***
По-настоящему они с Балалаевым пересекаются на первой репетиции к новому сезону. Игоря пригласили на подготовку Саши, чтобы он смог посмотреть воочию, как тот преображается и вылезает из роли вечной занозы в заднице, надевая на себя роль душимого страстью архидьякона. Саша в принципе не очень любит, когда на него смотрят. Не в том плане, что ему не нравится выступать, но показывать напрямую, какие конкретно фишки он использует в своей игре, чтобы это выглядело максимально реалистично и не было сомнений, что он действительно влюблён и сгорает от страсти, которая сжимает сердце тисками боли, — всегда тяжело, потому что это выглядит так, будто его нужно оценивать. А Саша никогда не нуждался в чьих-либо оценочных суждениях. Но, раз уж он сегодня единственный, кто может дать совет, так тому и быть. Он выходит на сцену, где его дожидается новенький, и, потирая лоб, улыбается Сергею, сидящему в зале. Его фигуру и поднятые вверх большие пальцы сложно не узнать, даже когда слепит ярким светом. Отсюда зал кажется таким маленьким, уютным… Саша делает глубокий вдох, приветственно касается кисти Игоря, крепко пожимая, и улыбается ему краем рта. — Я не знаю, зачем тебе это нужно, но делай хотя бы вид, что именно ты знаешь правду. — Саша хочет шутливо сказать «направляй меня», но сдерживается. — Я тоже не знаю, — без обиняков говорит Игорь и склоняет голову. — Я бывал на твоём выступлении, но… — Это не то. Так сказал тебе Владимир Исидорович? Оба усмехаются и смотрят каждый кто куда, словно им неловко от происходящего. Рядом с ними танцуют ребята из балета, растягиваясь и разогреваясь, повторяя синхронность и прогоняя особенно сложные партии и связки. Поодаль от них Светикова замирает возле импровизированного колодца, её глаза так и говорят, что время — это всё-таки деньги. Саша первым берёт дело в свои руки — он на этой сцене и принц, и король, и наваждение, а порой и Кощей бессмертный, обещающий всем страшные адовы муки. Это, конечно, в роли самого себя, но так уж повелось, занять его место вряд ли кому-то по силам. Тихо усмехаясь, он даёт отмашку, и раздаётся музыка. От света и радости в его лице ничего не остаётся, есть только сосредоточенность. Он видит удивлённый взгляд Игоря и поводит плечом, мол, не спрашивай. Хамелеон в нём всегда был слишком близко к поверхности, и естественным образом Саша пользовался умением перевоплощаться именно как актёр, хотя не чурался играть и в жизни, особенно в те моменты, что смущали его и хоть каким-то образом влияли на душевное равновесие, — например, как сейчас, когда ему приходится играть для человека, которого он видит третий раз за неделю. Спасибо, что хоть не частные уроки даёт. Несмотря на ядовитые потоки мысленных излияний, Саша отыгрывает Фролло на ура. В его глазах — все страдания мира, на губах — вся страсть, в руках — вся любовь, и весь он — как пружина удовольствия, которую тронь и она лопнет, обжигая всех вокруг чувственными волнами его настроений. В первую очередь Игоря. Не заметить искреннее благоговение в тёмных глазах попросту невозможно, кажется, это замечает и Светикова, как-то по-особенному смахнувшая со лба отсутствующие капли пота. Ни Саша, ни Игорь жеста этого не понимают, но зато понимает Сергей, что наблюдает за ними из зала. Теперь очередь Игоря пробовать себя в роли Фролло. Саша видел это ещё на прослушивании, но… как ему удалось выяснить ещё тогда, он может отыграть её, не робея перед его мастерством. Собственно, насколько бы эгоистичным он ни был и как бы сильно ни ценил слова об уникальности своей личности, он никогда не был скуп на похвалу других. Никогда. Отмечать талантливых людей — это тоже искусство, и уметь делать это, при этом искренне наслаждаясь… тоже талант. Сомнения, что он испытывал при первой встрече, мгновенно стираются, пока он может столь близко наблюдать