Взмах
— Да, вот так. Опусти лук к земле и приложи древко стрелы вот сюда… Прямо к гнезду тетивы. Твердый голос отца слышен у самого уха. Он умело направляет, помогает сосредоточиться на мишени, а его большие руки крепко держат ее маленькие. Лес вокруг словно замер и внимательно следил за происходящим. Внимательно, но Сашу чужой интерес не пугает. Лес не темный, не бесконечный, не зловещий — он просто живой. Напротив сидит белка, как пламя костра: голова рыжая, лапы рыжие, хвост тоже рыжий. Она смешно выставила черные глазки-бусинки. Девочка переводит взгляд обратно на мишень — та всего лишь старый дуб в середине опушки. Папа говорит, что он стоит еще с тех времён, когда люди укрылись за стенами. Саша точно не знает, когда это было, но почему-то уверена, что очень давно. Летний воздух рассекает свист и треск веток. — Умница. Так держать. Похвала оседает теплотой в груди. Саше почти пять лет.Взмах
Первая пойманная дичь позади. Мама ласково треплет ее по щеке, и просит принести дров, чтобы разогреть воду. Своеобразный обряд посвящения, стоивший стольких родительских и детских усилий, пройден. Но радоваться рано — дочурка пока лишь стреляет по чужой указке. Такие слова как ловкость, острый слух и интуиция, значения которых она еще не понимает, возникают перед ее глазами яркими картинками: «Пятнистый олень» «Журчащая река» «Щебетание птиц» На несколько месяцев эти картинки станут единственным представлением о мире. Шаблон треснет, но не развалится. Пройдет еще год, прежде чем Саша узнает о существовании других людей за пределами деревни. И еще пару лет, прежде чем сможет осознать этот факт в собственной голове. Но их судьба мало волнует, ей хорошо и здесь, среди бурых меховых накидок и сосновых хижин.Взмах
Лет до семи она постоянно играет с соседскими ребятами в игру. — Ты зайчик! Зайчик! Мальчик раздосадованно уходит с центра поляны. Подсев на камень поближе к Саше, тихонько спрашивает: — У меня хорошо получилось? — Да, молодец! — она ободряюще улыбается. На поляну выходит следующий игрок. — А я кто? Это уже сложнее. Блондин угрожающе шипит, высунув язык. Малышка Браус немного теряется. — Дэви, а зачем ты руки притиснул к телу? Мальчик непонимающими глазами глядит в лицо Саше. Та выжидающе хлопает ресницами. — Так надо. Браус опускает глаза. Где-то уже видела такое. Вскоре она догадывается. — Ты змея! Теперь очередь Ангуса спрашивать: — А я кто? Этот вопрос вгоняет Сашу в ступор. Он беспорядочно машет руками, тянется к небу, будто стараясь казаться выше. После непродолжительного молчания берет заранее подготовленного деревянного человечка и начинает его кусать. — Чего не понятно-то? Вот он, смотри, — Ангус приближает человечка к лицу Браус и пальцем тыкает куда-то в середину смешной мордочки. — Я его съел. Теперь понятно? — Да титан он! — Дэви разочарованно выдыхает. Девочка, повернувшись к нему, удивляется. Оказывается, всю свою жизнь она не знала о каких-то титанах. Эту новость — детский восторг, превращается в ужас — она приносит родителям в дом. Теперь даже само слово «титан» кажется страшнее, чем «медведь» или «волк». Когда на ночь ее укладывали спать, вместо кошмаров про домовых и бабаек ей мерещились именно гиганты, и она завороженно глядела на жуткие картинки в своем сознании, прячась под тяжёлым одеялом.Взмах
— Ну как, ты готова? — мама поправив на Саше шерстяную накидку, отходит на пару шагов и любуется дочкой, прижимая руки к груди. Та энергично кивает. И не врет — охота на глухаря в середине марта уже давно стала семейной традицией. — Взяла сумку? А стрелы в колчан положила? Точно знаешь, что делать? Кивает еще несколько раз. Правила уже давно выучены. Утро ранней весной достаточно холодное, поэтому одеваться нужно тепло, подбирая свободную одежду. Искать глухаря во время брачного периода следует недалеко от открытых водоемов. Поэтому следует заранее запастись высокими сапогами и сменной обувью. — Эх, как обычно прощаетесь да не расходитесь. Отец тяжко вздыхает и дает Саше в руки двадцать длинных стрел с узкими лопастями. Она уже знает их устройство, каждой до единой — с Браусом-старшим они не один год потратили на стрельбу из лука. — Если занервничаешь, не пужайся, хорошо? Накинув куртку, папа звонко целует маму и, кивнув Саше, ведет ее в лес — на окраины моховых болот среди высокоствольных деревьев, по болотистым низинам, на гривы и склоны увалов. Острыми холодными когтями под рубаху девочки проскальзывает волнение.***
