III. Кошмары

Он не помнил, как вышел. Как очутился на улице. Шёл дождь, и весь асфальт был в лужах из таявшего снега, который крупными хлопьями летел ему в лицо. В воде отражались огни залов и слышалась музыка, смех. Он стоял и смотрел в отражение на тёмной воде и думал, что всё, всё окончено. Сняв с руки, он бросил в лужу белую перчатку и глядел, как атлас поглощает мутная вода. — Алексей Андреевич! Он обернулся и увидел ее. Любовь бежала к нему, приподняв подол платья, в распахнутом пальто, отороченном мехом. Причёска ее растрепалась от ветра, когда она остановилась с ним рядом, часто дыша. Изо рта девушки вырывались клубочки пара, и он вдруг обнаружил, что ушёл без пальто. — Простудитесь... Идёмте со мной. Он взял её за руку, поднёс к губам, ощутив запах — кожа пахла фиалками. Алексей не помнил, есть ли запах у фиалок и какой он, но как-то сразу «узнал» его. Фиалки не пахнут цветами, но пахнут Любовью... Он поцеловал узкое запястье и выше... Привлёк всю к себе и с жадностью припал к нежным горячим губам. Она не отталкивала. Она обнимала и почему-то смеялась. Откидывая назад красивую голову, подставляла под поцелуи тонкую шею, и Алексей скользнул руками под толстую ткань шерстяного пальто и сжал её всю, прижимая к себе. Она сказала: «Идём же теперь», и он пошёл следом за ней. Промокший насквозь под дождём или под снегом, Алексей не помнил себя, всё казалось смазанным, зыбким. В сознание врывались лишь короткие отрывки: чёрная закопченная дверь, узкая тёмная комната, деревянный пол с широкими щелями, печь с пылавшим огнём. И Люба на железной кровати, с тонким матрасом, в одной нательной сорочке. Бутылка вина, сладкого, терпкого, от которого совершенно мутится его голова. Горячие женские руки обнимают за плечи, расстегивают ненавистный сюртук. Почему ненавистный? Алексей чувствует, что всё, всё в нем фальшиво, он весь в шелухе… Он хочет снять с себя всю эту дрянь, в которую он облачился, как шут. Он ложится на спину, глядит в потолок и снова видит там тени. Его охватывает ужас и страх, он инстинктивно тянется к мягкому женскому телу, которое лежит рядом, и слышит: «Ну-ну… Всё хорошо… Не бойся…» Она мягкая, нежная, влажная и обволакивает его вся собой, утягивая сознание куда-то, где он перестаёт понимать и себя самого, и что с ним происходит. Всё так быстро и так хорошо… Хотя Алексей не понимает даже толком, что делает. Он видит, как тени на потолке закрывает собой женский силуэт и нависает над ним приятной тяжестью, вдавив в матрас. Может быть, это только очередной сладостный сон, и он, как обычно, проснётся весь возбуждённый и мокрый, а женский мираж убежит и спрячется в ночи, оставив его мучиться тяжестью в сердце и напряжением в паху. — Эй, офицер... — слышит он шёпот на ухо. — Ты там спишь, что ли? Алексей открывает глаза. В комнате всё ещё темно и пахнет горячим воском. Рядом с ним на смятых простынях лежит молодая девушка с чуть опухшим лицом. Вдоль спущенной с плеча ночной сорочки на уровне обнаженного соска свисает на шнурке нательный крестик. Увидев, что он проснулся, она улыбнулась, и на щеках тут же возникли две ямочки. Не Любовь. Алексей сел на кровати и стал одеваться. Девушка молча, но с любопытством следила за ним, запустив пятерню в длинные волосы. — Тебе хоть понравилось? — он молча достал из кармана деньги, положил их на стол и вышел обратно в зимнюю ночь. Дома горел свет в окнах. Алексей недоуменно посмотрел на часы и обнаружил, что ещё нет даже часа ночи. Его мутило, голова страшно болела и даже кружилась, так что, поднимаясь на лестнице на верхний этаж, где снимал квартиру, ему приходилось останавливаться на каждом пролёте и ждать, пока головокружение утихнет. Он вошёл, как ему показалось, совсем тихо. Но, увидев свет в комнате, замер в коридоре у самой двери. Он знал, кто там, и не мог войти. Ноги держали с трудом, и он так стоял, прислонившись к стене, пока медленно не стал сползать по ней, засыпая. Шум, звук открытой двери и резкий свет. — Явился! — голос отца пронзает мозг кинжалом. Алексей невольно закрыл лицо руками от света. — Лиза! Иди посмотри на него... Да он пьяный совсем, что ли? — почему-то в голосе отца ему вместе с удивлением чудится и восхищение. Звук шагов. Он отнимает руки от лица и видит мать, но не видит выражения ее лица или просто не может прочитать его. Алексей встаёт и проходит в свою комнату мимо родителей молча, стараясь не смотреть. Он не понимает их присутствия, оно