III. Кошмары

— Негодяй... — Александр произнёс это совершенно равнодушно и спокойно. Отложил лорнет и подписанную Зубовым расписку. — Ещё говорят, что он даёт ссуды под огромные проценты. В должниках у него едва не пол-Москвы. При этом дом похож скорее на чулан, там даже слуг почти нет, и он сидит один. Должно быть, день напролёт считает свои деньги, которых якобы у него нет. Ну ничего, его бы посильнее потрясти — посыплются из него монеты. В «зелёном» кабинете горел камин. Алексей смотрел на оранжевое пламя и думал, что огонь почему-то его совсем не греет. Должно быть, он простыл в дороге, и нынче его весь день как-то лихорадит. Он видел краем глаза, что Александр внимательно следит за ним, и прикрыл в усталости глаза. Он слышал, как скрипнуло рядом кресло, едва слышный звук шагов... Потом на плечи ему легли две тёплые ладони, и он услышал тихий голос возле самого уха: — Алёша... Спасибо... Я хотел, чтоб это сделал ты. «Так неужто я новый Платон Зубов?» — подумал Алексей и, злость почувствовав, при этом ласково поцеловал лежащую на плече ладонь. — Я вот что хотел показать тебе... — Руки соскользнули с его плеч, и Александр отошёл к столу, начав перебирать бумаги. — Хотел завтра, но всё же решил порадовать тебя сейчас... Алексей слышал шуршание, тихое бормотание, потом вновь шаги и открыл глаза. Александр с довольным видом протягивал ему бумагу. — Что это? — Приказ о назначении матушки твоей придворной статс-дамой мной подписан уже. Сможешь сам обрадовать её. Алексей несколько мгновений смотрел на лист бумаги с гербовой печатью. Он ощущал, как к горлу знакомый уже подступает ком. Озноб сменился жаром, а руки затряслись, едва не уронив листок. Он поднял глаза на Александра и желал спросить: «Так вот это ты ей пообещал? Этим купил её тщеславие?» — Что с тобой? Ты не рад? — Александр нахмурился. — Ваше Величество... Молю вас... Только вот не это... — услышал он свой голос со стороны и одновременно внутри него звучащий вопль: «Нет уж! Ни за что!» Он думал, она его любила. Но она... она в нем видит лишь свой возможный блеск. — Алексей, в чем дело? Ты можешь отказаться от наград, но... Вот он уж сползает на колени возле его ног и обнимает. Если б он только мог сказать, что чувствует... Но слов на это не хватает, да и как может такое он сказать? Как мог бы он осмелиться признаться... Что он... Он ЕЙ это не простит... — Если любите меня, как говорите, заклинаю, уничтожьте приказ. Не давайте ходу. Мать моя не для этой роли... Деревенская... При дворе засмеют. Вы обречёте нас обоих на мучения! — Ты ничего не хочешь от меня принять! — В голосе Александра раздражение. — Как будто бы намеренно... ничего! Ты обижаешь меня этим. Я думал порадовать тебя... — Верьте мне... Вы сделаете зло мне, ежели дадите ход указу, и мать моя прибудет ко двору. Он смотрит на него с мольбой и будто б вопрошает: «Кто здесь важнее: я или туманные надежды, которые вы посулили моей родительнице?» Алексей ждёт и, наконец, вздыхает с облегчением: Александр рвёт напополам указ. — Как скажешь. И всё же мне не нравится, что ты мне не даёшь отблагодарить тебя... — Александр с недовольным видом опустился в кресло. — Вы мне даёте больше, чем я могу мечтать. Мне ваши ласки дороже всех драгоценностей и наград. — И все же я хочу, чтобы ты принял от меня подарок. Проси сам тогда... Проси! Александр произнёс это с нетерпеливым нажимом. Алексей смотрит на огонь. Оно ведь вот как всё удачно тут сложилось... Он называет фамилию и излагает свою просьбу. На лице императора недоумение. Он другую просьбу явно ожидал. «А если б я сказал: бросьте Нарышкину! Сперанского прогоните... Вы что же... И это б для меня сделали? — подумал он и вместе с тем подумал так же, что не такой дурак, чтобы об этом вот просить». — Кто он тебе? Зачем ты за него просишь? И он рассказывает. О Любе. Только не говорит о том, какое перенёс он унижение, какой обман... В его истории брак их был невозможен единственно по причине его незнатности. — Считаю своим долгом помочь теперь бедной вдове, которая так вот пострадала... Ей смерть мужа может к лучшему, а всё же Зубов будет требовать с неё. Александр слушал с интересом, и эта история ему понравилась. Он удивлён, как удивляется всегда, когда видит в Алексее проявление лучших чувств. — Так может быть, тебе на ней сейчас жениться? — он улыбается. — Господь с Вами... Что вы... Ведь официально я женат... — о с изумлением вспомнил про Наталью и этот странный, мелькнувший в его жизни, как сон, брак. — Ну это не проблема. Развод тебе оформим. — Наталья теперь носит мою фамилию. Нет... ей это пятно на жизнь. Так уж сложилось, пусть и дальше будет. Вы что же... женить меня хотите? — с некоторой иронией произнёс он. — Воля тут твоя, конечно. Ну, а с вдовой... такое дело, сам Бог велит помочь. Я сделаю необходимые распоряжения. Хм... медик? Это хорошо... Врачи нужны хорошие. — Как ваша сойка? — внезапно вспоминает Алексей и видит, как выражение лица Александра меняется, и на него ложится тень. — Умерла... А ведь была надежда... Знаешь, мне казалось, дело там в крыле. Она всё им шевелила и взлететь пыталась... боролась... Я был почти уверен, что она поправится и улетит. Три дня скакала по коробке... — Александр улыбнулся, и глаза его чуть заблестели, как будто бы от слёз. — А на четвёртый утром я проснулся... Она лежит... И знаешь, смешно мне даже и неловко говорить... Но я так плакал... Он отвернулся от него, и некоторое время оба молчали. — Ты прав, конечно, был. Оно, может быть, и лучше... С таким крылом птица не смогла б летать. Может быть, она родилась такой вот... И потому семья её оставила... там умирать... Так ведь бывает всё в природе... — Он вытер пальцем уголок глаза. — Но мне так жалко её было... Я похоронил её в саду. Пока никто не видел. Решили б, что я сошёл с ума... — Он перестаёт говорить и встревоженно смотрит на Алексея. — Ты весь дрожишь... Разве тут холодно? — Знобит. Я, кажется, простыл немного. Александр встал и, подойдя к нему, руку положил на лоб. От этого заботливого жеста Алексей чуть не застонал в блаженстве. — Да у тебя жар! Я за врачом пошлю... Алексей удержал его руку и прижал прохладную к своим губам. — Не надо доктора. — Идём, тебе надо лечь... — он поднял его с кресла и повёл в соседнюю комнату, где была его кровать. Там темно было и прохладно. И Алексей с удовольствием дал уложить себя в подушки и прикинулся совсем измученным, с наслаждением позволяя раздевать себя, укладывать в кровать и накрывать одеялом. И вдруг он их увидел. Тени на стене. Позади Александра возникла самая большая, вся поднялась, затрепетала и грозно растеклась по стене. Алексей зажмурился и сжал руку Александра. — А вы где лечь изволите? — Я на диване в кабинете. Отдохни. — Не уходи... — прошептал он, не открывая глаз. — Со мной побудь... Тихо скрипнула кровать. Он чувствовал, как Александр прилёг рядом, и его за талию обняла рука. Алексей приоткрыл глаза — из кабинета в темной спальне был виден свет камина, это его пламя тенью плясало на стене. Он заворожённо следил за этой тенью, и она перестала казаться ему страшной. — Согрелся... — раздался рядом тихий шёпот. — Тебе бы чаю горячего. Хочешь, принесу? — Благодарю, не надо утруждаться... Мне ничего не надо... — он уткнулся лицом в мягкую подушку и чувствовал, как слёзы одна за другой сползают по щеке. Он вспомнил вдруг, как в детстве, когда болел он, мама ложилась вот так же рядом с ним. «Но как она могла?.. Ты отнял всё, и даже мать мою. Для чего тебе? Почему тебе всё мало?» — Вы знаете, что вы ВСЁ для меня. Отец и мать, и государь, и брат, и друг... — он произнёс это единственно для того, чтобы узнать: что Александр ему ответит? — И мне ни с кем не бывает так хорошо, как хорошо с тобой. Ты единственный, в ком я уверен... Что ты не переменишься ко мне... И я в тебе не разочаруюсь... — То есть, когда я умру, вы плакать будете? Пообещайте, что будете... — Алексей говорил все это и сам оплакивал себя, как будто б уже помирать собрался. — Конечно, буду... Но ты уж живи, милый мой, подольше... — Александр и крепче обнял его, прижав к себе. — Ты нужен мне... Нет-нет, ему, как и скворцу, уже не улететь.

