«Я был счастливее всех, пока я не знал любви»
Саша ходит мрачнее тучи, когда Сергей ловит исходящий от него фон «отвалите и не цепляйте». Тогда-то он и предпринимает попытки поговорить с ним на полном серьёзе сначала мягко и ненавязчиво, а потом уже идя напролом. Сашу это раздражает. Знание психологии Сергей мог бы испытывать на всех остальных, только не на нём. Упрямство в Саше куда сильнее здравого смысла, даже когда разум говорит, что Сергей не сделает ничего плохого, наоборот, может статься, немного облегчит жизнь. Не то что это для него в новинку — он всегда избегает серьёзных разговоров, если не начинает их сам, но сейчас начинать по сути и нечего. Куда ведь проще уйти от прямого вопроса, чем давать кому-то копаться в себе. Может быть, это у него такой механизм защиты, но неужели сложно понять, что он не так просто избегает всего этого? Вспылив на Свету, Саша скрывается в гримёрке, тяжело и глубоко дыша. Вдохи как надежда на то, что пережить это всё можно, выдохи как возможность не задохнуться. Он смотрит на своё отражение в зеркале, склоняет голову и проводит ладонью по лицу, снимая угрюмую маску негодования и неприязни. Тьма никогда не была ему в пору, а если и была, то явно не в таком формате, когда хочется сжать зубы и утробно рычать. Дверь в гримёрку открывается, и на пороге показывается Постоленко. — Саш, ну что ты в самом деле? — Уйди, — коротко и ёмко отвечает Саша, сжимая пальцы на спинке стула. — Вот кто тебя просил на пьянке язык распускать? — Случайно я, ты и сам знаешь. Язык как помело, только волю дай — всё расскажу. А если ещё и пистолет к виску приставить, так всё, родину продам. — Постоленко в очередной раз паясничает, видимо пытаясь таким образом расслабить Сашу. Но Саша ведь славится своим упрямством не зря. — А теперь мне не избежать вопросов, птичьи твои мозги, — с усталой злостью говорит Саша. — Или, быть может, скажешь им ты? Считай, что проштрафился за язык длинный. Постоленко угрюмо смотрит на него, складывая руки на груди. Саша читает каждую его мысль на красивом открытом лице — в конце концов, он хорошо его изучил за время общения. Он думает, что обойдётся и так, что всё наладится и ничего не случится. Может, думает, что и само собой всё рассосётся, а ему не придётся краснеть. Саша, предупреждая все эти вопросы, качает головой. — Ты это начал — тебе это и расхлёбывать. Адова мука рисуется на лице Постоленко, но он всё-таки находит в себе силы, чтобы кивнуть. — Ладно, твоя взяла, Сань. — Он поднимает руки в жесте полного разоружения и выходит из гримёрки с согнутой спиной, будто сейчас ему предстоит расстрел. Саша, уже подрастеряв боевой настрой, усмехается и усаживается на стул, мысленно считая от одного до десяти, чтобы со спокойной душой подготовиться к выступлению. Дверь гримёрки вновь открывается, на пороге вновь Постоленко. — Сань, может, всё-таки ну его к чёрту? Как-нибудь само, а? — Уйдёшь ты сегодня или нет? — Саша бросает в дверь мягкого зайчика, который стоит перед ним уже полтора года, и хмурит брови, выглядя слишком сурово для шутки. Дверь закрывается.***
Когда спектакль заканчивается, весь театр уже гудит. Конечно, гудит он тихо, да так, чтобы до Саши ничего не долетело, но Саша ведь не глупый, Саша ведь специально сказал Постоленко, чтобы тот погромче да со вкусом рассказал о срыве его помолвки, чтобы самому избежать всех этих вопросов, ответов и желания других посочувствовать ему. Нельзя сказать, что Саша жалеет о произошедшем, но и сказать, что он рад тому, как всё обернулось? — тоже нельзя. С его нарастающим интересом к Балалаеву вся жизнь почему-то летит вверх дном. Вроде как ему именно этого и надо — быть живым, наслаждаться каждым мгновением и каждое мгновение наступать на грабли, но… Да какая к чёрту свадьба до сорока? В целом так-то, какая вообще к чёрту свадьба? Свадьба — как возможность удержать и добровольно накинуть на себя цепи, чтобы ни шагу влево, ни шагу вправо. Конечно, времени до значимого юбилея остаётся валом, но