами, стариками... ты не слушай, что он говорит. Никого не слушай. Как знаешь делай.
Она никогда с ним так не говорила. В её словах он чувствует какое-то упрямство, даже злость. Не на него, нет... на отца, который виновен в его отъезде. Алексей знал всегда — мать понимала его лучше, она единственная, кто его любил, кто в него верил больше, чем он сам. И подвести её надежды он не может.
Родительский дом он покидал со странным чувством — уже без страха, сильной грусти, скорее с разочарованием — здесь место не его. Здесь, кроме матери, ничего ему не мило и ничто его не держит. И это хорошо.