26 февраля, 1886 год; Кристофер Нельсон. Капитан, что подвёл свой народ.»
Глава V. Кристофер Нельсон.
27 июля 2021 г. в 16:00
«…Да, я знаю, что не доживу до начала Великой Бури. И дело даже не в том, что жители Нью-Лондона готовят восстание против меня. Увы, но даже у них не получится разорвать меня на части, хотя я знаю, как они этого хотят. Но я уже всё решил. Не завидую тем, кто увидит моё тело, однако я не смог придумать ничего лучше. Веревку я взял из кладовой в штабе, а вместо табуретки у меня будет стул. Но перед тем, как совершить задуманное — я хочу объясниться. Если не перед своим народом, который я подвёл, то хотя бы перед самим собой. Бог мне судья, но я сомневаюсь в том, что он простит мне моё неоднократное малодушие.
Уже так и не вспомню, в какой именно момент всё пошло не так. Одно время в Лондоне ходили слухи о каких-то катаклизмах, тайном проекте правительства по строительству парового генератора и прочей чепухе, но никто не предавал этому большого значения. Тем более все эти байки распускали бездомные и местные сумасшедшие, что чуть ли не каждую неделю предрекали конец света. Мы всем цехом лишь посмеивались с этого, крутили пальцем у виска, а затем продолжали работать. Работать в цехе было крайне непростой задачей и малейшая потеря концентрации могла привести к летальному исходу. В конце концов, у нас всех и так было недостаточно времени на то, чтобы ещё отвлекаться на такие бредни: грядущий двадцатый век обещал слишком большие перемены, к которым ещё надо успеть подготовиться.
Когда пошёл снег, в то время как на дворе ещё была только середина сентября, никто не поверил своим глазам. Да, мы все чувствовали какое-то странное похолодание, но что б такое… Я до сих пор помню, как люди на улицах, замерев от шока, начали наблюдать за тем, как снежинки медленно опускаются на землю. Всё произошло слишком быстро. С этим может сравниться только внезапное нападение врага без объявления войны.
Тогда-то нам и сказали, что все эти слухи оказались страшной правдой: правительство и ученые узнали о грядущем оледенении чуть ли не самыми первыми, и начали готовить стройку паровых генераторов. Один из таких был как раз построен где-то на севере, за Полярным Кругом. Естественно, горожанам об этом не рассказывали, чтобы не посеять панику раньше времени, но, даже несмотря на все усилия, какие-то крупицы информации всё-таки просочились в массы. Но, учитывая, в каком виде она была подана и от кого, это не то чтобы сильно что-то изменило.
Моя жизнь, как и жизнь других лондонцев, поделилась на «до» и «после». Я не рос в богатой семье, я был самым обычным представителем рабочего класса, работал в цехе со всей ответственностью и чувством долга, руководил своими людьми… и в один миг я потерял абсолютно всё. Дом. Близких. Друзей. Работу. Нормальную жизнь… всё… Некоторое время я просто пытался прийти в себя, обдумать всё это. Но времени не было. В срочном порядке начали готовить экспедицию на север, к тому самому генератору. К сожалению, весь Лондон спасти не удалось, и многие остались в городе, в ожидании своей смерти… Наверное я слишком наивен, раз уж до сих пор верю в то, что кому-то удалось спастись.
Я был одним из тех, кто вошел в бригаду рабочих. Руководители экспедиции брали с собой только полезных людей — инженеров, медиков, строителей… Все остальные же были обычной рабочей силой, которой ещё теперь и не нужно платить, учитывая, что весь мир сейчас стоит на грани катастрофы и никакие сокровища мира не могут это исправить.
Многих волновал вопрос: как мы сможем добраться до Севера? Но власть позаботилась и об этом. Наша Великая Британская Империя в последнее время терпела сильный экономический кризис, и теперь нам всем стала известна его причина. Почти все деньги из казны уходили не только на постройку паровых генераторов, но также и на так называемых «дредноутов». Корабли и другие виды транспорта были абсолютно бесполезны в таких суровых условиях, но эти стальные гигантские паровые монстры, направленные исключительно на эвакуацию жителей, были просто идеальны для того, чтобы помочь нам добраться до Полярного Круга. Но их хватило только для того, чтобы пересечь замерзший океан, в то время как для подъемов на горные возвышенности эти машины не были рассчитаны изначально.