В тишине взмахи крыльев оглушают. На подслухе, в еще ночном молчании, слишком шумно. Саша, пытающаяся сосредоточиться, никогда раньше не слышала такого количества самых разных звуков: жужжание мух и стрекоз, шелест муравьёв в траве, одиночное кваканье лягушек. И наконец-то… С шумом и грохотом на сосну усаживается глухарь. Застыв, как изваяние, он слушает тишину. Затем птица начинает «крекать», смешно двигая шеей, словно она подавилась. Отец подаёт немой знак. От нарастающего детского беспокойства становится трудно дышать. Звуки чересчур интенсивные… Кваканье, тиканье, шелест, стрекот, кряканье уже настолько плотные, что режут барабанные перепонки, подобно полноводной реке. Какофония целого мира вливается в маленькие уши девочки оглушающим потоком. От страха восьмилетняя Саша начинает вся сжиматься — это не помогает. Хочется сбежать, но куда? От неудобной позы затекает нога, и она пытается подтянуть ее к себе. Глухарь моментально замечает движение и срывается с дерева. — Черт! — отец тихо шипит, сердитым голосом. Однако, его слова утопают в реке общего гама. — Кто ж тебя за ногу-то потянул! — и уже спокойнее добавляет: — …Ладно, это не так страшно, не расстраивайся. Собственное дыхание звучит еще громче, стук сердца оглушительно бьет изнутри. От разочарования в себе Саша закрывает лицо руками и едва сдерживает слезы. Все звуки и запахи лишь обостряются, и только отец один не меняется в лице. Он терпеливо стоит рядом, как бесстрашный титан. — Я такая дуреха! Саша ловит себя на мысли, что впервые в жизни такой родной и знакомый с младенчества лес кажется ей совершенно чужим — он тоже свидетель ее провала. Но гнетущее чувство начинает потихоньку отходить по мере того, как первые лучи солнца освещают окраину болота. Дрожь в пальцах унимается. Отец, подождав когда Саша успокоится, садится перед ней на корточки и заглядывает ей в глаза. Такие же тепло-карие, как у нее самой… Наверное, только по этому оттенку маленькая Браус сможет понять, что перед ней родной человек, а она — плоть от плоти его. Даже если они будут разделены другими деревнями, лесами и тем, что называют городами. — Дочурка, однажды тебе придётся столкнуться с чем-то печальнее упущенного глухаря. Ты должна научиться принимать случившееся и двигаться дальше. Саша снова напрягается — ее выдает непроизвольно ускоренное дыхание. — Ну а коли я не буду рядом, обещаю, с тобой ничего не случится. Вокруг тебя будут другие люди, мальчики и девочки, такие же, как ты. Держитесь вместе, и они помогут справиться со случившимся, — он поднимается, такой большой, и отходит в сторону, оставляя дочь позади себя. Пройдя несколько шагов, он оглядывается с такой печалью, будто уже прощается с ней навсегда. — Давай, пошли. Мы еще можем попытать удачу. И Саша быстро поднимается с земли, желая сравнять с ним шаг.***
Жизнь в деревне Даупер была шустрой, даже слишком. Изо дня в день, из года в год, Саша, как и все женщины, начинала свое утро с уборки двора и дома. Потом таскала воду из каменного колодца, стоящего рядом с хижиной отца Дэви. Помогала с готовкой, шила, стирала. Охотилась, в конце концов. Расписание менялось лишь пару раз в год, из-за каких-то праздников, но Саше все равно было интересно проживать каждый день. За это над ней порой посмеивались, называли чудачкой. Но так или иначе, все были добры к ней. Каждый в своей мере. Это утро не было исключением — в тот момент, когда Саша опускала ведро в глубь колодца, кто-то тихо окликнул ее. Она обернулась: из окна высунулся, мягко улыбаясь, светловолосый мальчик, уже ставший выше ее на голову. Кажется, Дэви рассказывал, что любит вставать пораньше, чтобы