Соревнуясь с солнцем

      Нес­мотря на то, что Жан ни в чем се­бе не по­такал и при­вык все на­чатое до­водить до кон­ца, кадетский корпус он не лю­бил.       По­водов для это­го бы­ло не­мало, на­чиная от из­ма­тыва­ющих тре­ниро­вок с тросами и заканчивая ужасной болью в мышцах. Ему не нра­вилось на­маты­вать круг за кру­гом по полигону, слы­шать шо­рох по­дошв по гра­вию, от­счи­тывать се­кун­ды до кон­ца тре­ниров­ки и щу­рить гла­за на па­лящее сол­нце в те жут­кие дни, ког­да Киту Шадису при­ходи­ло в го­лову от­пра­вить их на про­беж­ку в жар­кий пол­день. Он не­нави­дел тросы, что неп­ри­ят­но вре­зались в ко­жу и до кро­ви на­тира­ли пле­чи. Он раз­дра­жал­ся вся­кий раз, сто­ило и без то­го тя­желым лез­ви­ям зас­трять в нож­нах, злил­ся, но не путался в тросах. Раздражало, когда ветки были на пути. Те, что по­тонь­ше, ца­рапа­ли ли­цо, но он мужественно терпел. Со временем то, что не получалось ранее, вмиг перерастало в качество, что не скажешь о других тренирующихся. Кроме него самого тут было полно мальчишек и даже девушек того же возраста. Как было известно всем и каждому: корпус делился на составы. Конечно же, каждый хотел попасть в основной состав, в первую десятку, но помимо силы нужна была ещё и смекалистость, которой даже некоторые «обделенные» не были обделены.       Большинство кадетов стремились в военную полицию и ради этого были готовы пойти по головам. Жан в их число не входил.       — Не доброе задумал?       — Всмысле?       — Вид у тебя такой.       У него — Жана Кирштайна бы­ли го­рячие, су­хие ла­дони, карие гла­за, вяз­кий, начинавший ломаться голос, и хлес­ткое, как по­щечи­на, имя. Он дерзко и час­то ухмылялся, нег­ромко сме­ял­ся, уп­ря­мо не тешил себя мечтами, и четко различал действительность.       Он никогда не пре­неб­ре­гал ус­та­вом, инс­трук­ци­ями и пра­вила­ми бе­зопас­ности, в отличии от того же Эрена. Он раз­бе­гал­ся, до того как выпустить трос, вовремя сни­жал ско­рость пе­ред по­воро­тами, не под­ни­мал­ся вы­ше, чем на де­вять метров, никогда не пе­режи­мал спус­ко­вой крю­чок, вовремя сма­тывал трос и вхо­дил в ви­раж, только уб­рав лез­вия.       Всё как все, но луч­ше всех — его не зря на­зыва­ли асом по части УПМ. И ес­ли был бы вы­бор, Жан пред­по­чёл бы ока­зать­ся на де­реве, вверх тор­машка­ми, за­путав­шимся в тро­сах и ед­ва не свер­нувшим се­бе шею пе­ред кем-нибудь. Пе­ред кадетами или — Бо­же, по­милуй! — пе­ред са­мим Китом Шадисом, но его судь­ба ни­ког­да не от­ли­чалась чувс­твом юмо­ра — времена училища прошли, оставив за собой лишь настольгическое послевкусие.       — Какой?       — Как у преступника, — поиграл бровями Конни и расхохотался.       Одним из тех тонких нитей, что все еще связывали Жана с днями прошлого был Конни Спрингер. Его верный друг, надёжный товарищ и любитель поиграть на нервах. Простодушность, с которой он встречал жизненные трудности, одновременно и притягивала и раздражала окружающих. Даже сейчас, с лезвиями наружу, парень, казалось, ни чуть не был обременен идеей их бедственного положения.       — Закрой рот, Кон, — Кирштайн закатил глаза и, не вставая, кинул в него кусок земли. — Листки и с твоим лицом развешаны по всему городу.       — Я там хоть симпатично вышел.       Снаряд пролетел мимо. Спрингер увернулся, и не дожидаясь второго захода, примирительно поднял руки. Потом, откинувшись на кору ветвистого дерева, воззвел взгляд к небу, и стал скучающе пожевывать губы.       — А если серьёзно, то мне уже надоело здесь отсиживаться. На посвящении мне обещали статус разведчика, а не лесничева.       — Они лгали всем нам, — пожал плечами Жан. — Но виноват по большей части Йегер. Если бы он сидел тихо, то отряд Кенни не похитил бы его с Хисторией, а мы бы не рисковали головами, чтобы найти их. Это, если что, не в первый раз.       Когда парни, наконец, перестали перебрасываться мнениями и разного рода историями, поляну давно накрыла томная, расслабляющая тишина сумерек. В этой части леса было всегда темно как ночью: ветви сплетались с друг другом вот уже сотню лет. Люди обходили это место стороной: прогуливаться рядом с зеленым гротом не самая романтичная идея, особенно, когда не знаешь, кого можешь там повстречать.       Из лагеря к ним вышла Саша. На подходе девушка неловко переглянулась с Кирштайном, и тот так же неловко ей улыбнулся — с той ночи они мало о чем говорили, а заметив подходивших товарищей, вмиг отворачивались друг от друга.       — О чём толкуете?       — Мы говорили о Йегере, — вместо Конни ответил Жан и, ловя на себе короткий взгляд Браус, скрестил руки на груди. — О том, как он любит драматично исчезать, если быть точнее.       — О, этого у него не отнять, — она легко согласилась и опять взглянула на Жана. Интерес блестел из-под темных ресниц внимательно, но осторожно. Парень смятенно чувствовал: в их, и без того неясных отношениях, произошел крупный сдвиг. Нравилось ему это или нет, он пока не решил.       — Ну ничего, Микаса его и в этот раз спасет, — протянул Конни с лёгкой усмешкой. — Зато, благодаря Эрену, у нас есть хоть какая-то цель.       Саша непонимающе вскинула бровь. В этом невинном жесте улавливалось её сходство со Спрингером.       — Какая еще цель?       — Конечная цель, то есть — подвал, — пояснил Жан. — И то, что король нас преследует, означает, что мы на верном пути.       — Ага, вот заглянем туда, и всем нашим бедам конец, — Конни громко зевнул, и последнюю часть предложения едва удалось разобрать.       — Я пришла на смену караула, — девушка поправила за спиной лук и стрелы. С последних пор без них она никуда не выходила. — Капитан приказал вам собираться.       — Куда именно?       — Сказал то-то вроде: «Скажи этим соплякам, чтобы тащили свои задницы сюда. Пора выяснить, где прячат Эрена и Хисторию».

