Соревнуясь с солнцем

      — Отличное место, скажи.       — Ага. Наверное.       Перед ними открылось море почти одинаковых колючих елей, острых снежных гор, тяжело поднимающихся к самому небу, и в центре небольшой деревянный дом с плетенным забором. Неплохой пейзаж, подумал Жан, но слишком дикий. Неудивительно, что до прихода разведчиков этот дом пустовал.       Лес — есть лес. Вряд ли выходец из земель Троста смог бы по достоинству его оценить.       Саша спрыгнула с телеги, кивнула Армину и потянулась как-то по-своему.       — Эй, Саша! Держи!       — Что это? Тяжелое!       Жан бы так не сказал. Всего лишь ящик, доверху набитый продуктами.       Небо здесь, как и положено, кристально чистое: где-то там, далеко, если как следует присмотреться, уже проглядывались белесые точки звезд, редкие и почти незаметные, теряющиеся среди плывущих над их головами осенних облаков. Благо, что хотя бы сегодня без дождя. Под ногами трава была все еще мокрая.       А внизу снова дул промозглый ветер.       Хотел бы он иметь право отказаться ехать на рынок.       — Там твоя обожаемая картошка.       — Ты на что это намекаешь?       Армин задержал на них долгий, изучающий взгляд: создавалось впечатление будто ему известно то, что скрыто от остальных.       — А цены-то растут как на дрожжах, — тихо, больше самому себе, сказал он. — Мы помрем с голоду, если потеряем эти припасы.       Жан наклонился к уху Саши. Настолько близко, насколько получится, если не сгибаться в три погибели. Достаточно близко, чтобы заметить, как по загорелой коже пронеслись мурашки.       — Ну что, Сашка. Если решишь стырить что-нибудь из еды, тогда капитан Леви сам тебя сожрет. Ты ведь не собираешься?       Вопрос не вопрос, утверждение с сарказмом. Правдивое, как всегда. Саша тряхнула головой, попадая собранными волосами парню прямо по лицу.       — Еще чего.       Голос у нее в тон Жану — с нотками шутливости, преувеличено спокойный, почти что как раньше. Но на полтона тише, на полтона приглушеннее и тяжелее.       Жан выдохнул, чувствуя слабое облегчение. Вроде не обижается и не злится. Ничего серьезного. В конце концов, Саша не из тех, кто способен долго хранить обиду, такая уж она натура.       Прошло всего несколько дней после их ссоры в Даупере. Возможно, на ее отношение повлияли недавно произошедшие события: у них было слишком много проблем, чтобы тратить драгоценное время на конфликты. Недолго думая, Саша сменила гнев на милость. Если привычные перепалки и подшучивания можно считать таковой. Потом Кирштайн припомнит ей тот день, как припоминала она забавные истории из кадетского корпуса. Жан закинул мешок с овсом на плечо и выждал, пока товарищи не направятся к входной двери.       — А вообще, здесь, в горах, можно найти себе пропитание, и нам не обязательно что-то покупать! — громко заметила девушка, когда они переступили порог.       Армин обеспокоенно обернулся.       — Нет, Саша. Это же заповедная местность. Если попадемся, то вся затея с укрытием потеряет смысл.       — Ладно-ладно, не буду… — Браус поставила ящик на стол и покорно кивнула. Через несколько секунд хитро прошептала: — Наверное.       — Я все слышал, Картофельная!       Она притворно-непонимающе похлопала глазами Кирштайну и бросилась в словесную атаку. А Армин на них больше не смотрел: отвернулся и тихо вышел из кухни, куда-то на улицу, в россыпь освещенных тускловатым светом надвинающихся сумерек, оврагов и кустарников.       — Эй, ребята, вы уже вернулись?       Неожиданно в дверях появился Конни, и они по-комичному застыли с испуганным взглядом. Жан отмер первым.       — Как ты, Кон?       — Нормально, — пожал плечами Спрингер, но внутри Кирштайна слова отдались тоской, которую он тут же запрятал поглубже. Когда-то казалось, что не существует вещи, которая заставит Конни замолчать хоть на секунду, теперь же он безучастным взглядом осматривал ящики.       Кирштайн крепко сжал зубы. Для него это было уже невыносимо. Смотреть на посеревшее лицо друга и не иметь возможности ему помочь, даже не попытавшись найти виновного. Найти и закопать, но больше — заступиться за те крохи ребячества, что Спрингеру удалось сохранить в себе. Бесполезность рождала терзания, для Жана — рождала с удвоенной отдачей. Странным образом Саша подхватила эту мысль, вовлекаясь в разговор.       — Не ври. Я же вижу, что ничего не «нормально».       — А чего ты хотела? Чтобы я прыгал от счастья, раз вся моя семья мертва, а мать — титан?       Первое время Спрингер ходил совсем потерянный: постоянно что-то шептал и ударялся об дверные проемы. Картофель чистил наполовину, трос УПМ выпускал только со второго раза. Но в общем и целом все шло хорошо, он был жив, дышал, спал и преодолевал день за днем.       — Я никогда не прощу. Найду тварь и отомщу за мать. Имир сказала, что та обезьяна превратила в титанов всю мою деревню. Да и сама хороша. Не думал, что она такая жестокая.       — Конни, а вдруг она не хотела говорить тебе горькую правду? — Саша неуверенно заглянула ему в глаза. Было видно, что ей больно не меньше. — И изо всех сил пыталась ее скрыть?       — Чего? — усмехнулся Спрингер как-то болезненно, растирая усталые глаза через веки. — Никогда бы она такого не сделала.       