посидеть в тишине — Браус подозревала в чем дело, хотя сам он решительно молчал. — Я слышал, ты вчера притащила домой трёх куропаток. — Слухи верны, — гордо кивнула Саша. Она всегда питалась тем, что сама поймала. — Они были такими тяжёлыми, что мне пришлось тащить их несколько часов. — Похвально, — уже наполненное ведро медленно поднималось вверх. Маленькие капли исчезали в темноте. — Родители тебя небось хвалили? После сказанного девочка затормозила и не без сострадания посмотрела в чужие уставшие глаза. Уже много лет из небольшой четырёхугольной избушки, в которой жил медлительный мальчик, на охоте ходящий в одиночестве, при первом знакомстве говоривший ровным, механическим голосом заученное «Привет, меня зовут Дэви» и почти не улыбающийся, постоянно слышались крики и грохот. — Нет! Совсем нет! — неловко выдала Саша, пытаясь приуменьшить собственную радость. В тот момент на лице собеседника нарисовалась улыбка, от которой затруднилось дыхание. — Рад за тебя, — сверху вниз на нее из-под светлых бровей с пониманием смотрели серовато-зеленые глаза. Ведро громко приземлилось на бортик. Держась за него, с трудом пытаясь продохнуть от жалости, Саша проводила взглядом приближающегося Дэви. На глаза сами по себе начали наворачиваться слезы — так она узнала, что это такое несправедливость. — Давай помогу? Ведро поди тяжёлое. Сил хватило лишь кивнуть.***
Обязанностям младшей Браус, казалось, не было конца и края. Из-за них руки у нее стали жёсткими и натруженными, и вдобавок уже к вечеру девочка валилась с ног. Она никогда не отличалась усидчивостью, так что перспектива вязать несколько часов подряд мало привлекала. Поэтому охота стала ее отдушиной. Больше всего ей нравилось сидеть в засаде в низких кустах крыжовника прямо перед своей жертвой. Та постоянно привлекала ее внимание, и даже сидя дома за ужином Саша часто отвлекалась, в некоем подобии транса придумывая стратегию нападения. Радости ее не было предела, когда она бродила по знакомым с раннего возраста полянам и находила новые. Она прочитала все сказки про лесничих, весь сборник матери за несколько дней, листая тайком в перерывах между уборкой и готовкой, в свободное время, ночью со свечкой под одеялом. Она быстро выучила названия всех животных, обитающих в их краях, а потом, находя их у своего зеленого друга, каждый раз восторгалась, чему-то про себя улыбаясь и даже иногда хихикая от радости. Но на охоте ради пропитания ее интерес кончался. Скорее, бесследно тух, ведь Саша, узнав в детстве, что некоторые богачи убивают дичь ради веселья, неверяще покачала головой. В процессе охоты девочка достигала небывалого счастья, которого никогда раньше в своей жизни не знала. Жизненные трудности оставались где-то за бортом, когда она сидела рядом с Браусом-старшим в окружении деревьев, рек, птиц и насекомых. Новые явления, прежде немного пугавшие, уже не казались такими опасными. Через охоту она начала взрослеть и внутренне крепнуть. Недалек оказался тот час, когда на ее успехи обратил внимание отец, и поздним вечером решительно, с теплым намеком сказал жене, что их дочь вполне может отправляться в лес одна. Так Саша нашла себя со стрелами за спиной и луком в руках, и уже здесь она впервые в жизни ощутила себя в полной безопасности. Наконец-то она всем своим существом прочувствовала значение слова «свобода». И она не была намерена от нее отказываться, даже если это означало покинуть родной дом.***
Клан самодостаточно жил в лесу, у них все было хорошо с едой, отлично налажен быт. Не было такого, что кто-то голодал или замерзал: лес кормил их и одевал. Бывали, конечно, дельцы, которые изредка ходили в ближайшую деревню, чтобы обменять добытые в лесу ягоды, грибы, и так далее на что-то нужное им. И всегда приносили с собой новости. Редко их можно было назвать интересными, зачастую это были простые сплетни. Но не в этот раз. Отец еще долго стоял на пороге, прожигая взглядом лица родных. На вопросы он не отвечал, и лишь спустя несколько минут бесконечных расспрашиваний, коротко прошептал: — Стена пала.