Мы скитались на протяжение недель, может быть месяцев… потеряв многих своих товарищей и навсегда распрощавшись со своей прошлой жизнью, мы добрались до генератора. Все мы испытали какую-то странную смесь облегчения и отчаяния: с одной стороны, мы пережили это путешествие и у нас даже есть шанс на выживание… но с другой, неужели нашим потомкам достанется один лишь паровой генератор и обрывки нашей истории?
Как всем известно, беда не приходит одна. Только мы разобрались с проблемой эвакуации лондонцев, как тут же возник другой, ещё куда более важный вопрос: кто станет нашим лидером? Я никогда не увлекался политикой и прочими дворцовыми интригами, мой склад ума не был заточен под это. Единственное, в чем могла заключаться моя власть — в управлении своей бригадой в цеху. Мои подчиненные никогда не жаловались на меня, а начальство отмечало то, что я отлично справляюсь со своей задачей. Их слова похвалы грели мне душу. Да вот только управлять цехом, где работают человек двадцать-тридцать — это одно. А руководить целым городом… это совершенно другое… Я не знаю, почему все обратили на меня внимание, как только начались разговоры о выборе лидера. На все слова о том, что я мог бы хорошо справиться с ролью Капитана одно время я только отшучивался, неловко потупив взгляд и почесывая затылок.
— Да какой из меня Капитан? — отвечал я. — Я могу управлять бригадой рабочих, но что б целым городом… думаю, мне это просто не по зубам.
И я говорил от чистого сердца. Я с самого начала знал, что не стану хорошим Капитаном, я знал, что не обладаю нужными личностными качествами, а главное стойкостью, чтобы взять на себя такое тяжелое бремя. Но люди всё равно продолжали выдвигать меня в качестве кандидатуры, уговаривали меня, подбадривали, умоляли… И в итоге… я согласился. Я согласился не из-за того, что я поверил в себя, или из-за того, что возможность получить полноценную власть показалась мне слишком привлекательной. Я правда не понимал, почему люди решили возложить на меня свои надежды, я знал, что не был готов к этой роли. Но отказать я им не мог. И с тех пор, как я принял свой пост, меня прозвали Капитаном… мне даже стало любопытно, вспомнит ли кто-то моё настоящее имя, когда моё время подойдет к концу?
Вначале дела шли довольно неплохо. Я попытался распределить работу так, чтобы выжимать максимум пользы из тех условий и ресурсов, с которыми нам пришлось работать. Вспоминая свою работу в цеху, я собрал что-то вроде небольших бригад, каждая из которых занималась своим делом: инженеры и медики лечили больных, изучали новые технологии; рабочие же занимались добычей различных ресурсов; те, кто умел обращаться с оружием, отправлялись на охоту; женщины готовили еду. У каждой группы был свой руководитель, а дети помогали врачам. Даже учитывая ту ситуацию, в которой мы все оказались, я всё равно считаю, что применение детского труда не было бы хорошим решением. Даже взрослые люди могли получить травму в цеху, так это они ещё знали, как и с чем обращаться, а тут ещё совсем дети… Я просто бы не вынес того, если бы даже один ребенок лишился бы конечности из-за того, что я отправил его на ту работу, с которой он бы заведомо не справился.
Днём температура была минус двадцать градусов по Цельсию, поэтому генератор включался только ночью, чтобы горожане, что на тот момент еще жили в палатках, не замерзали. У нас даже начали появляться первые запасы ресурсов и еды, и хоть какая-никакая инфраструктура, некоторые жители перебирались в только что построенные бараки. Это настолько воодушевляло, что я даже отдал приказ о том, чтобы построить бойцовскую арену и паб. Да, сейчас надо было бросить все свои силы на выживание, но и забывать о маленьких человеческих радостях тоже нельзя. Всё было хорошо, у жителей Нью-Лондона — именно так мы решили назвать наш новый дом — появилась надежда… у меня самого появилась надежда.
