***
С того случая прошло уже почти четыре месяца, но наши отношения так и не улучшились. Да они и не должны были, если говорить честно. Я бы не смог простить такое предательство, насколько бы человек мне не был близок. А Ира была очень близка. Была. До того момента. Я не мог поверить, что доверился ей в таком важном вопросе, и что она так легко раскрыла мой секрет. Об этом не знал буквально никто, за исключением Димы, который и то — сам догадался, и я боялся в принципе раскрываться кому-то с этой стороны. Однако Ире я поверил и сам же проявил инициативу, чтобы поделиться чем-то настолько сокровенным, но, как оказалось, очень даже зря. Не улучшилось и мнение всего университета: все так и продолжали смотреть на меня косо, с осуждением, будто я заслуживаю все беды этого мира. Не раз какой-нибудь задира находил повод задеть меня колким словом посреди дня в толпе людей. А слова эти меня действительно задевали время от времени. Трудно было выслушивать вечное «Ты ненормальный», «Тебе бы в больничку лечь, голову подлечить» или просто отборный мат, летящий в мою сторону без особой на то причины (как казалось, видимо, только мне). Поддержку в это время я находил лишь в Димке Позове, с которым уже второй год мы живём в одной комнате общежития. На самом деле знакомы мы были ещё до универа, но по-настоящему сплотились только на первом курсе. Ему не составляло проблем поддержать меня в любой ситуации, у него всегда находились тёплые и нужные слова. И в то же время всякий раз, как это требовалось, он мог сыграть позицию трезвости и независимости, помочь посмотреть на ситуацию со всех сторон и показать, что не всё так однозначно, как мне казалось на первый взгляд. А ещё Дима не боялся заступиться за меня, если кто-то опять затирал про мою «ненормальность». Ему было не страшно пожертвовать своей репутацией, и я его за это крайне уважал. Он не переставал так делать даже тогда, когда целыми вечерами я просил его перестать и начать переживать за себя.***
Август этого же года. – И что такое серьёзное ты мне хотел рассказать? – Ира вся на взводе, на одном месте устоять не может, так и топчется вокруг меня, пытаясь вытянуть хоть слово. А мне с мыслями собраться тяжело, былая уверенность уже улетучилась в дальние края, оставляя меня один на один с нерешительностью и страхом. Я действительно не знал, с чего лучше всего начать. Как вообще говорить о подобном? Как открываться кому-то в этом свете, если делаешь это впервые? Чего ожидать и надо ли вообще это делать? – Это правда серьёзно, и я не знаю, как лучше сказать… – едва собираю слова в предложение, и Ира поглаживает меня по плечу, пытаясь подарить успокоение. – Говори, как есть, не тяни уже, я ж с ума сойду. Пару секунд размышлений и я не придумываю ничего лучше, как… – А… В общем, я гей. – и вправду «как есть», даже добавить нечего. Её ступор заставлял меня дрожать от страха. Она словно не верила в услышанное, но повторить я уже не мог. Меня колотило от жуткого ожидания ответа, уже хоть какого-нибудь. А Ира так и молчала, таращась на меня шокированными глазами. – Это… Неожиданно. – весь её ответ, который, тем не менее, в тот момент хоть как-то меня успокоил. А после произошло то, чего я ну никак не мог ожидать. Целый месяц после этого разговора мы не затрагивали тему моей ориентации, и Ира не вызывала никаких подозрений – наше общение оставалось таким же крепким и тёплым, того разговора словно и не происходило. А в один день я столкнулся с мерзкими последствиями, доводящими меня теперь до отчаяния.***
Настоящее время. Одним из моих любимых занятий уже вот который год были прогулки по неизвестным мне местам, там, где я мог уйти от реальности и почувствовать себя в другом мире. Где не было никого знакомого, где мне было плевать на окружающих и их мнение, где я делал то, что действительно хотел. Эти прогулки после случившегося инцидента очень помогали прийти в норму и отдохнуть от постоянных издёвок. Поэтому в эту субботу, когда за окном уже начинало потихоньку темнеть, после недолгих раздумий я решил выбраться куда подальше и проветрить голову от ненужных мыслей. На мне была моя любимая толстовка, чёрная куртка, хорошо замотанный тёмно-красный шарф и джинсы с белыми кроссовками, что в целом было не таким уж прекрасным, надо сказать, решением для середины января. Но мне, если честно, было как-то плевать. Пару минут блужданий по