***

      Грэм, начальник отдела по расследованию убийств центральной полиции, своим острым лицом напоминал Жану крысу. Практически весь путь от здания штаба до ближайшей глуши он не оставлял попыток вырваться, и лишь когда его грубо впечатали в корявое дерево, выбился из сил.       — Глядите-ка, какие усы, — ровно протянул Леви, оглядывая того с головы до ног. — Где Эрен и Хистория?       Грэм, нахмурившись, попытался отдышаться. Скрипы вырвались из сухого горла.       — Вы перебили моих людей?       — Очень нам надо марать руки и убивать их. Мы просто позаботились о том, чтобы они не удрали. Так что, увы, к тебе на выручку никто не придёт.       Жан гулко сглотнул. В памяти живым кошмаром звучали крики раненых. Руки до сих пор тряслись.       — Ишь, какая бравада. Считаешь себя особенным? Положил столько беззащитных полицейских и строишь из себя героя? Тогда думаю тебе стоит знать: некоторые из мужчин и женщин в том здании были обычными слугами, но вы нападали на всех без разбора, и они наверняка пострадали.       — Неужто? Какая жалость, — хмыкнул Леви и с размаха вставил сапог мужчине в рот. Надавил посильнее, явно брезгуя. — Мои соболезнования. Особенно, в адрес твоего рта. Он нам еще пригодится. Говори, где Эрен и Хистория?       Как только того освободили, прежняя уверенность обернулась яростным гневом. Приглядевшись, Жан четко увидел: в дыре не хватало зубов.       — Бесполезно! Это трата времени! Чтобы вы не сделали, все что вас ждет — это беготня по замкнутому кругу внутри этих стен! — продолжал Грэм. Слова лились из его окровавленного рта подобно помоям. — Вы лишь вонючие крысы, которым повезет, если они увидят завтрашний день! Если вы не сдадитесь, то все будете болтаться в петле! Учитывая, то что вы, разведчики, убили Дима Ривза, вам там самое место!       Дим Ривз, тот самый заказчик. Жан все еще помнил, как он, с шулерской сноровкой, наставил револьвер на Микасу. Мерзкий человек, жадный до денег, но определенно не заслуживающий смерти. По крайней мере, он встретил ее не по вине разведчиков.       — А знаете, кого вздернут первым? Вашего обожаемого Эрвина Смита! Но если вы будете готовы сдаться, то я уверен, что вам удастся спастись, — мерзко отплевался Грэм и, поднявшись, положил руки на плечи капитана. — Понял, Леви? Это ваш единственный выход. Я замолвлю за вас словечко.       — Нет, обойдусь. Просто скажи, где Эрен и Хистория.       Просьба прозвучавшая как приказ, будто бы поразила мужчину до глубины души. Усмехнувшись, он ехидно оглядел Леви с головы до ног так, словно это он здесь хозяин положения. Как решил Жан, его наглость спровоцировало холодное спокойствие капитана.       — Так ты готов дать умереть своим товарищам, чтобы самому прожить чуточку дольше? Как благородно.       — Одна жизнь другой не стоит, — ответ не ответ, суровый приговор.       Леви сбросил руки со своих плеч и, грубо повернув, заломил за спину. В холодном, голубом свете от света луны он смотрелся… пугающе.       — Лишь тот, кто согласен с такими правилами, попадает в наши ряды. Я в любом случае сомневаюсь, что король решит сохранить жизнь разведчикам и упустит возможность избавиться от них. А это за уход от ответа.       Через мгновение прозвучал хруст. Рука вышла из плечевого сустава.       Леви, без ви­димой на то при­чины или оп­ре­делен­ной для се­бя вы­годы, го­лоса не по­вышал. По не­об­хо­димос­ти за­нос­чи­во-снис­хо­дитель­ный и пассивно-склоч­ный, он обык­но­вен­но был краток, как его имя, и спокоен, как го­лос. Ма­ло кто по­доз­ре­вал в нём под­вох, и имен­но об это спо­тыкал­ся.       Наб­лю­дение Жан сде­лал еще бу­дучи новобранцем. Убедился он и сейчас, когда глядя на беспорядочные метания по земле, капитан выглядел лишь слегка утомленным.       — А ну тихо. Говори, где Эрен и Хистория.       Кирштайн тихо вздохнул и, не выдержав на­пора происходящей жестокости, отвернулся куда-то в сторону. На его глазах взрослый мужчина плакал, словно ребёнок.       — Я… Я не знаю! Нам ничего толком не сообщают! Я клянусь!       — Но у тебя ведь должны быть какие-то догадки? — Леви аккуратно закатил рукава, встречая мокрый взгляд с заправским равнодушием. В свете луны обнажилась его бледная кожа. — Я помогу тебе вспомнить.       — Нет! Умоляю!       — Целых костей у тебя еще достаточно.       — Ты псих!       — Возможно.       Жан против воли вспомнил вскользь брошенную Сашей фразу: «С каких это пор разведчики считаются нормальными?». Действительно. Кто бы мог подумать, что именно ее устами будет произнесена истина.       И, словно решив напомнить о себе, Браус вытянулась по струнке.       — Что-то приближается с той стороны! Их несколько! — ее голос казался неприятно встревоженным. Острие наконечника было направлено куда-то в темноту.       Леви уложил Грэма лицом в чёрную землю. Мужчина трусливо и в то же время злобно, как отбившийся от рук щенок, наконец-то посмотрел на Жана. В выражении его лица смешались животная ярость и сияющее ликование.       — Я же говорил. Пришло время вам заплатить по счетам. Пришёл конец разведотряду.

