1810
— Алексей Андреевич, есть у меня до тебя дело важное... Каждый раз, когда Аракчеев слышал эту фразу, внутри всё замирало и напрягалось, как струна. Александр не поручал ему простых дел, и он привык к этому. Более того, ему казалось, что Император поручает ему теперь только те дела, за которые браться никто другой не хочет и которые с риском сопряжены особенным. И что однажды Александр поручит ему такое дело, которое станет причиной его гибели. Они приехали в Гатчину и гуляли по парку. Александр почти не бывал здесь со смерти отца, а приезжая, никогда не оставался с ночёвкой. Но парк он любил и наведывался сюда, когда хотел уединения и покоя. Приезжая, он в одиночестве бродил по заросшим тропинкам вдоль пруда и подолгу сидел на скамейках в тени деревьев. В этот раз он позвал с собой Алексея. Раньше Аракчееву казалось, что тот боялся общих воспоминаний и избегал всего, что могло бы напомнить... их прошлое. А Гатчина... Гатчина... Сколько общих воспоминаний! Теперь, услышав про «дело», он приготовился к важному. Просто так Александр не позвал бы его сюда, чтобы завести разговор. — Есть помещик в Шавельском уезде. Имение богатейшее, а крестьяне в уезде едва ли не нищенствуют, побираются, умирают от голода. Разруха постыднейшая. Я был там около полугода назад проездом... И давно такого не видел. Мною было сделано замечание хозяину, но, как я вижу, мало что изменилось. Хочу поручить ТЕБЕ разобраться с этим делом. Алексей в недоумении нахмурил брови. Он не понимал этой просьбы, не имевшей никакого совершенно отношения к роду его нынешней деятельности. Но Александр не мог не знать этого, а стало быть... — Что за помещик, Ваше Величество? Они остановились у раскидистого огромного дуба, и Александр привалился к нему, трогая потрескавшуюся крону и отковыривая куски коры. — Платон Зубов. — Алексей отвернулся и стал смотреть в сторону. Он молчал. — Хочу, чтобы ты поехал к нему и от моего имени доложил ему, что, если он положение дел крестьян не поправит в ближайшие месяцы... А скоро зима... То... — тут Александр как будто немного запнулся. — С него взыщут иначе. «Ты сам не мог что ли этого сделать, его посещая?» — со злостью подумал Алексей. «Зубов! Зубов! Этот мерзавец... Убийца, который гнить должен в тюрьме, а живет на свободе... жирует...» — Он живёт в Москве сейчас. Поедешь туда с инспекцией на днях. И заодно посетишь его... — и добавил внезапно. — Не церемониться там с ним. А чтобы он в полномочиях твоих не сомневался... Вот... — он протянул ему конверт. — Тут письмо от меня. Внезапно он прислушался к чему-то и приложил палец к губам. — Ш-ш... Слышишь? — Александр огляделся и направился вдоль поляны в сторону. Откуда-то раздавался едва слышный писк. Алексей и сам с трудом расслышал его и был удивлён, что Александр с его тугоухостью мог этот звук расслышать. Сомневаясь, стоит ли следовать за ним, он остался у дерева и наблюдал, как Император идёт, наклоняясь к траве и высматривая. Внезапно он остановился у ёлки, нагнулся и что-то поднял с земли. Через несколько секунд он подошёл, держа что-то в сложенных ковшом руках. — Алёша, гляди! Из гнезда, кажется, выпал... Он протянул руки, и Алексей увидел птенца со светло-коричневым оперением. По бокам, на крыльях был красивый черно-голубой пёстрый узор. Малыш, судя по виду, был ранен, одно крыло его было изогнуто и слегка трепетало, и птенчик дрожал, приоткрыв клювик. — Может, кот подрал. Или упал сам. Так бывает. Это сойка. Александр осторожно дотронулся и погладил птичку кончиком указательного пальца по холке. На лице его было волнение и беспокойство. Птенчик же никак не отреагировал на прикосновение и прикрыл только глаза. — Бедняжка... Надо забрать его. Он погибнет, если не сможет лететь... Алексей удивился, но виду не подал. Судя по виду, птица помрет всё равно. С крылом повреждённым, если и выживет, то сожрет её какая-то кошка. — У тебя есть платок? Алексей достал белый платок, и Александр бережно завернул в него птенца. Уже начинало смеркаться, и они направились к выходу из парка. Внимание Александра, кажется, всецело переключилось теперь на несчастную птицу, потому что, пока они ехали в карете, он соорудил ей подобие домика из собственной шляпы и держал ту на коленях. — Он такой тёплый... И совсем