знакомым дорогам, и я сворачиваю в неизвестный закоулок. Передо мной неизведанная территория, высокие дома, площадка в потускневших тонах, где даже сейчас резвятся дети, иногда так громко вереща, словно сейчас вовсе и не поздний вечер. По дорожкам торопливо топают прохожие, будто уже раннее утро и они спешат на работу, все закутавшиеся в тёплые зимние куртки. Единственное, что их выдаёт — расслабленные улыбки, которые по утрам и не встретишь на тёмных улицах — ну конечно, кто любит ранним утром ходить на работу по зимнему морозу, да ещё и после праздников? Этот район сильно отличается от нашего. В нём так и кишит жизнь даже поздним вечером, когда у нас на улицах пустота — студенты в ночные загулы уходят ещё несколькими часами ранее (остальные же спешат в общежитие до комендантского часа), а жильцы домов лежат в своих уютных постелях, потушив свет в окнах. У нас в это время на улицах царит настоящий покой. Здесь я чувствую самую настоящую свободу. Тут нет осуждения, — здесь только я, улыбчивые прохожие, весёлые дети и мягкая ночь. Почему мягкая — если честно, мне трудно вот так дать ответ, но гулять здесь — будто лежать в мягких, греющих объятиях любимого человека, который уберегает тебя от всех проблем. Уходить не хотелось от слова совсем. Здесь было слишком хорошо, и я наконец мог отвлечься от несладкой студенческой жизни, для меня же несладкой в особенности. Проходя около площадки возникало лишь непреодолимое желание побежать туда, к этим детям, и присоединиться играть в незамысловатые догонялки или те же прятки, как самый настоящий ребёнок. Только вот сомневаюсь, что площадка предназначена для таких двухметровых шпал, как я. Если уж и буду бегать — обязательно врежусь во что-нибудь башкой рано или поздно, можно не сомневаться. Тем не менее, наблюдать со стороны за этой беззаботной детской игрой было тоже очень интересно. Особенно шустрый мальчик в ярко-зелёной куртке напоминал мне самого себя в детстве, когда я, как и он сейчас, беззаботно резвился с другими детьми, которых видел первый и последний раз, считая их, как бы то ни было, лучшими друзьями, с которыми можно поговорить о чём угодно. Сейчас, на самом деле, хотелось так же — найти друга на один вечер, с которым бы поговорил о том, что тебя так беспокоит, и услышал бы совет. Рассказал то, что не смог бы рассказать другу, с которым общаешься несколько лет. Не боялся бы, что тебе припомнят всё сказанное в таком разговоре. Но этому не бывать. Я пробыл в этом дворе от силы минут пятнадцать, а по ощущениям — весь час. После этих тёплых размышлений появилось желание побыть наедине с собой. Я побрёл дальше, — туда, где тихо. Ноги будто сами вели меня по тёмным дорожкам. Здесь было очень спокойно, а ощущение безмятежности и исчезновения из реального мира накрывало меня с головой. Куча мыслей сменяли друг друга, но одна так и рвалась на лидирующую позицию. Попытка принять себя. Полностью, таким, какой я есть. Это ведь, если так подумать, не очень-то и легко, правда? Я пытаюсь добиться гармонии со своим внутренним миром и своим настоящим «Я» уже долгие годы. Путь осознания начался ещё в седьмом классе, когда я влюбился в своего одноклассника. Я, правда, не сразу вообще понял, что это именно влюблённость — я ведь никогда раньше подобного не испытывал, но, как оказалось, это была именно она. И когда осознание меня настигло, было уже начало мая, конец учебного года, я решил, что прекрасным шансом будет признаться. Только сейчас я осознаю, что в своё время этот самый одноклассник оказал мне услугу, оставив признание лишь между нами, а не разболтав об этом всему классу. Чувства оказались невзаимны, чего, в принципе, и стоило ожидать, и, если бы вкупе с этим я чувствовал давление и насмешки класса, я бы так и не попытался принять себя. Именно в тот период в моей жизни и появился Димка. Пришёл он в наш класс после лета, когда мы перешли в восьмой. Он сразу меня чем-то зацепил, и мы уже тогда стали приятелями. А затем, через время, и хорошими, почти что лучшими друзьями. Он всегда был моим помощником и советчиком. Именно он помог мне выйти на этот долгий и нелёгкий путь осознания и принятия себя. И вот, нашей дружбе уже как добрых пять лет, с течением которых мы становимся только ближе. Дима о моём этом увлечении — бродить вечерами не пойми где — прекрасно знает, но всё равно не перестаёт переживать, что со мной что-то да