***

      — Взгляните, дополнительный тираж газеты «Берг», — докладывала майор Ханджи. Газета шустро перекочевала из ее рук. — Теперь в городе о нем только и говорят. Там напечатали статью, в которой Флегель, сын Дима Ривза, рассказывает, как стал свидетелем убийства своего отца, но сам уцелел. Теперь все в Тросте знают, что именно военная полиция центра убила Ривза за пособничество разведчикам, — она обернулась на стоящего позади Моблита и, заметив его робкую улыбку, твердо продолжила: — Так же в статье разоблачаются случаи давления со стороны правительства. Кроме того, заявлено, что король Фриц — самозванец. Один из полицейских центра подтвердил, что настоящий монарх скрывается под видом аристократа.       — То есть… — неверяще прошептал Армин.       Ханджи ободряюще кивнула.       — То есть все ложные обвинения с разведотряда сняты. Никаких контрмер не последует. Мы свободны.       Во время рассказа Жан беспокойно вчитывался в газетные строки. С каждым новым словом радость затапливала его до краев, пока, как казалось, уже не начала выплескиваться наружу. Захотелось хоть как-то выразить свои чувства. Кирштайн слегка пошатнулся и почувствовал Конни, сжимающего его до хруста костей. Большие, круглые глаза Спрингера ликующе смотрели на парня снизу вверх.       — Теперь не придется отмораживаться в лесу! — окрылённый чувствами, прокричал тот громко. Жан, не сдержав широкой улыбки, похлопал друга по плечу.       Во всей этой суматохе, Кирштайн неосознанно попытался отыскать глазами Сашу. Несмотря на трудности, в лице густой темноты и повисшего на нем Конни, девушка нашлась быстро. Едва не плача от счастья и лепеча какую-то бессыслицу, она обнимала растерянную Микасу.       Но, словно почувствовав на себе чужой внимательный взгляд, Браус обернулась. Жан, пойманный с поличным, неловко поджал губы. И все же разведчик из него никакой. Однако, Саша опять повела себя непредсказуемо. Улыбнулась, растягивая губы так, что верхние клычки обнажились почти полностью.       Кирштайну отчего-то это показалось очаровательным.       — А так же теперь нам известно, что Эрена и Хисторию держат под часовней аристократа Рода Райсса.       Во всеобщем веселии уже никто не обратил внимание на слезы Грэма.