раз стоит ему перевалить за сорок, он враз изменит своё мнение? О чём он вообще думал. К чёрту. К чёрту, думает теперь Саша, пробиваясь через служебку к машине Валеры. Сегодня они завершили очередной блок выступлений с Нотром, а значит, сегодня очередной сумасшедший и пьяный вечер. Правда, сегодня они всей труппой собираются в ресторане неподалёку от парка Горького, где он очень любит гулять поздней осенью. Тартаковский обещал им важные новости, а важные новости в театре очень любят. Таким образом обычно отмечают что-то новое и провожают хорошее старое. Усевшись в машину, Саша натыкается на Игоря, который уже ждёт вместе с Сергеем. Он смотрит на него с волнением, но Саша не придаёт этому значения. Видимо, Постоленко хорошо постарался, раз все вокруг него выглядят столь обеспокоенно. Валера запрыгивает следом за ним. — Ты в порядке? — тихо спрашивает Игорь, склоняя голову. Валера в этот момент заводит двигатель и включает радио, а Сергей оборачивается к ним, вероятно, услышав вопрос Игоря. Сергей, между прочим, за этот день нарывался на гнев Саши несколько раз. Саша поводит плечами, хмуро смотря в лобовое. — Конечно же, — отвечает он нехотя. — Если ты хочешь поговорить, Саш, то мы всегда готовы тебя выслушать, — говорит Сергей, смотря на него с очень плохо скрываемым желанием узнать правду. — Если я сегодня напьюсь, ты узнаешь все подробности первым, Серёж, — отрезает Саша и улыбается кошачьей улыбкой, услышав по радио «Солнышко моё, вставай». — Валер, сделай погромче. Валера послушно выкручивает громкость и приоткрывает окно, пуская в салон свежий воздух, которым Саша тут же наполняется и чувствует, как тревога отступает. Он бросает взгляд на Игоря, продолжающего смотреть на него, и качает головой, мол, не при всех. Игорь отвечает таким же кивком, и всю оставшуюся дорогу они травят анекдоты и говорят на отвлечённые темы, будто бы на время забывая все проблемы и пересуды. С театром всегда так. Ты если уж родился актёром, если научился использовать это себе в угоду и даже зарабатывать этим деньги, ты попросту не можешь позволить своему реальному быть таким же реальным в его старых стенах и тем более на тусовках. Ребята ходят на них, чтобы лишний раз сверкнуть улыбкой, пообщаться и хорошо провести время, а кислое настроение лишь портит атмосферу общего веселья. Ресторан оформлен на всех. Народу в него набивается безмерное количество, вся работающая труппа театра оперетты не поддаётся никаким спискам, но в том и забава, как поиск пасхальных яиц в огромном зелёном поле: пытаться в полумраке интимной обстановки найти своих, не перепутав с чужими. Стоит сделать ремарку, что свои и чужие — это по большей части ерунда, потому что все они так или иначе занимаются общим делом: дарят радость и счастье зрителям, неважно, какую работу при этом выполняя. Техническую или завязанную на исполнении ролей или танцах. Официанты бегают от столика к столику, то поднося бутылки, то унося посуду, когда же дело доходит до десерта, а Тартаковский объявляет, что последний сезон Нотра стартует после этого, Саша уже чувствует себя безмерно пьяным. Радуется он по-настоящему, слыша о том, что следующим они будут играть Ромео и Джульетту. Значит, нужно запастись терпением и пройти прослушивание. Хватит ли у него сил? Саша сегодня чувствует себя отчаянно потерянным, таким, будто его жизнь навсегда изменилась и больше никогда не станет прежней. Быт без любимой-не любимой женщины рядом превратится в серую скуку из собрания пустых дней, а всё остальное так и не станет цветастым. Кажется, что даже сейчас он всё видит безликим и пустым. Пьяный взгляд блуждает по фигурам, кто-то танцует, кто-то меняется местами, кто-то пытается выведать у Тартаковского, когда начнётся конкурс на игру в новом мюзикле. У каждого на этот день свои планы. Взгляд замирает на Игоре, что мягко держит Теону в объятиях. Ей всего двадцать, а она уже умеет быть у всех на виду и в центре внимания тех, о ком и не скажешь, что они вообще смотрят по