Браус вдруг качнулась вперед, словно повинуясь внезапному импульсу. Обхватила его спину руками, а голову положила на крепкое плечо. Хотела ли она поддержать — не сказала, но Конни понял по-своему. Повторил все ее действия с поразительной точностью. Словно они действительно одноклеточные близнецы.       Кирштайн стоял в стороне и казался себе чужим.       «Я тоже должен что-то сделать».       Мысль заставила тяжело сглотнуть и, неожиданно для самого себя, Жан сжал ладонь на его плече.       Конни не шелохнулся, зато Саша мягко улыбнулась. Посмотрела, как будто бы понимающе.       Жан нехотя отвел глаза, словно на маленькой кухне за тишиной он мог спрятаться от Браус и ее пытливого взгляда. Не мог, конечно, и глупо было бы пытаться.       Недолго думая, Саша притянула его ближе, вынуждая разделить тройственные объятия. Ее касание обожгло через рубашку, невинное, но такое нужное именно сейчас. От ответной поддержки теплело под ребрами. Он повернулся к ней, подмечая, как от резких движений растрепались ее медные волосы. Конни нащупал пальцы, стискивающие плечо, и сжал в ответ, желая продлить тишину еще на пару мгновений. Не вышло. В комнату вошел Эрен с метлой в руках.       — Ребят… — парень неловко застыл с открытым ртом. Видимо, его растерянности способствовало положение, в котором оказались эти трое. — Это… Вы отряхнули обувь, прежде чем зайти?       Растроганное настроение Жана как рукой сняло.       — Что? — недовольно процедил он, с трудом удерживая ровную интонацию. — Нет, у нас же руки были заняты. Да кого это вообще волнует?       — Ты не понял? Думаешь, капитану понравится то, что он здесь увидит? — отчеканил Эрен, игнорируя маячущего сзади него Армина. Блондин отчаянно пытался предотвратить конфликт. Все его попытки провалились с треском. — Даже этим утром! Если бы я не заштопал дырку на твоём постельном белье…       — Да заткнись ты уже! Ты кто, моя мамочка?!       Саша отодвинулась от Конни и, поправляя сбившуюся прическу, смеялась во весь голос. За окном трещали сверчки, перебивая юные голоса, а внутри сердце отбойником чеканило ритм.       — Кажется, мы вернулись во времена, когда были курсантами, — мечтательно протянула девушка.       Армин улыбнулся и, с грустью в голубых глазах, проговорил:       — Да, но… У нас важное задание: защищать Эрена и Хисторию. Погибло много опытных солдат, но все же много и осталось. Так почему выбрали именно нас?       — Потому что мы хороши.       Действительно. Они рассчитывали просто попасть в число разведчиков и выжить после первой экспедиции, но, как видите… кажется, реальность превзошла все их ожидания.       Теперь они — новый отряд капитана Леви.       Великая честь, как ни крути.       Быстрый рост по карьерной лестнице.       Но Жан не знал, рад он этому или нет. Не то чтобы он уже разочаровался во всей системе или мечтал о спокойной жизни в Стохесе. Наверное, слишком много предательств произошло, чтобы продолжать в это верить: в самый раз, чтобы смириться с тем, что однажды он узнает, что кто-то еще скрывал свою личину. Прям как Райнер, Энни и Бертольд.       Внутри что-то пронеслось волной щекочущего неприятного холода. Раньше все было понятно. Раньше Кирштайн знал, кто их враг. Повседневность и титаны — все вертелось на кругах своя.       — Секунду. Саша, что ты сейчас положила себе в сумку?       — Ничего похожего на хлеб.       Эрен все еще пытался воззвать к рассудку своих товарищей, но…       — Нужно закончить уборку, пока капитан не…       …Леви оказался на пороге раньше, чем он успел закончить свою просьбу. Возникшая со скоростью света тишина резала нервы лезвием, а мужчина проходился ладонью по поверхностям, пристально вглядываясь. Оценкой послужил неудовлетворенный вздох.       — Времени же было целый вагон. Ну, да не важно. К вашим ущербным способностям в уборке вернемся позже. Пришли распоряжения от командора Смита.       Жан хмыкнул. Он уже догадался.       Во-первых, потому что капитан говорил подобным тоном только в тяжелейших случаях; во-вторых, потому что он от него напряжением веяло за целую милю. В-третьих, он решил повременить с отчитыванием. Видимо, все очень серьезно.       — У меня для вас плохие новости.       Леви колол острым взглядом, вытирая ладонь белым платком, и хмурился. Прятал внутри произошедшее, что еще было неизвестным, но уже пожирало через одежду и кожу. Захотелось проморгаться. Убежать как можно дальше, но вместо этого Жан просто облокотился об стену. Нужно было оставаться спокойным. Казаться надежным. Что-то очень волновало даже самого капитана, и это напрягало.       Но больше всего Кирштайна пугал Эрен. Безумный, разогнанный опасностью Йегер быстро настроился на новую информацию. На его лице установилось не человеческое лицо, а дикая, хищная маска.       Странная тревога отстукивала в груди навязчивым молотком. Такое же Жан испытал когда-то давно, осознав, что уже несколько дней не видел Марко после битвы в Тросте. Мерзкое чувство, давящее, сжирающее изнутри.       Леви поднял тяжелый взгляд и констатировал:       — Теперь разведкорпус вне закона. Эрвина Смита собираются судить и повесить.       Эта тревога приходила и уходила волнами. Так было с момента смерти Марко. Жан едва замечал, как его бурная молодость проходила мимо. Казалось, что так трудно застать мгновения тишины и спокойствия. Они все, новый отряд капитана, наблюдали, как их юные сердца исчезали в гуще событий. И только глаза Эрена все еще продолжали гореть тем непостижимым огнем, что Кирштайн заметил при самой первой встрече.