***

      Осенние ночи в этом году оказались не в меру холодными.       И Жан имел бы полное право жаловаться на температуру, если бы потенциальная простуда была его единственной проблемой. Не смотря на восстановление статуса разведчиков, снятие петли с шеи Эрвина Смита и даже государственный переворот, Эрен с Хисторией все еще были похищены и находились в землях Райссов. Операцию назначили на завтрашний день, а до тех пор приходилось смиренно ночевать в лесу. На недовольные бормотания Конни никто внимания не обратил.       Вопреки тому, что луна указывала далеко за полночь, Жана в сон не клонило. Да и не положено. Его поставили на пост караульного около двух часов назад, и вот-вот должна была закончиться смена, после чего он бы передал её Армину.       Тот пришел к четко назначенному времени. Кирштайн попрощался с ним до утра, и направился обратно в лагерь.       Всю дорогу парень подпинывал шишки. Звенящее пение ночных сверчков немного перекрывало нахлынувшее волнение и под ним тупую, ноющую боль. В душе у Жана происходил моральный конфликт, который, казалось бы, уже давно решён. Поначалу он несколько раз ловил себя на том, что искренне ужасался, когда кровь на клинке Микасы больше не испарялась. Ощущение в такие моменты было очень тяжёлым, а затем… отупляющим, что ли. Будто бы мозг категорически отказывался функционировать за согласие марать руки людской кровью. Даже если эти люди по другую сторону баррикад.       И завтра ему снова придётся взять грех на душу.       Ноющие мысли натирали сердце, словно кровоточущую мозоль, и никакие сверчки уже не спасали. Жан медленно проваливался в глубины сознания.       Сзади, под чьими-то уверенными шагами, тихо шуршала трава. В грязном мареве своих мыслей, Кирштайн уловил это только, когда стало слишком поздно.       «Я опять оставил чертову спину открытой», — отбойным молотком застучала мысль.       Дыхание перехватило от нервозности. Парень остановился как вкопанный. Все тело одеревенело и отзывалось поворачиваться.       — Испугался, Жан-бой?       Знакомый голос отнюдь не порадовал — придавил к груди железной кладкой. Вспышка глухой злости была ожидаемой. А вот смешливое «Жан-бой» подействовало, как красная тряпка на быка. Кирштайн скрипнул зубами, мимоходом отмечая, что прибывающий в зачаточном состоянии инстинкт самосохранения у Саши окончательно сгладился, и, посрамив всех львов на свете, рыкнул:       — Да я чуть не сдох!       — Ладно-ладно, больше так не буду, — спешно затороторила Браус, виновато улыбаясь. На Жана это произвело незначительный эффект. Сжав ноющую переносицу, парень решил: насилию над человеком можно сказать «иногда».       — Чего тебе по ночам не спится?       — Да так… есть тут одно предложение.       — Какое?       Саша на мгновение поджала губы и неуверенно опустила глаза так, словно думала, как поизящнее преподнести. Жан считал это выражение мгновенно.       — Не тяни, — устало попросил он. — Всё равно придётся сказать.       — Ну… я целый день не ела, да и ты, скорее всего, тоже. А до города ехать очень-очень долго. И помнишь, как несколько дней назад я сказала, что и на природе можно найти себе пропитание, и нам не обязательно что-то покупать…       На последней части Жан словно отошёл от эмоционального забвения. Ярко-карие глаза расширились до пугающих размеров, а брови недоуменно сошлись на переносице.       — Еще чего?! Это же незаконно!       — Ну, так мы еще несколько часов назад считались преступниками, — парировала девушка.       — Ни за что. Я не собираюсь нарушать правила, — хмуро покачал головой Кирштайн, сложив руки на груди. — И вообще, почему ты не пошла к Конни?       — Потому что он был не в духе, сам знаешь. А еще потому что не Конни обещал меня поддерживать в трудные минуты, — она подняла взгляд своих карих, пытливых глаз и хитро улыбнулась.       Жан вмиг пожалел о своём душевном порыве. За сказанным логично следовала ответственность — та самая, которую он по незнанию боялся, и в тоже время стремился почувствовать на своих крепких плечах. Но озвученного уже не воротишь, тормозить некогда, остается только смело взвалить на себя новое испытание. Никто не говорил, что будет легко. Оставлять Сашу наедине со своими тараканами виделось ему гнусной низостью, и опасения точно были сильнее внутренней неуверенности.       — И вообще, разве на тебя нельзя положиться, Жан-бой?       А вот это уже откровенный шантаж.       Вздохнув, парень прислушался к своим ощущениям. В пустом желудке внутренности стягивало подобно воронке.       — Хорошо, что от меня понадобится?       — Грубая сила, — Браус поправила за спиной колчан. — Если вдруг добыча окажется слишком тяжелой.