сторонам. Саша откровенно залипает на этой картине, вслушиваясь в слова Андерса, пытаясь разобрать хоть что-то до тех пор, пока рядом не оказывается Сергей. Ага, сейчас он будет спрашивать и так просто не отстанет. — Тебе лучше? — спрашивает Сергей, и Саша ему кивает. — Я напился, а значит, как обещал, должен тебе слово молвить. — Это не обязательно, Саш. Просто скажи честно, как ты себя чувствуешь? Саша на мгновение задумывается. Он вновь смотрит на танцующих Игоря и Теону да поводит плечами, будто ему есть что на этот счёт сказать, но он здравомысляще не хочет во избежание пьяного дебоша со своей стороны. Хотя, если посмотреть правде в глаза, даже на такое у него сил не осталось. Хочется просто лечь и поспать. — Как ты сам думаешь, Сере-ожа? — встречно спрашивает Саша, возвращая ему взгляд. — Паршиво? — по лицу Сергея видно, что он искренне хочет помочь. Саша кивает и накалывает на вилку кусочек сыра, заталкивая себе в рот насильно, потому что он практически ничего не ел сегодня, а свалиться где-нибудь по дороге домой ему совсем не улыбается. — Но я рад, что все мы здесь сегодня собрались, — невпопад бормочет он, поднимаясь из-за стола и следуя к Тартаковскому, чтобы откланяться и поблагодарить за столь чудесный вечер. Не совсем уж он свинья, чтобы вести себя как свинья. Мысль вызывает усмешку. На выходе он замирает ненадолго, будто пытаясь найти взглядом нужного ему человека, но вместо этого замечает поддавшего явно больше нормы Постоленко. — Сань, ты уже уходишь? — спрашивает тот, подплывая слегка пьяной, но, по обыкновению, дерзкой походкой. — А ветровку я, думаешь, из-за холода надел? — фыркает беззлобно Саша. — А вдруг, меня ж рядом не было. Не обнять, не обогреть. — Постоленко играет бровями весьма курьёзно и вызывает у Саши тихий глухой смешок. — Не, а если честно? — Ухожу, — кивает Саша. — Тогда на созвоне! — Постоленко хлопает его по плечу и уплывает в другую сторону. Больше не медля, Саша выдвигается на улицу. Он глубоко тянет воздух свежий и медленно ступает в сторону знакомого ему парка, чтобы пройтись по набережной и, перейдя через мост, добраться до метро. Хотя, если быть честным с самим собой, домой ему совершенно не хочется. Там настоящий бардак сейчас, а приди он в таком состоянии, может, и скандала избежать уже не выйдет. — Саш! Саша, — раздаётся голос Игоря, заставляющий Сашу обернуться и слегка качнуться, будто тонкую берёзку на ветру. — Я с тобой пройдусь, ты ж не против? — Он равняется с ним плечом и улыбается как-то растерянно, оправляя ворот пиджака. — Ой, какая у меня сегодня хорошая компания, — искренне, хоть и с налётом недоброй грусти говорит Саша, вспоминая озвученное Игорем желание. — Пойдём, маменька, проследишь за мной. Они смеются, и Саша цепляет Игоря под руку, приваливаясь к нему поближе, чтобы ненароком не запнуться. Впервые за этот день ему становится очень легко и спокойно, будто у Игоря есть какая-то тайная способность делать его самим собой и отгонять все тревоги и печали одним своим присутствием. Как огромная птица, что взмахивает крыльями возле земли и сгоняет беспечную пыль, освобождая дорогу всему хорошему, настоящему, никак не напускному. Может, даже не птица, а ураган, оставляющий после себя не разрушения и боль, а нечто новое, что способно залечить любые внутренние надрывы и сколы. — Хочешь поговорить о том, что у тебя случилось? — ненавязчиво интересуется Игорь, стороной обходя Октябрьскую и медленно двигаясь к высоким стенам забора. — Хочу, — говорит Саша, думая, что видеть его таким Балалаеву уже не привыкать. От этого немного щемит сердце — он ведь не алкоголик, он просто любит жизнь и не находит пока ещё иного способа, как бороться с пагубной привычкой. Вести себя грязно и развязно по пьяни он не умеет, потому что не видит смысла в этом умении, но вот выворачивать наизнанку душу перед ним слишком чуждо. Игорь… Саша смакует это имя, не совсем понимая, что говорит вслух. Игорь смотрит на него с сомнением. — Вы расстались? — Да. — Почему? — Я