за работой Игоря. Эта роль делает людей поистине прекрасными, раскрывает границы познания самого страшного и самого прекрасного на свете чувства, что определённо завораживает и имеет власть над сердцами зрителей. Анализ делать ему тяжело как актёру, но то, что открывается его глазам и собственному сердцу как зрителю, навсегда меняет вектор отношения к Игорю. Кроме мастерской игры с голосом, таинственных зажатых и вывернутых наизнанку открытых звуков, он заметно преображается внешне. Играючи проходится по мимике — сначала злость, негодование и отчаяние, а после — чистое, ничем незамутнённое смирение, затаённая покорность. И всё это — в одном лице, не говоря уже про завершающий образ формат движений и медлительных шагов, дающихся ему будто бы с огромным трудом. Играть страсть, когда ты не настроен страстно, — самое ужасное в мире враньё, по мнению Саши, но тем и славятся актёры. Болеть — когда не болит, говорить — когда говорить не хочется, танцевать — когда в груди нарывает колотая рана. Вскоре заканчивается музыка, Саша поражённо выдыхает, всё же не давая Игорю заметить в собственном лице нотки восхищения. Плотного и тягучего, ластящегося к чужим рукам. Это пугает его сейчас, но он заставляет себя стать прежним. Стать недоступным и закрытым, как и двадцатью минутами ранее. — Чудесно, считаю, что в моей помощи ты не нуждаешься, — честно говорит Саша и взмахивает руками, игриво поведя плечом, не намекая открыто, но давая понять, что, если помощь будет нужна, он к этому готов. — Ты так считаешь? А я… мне кажется, не дотягиваю до твоего потолка, — не без лёгкого смущения отвечает Игорь, кивая Светиковой, скрывающейся в кулисах. — Ох, ну что ты, «мой потолок»? — Саша усмехается беззлобно, смотрит на приближающегося Сергея и качает головой. — У тебя есть свой, а копировать меня… не стоит. Тартаковский выбрал тебя за то, что ты можешь играть своего Фролло, а не моего. — Да-да, Саша прав, — добавляет Сергей, ловко запрыгивая на сцену и обтирая ладони. — Это было… Знаете, на такой мюзикл я бы сходил. Ты и он, оба в главных ролях. — А так можно? — шутливо спрашивает Игорь. — А то! Прямо сейчас, — смеётся Сергей и вновь просит включить музыку. Саша неодобрительно качает головой, вслушиваясь в первые ноты. Он смотрит на Игоря, ожидая его решения. Игорь кивает, а Сергей, довольный, что ему удалось сбить спесь и приложить руки к началу чего-то нового, усаживается на край колодца. Когда оба голоса сливаются в один, Саша понимает, что именно так творится стихийная, но при этом полная неизведанной гармонии магия. Холодный снаружи, он сгорает от нежного тепла, обнимающего изнутри. Как будто сегодня соединившиеся в одно слова Фролло наконец-то начинают обретать реальные очертания, пусть он и не находит этому причин. Может быть, баловство Сергея и имеет под собой какую-то цель и несёт в себе какой-то тайный непонятный ему смысл, он обещает себе разобраться в этом, но только не сейчас. Сейчас ему приятно смотреть на Игоря, растерявшего всё своё смущение и живущего музыкой, словами арии, относящимися, конечно, к Эсмеральде, а не к нему, пусть они и смотрят друг на друга. Ансамбль балета замирает поодаль, будто поражённый тем, какой исключительный тандем соперников открылся им, и, кажется, именно с этого момента по театру оперетты и начинают ползти самые странные слухи.***