***

      На небольшую, залитую лунным светом опушку вышли двое. Саша, аккуратно ступая, приложила стрелу к слегка изогнутому луку, и в ожидании воззрилась на кустарники и хвойный подлесок. В воздухе, в котором, как неугомонные, летали мошки и другая живность, повисло покорное ожидание.       Позади девушки, будто бы боясь оступиться, брел Жан с клинками в руках. Сбросить УПМ под ближайшей елью он отказался, а потому приходилось тащить все снаряжение на себе.       — Здесь совсем ничего не видно, — прошептал он, наощупь ударив приблизившуюся мошкару.       Саша отозвалась легким тоном:       — Вот уж, что верно, то верно. Я никогда не охотилась на зайцев ночью. Авось, нам повезет.       — Но ты же слышала, чтобы кто-нибудь охотился на зайцев ночью? — неуверенно предположил Кирштайн.       — Ни разу.       Спустя полчаса неплодотворных блужданий Жан ощутил опутывающую, как паук свою жертву, мучительную скуку. Не выдержав, поинтересовался, скоро ли этот беляк должен объявиться? Саша на его вопрос звонко цокнула:       — А еще и поговаривали, мол это я не терпеливая.       Недовольно промолчав, Жан внутренне призвал себя к должной солдатской выдержке. Ночной мотылек, пролетев в прохладном воздухе, уселся на ветке. Молчание накрыло с головой словно вакуум, возвращая в пучину тревожных мыслей. Жан чуть поморщился от рисуемых сознанием картинок.       Шепот Саши показался оглушающим:       — Ты чем-то расстроен? — она обернулась со слегка обесспоенным видом.       — Всмысле?       — Лицо, — пояснила Браус и ткнула пальцем в собственную мордашку. — Оно у тебя такое, будто тебя ведут на гильотину.       Кирштайн пожал плечами, вздохнув. Захотелось довериться.       — Что ты думаешь о завтрашней операции? — медленно спросил он, делая шаг ближе.       — Я стараюсь о ней не думать.       Жана словно окатило холодом от сказанных ею слов.       — Но мы же завтра убьем кучу людей и…       — Я знаю, — тихо, но твердо отчеканила Браус. — И мне тоже очень тяжело. Но если буду думать о них так же, как ты, то не смогу поднять руку. Я стараюсь относиться к этому как к охоте. Просто животные сменились на людей.       — Звучит отлично, — съязвил Кирштайн.       — Я тоже шла в разведчики не для того, чтобы убивать людей. Но обстоятельства изменились, и пришлось пожертвовать своей человечностью. Тот, кто не готов идти на жертвы, не способен ничего изменить. По крайней мере, у наших врагов это получилось.       Казалось, она хотела еще что-то добавить, но пристальный взгляд остановился где-то за плечом. Проследив за направлением ее глаз, Жан присмотрелся. В глубине поросшей хвоями поляны виднелось небольшое светлое пятно.       — Это беляк, — Саша осторожно сжала в руках лук. — Но он слишком далеко, чтобы я в него попала. А если пойдем напрямую, то он сразу заметит и ускачет.       — И что нам тогда делать?       — Есть одна идея.       Браус остановилась возле кустов шиповника, так что колючие ветви скрывали большую часть тела. Глядя на нее сверху вниз, Жан слепо последовал примеру, подобно доверчивой овечке, что всегда ступает за пастухом. Из-за высокого роста он решил присесть и, оглядев подругу, придержал руками свое снаряжение.       — Сиди здесь. Ни в коем случае не шуми.       Парень покорно кивнул. Саша, вооружившись, по вышколенному годами шаблону, тремя пальцами оттянула тетиву. Беззвучно выдохнув, прикрыла неведущий глаз. Даже через рубашку было видно, как перекатываются мышцы на худых руках.       Все стихло.       