не боится... Чем там их кормят? Червями? — Червяками, букашками разными... Комарами... Бабочками... Вы же не будете копать для него червяков? — он не сдержал улыбку, невольно представив Александра с сачком, ловящего бабочек. — Он ухватил меня клювом за палец... — Александр удивлённо засмеялся. — Так что же... с моей просьбой... поедешь? «Спрашивает... как будто не знает, что я подчинюсь...» И всё же в этот момент он испытал какую-то щемящую нежность к своему государю, держащего на коленях птенца в шляпе и укачивающего его, как младенца. — Сделаю всё, как прикажете, Ваше Величество... Вы знаете, там, где слово «Ваше», там я кладу свою жизнь. Александр поднял голову от шляпы и улыбнулся одной из своих самых ласковых и замечательных улыбок. Когда он так ему улыбался, Алексей любил его до безумия. — Тогда приходи ко мне ужинать сегодня.***
Граф Зубов сильно изменился с тех пор, как Аракчеев видел его в последний раз, ещё при жизни Павла. Он поседел, постарел и одряхлел. Болезнь согнула его некогда изящную фигуру и сделала походку шаткой, а руки сковывал постоянный легкий тремор. Большую часть времени Зубов проживал теперь в Москве или в своих имениях под Литвой, практически не показываясь в Петербурге. Алексея он встретил с почестями, такими же фальшивыми, как и его уверения в том, что он понятия не имеет о цели его визита. — Я так приятно удивлён, что вы, граф, изыскали возможность среди служебных дел наведаться ко мне на чашку чая! Я ведь совсем отошёл от светской жизни, но, бывает, признаться, тоскую по прошлым моим связям. Обо всём узнаю по сплетням... Вы расскажите мне, как государь? Как отношения с Бонапартом? Он говорил все это, провожая Аракчеева по просторным коридорам дома, который поражал с одной стороны богатством, с другой — запущенностью. Такое ощущение, что слуги здесь совсем не убирали — всюду лежала пыль, поблекла позолота, краска на мебели облупилась, ковры были давно не чищены, а окна покрывал слой прошлогодней грязи. «Быть не может, чтоб не было у него денег на хорошую прислугу, — подумал Аракчеев. — Прибедняться будет, гад». Он оказался прав. Граф Зубов, едва усадив его за стол, стал тут же жаловаться на бедственное положение, при этом на столе стоял марочный коньяк, вино, подали осетрину, стерлядь, омаров и икру. — Не стоило так суетиться, Ваше Сиятельство, и вам от сердца последнее, видать, пришлось тут отрывать... Он думал, осознаёт ли Зубов непоследовательность своего поведения или просто такой дурак. — Для гостей ничего не жалко. Тем более таких... — он сам почти не ел, а сидел за полупустой тарелкой, подперев щеку рукой, и с меланхолическим лицом водил кончиком пальца по ободку бокала. По столу ползали две осы, одна из которых уже расположилась на розовой мякоти колбасы прямо в тарелке Зубова. Он не обращал на неё никакого внимания. — Я к вам пришёл, Платон Александрович, по делу. А не чаи гонять, — резко произнёс он. — О бедственном положении ваших крестьян стало известно в Петербурге. Вам дан был срок решить дела, но вы продолжаете стенать о том, как скучаете по свету и живете худо. Я вижу это по вашему столу. Взгляд Зубова был чуть затуманен от вина. Он медленно моргал, глядя на него, и глаза его внезапно наполнялись слезами. — Я упрёк сей от Александра Павловича принимал. Когда бы были средства... Ведь это не стол накрыть... Я совершенно весь в долгах. А знаете, сколько стоит содержание имения? — Я знаю, сколько стоит, — перебил его Алексей. — Потому я здесь. Вам не запудрить мне мозги. Не можете содержать имение — продайте в казну. Зубов продолжал страстно уверять его, что сам переживает страшно о положении его крестьян, что он готов отдать последнее, чтоб накормить голодного, если б ему было что отдавать. Алексей придерживался той стратегии, которую выбрал изначально. Бесстрастно сообщил ему, что этим делом занимается он теперь единолично по поручению Александра. И если граф не наведёт порядок в уезде не позднее ноября, то на имущество его будет наложен арест с конфискацией Шавельского имения. Он лукавил, конечно же. Такого поручения Александр не давал, но в качестве доказательства Алексей предъявил уже подписанный императором пустой бланк указа. Этот заранее одобренный, готовый к любому содержанию бланк произвёл должное