случилось. Его понять можно, именно поэтому я всё ещё не занимаюсь подобным каждый день, хотя и вправду вполне мог бы. Однако и он понимает, что такие прогулки помогают мне разложить все свои мысли по полочкам и набраться сил для новых издёвок моих недоброжелателей, чтобы оставаться непоколебимым, так что отговаривать меня не пытается. Эти прогулки — глоток свежего воздуха. Мне и не представить, что может быть лучше этого. Когда ты полностью умиротворён, когда ты не заботишься ни о чём и просто гуляешь по тёмным дворам, наслаждаясь своей компанией. Когда ты понимаешь, что тебе не нужен абсолютно никто другой, чтобы чувствовать себя хорошо. Когда тебе достаточно и самого себя. Всё тщательно создаваемое спокойствие рушится в пух и прах грубым голосом за спиной. Я неосознанно ускоряю шаг, но меня дерзко хватают за плечо. – Шастунец, а чë это мы так поздно гуляем? – во тьме передо мной светит наглая морда Макара. Тот, чьей жертвой я становлюсь особенно часто и.. особенно жёстко. Я молчу, в страхе за свою бренную тушку. Его я боюсь больше всех остальных, в этом сомнений не возникает. – Куда среди ночи тащишься? Шлюхой работаешь? – он противно усмехается, будто в этом правда есть что-то смешное. Мне же от его упоминания об этом становится нехорошо: в глазах мутнеет, и мерзкая картина из прошлого пытается вырваться из моего сознания, вот только я старательно избегаю такого исхода. – Чë, блять, язык проглотил? – он смотрит на меня всего две секунды, прежде чем бьёт кулаком в скулу. В ушах звенит, я закрываю глаза, боль льётся по всему лицу пульсацией. Он бьёт ещё раз, в то же место, уже больнее. Я стискиваю зубы на секунду, а затем расслабляю, чтобы удары не отдавались так болезненно. Мне никто не поможет, и я это прекрасно осознаю, поэтому никаких сопротивлений, как и призыва к помощи, не оказываю. Отчаянно надеюсь, что хоть в этот раз ему просто станет скучно бить меня — такого спокойного, не дающего никакой реакции. Неинтересно же должно быть, разве нет? Макар замахивается сильнее и ударяет в челюсть, а меня на пару секунд парализует болью. Слёзы неконтролируемо текут из глаз по разбитым щекам, а я не издаю не звука, боясь, что он заметит. Лишь бы поскорее закончилось. Я валюсь на промёрзлый асфальт, а болезненные удары продолжаются теперь и ногами. Всё тело ноет, мне просто хочется вновь ощутить ту умиротворённость, мягкость ночи и ребятническую беззаботность, что были ещё совсем недавно. Макар смотрит на меня свысока, громко цокает в этой ночной тишине и хватает меня за куртку, потянув наверх. Смотрит своими потемневшими глазами в мои явно покрасневшие и улыбается как-то ненормально. И я понимаю, что мне до ужаса страшно, — руки и ноги безумно дрожат. Слышу, как сердце безудержно стучит в ушах по несколько раз в секунду — громко так, будто наложенный спецэффект в ужастике или каком-нибудь триллере. – Почему не сопротивляешься? – в его глазах словно мелькает сочувствие, хотя я уверен, что мне просто кажется. В ушах по-прежнему звенит кровь, а меня начинает тошнить. Голова кружится, а я чувствую, как пальцы рук охватывает сильный тремор. Я ненавижу этого урода всем сердцем за всё, что он мне сделал. – А смысл? – хрипло и противно. Мой голос звучит по-другому. – Смысл, блять, в том, что тебе не может быть плевать на это. Он и не догадывается, насколько мне не плевать. Он не догадывается, как сильно я хочу дать отпор и заставить чувствовать этих отбросов общества всю боль, что они мне причинили. Не догадывается, что, будь у меня возможность, я бы с радостью поиздевался над каждым, кто заставил меня чувствовать себя плохо и считать себя недостойным жизни. Сознание плывёт, когда Макар резким движением заставляет меня упасть обратно на землю. Перед глазами становится слишком темно, а вокруг слишком бесшумно. Я едва разлепляю веки, как в глаза ударяет луч света. Вокруг жарко, почти обжигающе, а внутри лишь холод — единственное, что заполняет пустоту на душе. Под руками песок, жгущий ладони, а передо мной берег моря. Я едва нахожу силы, чтобы встать на ноги, тяжесть в теле так и тянет меня лечь обратно, но я зачем-то шагаю в воду, ощущая её холод, будто меня туда само что-то тянет. Внутри ничего нет. Где-то вдалеке виден силуэт белого корабля, а я чувствую на своей спине чей-то пытливый взгляд. Обернувшись, вижу только очертания человеческого тела, но ни лицо, ни одежду