***

Три месяца спустя — Алексей Андреевич! Аракчеев садился в карету и обернулся, услышав женский крик. Люба. Она, должно быть, караулила его у дома. Подбежала, смущенно перед охраной замерла. Алексей, с одной стороны, хотел, чтобы на них смотрели его слуги (вон тот же Клейнмихель таращит вовсю глаза), с другой — он все же сжалился, взял Любовь Дмитриевну за локоть и в сторону отвёл. — Я вас слушаю, — спокойно произнёс он. Она в растерянности. Испугана. — Я вас поблагодарить хотела... За Алёшу... И за всё... Я знаю, это вы ведь хлопотали о переезде... И долг... Вы заплатили графу? Вы? — Сударыня, я тороплюсь. Мне недосуг сейчас об этом. Рад, что вы устроены тут хорошо... — небрежно ответил он. — Устроена? — её глаза наполнились слезами. — Я по гроб жизни вам должна! Ведь мне никогда не расплатиться... А Алёша... Я только за него переживала... Что он не сможет доучиться... — Хорошие доктора нужны. Пусть учится прилежно этой трудной науке. А где вы теперь живете? — На Набережной линии. В доме № 2... — она несколько секунд как будто колебалась и чуть покраснела. — Заходите в гости, мы будем очень рады вам всегда. — Зайду непременно, как будет время. А это вам вот... — он вложил ей что-то в руку и сжал в кулак. — Теперь прощайте. Любовь Дмитриевна проводила взглядом высокую фигуру, которая исчезла в карете с государственным гербом. Потом разжала кулачок. В руке её был маленький белый платочек с вышитой монограммой «ААА» в уголке.