впечатление на Зубова. — Неужто мы с вами не договоримся, Господи! — воскликнул тот, краснея. — Дайте только сроку! Он с наслаждением видел, как лицо графа приобрело выражение даже не досады, а отчаяния. «Вот как должен смотреть тот, кто всё имел и всё потерял...», — подумал он. «А прежде всего доброе своё имя». — Приходите завтра ко мне обедать, Алексей Андреевич. Я вас познакомлю с моим другом, которому отдал в распоряжение моё Шавельское имение по причине бедственного положения его семьи. Вы уж разъясните и ему суть претензий. Последние два года он заправляет там всем от моего лица. Я не хотел раскрывать его участие, но раз уж так дело стало... «Ну вот ещё, придумал какого-то друга, на которого решил повесить дело», — с раздражением подумал Алексей, но пообещал прийти. На улице у дома встретил он дворника, сидящего на лавке и жующего табак. Подозвал его и, дав пятак, спросил, а правда ли барин его так в деньгах нуждается, как говорит? Часто ли здесь бывают гости? Каков уклад при доме? Дворник с бесстрастным видом, сунув пятак в карман, ответил, что граф Платон Александрович живут уединённо, балов не делают, гостей не принимают. Однако деньги у них водятся. — Так что ж выходит, особо денег он не тратит, верно? Дворник тяжело вдохнул. — Какое там... Скупы до крайностей. Разогнали всю прислугу... Сами ходют в поношенном пальто и всю еду на рынках покупают. Но деньги у них водятся... — дворник задумчиво почесал подбородок. — Может, играют в карты? Оставшееся время Алексей посвятил тому, что расспрашивал о Зубове всех, до кого смог добраться: кухарку при доме, сожительствующую с дворником, бывшего дворецкого, которого Зубов отставил от дома полгода назад, продавца в мясной лавке, почтмейстера, даже личного врача. Все безропотно открывали ему двери дома, едва увидев императорский вензель и служебную карету. Никто и не подумал выгородить графа. И все твердили, как один, что Зубов страшно, страшно скуп, копейки не отдаст лишней. «Говаривают, у него в подвалах горы всякого богатства, которое он, как жук навозный, тащит... А сам работникам задерживает плату... Куда ему всё это — богу одному известно. Ведь у него нет ни жены, ни официальных наследников... Хоть и детей побочных куча!» На следующий день Аракчеев вновь наведался в дом к Зубову, и на этот раз тот встретил его в более бодром настроении. Он даже переодел свой потертый местами шлафрок, в котором был вчера, на приличного вида брюки и жилет. Однако как ни старался он изображать учтивость, Алексей буквально кожей ощущал исходящую от графа неприязнь и напряжение. И было в них особенно чувство, которое внушало даже некое удовлетворение, — это зависть. Давно ли сам он вот так мог позволить отдавать распоряжения высочайшим лицам? Что-то требовать, ставить условия? — Я вам обещал сегодня представить своего приятеля, князя Вяземского, — шёпотом говорил он, пока они шли по направлению к столовой. — Только крайние обстоятельства вынуждают меня ссылаться на него. Он в печальном положении. Почти банкрот. Но у него жена и сын-подросток. А сам он игрок! Да! Игрок! В карты продул целое состояние, кредиторы забрали его летний загородный дом. Пришлось мне приютить в своём имении их. Ведь я там сам редко как бываю... Алексей только усмехался, слушая эту дичь. «Нет, братец, друг не друг, а имение твоё, и ты ему хозяин. С тебя и спросим...» — Ведь это несправедливо... Он меня подвёл, ничем не занимался... А мне перед Императором краснеть. Да вы его спросите сами! — Они подошли к дверям, и Зубов распахнул их. — А вот и князь Иван Иванович Вяземский! С супругой! Сидевший за столом маленький, но очень полный, совсем седой мужчина с красным, одутловатым лицом поднялся, чтобы поклониться. На вид ему было около шестидесяти лет, но, может, это полнота прибавляла возраст. — Граф Алексей Андреевич Аракчеев! — представил его Зубов и в тревоге лёгкой добавил: — Ваше Сиятельство? — Премного счастлив такому знакомству! Моя супруга... — представил князь Вяземский женщину, невольно поднявшуюся вслед за ним. — Любовь Дмитриевна... Женщину, с которой Алексей не сводил такого пронзительного взгляда, что этим Зубова смутил. Перед ним, смотря на него так же во все глаза, как оживший образ далёкого сна, стояла княжна Люба Салтыкова.