— Давай, наливай уже! — Постоленко подрывается со стула и сбивает со стола пару сложенных одна в одну тарелок, те с грохотом сваливаются на пол. Разбитые осколки брызгами разлетаются по линолеуму, и Саша с присвистом говорит: — На счастье! Коньяк тут же заливается в протянутый Постоленко пластиковый стаканчик, а сидящие рядом Света, Сергей, Игорь и Валера с Витей подтягиваются со своих мест, чтобы отметить это громкое «на счастье» взрывом смеха и смятым ударом пластиковых стаканчиков о стаканчики. Сегодня они как студенты, не хватает только гитары. Саша смеётся громче всех — в его глазах мерцают пьяные звёзды, но он весел до безобразия. Очередной блок отпет, оттанцован, отыгран. — А я говорила, что сажать его на угол стола — себе дороже, — добавляет Теона, быстренько орудуя совком и веником, собирая осколки. — А то поди не женится, да? — спрашивает Сергей, изрядно захмелевший. — Так-то может и замуж не выйдет, — вставляет сам Постоленко, стреляя взглядом в Сашу. — Не-не, это ты не ко мне, дружище, не смотри так. Снова гримёрка наполняется взрывом весёлого смеха, а Теона, как заботливая мама этого балагана, сбрасывает осколки в мусорное ведро и вновь протискивается между Сергеем и Валерой, смотря на всех с лёгкой хмельной улыбкой на лице. — А что? Место уже занято? — как бы между делом спрашивает Постоленко и без какого-либо стеснения смотрит на Игоря. Единственный относительно трезвый, Игорь как-то неестественно сначала вжимает голову в плечи и тут же расправляет их, с вызовом вздёргивая подбородок. — Я без одной минуты женат уже, — не давая что-либо ответить, вставляет Саша, мрачнея ненадолго лицом. О своих отношениях говорить он не любит, но Постоленко в курсе всего — в курсе его любовных похождений за пределами театра. Какого чёрта? — Поздравляю! — Да-да! Сашка, мы тебя поздравляем! Вновь пластиковые стаканчики мнутся от тоста, коньяк льётся рекой, а сигарета, зажатая в пальцах Саши, ломается от напряжения. — Спасибо, — коротко отвечает он, быстро допивая коньяк и выходя из-за стола, чтобы отправиться к служебке и перекурить, дать себе минутку на тяжёлые думы. Сергей провожает Сашу тяжёлым взглядом, за ним он встречает потерянный взгляд Игоря и как-то сжимается в размерах — будто от него зависит счастье личной жизни Маракулина. Через пару минут Игорь подходит к Саше на улице. Проветриться нужно и ему, судя по налёту лёгкого румянца на щеках. — Ты не обижайся на дураков этих, — говорит Игорь, опираясь локтями на перила. Саша качает головой, зажимая в пальцах вторую сигарету. Курить он любит ничуть не меньше, чем выступать при полных залах и слышать восторженные выкрики и яростные аплодисменты. Играть в театре — тяжкий труд, и такая отдача от зрителя… восполняет ресурс. — Да не дуюсь я, не волнуйся, — тихо говорит Саша и затягивается полной грудью, оборачиваясь к Игорю и наблюдая за ним. В сумерках его и без того красивое лицо наполняется бархатистыми тенями, они словно шаль вдовы, прикрывающей её во время траура. Так он мрачен на самом деле сейчас. Саша не видит причин грустить — не его же помолвку выдали своими провокациями. Обычно он не сдаётся под напором других, особенно под напором Постоленко. Между ними много чего было и, возможно, много чего будет, но вступать в открытую конфронтацию, когда дело касается столь личных вещей… Саша всё-таки человечен от начала и до конца. — Ты чего задумался? Игорь недолго молчит, проясняется в лице и поднимает на него весёлый взгляд. Смешинки в глубине ведьминских зелёных радужек — молитва Саши перед каждым отходом ко сну. Печальная глубина зрачка и одновременно чистая, гладкая зелень по кругу, словно его глаза никогда не лгут — так открыт этот взгляд. Без шуток можно сказать, что в этих глазах легче лёгкого утонуть и уже никогда не всплыть, совсем не жалея об этом. Саша чувствует трепетное биение сердца во всём теле и вновь затягивается, лишь бы на пьяную голову не ляпнуть того, что на трезвую никогда бы и не сказал. — Думаю, что хочу побывать на твоей свадьбе. Саша давится дымом и неверяще смотрит на него. — А ты думал, что я не приглашу тебя? Вот те раз! А ещё друг называется. Они смотрят друг на друга — Саша осуждающе, а Игорь с горящей точкой из смятения в зрачке — и неожиданно смеются. — Ты впервые назвал меня другом, Саш, похоже, надо сказать Постоленко, что