её бросил, потому что… потому что, чёрт, как же банально, не люблю её. Они на время затихают, минуют большие ворота и проходят на территорию парка. Фонари освещают аллею и редких прохожих, собравшихся либо в парочки, либо в небольшие группы. Липы с низкими, клонящимися ветвями скрывают лавочки, где влюблённые милуются и ведут тихие беседы. Саше нравится эта самобытная атмосфера. Он без особой рефлексии виснет на Игоре, когда ловит себя на том, что его неслабо ведёт. Несмотря на бурлящий в крови алкоголь, он всё понимает и соображает даже ярче чем обычно. Может, обострение вовсе не из-за просветления и мыслей о нелюбви, а из-за наличия рядом Игоря? Саша так устал сомневаться в правильности своих решений, что попросту откидывает все тяготы. — А у тебя есть дама сердца, золотой ты мой человек? — интересуется Саша. Между ними вновь провисает тишина, будто натянутая между поплавком и удочкой леска. Саша не сразу понимает двусмысленность своего вопроса. Они никогда до сегодняшнего дня не говорили об отношениях серьёзно, бывало, мельком рассказывали о былом, но никогда не упоминая кого-то конкретно и не рассказывая слишком личные вещи. Саша не замечает, как в груди замирает сердце. Оно будто сжимается, как он сам сейчас сжимается в ожидании правды, которая приведёт его к ответу на вопросы и примирит с чувствами, но тишина затягивается и почему-то начинает пугать. Смотреть на Игоря сложно, но он поднимает взгляд и чуть щурится, глядя на него так, как сам Игорь смотрел на него в машине у Валеры — будто бы с невысказанной тревогой. Будто бы и правда волнуясь. — Нет, дамы сердца у меня нет, — наконец с улыбкой отвечает Игорь. То, как в следующую секунду облегчённо выдыхает Саша, мгновенно расслабляясь, скинуть на обычный жест нельзя, но они не заостряют на этом внимание. К чему разбираться сейчас, если весь мир открыт для простого человеческого наедине и это время можно провести с пользой для познания друг друга как людей, а не беспричинными разборками, которые вряд ли к чему-то приведут. — А если не секрет, то почему? Ты завидный мужчина, Игорь, любая бы потянулась за тобой, — бормочет Саша, посматривая на озерцо, где медленно проплывают засыпающие утки. Сейчас бы дать им зерна, посмотреть, как они сбиваются в стайку у самого берега. Но Саша не нарушает правила: если уток кормить всем подряд, следуя беспечному хотению, они могут не пережить зиму, так как разленятся и не будут искать пропитание самостоятельно. Они проходят аллею с фонтаном, пока оба думают над озвученным вопросом, и Саша закуривает, бесстрашно и совершенно точно нехотя отстраняясь от Игоря. Не свалится, потому что ему становится легче. — Ну, ты знаешь, не каждая женщина выдержит наш безумный график, и уж точно не каждая женщина переживёт внимание поклонниц и поклонников, да и к тому же… я не очень-то и хочу связывать себя чем-то серьёзным, пока не пойму, что мне это и впрямь надо. — Игорь говорит предельно честно, но Саша чувствует, что тот утаивает от него всё самое важное. Хочет ли он копаться в этом сейчас? Нет. Он думает как Постоленко: рассосётся само. — Получается, что ты свободен как птица? — с недоверием спрашивает Саша. — Как птица, Саш, как птица. Саша улыбается — его улыбка легкомысленно яркая, чистая и совсем не пьяная. Он будто преисполняется надеждой от этих слов, но не стремится её показывать. Даром, что по лицу всё видно, особенно если перестаёшь актёрствовать и забавляться. — Звучит хорошо. Очень. Дальше они идут молча. Саша продолжает курить, Игорь продолжает разглядывать Сашу. И эта гармония, что коснулась их ещё во время совместного пения, снова обхватывает их, словно они — две части одного целого. Наивно и глупо, но жизнь разве не должна удивлять там, где меньше всего ждёшь удивления? Родство душ — кажется, так это называют в особых случаях. Идиллия длится до тех пор, пока Саша не бросает бычок в урну, а взгляд его блестящих от выпивки глаз не цепляет работающий до сей поры ларёк с мороженым. Он