Но с каждым днём становилось всё холоднее… Вначале были терпимые минус тридцать, потом и все ощутимые минус сорок… Запасы угля тратились уже даже не только на то, чтобы поддержать тепло в домах, но ещё и на то, чтобы кухни, санитарные центры, шахты и посты добычи просто могли работать. Приходилось тратить больше энергии, ресурсы кончались, люди начинали голодать и тяжело болеть… И тогда я был вынужден отправлять людей на продленные рабочие смены, а иногда даже заставлять их работать целыми днями, чтобы хотя бы того же угля нам хватило бы хоть на одну ночь. Некоторые высказывали своё недовольство, но большинство людей ещё было достаточно терпеливо, и беспрекословно выполняло свою работу. Мне до сих пор тяжело вспоминать об этом, пускай дальше мне приходилось идти на более жестокие меры… Боже, если бы я только знал, что нас всех ждало впереди, то я бы ни за что не согласился бы стать Капитаном…
Когда у нас появилась возможность отправлять людей на разведку, я сразу же отдал приказ идти в Винтерхоум, где нас, как я думал, ждали другие выжившие. По пути разведчики нашли других людей, которые, видимо, отбились от своих групп. В Нью-Лондоне уже как раз кончались свободные руки, да и в целом я не мог оставить этих бедолаг на произвол судьбы, поэтому небольшая часть разведчиков сопроводила их в город, в то время как другая продолжила свой путь. Весть о падении Винтерхоума вновь поделила жизнь людей на роковое «до» и «после». И без того усложнившаяся ситуация обострилась мгновенно, как если бы кто-то поднес к бочке с порохом горящую спичку. Не успей я хоть как-то уладить ситуацию с недостатком еды и ресурсов, как тут же в Нью-Лондоне появились те, кто призывал своих друзей и соседей вернуться в падший Лондон. Они называли себя «Лондонцами». Напуганные, консервативные, отчаявшиеся, обезумевшие от паники… Меня самого эта новость выбила из колеи, но я сдерживал свои эмоции, чтобы и остальная часть населения не потеряла надежду. Я каждый день выходил на трибуну и успокаивал горожан, пытался убедить их остаться. Некоторым это ещё помогало держаться на плаву, да и тогда мои люди ещё верили в меня. Однако день ото дня Лондонцы становились всё агрессивнее: они толпились на городской площади, призывая меня отдать приказ возвращаться домой; воровали припасы у своих же соседей для своей чертовой экспедиции; устраивали драки… Всё начало выходить из-под контроля.
Я прекрасно понимал, почему они так делали, и не мог их винить. Но я не мог подвергать Нью-Лондон опасности, я должен был убедить как можно больше лондонцев остаться здесь, ведь они просто погибнут в Морозных Пустошах, даже не дойдя до Старого Лондона. Но они не слушали меня, наоборот, их как-будто бы становилось только больше… Я не мог позволить им уйти на верную смерть, и мне пришлось прибегнуть… к радикальным мерам. Когда Нью-Лондон поделился на два лагеря, ко мне в штаб приходили несколько добровольцев, желающих помочь мне навести порядок в городе. Это были сильные и суровые мужчины-рабочие, все руководители своих бригад. Они предлагали мне выбрать цель, новый ориентир для жителей. И эта цель заключалась бы в дисциплине, абсолютном послушании и контроле. Новоиспеченная стража занималась бы поддержанием спокойствия в городе, в то время как я мог бы сконцентрироваться на более важных вопросах. Методы устранения бунтовщиков были весьма жестокими, и мне это, по правде сказать, не нравилось ещё тогда… устроить в малеком поселении, где обычные люди пытаются прожить хотя бы ещё один день, тотальную диктатуру — это уже слишком… Но у меня просто не оставалось другого выбора. И я согласился. Вновь согласился пойти на то, о чём до сих пор сожалею.