наливать тебе больше нельзя. — И то, какая в его словах сквозит забота, отзывается мурашками. — Маменька, будьте столь любезны сопроводить меня до нашей ложи, а то Валерка придумает очередной розыгрыш, и теперь уж мне несдобровать. — Он шутливо подставляет локоть, чтобы Игорь взял его под руку, и открывает дверь. В узком коридоре душно, не сравнить с уличной прохладой и свежестью, и Саша опять смеётся, сам не зная почему. Алкоголь бьёт в голову с новой силой, сжимает в ловушке из спиртных паров, давая прочувствовать всю власть этой весёлой ситуации. Когда он начал считать Игоря другом? Когда вдруг понял, что уже не видит театр оперетты без него, пусть и встречаются они исключительно редко? Делить роль на двоих — это и одна из причин, почему он не хотел так сильно сближаться. Вернувшись в гримёрку, они замечают свернувшегося в клубок Витю, оккупировавшего потёртый диван, и что-то очень тихо говорящего Постоленко, который едва ли не лежит на Сергее. Света с Теоной, зажавшие Валеру меж собой, тихо хихикают с его шуток. — Так, народ! Допиваем и идём по домам, только нужно убраться тут. — Как самый трезвый, Игорь эту задачу берёт на себя. Саша же решает, что в его состоянии лучшим занятием будет присесть рядом с Витей и допить остатки коньяка. Не в одиночку конечно. Пока он медленно пробирается к дивану, он разливает всем по чуть-чуть, а сам остаётся с бутылкой. Вытянув ноги, он подслеповато щурится, чтобы в глазах не расплывалось, и смотрит на Игоря, заботливо собирающего посуду и остатки закусок, которые уже никого не интересуют. — Я слышал, что Игоря называют открытием года, — говорит Постоленко, переставая мучить Сергея. — Да-да, я тоже слышал, — добавляет Сергей, прижимая кулаком щёку. Все взгляды тут же устремляются на Игоря, собирающего в пакет шкурки от банана и кожуру от апельсинов, перемешавшуюся вместе с жёсткой лимонной. Он занят своими мыслями, потому не сразу понимает, что говорят о нём. — Разве? — А у кого-то есть сомнения? — с дивана голос подаёт Саша и тихо икает, смотря на Игоря с расплывающейся на губах улыбкой пьяного чеширского кота. Быть не собой в таком состоянии куда труднее. — Открытие… Талантище! — Да перестань, — отмахивается Игорь, со смущением проводя рукой по отрастающим волосам, на что Постоленко качает головой, а Валера выдаёт: — Главное, чтобы не закрытие года. Гримёрка вновь наполняется смехом, даже спящий Витя пытается что-то выдать. Через полчаса коньяк допит благодаря паре тостов, стол убран, а пол вычищен от остатков стекла. Саша потягивается на диване, уже чуть отрезвев, и будит Витю, оповещая, что их с Валерой такси прибыло к месту. Сам же он намеревается забежать в метро, чтобы потрястись в поезде, пока подземка ещё работает. К тому же, как он знает, Игорь тоже поедет на метро, а это лишний повод провести больше времени рядом. О причинах собственного желания Саша старательно не думает. Не то что он не понимает мотивов, но признавать их даже с самим собой сложно. Время ещё не пришло. — Пойдём, — говорит Саша, подхватывая куртку с вешалки, вручая её Игорю, а сам помогает вместе с Валерой подняться Вите с дивана, чтобы выйти из театра. На улице он вдыхает полной грудью и широко улыбается, бросая взгляд в глубокое чёрное небо, озарённое светом просыпающейся луны. Так красиво и практически нет людей. С горем пополам попрощавшись с девушками и Постоленко, а потом затолкав в машину Витю, оставив большое «пока» и Валере с Сергеем, Саша поворачивается к Игорю. Их взгляды на мгновение пересекаются. Быть наедине всё ещё странно, но очень терпко. — Ты на метро? Пойдём до Тверской через Дмитровку и Столешников, — бормочет Саша, проводя пальцами по коротким волосам. — Пойдём, — отвечает Игорь и равняется с Сашей плечом. Саша достаёт из кармана пачку сигарет, закуривает и смакует вкус табака. Идти легко