подходит поближе, изучающе просматривая вывеску с наличием разного вида мороженого, и свистит, шлёпая себя по бёдрам в поисках кошелька. — Кажется, я забыл портмоне в театре, — не без лёгкого раздражения цедит он, понимая, что в метро ему теперь не зайти и не забежать в магазинчик возле него, чтобы купить бутылку пива на утро. — Ну ё-маё, Игорь. — Спокойно, — тот оказывается рядом с ним и достаёт свой кошелёк. — Какое ты хочешь? — Что? — Саша моргает на него, а женщина выглядывает из окошка и здоровается. — А… Я хочу шоколадное. А ты? — И я. — Игорь склоняется к окошку и просит два шоколадных рожка, те в скором времени оказываются у него в руках, обёрнутые цветными салфетками. — Держи, Саш. — Я тебе… потом верну, — обещает Саша и забирает мороженое, собирая языком мягкий кончик. — Как же… хорошо. И Игорь не спорит с ним, потому что разделяет его мнение. Они вновь шагают молча, поедая мороженое и деля сокровенную тайну удовольствия на двоих. Чем ближе они подбираются к мосту, тем сильнее Саше хочется продолжить путь хоть до Воробьёвых гор, потому что расставаться с Игорем сейчас похоже на пытку. Этот прилив небывалой нежности, радости и счастья едва ли не заставляет его парить над землёй, а не пьяно ковылять, спотыкаясь на ровном месте. Саша неожиданно замирает, заталкивая в рот самую вкусную часть рожка. И в этот момент, как и всегда в момент его единения с самим собой, ему в голову закрадывается совсем уж дикая идея, которую он сразу же и озвучивает, не давая себе, как обычно, обдумать последствия. — Игорь, а ты не приютишь меня на ночь? Игорь давится мороженым — вопреки желанию Саши распробовать всё быстро, он, как в детстве, мороженое не кусает, а лижет. Он смотрит на него с улыбкой в тёмной зелени глаз и кивает очень быстро. Саше кажется, что Игорь тоже не думает о последствиях, а выбирает простое решение — плыть по течению. Такой подход ему нравится. — Конечно. И то, что Игорь не задаёт вопросов, а попросту соглашается, вызывает в Саше ещё большую волну уважения. Наверное, всё очевидно из недавнего разговора о размолвке со своей пассией, но чуткости такой ему бы всё равно стоило поучиться. — Спасибо. И мост перейти теперь становится очень лёгкой задачей, как и вместе спуститься в метро и даже присесть рядом, при этом не выглядя как безрассудные подростки, выбравшиеся поздним вечером на свидание. Но со стороны… всё именно так и выглядит.***
Саша приваливается к прохладной стене в подъезде, наблюдая, как Игорь проворачивает ключ в замочной скважине. Его плечи напрягаются, а сам он выглядит чертовски сосредоточенным. Саша глухо смеётся, мягко отталкивая его в сторону, мол, дай я попробую. Перехватывает ключ, тянет его вверх и прокручивает. Дверь открывается, а Саша с победной улыбкой пропускает Игоря вперёд. — Ты так и не поменял замок? Смотри, а то ведь застрянешь, не войти и не выйти, придётся МЧС вызывать, — подтрунивает он весело, проходя следом за ним и сбрасывая с ног надоевшую уже обувь. Темно только, как в склепе, и виднеются лишь очертания фигуры напротив. Саша неожиданно очень сильно хочет, чтобы свет никогда не включался, и он мог по темноте слушать чужое дыхание и ощущать тепло тела, словно от этого зависит вся его жизнь. Это так трепетно, так давяще изнутри и напирающе снаружи, что воздух кажется сладкой ватой, в которой он потерялся, как беззаботная муха. Их руки в нервном движении сталкиваются в поисках выключателя. И теперь настаёт очередь Игоря смеяться. — А тут ещё и лампочка перегорела, Саш, я совсем забыл. Погоди. Саша замирает, пронизанный вспышкой тока от прикосновения к Игорю, и ждёт, когда тот включит свет хотя бы на кухне. Становится более-менее спокойно, он ловит границы стола, двери в ванную и туалет, а потом и проход в единственную комнату. Вопреки тому, что замок сломан, а лампочки в люстре нет, в квартире царит педантичная чистота, и запах такой… хвойный, приятный. — Это что у тебя так пахнет? — Саша пробирается по стенке на кухню и смотрит на