Жан наблюдал за происходящим с немым восхищением. Немигающими глазами, застеленными темнотой, он проследил, как напряглись ее ноги и живот. Чужая серьезность так сильно контрастировала с привычным поведением, что захотелось навсегда запечатлеть эту картину.       В какой-то момент стала настойчиво липнуть мошкара. Дернувшись, Кирштайн случайно напоролся на колючку шиповника, и едва успел стиснуть зубы, заходясь внутри пронзительным воем.       Саша тут же выстрелила, но зайца, услышавшего шум, уже и след простыл. За считанные секунды на лице девушки отразился целый калейдоскоп эмоций. Последней из них оказался гнев.       — Черт возьми! Что ж тебе на месте-то не сидится?! — уже не без надобности сдерживаться, прокричала она.       — Да я нечайно! Какая-то дрянь липла ко мне, я не знал, что делать!       — Сидеть смирно, и ждать когда она отстанет!       — Ну извини! — в несвойственной себе манере, развел руками Жан. — Я не хотел запороть всю охоту.       — Теперь извинения мало помогут, — сердито отозвалась Саша.       Шанс был безнадежно упущен.       Шагая уставшими ногами по «зелёному ковру», Жан мечтал только о том, чтобы добрести до лагеря и уйти по-английски. Неуважительно, но менее тяжко, чем встречаться с Браус глазами и видеть ее уставший вид. После недолгой перебранки, о которой он уже сто раз успел пожалеть, парень чувствовал себя идиотом и идиотом вдвойне. Терпимо, но совестно. В небе, прикрытом светлыми облаками, виднелась только темнота ночи и бесчисленное множество крохотных звезд, а значит, ему удастся попробовать еще немного поспать. Максимум — три часа.       — Классно стреляешь, — вставил он, как бы невзначай.       Ответа не последовало. Кирштайн списал молчание то, что Саша все еще дулась, но ее рука, крепко сжавшая его чуть выше локтя, говорила об обратном.       — Кто-то приближается, — девушка гулко сглотнула. Тело ее застыло в страхе подобно античному изваянию. — Кажется, он услышал, как мы шумели.       Жан нахмурился, выныривая из собственных мыслей, и с удивлением обнаружил, что прежнюю усталость, как рукой сняло. Только сейчас он заметил стремительно приближающийся силуэт из левой стороны леса. Разумеется, даже если закон о свободе разведчиков вступил в силу, с этим непременно оказалось много несогласных. Жадные до мести псы. Кирштайн отцепил свое снаряжение, приняв не очень красивое, но спасительное в эти секунды решение, и машинально взял девушку за руку. Просто так, на всякий случай.       И сорвался на бешеный бег.       Стараясь дышать как можно ровнее, Жан бежал по лесу, криво перепрыгивая через пни и колдобины. Время от времени он круто оборачивался, пытаясь разглядеть их преследователя. Жан бежал, как никогда раньше не бегал. Даже когда Кит Шадис отправлял его на тренировочный полигон. Он не замечал, как натыкался плечами на деревья, как спотыкался о корни, не замечал даже толком Саши, которую продолжал волочь за собой за руку… Этот факт Кирштайн осознал только когда услышал вскрик прямо над ухом: Браус, неудачно перепрыгнув широкое бревно, порвала униформу и ноги в кровь.       А преследователь нагонял, неумолимо приближаясь к ним.       Жан резко мотнул головой: не время сейчас было обмениваться любезностями — и обернулся лицом к Саше. Та тяжело дышала, и парень ощутил, как под его пальцами бешено колотится пульс на ее запястье.       Кирштайн, споткнувшись в темноте, угодил в глубокий овраг и потянул за собой девушку. Здесь остро и влажно пахло валежником, сырым деревом и землей, и еще почему-то зверьми: очевидно, здесь было чье-то лежбище. Жан и Саша распластались на земле, хрипло дыша через разинутые по-рыбьи рты, пытались успокоить бой в висках, груди и шее. Постепенно дыхание становилось глубже, пульс равномернее, и даже ноги перестали так отвратительно гудеть. Чуть передохнув, Жан нашел в себе силы, чтобы слабо приподняться на локте.       — Кажется, оторвались, — прошептал он, откидывая мокрые волосы со лба. — Ты как? Сильно болит?       Саша непонимающе взглянула на него, а потом перевела взгляд на свои истерзанные ноги.       — Я… Я в порядке, — она, лежащая до этого словно тряпичная кукла, вдруг ожила и весело рассмеялась. Ее мелко трясло: переизбыток энергии выходил на лбу плотной испариной, заставляя дышать глубже и чаще. — Ты весь в грязи.       — Кто бы говорил.       Жан с трудом повернул голову набок, смаргивая размытые очертания леса. Подняться получилось только со второго раза и он просто надеялся, что сила вернется в мышцы, и ему больше придется так позорно сбегать на глазах у девчонки. Та благодарно приняла протянутую руку, и нетвердо встала на трясущиеся ноги. Реальность казалась слишком призрачной, вырисовывая напротив тонкие сосны с пушистыми серыми белками и человека с ружьем, подходящего к ним ближе. Кирштайну иногда выдавали такое же. Абсолютно идентичное. То, что происходящее не плод его воображения, до Жана дошло с небольшим опозданием, и он машинально загородил собой Сашу, но тут же выдохнул обратно.       В смутных очертаниях силуэта он мгновенно узнал Армина.       Арлерт наверняка только возвращался с поста караульного, как услышал их громкие разборки, и принял за незванных гостей. В конце концов, это много лучше, чем ожидалось.       — Вы почему еще не в лагере?       Жан было открыл рот, но тут же его захлопнул, нелепо проглотив воздух. Отговорка как назло не придумывалась, а взгляд Армина с каждой секунды становился все более подозрительным.       — Жан захотел показать мне красивое озеро, — невозмутимо улыбнулась Саша.       — Озеро?       Бог знает сколько усилий стоило Кирштайну не закатить глаза в привычной манере. Если бы он смог испытать большее чувство стыда от этой ситуации, то непременно сгорел бы на месте, но взамен сдержанно кивнул, складывая руки на груди.       — Ага, есть тут одно.       — Уже посмотрели? И как вам?       — Очень красивое, — в унисон пролепетали парень с девушкой, фальшиво улыбнувшись.       В ответ Армин лишь удовлетворенно хмыкнул, а Кирштайн понял, насколько нелепо прозвучал со стороны. Перебросившись парой-тройкой слов на прощание с Жаном, и получив от Саши бесчиленные пожелания сладких снов, Арлерт направился в сторону лагеря.       — Какое еще озеро?! — прошипел Жан, как только парень скрылся из виду. — Обязательно было делать из меня влюблённого идиота?!       — А сам смог бы придумать получше?! — уперев руки в худые бока, громко возмутилась Браус.       — Смог бы, если бы ты не придумывала отговорки со скоростью черепахи с раком мозга!       — О, ты не понаслышке знаешь о том, как медленно думают черепахи с раком мозга? — Саше пришлось подойти ближе и приподнять подбородок, чтобы ухмыльнуться прямо в чужое лицо.       Жан в ответ к собственному удивлению решил промолчать. Хотя, признаться, в последнее время при ней он почти всегда такой — не привычный сам себе. Браус это кажется совсем не заметила, но продолжила стоять непозволительно близко. Парень жадно разглядывал каждую мелочь, словно впервые увидел ее. У Саши в карих глазах мелькали веселые искорки, обыденные перепалки раззадоривали ее только так.       Но ему стало немного спокойней. Хоть на одну ночь он подставил свое плечо, а Саша избавилась от своих страхов. И почему-то это ощущение приятно разливалось по всему телу, даря то самое томящее чувство счастья, будто есть смысл двигаться дальше.       Как когда-то с Микасой.