Охрана начала восстанавливать порядок в Нью-Лондоне (иногда мне даже приходилось слышать душераздирающие вопли тех, кто по своей неосторожности вышел на площадь в неподходящих момент… это был какой-то кошмар…), а я вновь принялся за налаживание инфраструктуры, запасов ресурсов и продовольствия. Некоторые лондонцы изменили своё решение и согласились остаться. Но большинство всё-таки осталось непреклонно. Я до сих пор помню, как провожал взглядом этих самоубийц, и к своему удвилению и ужасу обнаружил… что ничего не чувствую: ни горечи, ни досады, ни гнева… все мои чувства будто бы притупились, покрылись толстой ледяной коркой, как какой-нибудь инструмент на морозе. Не знаю, что тогда со мной произошло, но я четко осознавал, что потерпел первую серьезную неудачу. В основном жители Нью-Лондона продолжали верить моим словам и обещаниям, не высказывая какого-либо недовольства. Но в их взглядах я уже видел крупицу сомнения. Это было начало конца, а дальнейшие печальные события оставались лишь вопросом времени.
На какое-то время всё вернулось на круги своя, однако к тому моменту температура уже могла достигать минус шестидесяти. Мне нужно было в срочном порядке разрешить множество вопросов, скопившихся во время восстания лондонцев. Помимо этого я распорядился, чтобы горожане и рабочие могли обращаться ко мне напрямую, если вдруг возникнут какие-то проблемы. Почему-то я был уверен, что смогу осилить всё это… но их было слишком много… Иногда я даже сбивался со счета, сколько людей приходило ко мне в кабинет только за один день… и всем им надо было помочь, всех надо было выслушать, взвесить каждое решение и слово… у меня просто физически не хватало времени и сил, чтобы помочь всем.
Мне стыдно в этом признаваться, даже здесь, но… тогда я просто возненавидел свой народ. Я приходил в ярость чуть ли не от каждого слова, мои ответы на прошения становились всё короче и всё раздраженее, я жалел о том, что большинство горожан не последовало за лондонцами на верную гибель. Один раз я даже сорвался, и накричал на какую-то женщину, которая просто хотела рассказать мне о том, что её пятилетняя дочка тяжело заболела, да и она, то есть сама мать, недавно обморозила свою правую руку на работе… Но когда я увидел её перепуганное и удивленное лицо, и как в её больших глазах начали скапливаться слёзы… мне стало от самого себя тошно… Коротко извинившись за свое поведение, я пообещал ей, что её и дочку обязательно вылечат. Как же нам повезло с медиками, один из них буквально чудом спас эту семью, главой которой был один из наших лучших охранников. Я понимаю, что я не должен был так себя вести, но ничего не мог с собою поделать…
Мне было так стыдно из-за того, как я обошелся с той несчастной матерью, что решил отдалиться от своих же людей, дабы избежать подобных происшествий, и чтобы лучше сконцентрироваться на своей работе. Теперь все новости я узнавал через посредников. Но мне всё ещё нужно было поддерживать образ Капитана. Я выступал на городской трибуне с пламенными речами и видел, как люди, чуть ли не глядя мне в прямо в глаза, начинали перешептываться между собой, явно не веря моим словам. Не могу их винить, к тому моменту я уже сам не верил в то, что говорил. Отчаяние и недовольство начало усиливаться.
До прибытия беженцев жизнь в Нью-Лондоне протекала с относительной стабильностью, пускай многие проблемы я так и не успел уладить. Самым острым вопросом был вопрос тепла. Бригадиры заставляли людей работать на угольных шахтах чуть ли не все двадцать четыре часа в сутки; к обычным смертям от болезней, обморожения и голода начали добавляться смерти от переутомления. Я пытался убедить себя в том, что это необходимая жертва. Но стоило мне пройти мимо рыдающей на улице жены или пожилой матери, как я стремился как можно быстрее вернуться к себе.
Когда к нам пришла первая волна беженцев, по городу начали расползаться слухи о грядущей Великой Буре, что должна была принести с собою только смерть. Тогда горожане уже в открытую заявляли о том, что не верят в меня, и что с таким руководством Новый Лондон не переживёт эту бурю. На вопросы стражников о том, что делать с недовольными, я сказал лишь: «делайте то, что посчитаете нужным.» И они так и сделали… насколько же я охладел внутри, раз уж не предавал крикам за окном никакого значения?.. С новой волной беженцев мне пришлось принять только здоровых, потому что больничных коек уже не хватало, а лазарет не работал из-за недостатка тепла. Но они так же, как и предыдущие, говорили о Буре… Я отдал приказ нашим ученым, чтобы они улучшили маяк, чтобы в будущем они могли делать более точные расчеты.