разглядеть не могу. Только пятна из коротких тёмных волос, тёмных джинсов и тёмной футболки. Как-будто с похорон чьих-то. Интересно, какова вероятность, что с моих? Как я здесь оказался? Я умер? Солнце будто перестаёт светить, погружая весь мир во тьму, а я лишь замечаю, как от этого человека начинает исходить слабое освещение, будто специально притягивая моё внимание. Вода неожиданно громко брызжет за спиной, а человек передо мной заметно напрягается. Черты лица становятся чётче, и всё, что я успеваю запомнить — это пронзительные ярко-голубые глаза. – Ну же, просыпайся, – его шёпот оказывается неожиданно громким, все остальные звуки стихают, — и шум воды, и шум ветра, — я сосредоточен только на его обеспокоенном голосе. В глазах понемногу мутнеет, будто я снова засыпаю. Мне нужно проснуться. – Просыпайся... – обречённо. Море исчезает, всё вокруг исчезает. Возвращается тяготящая реальность. Мягкая рука слабо пошлёпывает по здоровой щеке, вторая же чуть трясёт меня за плечо. Я чувствую жар, хочется высвободиться из куртки, сдавливающей грудь уж больно неприятно, не давая дышать. – Только бы живой... – узнаю его шёпот из сна. За меня кто-то беспокоится... Кто-то незнакомый. Никогда не возникало такого чувства, и кажется оно слишком непривычным, слишком тёплым и приятным. Я не подозревал этого, но мне явно не хватало чьей-то такой заботы со стороны. Дима всегда был для меня опорой, но... не такой. Дружеской что ли? А вот «любви любовной» — как нравилось говорить Ире (эх, не вспоминать бы её сейчас конечно) — не было. Глаза разлипаются с трудом, и слава богу, что нет никакого света, иначе бы я точно так и остался лежать с закрытыми. В темноте вижу его лицо, тёмные волосы как во сне и чёрную куртку, а на его руке, промелькнувшей перед моим лицом, завязана красная ниточка, подобно браслету. Я вспоминаю о своих оставленных дома кольцах и браслетах, без которых сейчас вмиг ощущаю себя полуголым. – Вы как? – его рука остаётся лежать на моём плече, и внутри меня будто что-то трескается, раньше недоступное. Будто ледяной осколок в виде преграды к моему сердцу безжалостно разламывается этим мужчиной. Голубые глаза из сна смотрят в душу. Он весь такой же обеспокоенный и заботливый. Я видел его во сне. – Жарко. – успеваю сказать я до того, как неприятный ком подступает к горлу, — меня вот-вот вырвет. Только не перед мужчиной мечты, ну за что я такой невезучий? Мужчина мечты... Сам не понял, как эта мысль нагло закралась в сознание, и не могу её принять. Мы никогда не увидимся больше, он просто неравнодушный незнакомец, который оказывает мне помощь. Ничего больше. Просто незнакомец... Поднимаюсь на ноги, несмотря на его попытки остановить меня, превращающиеся затем в попытки помочь. Ком всё ещё стоит в самой глотке, я зажмуриваю глаза. Еле держу равновесие, падаю в его руки. Мне слишком хуёво, голова кругом идёт. – В больницу надо? – он укладывает обе руки на мои напряжённые плечи. Массирует слегка сквозь кучу тканей, и моё внимание в миг переключается на эти нежные прикосновения. – Нет. – делаю глубокий вдох, заполняя лёгкие кислородом, и отстраняюсь ради своего же блага. – Помощь нужна? – Нет. – хочется самому же добавить «Пидора ответ», но получится уж как-то слишком иронично, да и время как-то не до шуток, меня сейчас буквально всего наружу вывернет, ком продвигается выше. В носу щиплет. А дальше помню, как резко разворачиваюсь от него, и позволяю выйти всему лишнему наружу. В голове вновь образ Макара, его хмурое лицо, кулаки и удары. Ненавижу его. – Держи, выпей, – он протягивает полулитровую бутылку воды мне в дрожащие руки, и я с жадностью выхлёбываю целую половину в пару глотков. Неприятный вкус во рту не пропадает, но значительно притупляется. Я смотрю на него со всей благодарностью, передавая бутылку обратно. – Я доведу Вас до дома, – не даёт мне выбора и просто начинает неспешный шаг в правильном, на удивление, направлении, а мне остаётся хромать за ним. – Что тот парень хотел от Вас? – подхватывает меня под мышку, позволяя почти повиснуть на себе, чтобы мне было легче идти. Какая неимоверная забота... – Это... личное, – не хочется посвящать его в свои проблемы, поэтому тему закрываю очень быстро. Незнакомец и не спорит. На часах уже около двенадцати ночи, а я иду с каким-то незнакомым мужчиной к себе домой весь избитый. Отличный вечер субботы, ничего не скажешь.