Игоря, слепо щурясь от яркого света. Из кармана его куртки торчит горлышко бутылки, и он вынимает её, чтобы убрать в холодильник. — Как будто… дерево какое. — А, это гордость моя — кипарис. — Игорь довольно улыбается, забирая из рук Саши бутылку и укладывая её в холодильник. — Есть хочешь? У меня борщ и котлеты. — Ты и готовишь сам? Вот это я удачно зашёл! У Постоленко дома никогда ничего нет, поэтому вечно приходится таскаться к нему с мешками продуктов, если не хочешь умереть с голодухи. — Саша стягивает с плеч куртку и устраивается на стуле, слушая неожиданно пробудившийся голос желудка. — А хочу. Котлету бы съел. С хлебом. Он подпирает щёку кулаком, пока Игорь возится со сковородой и нарезает хлеб, делая ещё и чай крепкий, чтобы утром точно было легко проснуться и без противной головной боли. Аромат по маленькой кухоньке витает сказочный, и, несмотря на то, что Саше жутко хочется спать, он постарается вытянуть из этого момента всё, что только можно вытянуть. Особенно наесться котлет, которые, судя по их виду, Игорь делал самостоятельно. — Я не очень люблю готовить, ну и некогда чаще всего. — Игорь ставит перед Сашей тарелку с котлетами и корзинку с хлебом и вновь возвращается к холодильнику. Саша уже жуёт, блаженно прикрывая глаза, когда в аромат котлет вплетается и запах свежих огурцов. Праздник, что ли, какой сегодня? Он довольно фыркает, с хрустом надкусывая маленький огурец. То, как Игорь ухаживает за ним, не оставляет сомнений — либо он замечательный хозяин, либо он питает светлые к нему чувства. Хотя, стоит признаться, что первое не исключает второе, а второе не исключает первое. Потому Саша путается ещё сильнее. — Это я у соседки покупаю, она на даче выращивает. Помидоры я только доел. — Он виновато дёргает уголки губ и тоже принимается за котлеты. То, насколько Саше приятно быть здесь и есть эти вкусные котлеты, заедая их огурцами соседки — словами не передать. Он даже мысленно не может сформулировать все свои чувства на этот счёт. Наверное, в большей степени его трогает радость. Она распускается в нём, как роза от жары, только не чахнет, а наоборот, наполняется силой, подкрепляясь уютом квартиры и вниманием Игоря. И чем он заслужил дружбу этого человека? Саша не находит достойного ответа на вопрос, забрасывает в рот последний кусок котлеты и откидывается на спинку стула с тихим стоном, явно чувствуя себя богом на празднике чревоугодия. — Отвал всего, — тянет он медленно. — Согласен. — Игорь копирует его жест и обтирает губы салфеткой, сонно моргая. — Душ или ну его к чёрту? — Не, я в твою кровать потным не полезу. Игорь усмехается и говорит «сейчас», подрываясь с места и скрываясь в комнате. Саша слышит шорох, как открываются и закрываются дверцы шкафа, а потом и шаги. — На вот… тут мои шорты и футболка, а то в костюме спать… как-то совсем уж. Саша благодарно кивает и через пару минут находит в себе силы подняться и сходить в душ. Там он смывает с себя последний налёт тревоги из-за произошедшего утром и, облачившись в вещи Игоря, наконец обретает контроль над собой, готовый тут же его спустить с поводка, прижимаясь щекой к подушке. Хорошо-то как… словно в раю. Он уже дремлет, почувствовав, как матрас под Игорем проминается и тот возится, путаясь в простыне, что использует осенью вместо тяжёлого верблюжьего одеяла. Саша утаивает дыхание ненадолго и говорит на выдохе: — Спасибо, что пошёл со мной. Его голос слегка хрипит от мороженого, но звучит более чем искренне. Впрочем, он и чувствует себя так, словно сегодня всё окончательно сдвинулось с мёртвой точки, хоть никто из них ничего и не говорил. Только представлял себе Саша этот сдвиг по-другому — сначала поцелуй, а потом постель. Он хихикает от своей мысли дурацкой и добавляет: — И что приютил меня. — Какие вопросы, Саш, мы ведь друзья. Саша кивает, в полумраке комнаты смотря на силуэт Игоря, подсвеченный светом с улицы, пробивающимся через неплотные ночные шторы. Засыпать ему очень спокойно, спокойнее, чем когда-либо ещё.