Буквально на следующий день ко мне в кабинет ворвался один из метеорологов. Его перекошенное от страха лицо было белее снега.
— Что вы выяснили? — сухо спросил я.
— Сэр… м-мы проверили наши данные несколько раз, но мы не могли совершить ошибку… наши приборы не могут ошибиться… они п-п-показывают, что Буря действительно надвигается на город… она будет здесь через несколько дней…
— Насколько будет холодно во время этой Бури?
Ученый в меховом пальто звучно сглотнул, облизнув резко пересохшие губы, его голос дрожал, речь была сбивчивой.
— С-сэр… если верить нашим данным, то… во время Бури температура может упасть до… — он судорожно вздохнул. По его лицу было видно, с каким трудом он будет произносить роковую цифру. — Температура может упасть до… минус ста пятидесяти…
Когда я услышал его слова, меня будто бы огрели чем-то тяжелым по голове. Очнувшись от шока, я переспрашивал несчастного ученого дважды и трижды, и столько же раз он говорил, что данные не могут быть ошибочными. Я медленно опустился на свой стул. Я понял, что всё кончено. Нью-Лондон недостаточно хорошо оборудован для того, чтобы пережить такую страшную метель, я банально не успевал строить новые дома и обустраивать рабочие здания, каких-либо запасов фактически не было. Мы обречены… Я подвел свой народ…
— Сэр, что Вы прикажете делать? — спросил меня метеоролог.
— Расскажите горожанам то, что рассказали мне. Нет смысла это скрывать…
Ученый рассказал всё собравшемуся на городской площади народу в точности до единого слова. Все замерли в ужасе… я ничего не говорил. Я просто смотрел куда-то сквозь собравшихся людей, уже видя в них обмороженные трупы. Я не знал, как их можно было спасти… просто уже не видел смысла спасать. Даже если бы я всех отправил на круглосуточные смены в шахтах и лесопилках, то мы бы не успели обеспечить город всем необходимим… странное это ощущение… ты знаешь, какая катастрофа грядет, знаешь, что ты не сможешь пережить её, как бы ты не старался… и тебе так спокойно… Наверное это и есть самая глубокая степень отчаяния. Горожане, что уже успели возненавидеть меня, впервые за это время посмотрели на меня с мольбой и с выражением ужаса загнанного животного. Они хотели, чтобы я вновь им что-то пообещал, подбодрил их, сказал, что им делать… но есть ли смысл разговаривать с мертвецами? Так ничего и не сказав, я покинул трибуну, после чего заперся в своём кабинете на два дня, чтобы написать эти строки.
Что ж, наверное, пора подводить к концу мою личную исповедь. Я не знаю, прочитает ли её кто-то или нет, и найдет ли вообще. Но, быть может, благодаря этому хоть кто-то сможет, если не простить, то хотя бы понять меня… Я не смею молить здесь о прощении, я просто хотел хоть как-то облегчить свою душу перед тем, как совершить свой последний грех. Я совершил всевозможные ошибки, но самая большая и страшная ошибка была в том, что я дал этим несчастным людям надежду, а потом сам же разрушил её, неоднократно нарушая свои обещания… я делал это не по своей воле, обстоятельства всегда играли против меня и моего города… но всё-таки я довел всех до такого состояния… потому что я не был рожден для того, чтобы стать Капитаном. Признайся я в этом раньше, и если бы я отдал свой пост кому-то более подходящему на эту роль, может быть ничего бы и не случилось… но какой смысл сейчас гадать? Всё равно Нью-Лондон падёт.
Вы имеете полное право ненавидеть меня, винить во всём, проклинать… но знайте, я никогда не хотел этого. Я искренне хотел помочь своим людям… но я не справился с этим бременем… и виноват в этом только я. Не надеюсь на то, что кто-то будет за меня молиться… это было бы слишком глупо и наивно…
Уже темнеет, у меня заканчиваются чернила… Пора покончить с этим.
Я сделал всё, что мог…