сейчас невыносимо. Первое, что бросается в глаза, это бутылка на комоде. Так, значит, отец пил... И это в его доме! Внезапно Алексея охватывает гнев. Он силится проглотить его, но это как кусок невыносимо горькой пищи, он рвотой будто лезет из него обратно. — Ну что же, поженились? — Он оборачивается. Отец стоит в дверях, лицо его красно, как это всегда бывает, когда он выпьет. — Иль по твоему лицу я вижу... не срослось? — Там ошибка вышла... — хрипит он, стараясь не глядеть. Он ищет взглядом мать, но ее нет в комнате. — Ага, понятно. Барышня ответила отказом? — неожиданно вполне миролюбиво произнёс отец. — Ну что ж, бывает. Ничего. Найдёшь другую, посговорчивей. Какие твои годы. И впредь знать будешь, как со свиным рылом в калашный ряд не лезть... «Свиное рыло у тебя...» — он смотрит на бутылку. — Э, да ты, я вижу, лыка-то не вяжешь... Не стыдно, а? Шатался где-то полночи, пришел пьяный, мать всё не спала... Ты совсем тут распустился... — Я у себя дома... Алексей слышит свой голос будто со стороны. — Что ты там бормочешь? — Отец подошёл ближе и встряхнул его за плечи таким движением, как в детективе. — В глаза смотри! Он смотрит. Он ненавидит. — Ты на какие деньги здесь всё купил? Я знаю, в чине твоём таких не платят! Ты правду говори мне... Он почему-то понизил голос и шептал теперь почти на ухо. — Ты взятки что ли там берёшь? Я честно всю жизнь служил... Узнаю, если что, берёшь взятки... — Взяток не беру. Ворую... Он не понял даже, что сказал. Тяжёлая рука обрушилась с оплеухой на лицо, и перед глазами потемнело. Он упал на колени к его ногам, не вскрикнув даже, ожидая, что за этим последует другой удар. Шаги, хлопанье двери. Всё стихло. Алексей отнял руки от лица, которое горело болью с правой стороны, встал и, дойдя до своей кровати, на неё упал, свернувшись в калачик лицом к стене. Он зарыдал.

***

Проснувшись рано утром в день венчания, Александр, выглянув в окно, расстроился. Погода была ужасная, лил дождь. Осеннее небо, ещё на днях по-летнему чистое и голубое, враз за ночь стало мрачным и свинцовым. Слуга принёс завтрак, но Александр не стал есть, кусок ему не лез в горло. Вчера он трижды писал записку Лизхен, он с ней увидеться хотел с утра, пока никто не видит... Он хотел ей рассказать... До свадьбы. Что произошло. И попросить прощения. Он написал, но отправить не решился. К десяти утра императрица пригласила его к себе в покои и там при личной встрече наедине благословила, немножечко поплакав. Это «немножечко» он ощущал во всем себе. Все его чувства, самые большие, будто съежились до размера булавочной головки. Их недоставало. Наряженный в камзол из серебристой парчи с Георгиевской лентой через грудь, Александр стоял перед большим зеркалом и слышал вздохи восхищения. Он был как будто бы хорош, но всё же «немножечко» не очень. Чего-то в нем недоставало, как будто он что-то потерял внутри себя. Вся эта тьма народу, поздравления, украшения, сама торжественность была его состоянию чужда. Граф Салтыков к нему не подходил больше с разговором на тему супружеских обязанностей, хоть и глядел при этом как-то грустно. Он Александра раздражал. Его все раздражали своим восторженным умилением на лицах, в которых видел он одну лишь фальшь. Он видел всю пышность торжества, и она ему казалась такой излишней, странной, как будто б в этот день, день свадьбы, был важный переворот в стране. Он бы хотел, чтобы всё было тихо, чтобы к нему не таскались все подряд с подарками и поздравлениями и этой мерзкой влагой на глазах. Может быть, он злился на себя, что сам он ТАК себя не чувствовал, но, так как ВСЁ было «в честь него», то приходилось соответствовать настрою. Всех принимать и благодарить и быть учтивым и изображать волнение. Он, правда, не волновался. Он хотел только видеть Лизхен и чтобы вся эта официальная часть скорее закончилась для них. Он поразился, когда увидел ее в подвенечном платье в церкви и даже на секунду не узнал. Но по выражению ее лица с облегчением заметил, что и она, наверное, сейчас чувствует себя так же странно, как и он. Она показалась ему такой красивой, нежной, какой он ее еще не видел никогда, и чем прекрасней была она, тем ужасней казался Александру его поступок. Ведь он ей изменил... И вынужден теперь молчать, а если б даже и признался, то ничего бы не изменилось. Они поженятся и будут вместе... до конца. И стоя перед алтарем, ему мерещилось, что даже и священник, давая целовать крест, как-то