и свободно, дорога словно простирается специально для них. Хочется танцевать, пока тлеет сигарета, но он сдерживается, потому что шутливый мотив проявлять сейчас… Луна обжигает чёрный асфальт как спящую в тропиках реку. Фонари, конечно, ломают весь налёт романтики и фантастики восприятия пьяных глаз, но Саше нравится и так. Он затягивается, приваливаясь плечом к плечу Игоря и тихо фыркает, думая, что Игорю может быть неприятно его состояние. — Я меняюсь, когда пьяный? — неожиданно спрашивает он и смотрит себе под ноги. У Игоря есть удивительная особенность; помимо его превосходного умения петь, он ещё и неплохо анализирует происходящее, как и разбирается в людях и том, что скрыто в их головах. Он умеет чувствовать и копаться в этом, в отличие от самого Саши. Саша предпочитает просто делать, а потом уже размышлять и анализировать, хотя чаще всего до этого и вовсе не доходит. Ни до спонтанных поступков, ни до рефлексии, когда настаёт время жалеть. Между ними повисает тишина. Свет фар вырывает две одинокие фигуры. — Мне кажется, ты становишься… как раз-таки собой, — нескоро отвечает Игорь, посматривая на Сашу, готовый в любую секунду поддержать его, если ноги откажут. — Так… ты видишь меня балагуром и чертякой? — Саша усмехается. — Нет, я вижу тебя таким, какой ты сейчас. То, как Игорь говорит это, очень нравится Саше. Он не сказал ничего серьёзного, но на самом деле дал понять, что это более чем серьёзно, тембрально. Как иногда важно тоже уметь разбираться в людях и в их настроениях. Саша кивает, бросая дотлевшую сигарету в урну, смотря в витрину старого цветочного магазина. За стеклом под ненавязчивым неоновым светом лент виднеются холодного сиреневого цвета маттиолы. Они так прекрасны, что сдержать удивлённый выдох у Саши не получается. А Игорь с чужим выдохом скрывает и свой. — Не люблю цветы, но эти бы я хотел, — говорит Саша, продолжая шагать к метро. — Я запомню, — с усмешкой добавляет Игорь. Спустившись в подземку, Саша ненадолго останавливается в центре зала. Свет здесь такой же яркий, как и в театре оперетты, но сейчас он расценивает его как возможность посмотреть на Игоря под другим углом, вне рабочих давящих стен. Игорь расслаблен, но одновременно собран. Он смотрит на него всё с тем же молчаливым благоговением, как тогда, когда они пели вместе, но и с налётом заботы. Это, несомненно, подкупает Сашу, потому что, несмотря на прожитые годы, он всё ещё является ребёнком. Взрослым, понимающим, упрямым, но ребёнком. Он улыбается ему открыто — улыбка получается лучезарной, как ореол-нимб света над его головой, а потом крепко, но коротко пожимает тёплую кисть. — Спасибо, — говорит Саша, слыша подъезжающий поезд. Как жаль, что им в разные стороны. Мысль, что пронзает его, пока он с тоской смотрит из окна вагона на широкую спину Игоря, заставляет вновь улыбнуться. Когда-нибудь они зайдут в вагон вместе.***
Осознание того, что всё меняется, приходит медленно, но всё же приходит. У Саши получается держаться и не думать первое время, но… Сидеть в буфете и смотреть на Игоря, что разливает шампанское по тонкостенным фужерам, а потом ловить его взгляды и улыбаться открыто — это сродни помешательству. Словно бы у Саши нет ничего за душой, кроме тепла, которое так и лезет наружу, как набухающее из кастрюли тесто. Вроде бы его можно взбить заново, чтобы чуть-чуть опустилось, но процесс брожения запущен, и обратного пути нет. Оно будет расти всё больше с каждой минутой и напирать на крышку сильнее. Саша хмыкает от сравнений в голове, а Сергей достаёт колоду карт, медленно их тасуя. — Сегодня мы поиграем в подкидного на желание, — говорит он, вызывая у Игоря странную улыбку. — Не, ну почему сразу желание? — Постоленко, который вечно проигрывает то десятку, то полтинник, выглядит расстроенно. — А мне нравится, — вставляет Игорь, мимолётно