странно смотрит на него. Как будто знает... И сам он, произнося послушно клятву, чувствовал себя лжецом. Они обменялись кольцами, Александр наклонился, чтобы поцеловать жену (как странно теперь так о ней думать!), и вдруг услышал легкий шум и шепот: «Великий князь здесь! Все-таки приехал...» Он замер на мгновенье, быстро поцеловав Елизавету в губы, обернулся, чтобы посмотреть. Он увидел ЕГО в толпе лиц в одну секунду... Лицо отца. Подумал, что это, наверное, просто показалось, ведь отца быть здесь не должно. Он отказался ехать, и Александр с этим уже смирился, он не ждал... Нет же, это он! Он! Теперь Александр отчетливо увидел рядом и мать. Высокая, статная фигура в жемчужно-сером платье. Великая княгиня стояла рядом с мужем и со счастливой улыбкой смотрела на него. А рядом сестры... Александра, Елена, Екатерина... Здесь вся его семья! «Мои родители приехали!» — прошептал он Лизхен, и понимающая ее улыбка была счастьем для него. Какое счастье, Боже, что она всё так понимает! Милый ангел! Он поцеловал ее еще, как можно более нежно, в щеку и взял за руку. Церемония венчания закончилась, и гости покидали храм. Александр с Елизаветой должны были выйти последними под звук колоколов, но он не выдержал и стал пробираться к выходу с гостями, крепко держа Лизхен за руку. «Куда вы, Ваше Высочество!» — он даже не понял, кто его окликнул. Едва они вышли на улицу из церкви, как Александра ослепило внезапно выглянувшее солнце. Тучи рассеялись, дождь перекатился, и свежий осенний ветер подул ему в лицо. Он остановился на ступеньках, приложил ладонь козырьком к лицу и взглядом стал искать отца. И он увидел. Павел стоял рядом с женой неподалёку, рядом с Безбородко и оживлённо вел с ним разговор. — Я на минуточку... — Александр бросил взгляд на жену, и та кивнула. Выпустив её руку, он быстро сбежал вниз по ступенькам церкви. Он вспомнил вдруг давно забытую картину. Царское Село, залитый летним ярким светом зал, большой дубовый стол, на нём разложены тетради. Он и Константин за тем столом. Идёт урок. Вдруг шум на улице, топот лошадей и крики слуг. Брат спрыгнул со скамейки и бросился к окну, не обращая внимания на строгое замечание учителя. — Приехали! Они приехали! — Константин с радостным криком бросается вон из зала. Александр понял по его лицу, по крику... Сам бросился к окну, выглядывая так, что чуть не выпал. Роскошная карета, четверка чёрных лошадей, груда багажа! — Родители приехали! — Ваше Высочество, вернитесь! Он не слушает и бросается к двери, за которой несколько секунд назад скрылся его брат. Большая лестница, гигантские перила, ступеней тьма... «Быстрее, надо обогнать!» Он видит макушку Кости и слышит топот его ног. Один пролет, второй... Открылась дверь в парадной. Звук голосов и женский смех. Александр замирает на ступенях. Внизу, в окружении слуг и чемоданов, двое — мужчина и женщина. Отец и мать! Он их не видел два года, и их лица кажутся ему чужими, особенно отца. Лицо другое... Какое, он не помнит. Тут с криком «Папа!» Костя слетает со ступеней и бросается в раскрытые объятья мужчины. Да... это они! Александр делает широкий шаг, но спотыкается и... не слетает, а кубарем почти что скатывается с нескольких ступенек. Слуги охают, какой-то там лакей бросается поднять, а мать вскрикивает в испуге. — Алексаша, ну ты что? — а он внезапно слышит смех отца. Он поднимает голову — тот действительно смеётся над его падением и, отпустив Костю, подходит и наклоняется к нему, чтобы через мгновение поднять над полом и сцепить в объятья. Ему и самому смешно... И правда, ни капельки не больно. Вот момент... Александр замер на последней ступени. От отца его отделяют метра два. Он видит: Павел его заметил. Развернулся, на лице волнение, а глаза... Какими он глазами смотрит! Александр хочет подойти, но ему кажется, что сейчас он, как тогда, споткнётся, и странная сила удерживает его на месте, не давая подойти. Павел сделал шаг навстречу. Он тоже сделал. Мгновения сомнений на лице обоих... Они так близко друг от друга... Вдруг отец качнулся, подался весь вперед и первый обнял его крепко. — Мальчик мой... Александр блаженно улыбнулся и закрыл глаза, отдавшись полностью в его объятья. Он слышал тихий вздох умиления вокруг. — Вы на меня сердитесь? В глазах отца на миг мелькнуло что-то такое... Что-то болезненное, но он в себе это поборол. — Сержусь? — Он улыбнулся и погладил его по волосам. — Конечно, нет. Примирение состоялось.