встречаясь с Сашей взглядом. — Обычно о потаённых желаниях не говорят вслух. — Обычно в нашей компании говорят о самых сумасшедших желаниях, но никак не о потаённых, — фыркает Саша, невольно проводя ладонью по волосам. — Как Валера в тот раз загадал сделать сальто, а Сергей сложился на мостике, и две недели мы ему спину мазали. Сергей смеётся и качает головой, раздавая карты на четверых и открывая козырь бубен восьмёркой. — Это было давно и уже не правда! — Правда-правда, мне ещё тогда пришлось иппликаторы Кузнецова искать, а они тебе не пригодились, — ворчит Постоленко, склоняя голову над картами и с подозрением смотря на присутствующих. — В голове уже рисуется картина, как Сашка исполняет «Зайку мою». Боа я притащу, не переживай! — Да, а потом наши тела найдут у служебки, и даже если кто-то и заподозрит костюмеров, вряд ли кто-то всерьёз озаботится их причастностью, — паясничает Саша. Все смеются, а Игорь отбивает ход Постоленко. Сергей подкидывает, подкидывает и Саша, но Игорю удаётся отбиться. С победной улыбкой он делает глоток шипучки из фужера и ходит под Сашу. Саша сегодня, как самый невезучий, сразу снимает. В его чёрных картах проявляется яркий красный всплеск червонной дамы. Игра такая быстрая, что Саша не сразу понимает, что собрал целый набор, а единственный козырь — шестёрка бубен — стал ему погонами. Он недовольно кривит губы и бросает карты на стол, поднимая руки. — Ладно! Вы меня уделали. И каким же будет ваше желание, господа? — Я хочу, чтобы ты сходил за ещё одной бутылкой, — вяло тянет Сергей, улыбаясь лишь глазами. — А потом станцевал нам калинку. — При этом напевая «Зайка моя»! — упрямо добавляет Постоленко и подмигивает. Саша переводит раздражённый взгляд на Игоря и приподнимает бровь — багрянец злости медленно отступает. Спокойствие и мягкость Игоря остужают, легко вдавливают тормоз, и он уже может спокойно вдохнуть. Магия ли это или дополнение в виде равновесия в его темперамент? — А своё желание я оставлю на потом. — Нет, ну так же совсем не честно! — возмущается Постоленко, а Сергей качает головой. — Мы же не говорили, когда конкретно нужно загадывать желание. Всё честно. Игорь вдруг улыбается широко и так открыто, что у Саши сводит где-то под рёбрами, а в горле начинает першить — он нетерпеливо откашливается. Судя по всему, не стоит ждать чего-то простого, хоть он и уверен, что, несмотря на возможную сложность, желание Игоря не будет издёвкой. — Ладно, засранцы, — выдыхает Саша и вскакивает из-за стола, скрываясь за дверью, ведущей в кухню буфета. Выходит он уже с бутылкой, громко шлёпает её на прилавок и, напевая: «Зайка моя, я твой зайчик! Ручка моя, я твой пальчик!» — танцует калинку, показывая недюжинные силы в приседаниях. Под конец он стирает капли пота со лба и со смешком хлопает пробкой бутылки, заливая полы сладкой пеной под аплодисменты его лучших и самых важных зрителей. Приятный вечер оканчивается так же быстро, как и карточная игра, в которой проиграл Саша. Отбиться ему, конечно, удалось, но отыграться конкретно с Игорем, чтобы иметь власть над ним в ближайшее время, не получилось. Игорь ни разу не сдался. Зато Сергей, измазанный помадой Теоны, и Саша в переднике Ирины Николаевны, буфетчицы, задали жару на ближайший месяц, раскрашивая карту воспоминаний в яркие пятна. На старости лет точно будет что вспомнить. Следуя по коридору к служебке, Саша до сих пор издаёт смешки. — Это ещё повезло, что смыть удалось, — весело говорит Сергей, у которого возле рта всё равно остались красные следы — так сильно тёр. — Ты будто арбуз ел, Серёж, но это не страшно, — усмехается Постоленко и открывает дверь, пуская в узкий коридор свежесть вечернюю. — Мы никому не скажем, что это был не арбуз. — Главное, не говорить Теоне, я ещё жить хочу. — Сергей живо слетает по ступенькам и посылает воздушный поцелуй оставшимся. — Я помчал! — До завтра, Серёжа, — посмеивается Саша и становится меж Игорем и Постоленко. — Ну что, товарищи, нужно и нам по домам. — Да, меня уже ждут. — Постоленко бросает короткий взгляд на часы и быстро пожимает кисти Саши и Игоря, салютуя под конец от виска. — Спасибо за вечер. Завтра увидимся! Оставшись наедине с Игорем, Саша поводит плечами и спускается по ступенькам. — До завтра, Игорь. — Он вроде прощается, а по ощущениям, словно задаёт вопрос, мучаясь совершенно другим — какое желание выберет Игорь и выберет ли вообще. — До завтра, Саш. — Игорь улыбается, касается ладонью его плеча и идёт в другую сторону от Тверской. Саша думает, что Игорю, конечно, проще ехать с Охотки. Вот же… Он улыбается своим мыслям и медленным шагом плетётся к метро.***
Через три дня после вечернего выступления Игорь подходит к Саше, который очень усиленно избегал его все эти три дня. Находиться в театре, даже если ты не занят сегодня в постановке, — это тоже работа, и Саша любит её работать почти так же сильно, как и выступать на сцене. У театра свои тайны, и каждая из них — это источник вдохновения и сил. В целом он не очень уж верит во все эти тонкие схемы межмирья и единения с другими измерениями, но именно здесь… Словно сами стены говорят голосами ушедших актёров и актрис. Будто стены наполняются ими, захватывают в плен, а потом рассказывают свои истории ныне живущим. Атмосфера здесь такая: густая, упрямая и сильная, но никак не напрягающая. Саша сминает пальцами записку и поднимает взгляд на Игоря, выплывая из мыслей. Ещё вчера он подумал, что стоило бы повременить со свадьбой, а теперь, смотря в пленительную зелень глаз, сомнения отступают. — Ты чего? — спрашивает Саша, моргая несколько раз, будто сгоняя морок. — Ты бегаешь от меня, — говорит Игорь, заставляя Сашу возмущённо глотнуть воздуха. — Нет-нет, это не претензия. — Игорь неловко смеётся, в его лице читается смущение, и Саша тихо выпускает воздух из лёгких. — Желание. Я понимаю. — А, это. — Саша дёргает рукой, мол, ерунда какая, и улыбается уголками губ. — А ты придумал сейчас или придумал уже давно? — Это допрос? — Игорь улыбается менее сконфуженно и качает головой. — Оставлю это при себе, но желание всё-таки скажу. — Давай. — Саша внутренне напрягается, но с виду остаётся таким, как и минутой ранее: сосредоточенным. — Интересно, что ты придумал. Они оба замолкают на некоторое время. Игорь, кажется, начинает сомневаться в том, что придумал, потому что по лицу скользит мимолётная тень, а Саша не на шутку волнуется, поддаваясь чувственной паранойе, которая может выдать его с потрохами. Выдать каждую мысль об Игоре. Становится страшно. Игорь делает глубокий вдох — его грудь высоко поднимается — и на выдохе говорит: — Будь, пожалуйста, счастлив. Саша вновь несколько раз моргает. Растерянность его проявляется красноватыми пятнами на щеках. Он мычит что-то нечленораздельное и облизывает губы, ощущая несвойственное ему онемение всех конечностей, особенно языка. — М-м… — Он щурится и заставляет себя сверкнуть самой очаровательной улыбкой. — Спасибо, Игорь, я постараюсь исполнить твоё желание. — Он вдруг усмехается и качает головой. — Другой бы на твоём месте заставил меня кукарекать возле главного входа, а ты… Саша думает, что в этом «а ты» скрывается как раз именно то, что так и манит его. Особенный не на словах, а на деле. И это слишком странно не только для мысленного анализа, но и для смирения с этим анализом. Совсем ненормально. Нездорово. Пугающе. — Ну что ты, — смущённо отзывается Игорь и качает головой, медленно отступая. — Это именно то, что тебе нужно, а не кукарекать. Они оба смеются, и когда Саша остаётся один на один сам с собой, то он принимает одно из самых импульсивных решений в своей жизни, все же считая, что анализ анализу рознь. Нужно жить по велению сердца.